Текст книги "Во власти огненного наследства. Часть 2"

Автор книги: Роман Углев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 4

Распрощавшись с Дарием и Эмилем в Плитосе, Атэс не стал возвращаться сразу в Перикхару, а вместо этого зашел к Кинику, и вышел от него через финиковый сад на этот раз обычным странствующим греческим философом. В этом человеке в плащанице, с ровно уложенными волосами, длинной бородой, посохом и матерчатой сумой через плечо никто, даже двоюродный брат и любящая невеста не смогли бы теперь узнать ни прежнего Сахира, ни того римского воина, который еще полчаса назад ехал на коне рядом с Дарием. Взяв на соседнем постоялом дворе лошадь в аренду, Атэс отправился к Тертию Руфу, поскольку тот жил на расстоянии не более получаса верхом от Плитоса.

Солнце уже зашло, когда он подъехал к добротной каменной ограде дома Тертия и попросил привратника доложить о его прибытии.

– Как вас представить господину Руфу? – спросил привратник.

Атэс лишь на миг задумался и уверенно ответил:

– Скажите, что это брат Фелиции. Договор на три четверти.

– Брат Фелиции, договор на три четверти? Хм… хорошо, как скажете.

Привратник удалился, но почти сразу возвратился, и уже не один, а вместе с Тертием Руфом, который нес в руке яркую лампу и шел так поспешно, что опередил привратника.

Когда патриций приблизился, Атэс предусмотрительно приложил палец к губам в знак молчания. Увидев его, Тертий осветил его лицо. Видя у него сомнение, Атэс улыбнулся и заговорил, чтобы римлянин мог услышать его голос:

– Это я, уважаемый Тертий Руф. Меня, наверное, сложно узнать в таком обличии?

– О, боги! Это вы! Невероятно! Так неожиданно! Нет… я, конечно же, ожидал, меня предупредили, но… Что ж вы стоите? Проходите, скорее, в дом!

Атэс прошел за ним внутрь.

– Вы не голодны? Вы же, наверное, с дороги. Я мог бы вам предложить ужин. Уже, конечно, поздновато, но учитывая ситуацию… – было видно, что Тертий очень сильно взволнован. – Я, если что, еще не ужинал. Все как раз готово.

– Думаю, что от ужина я, хотя уже и поздно, не откажусь. – ответил Атэс, только сейчас почувствовав, как сильно он голоден, и понимая, что трапеза сможет серьезно разрядить обстановку.

– Грация! – позвал Тертий служанку. – Срочно накрой нам с господином… э-э… ужин. Как вас, кстати, теперь величать?

– Можете называть меня Шалу.

– О, Шалу! Отлично! Необычное имя для этих мест.

– Почему же? Вполне подходит для странствующего философа.

– Да, вполне. Я согласен. Так вот вы теперь кто! Понятно. Скажите, господин Шалу… вы в такой поздний час! У вас для меня какие-то важные новости, или вы решили зайти по старой дружбе, и хотели бы просто узнать, как идут дела?

– Скорее второе, чем первое. Самая главная новость, это то, что я снова могу быть перед вами, хотя и… пока еще не совсем открыто.

– Да, несомненно. И это очень, и я бы даже сказал, очень-очень хорошо! Вы не представляете, как я рад вас видеть, господин Сах… Шалу.

Атэс улыбнулся.

– Дарий сообщил мне, что вы хотели меня видеть.

– О, да! Он прав. Я очень хотел вас видеть. Особенно живым и невредимым, и сво… таким свободным. Для меня было необыкновенной печалью видеть, как вас …э-э… попытались лишить этой самой… свободы.

– Нас что, кто-то может услышать? – спросил Атэс почти шепотом, видя, как Тертий подбирает слова.

– М-м, пожалуй, нет.

– Тогда, почему мы осторожничаем?

– Ну, знаете… э-э… наверное, по привычке. – Ответил Тертий тоже почти шепотом. – Дарий так строго предупредил всех нас, чтобы мы ни в коем случае не выдали вас. Поэтому, даже у себя дома, когда никто не слышит, я все равно, знаете ли, осторожничаю.

Атэс с пониманием кивнул и чуть громче, но все равно тихо, сказал:

– Мне хотелось бы встретиться с ребятами, а особенно с Дунканом, ну и, конечно, с сестрой и Назиром. И второе, хотел узнать, зачем вы лично меня хотели видеть?

Патриций с готовностью кивнул и ответил, не повышая голоса выше того уровня, который задал Атэс.

– Что касается первого, господин Сахир… э-э, Шалу…

– Ничего страшного, уважаемый Руф. Нас же никто не слышит. Хотя, лучше, конечно, привыкать к моему новому имени.

– Ну-да, согласен. Так вот. По первому вопросу. С ребятами можно встретиться хоть сейчас. Ну, то есть, ни в сию минуту, а, скажем, сразу после нашего разговора. Поскольку вы верхом, это недалеко. И это, я бы сказал, очень даже уместно сделать сегодня, в крайнем случае, завтра, так как после этого мы запланировали ряд выступлений в другой провинции, где о них почти ничего не слышали. Это будет и для них хорошо, так как никто не будет их сравнивать с вашим великолепием, и они смогут чувствовать себя более раскованно. А с другой стороны, они смогут набраться больше опыта, и станут более уверенными.

– И надолго вы?

– Мы все уезжаем на месяц, а то и больше.

– А если я к ним поеду после разговора с вами, это не будет поздно?

– Я думаю, нет. Обычно они укладываются спать значительно позже.

– Ясно. Думаю, вы правы. Их действительно уместно посетить сегодня.

– А что касается второго вопроса, то узнав от вашего брата, что вы на свободе, я счел нужным донести до вашего сведения, что наша договоренность в силе, и я сохранил для вас вашу долю.

– Вы сказали, моего… брата? – удивленно поднял брови Атэс.

– Да, Дария, – ответил Тертий и тут понял, что выдал себя. Видя недоуменный взгляд Атэса, римлянин покраснел от смущения, но все же справился с собой и стал пояснять:

– Видите ли, господин Сахир… э-э… Шалу… вот ведь сила привычки! …Боги наградили меня необыкновенным слухом. Обычно я слышу то, что другие не могут. Поэтому так случилось, что, когда ваш брат Дарий благодарил вас, я слышал все, что он вам так тихо говорил. Поэтому я один из немногих, кто знает, кто вы на самом деле есть, принц Азарий. – Тертий тут же поднял две ладони перед собой и добавил. – Спешу вас заверить, господин принц, что я никому и ничего об этом не говорил.

– А Дарий знает… что вы знаете?

– Да, господин. Он знает, потому что я у него уточнял этот вопрос. И именно он меня и предупредил, причем, крайне строго, чтобы я держал язык за зубами.

– А ребята?

– Насчет ребят сказать не могу. Я от них ничего подобного ни разу не слышал. Если только вы им говорили.

– Нет, не говорил. Кроме Назира и Феи, никому и ничего.

– Тогда, если только они не проговорились, думаю, что никто не должен знать.

– Ладно, это не так важно сейчас, – чуть нахмурился Атэс. – О какой доле вы говорили, патриций?

– О вашей. О трех четвертях. Точнее, чтоб было понятно, я с самого начала после вашего ареста предложил Дункану продолжить работать дальше на тех же условиях, но уже без вас. Конечно, качество выступления у них было значительно ниже, но, если не сравнивать с вами, то вполне приемлемое и зрелищное. Я со своей стороны их всячески продвигал и обеспечивал им площадки для выступлений, однако я сказал ему, что согласен на это только, если буду забирать вашу долю. Так вот, эту самую вашу долю я и забирал, и сохранял для вас, будучи уверенным, что вас однажды вызволят, или же для того, чтобы вас выкупить.

С этими словами Тертий поднялся из-за стола и вышел в другую комнату. Через пару минут он вернулся с небольшим мешком и вручил его Атэсу.

– Это ваша доля, господин Шалу.

– Сколько здесь?

– Не очень много, пару тысяч с небольшим, но сколько заработали, столько заработали.

В это время внесли ужин, и на какое время беседа перешла в облегченное русло. Когда Атэс утолил голод, Тертий сказал:

– Я хорошо помню, господин… э-э… Шалу, когда, сразу после вашего похищения, ваш отец искал вас. Я тогда еще был очень молод, но мне так хотелось вас найти. Я даже помню, что мечтал о том, как я нахожу вас, отбираю от разбойников, привожу во дворец, и меня все, соответственно, чествуют и благодарят. Я не спрашиваю у вас, кем вы были, и кто вас воспитывал, но все же, как получилось, что вы узнали о себе? Кто был первым, кто принес вам эту …э-э… радостную весть?

– Эмиль, – коротко ответил Атэс.

– Эмиль? Управляющий Дария? Как это случилось?

Атэс глубокомысленно взглянул Тертию в глаза и после не слишком продолжительной паузы ответил:

– Он увидел меня на базаре рядом с прилавком.

– О! Надо же! И как он вас узнал? Ах, да, помню-помню. У вас должно быть характерное родимое пятно на руке. – Тертий взглянул на руку Атэса и, увидев там рисунок, похожий на татуировку, спросил: – Вы ведь намеренно его скрываете, да?

Атэс снова задумчиво посмотрел патрицию в глаза, прислушиваясь к своей интуиции, как будто ему хотелось понять, с каким мотивом тот задает все эти вопросы. Затем он покачал головой и ответил:

– Пока что, как вы понимаете, для меня небезопасно быть самим собой. Поэтому я очень признателен вам, уважаемый Руф, что вы оказались человеком честным и обязательным. К сожалению, пока что я не могу отблагодарить вас должным образом.

– Ничего-ничего, господин С… Шалу. Я ничего и не требую.

– Можно вопрос? – Атэс смотрел прямо в душу, и патриций почувствовал, что под этим взглядом пытаться солгать бесполезно.

– Да, конечно.

– Для чего вы мне помогаете?

– О! – Тертий смутился и искренне пожал плечами. – Я, честно говоря, сам не знаю. Это, наверное, веление сердца, что ли.

Атэс покачал головой, о чем-то размышляя, а затем спросил:

– Благодарю за вкуснейший ужин. Вы проводите меня к ребятам, или я смогу добраться до них самостоятельно?

– Сможете, конечно. Я, с вашего позволения, уже сегодня никуда не поеду. – Руф приложил руку к сердцу. – День был тяжелым, знаете ли. Но, я вам все объясню. Если ехать по большой дороге прямо на юг, то минут через семь-десять вы увидите у дороги таверну и при ней гостиницу. Сразу за ней дорога ответвляется вправо. Езжайте по этой ветке до дорожной таблички с названием Таро. Там снова направо, и через пятьсот шагов постоялый двор и еще одна гостиница. Они все там. У них рядом с этим местом завтра еще одно выступление. Передавайте от меня всем приветствие.

Когда Атэс ушел, патриций глубоко вздохнул и с улыбкой сказал, мысленно обращаясь к своему недавнему собеседнику:

– Вы точно родились под счастливой звездой, принц Азарий. Хотелось бы и мне немного вашего везения по жизни.

***

Предупредив Карнеуса, что ему запрещено говорить о своей прежней службе у Астэр, И́рис, тем не менее, стала расспрашивать его, чем он занимался до этого, и что у него хорошо получалось, и как он попал во дворец. Бывший шпион с радостью отвечал на все вопросы, и у девушки создалось впечатление, что он, будучи взрослым мужчиной, до сих пор смотрит на мир широко-раскрытыми глазами маленького ребенка. Она не могла не заметить, насколько он хорошо помнит некоторые детали, особенно после того, как он рассказал ей, как его купил Тенер. Ирис захотелось проверить, так ли хороша его память, и она спросила:

– А ты помнишь день, когда у нас выступал цирк Сахира?

– О, да! Помню… очень хороший цирк.

– Ты помнишь, во что я тогда была одета? – продолжала спрашивать Ирис.

– Вас не было в тот день на представлении, – тут же ответил Карнеус. – Вы ухаживали за своим больным отцом, госпожа.

– Ладно, а ты помнишь имена циркачей? Сможешь их назвать?

– Да, госпожа, – сразу ответил Карнеус и стал их перечислять. – Сахир, Дункан, Назир, Фелиция, Ермоген, Юника, Конь, Епенет, Андроник, Род…

Он перечислил без малейшей запинки всех до одного, как будто заучивал их имена наизусть, а затем по просьбе Ирис рассказал во всех подробностях, что каждый из них делал, какую носил одежду, и как вел себя во время представления. Он помнил вступительную речь Сахира всю до последнего слова, и даже со всеми интонациями и большим сходством смог передать тембр его голоса.

И́рис была потрясена. Никогда в жизни она не встречала человека с такой памятью. Проговорив с Карнеусом около двух часов, она, в конце концов, сказала ему:

– Сейчас уже поздно, и тебе пора идти ложиться спать. А завтра с утра заходи ко мне, и я дам тебе первое задание.

– Хорошо, госпожа. Как вы прикажете. А что, если не секрет, за задание?

– У меня есть свое торговое предприятие. Мне нужно, чтобы ты подъехал к моему управляющему Матеусу и с его помощью вник во все детали, во все тонкости этого дела и пришел мне все это доложил. Я дам тебе письмо для Матеуса, чтобы он тебе все показал. Справишься?

– А какой годовой объем торговли у предприятия? – спросил Карнеус.

– О! Тебя кто-то учил таким понятиям? – удивилась Ирис.

– Нет, госпожа. Но мой прежний господин, когда у него дела пошли не очень, часто говорил обо всем этом со своими друзьями за трапезой, и я, слушая их разговоры, очень скоро понял, о чем речь.

– А ты умеешь читать и считать?

– Да, госпожа.

– А кто тебя научил?

– Я слышал, как люди читают и считают, и видел, что они при этом пишут. Поэтому я очень скоро понял значение букв и цифр.

– А твой прежний господин знал, что ты это умеешь?

– Нет, госпожа.

– А почему ты ему не сказал?

– Он никогда не спрашивал, госпожа.

– А писать ты умеешь?

– Да, госпожа, я могу писать.

– Тоже сам научился?

– Да, госпожа.

Ирис удивленно покачала головой и подумала:

«Раб, да еще и грамотный, да еще и врать не умеет. Это, должно быть, ценная находка!»

Она взяла свиток, трость и чернила и, положив перед ним, сказала:

– Напиши, имя твоего прежнего господина и какой был у него годовой объем торговли за год до того, как он тебя продал царице Астэр.

Карнеус послушно начал писать.

Какое-то время девушка следила за ним, а затем воскликнула:

– Так ведь, это греческий язык!

– Да, госпожа. А вы хотели на латыни?

Он тут же склонился над свитком и стал писать все то же самое на латыни.

Ирис ничего не ответила. Она была просто потрясена. Когда он закончил писать, она сказала:

– Хорошо, Карнеус, тогда вот тебе второе задание. – Он с готовностью подскочил. Одно то, что его называют по имени, а не просто «раб» было для него честью. Ирис взяла с полки несколько свитков и отдала ему.

– Все, что узнаешь от Матеуса, записывай.

– Будет сделано, госпожа.

– Все, на сегодня хватит. Иди отдыхай.

– Благодарю, госпожа.

Он упал ей в ноги, в знак благодарности, а она, опешив от подобного действия, сначала просто молча смотрела на него сверху вниз, не зная, как реагировать. Затем смущенно пожав плечами, неуверенно сказала:

– Ладно, все. Не стоит. Иди уже.

Он тут же поднялся и, еще раз поклонившись, ушел.

Проводив его взглядом, девушка вздохнула и улыбнулась.

На душе было хорошо.

***

Когда Атэс подъехал к поселку называемому Таро, и въехал на постоялый двор, было уже совсем темно.

Привратник устало спросил его, не желает ли он поужинать, и будет ли оставаться на ночь, однако Атэс сразу ответил, что заехал всего на час, чтобы повидать циркачей.

– А, вы к ним! Понятно. Тогда вам в трапезную. Они все еще ужинают. Это с обратной стороны гостиницы.

Привратник показал Атэсу, где ему можно умыться после езды и, взяв его лошадь под уздцы, повел на конюшню.

Сидя под большим навесом, служащим укрытием от дождя во время непогоды, и от зноя в жаркий полдень, циркачи довольно-таки громко общались между собой. На столе между ними стояло три лампы, дающих достаточно света, чтобы видеть друг друга, но не настолько, чтобы ясно видеть еще и вокруг.

Подойдя к циркачам как можно тише, Атэс остановился чуть в стороне, там, где свет до него не достигал, и стал слушать, о чем они говорят.

– Сколько он уже на свободе? – спросил музыкант по прозвищу Конь.

– Третий день как, – ответила Юника.

– Третий день, а все никак до нас не доедет, – с обидой в голосе сказал Ермоген.

– И что? – спросила Фелиция возмущенно. – Ты же не знаешь, какие у него обстоятельства. Мало ли, что у него происходит.

– Ты за него заступаешься, потому что он твой брат. – Сказал Ермоген.

– Нет не поэтому! – ответила она с вызовом.

– Я ее поддерживаю. – Сказал Серт. – Если бы он смог, он бы доехал. Значит, пока не может.

– Ты ее поддерживаешь, Назир, потому что ты в нее влюблен. – Сказала Юника с легким смешком в голосе.

– Нет, не поэтому! – ответил Серт точно с такой же интонацией, как и Фея за мгновение до этого, и все дружно рассмеялись на эту его реплику. Даже при таком тусклом свете Атэс увидел, как вспыхнули щеки как у Него, так и у сестры.

– А что, не влюблен, что ли? – спросил Конь

– Нет, ну почему? – смущенно ответил Серт, и все опять засмеялись.

– Да, ладно вам! – Примирительным тоном сказал Дункан. – Дарий же сказал, что Сахиру пока опасно действовать открыто. Мы все хотим его поскорее увидеть, но всему свое время. Поэтому, не будем из-за этого ссориться.

– Мы же, вроде бы, условились не произносить его имени? – напомнил Серт.

– Ах, да. Забыл. – Извиняясь, ответил Дункан. – Нужно привыкать. Шалу… Шалу…

В этот момент Атэс случайно чихнул, и Ермоген, тут же схватив лампу, посветил в его сторону и, увидев его, воскликнул:

– Эй, ребята! Нас кто-то подслушивает.

– Что?! – воскликнуло сразу несколько голосов, и мужчины, выхватив мечи, моментально повыскакивали из-за стола и подбежав к Атэсу, окружили его.

От неожиданности он сделал шаг назад и машинально крутанул посох в своей руке, готовый защищаться.

Движение было настолько характерным, что Серт тут же узнал его по этому жесту и воскликнул:

– Да это же…!

– Братишка! – пронзительно крикнула Фея и, растолкав всех, бросилась Атэсу на шею.

Серт, тут же отшвырнул меч в сторону, тоже подбежал к другу и обнял его поверх объятий Фелиции, радостно смеясь.

Остальные обступили их со всех сторон и стали ликовать, кто во что горазд. Кто-то прыгал, кто-то танцевал, кто-то пытался обнять его поверх тех объятий, которые уже были.

Когда все, наконец, успокоились, они усадили его за стол и стали наперебой расспрашивать обо всех последних событиях, которые с ним произошли. Ему пришлось рассказать и про тюрьму, и про старика Абнера в камере, и про встречу с Ирис в лесу, и про башню, и голубя, который доставил его письмо после того, как Атэс попросил Бога об этом чуде, и еще много-много всего, о чем пришлось говорить, отвечая на вопросы друзей.

– То есть, ты хочешь сказать, что он просто взял и ушел в потолок? – глядя на Атэса круглыми глазами, спросила Фелиция.

– Нет, меня больше интересует, как это у тебя после этого так быстро спина зажила? – спросил Серт.

– Да спина, это ладно. У него всегда все быстро заживало, – махнула рукой Фея.

– А мне больше про голубя понравилось, – мечтательно сказала Юника. – Надо же, в самое окно прилетел!

– А этот неведомый Бог… Он всем так помогает, или только избранным? – спросил Конь.

Посыпались вопросы один за другим, и беседа продлилась далеко за полночь. Серт и Ермоген, после того, как Атэс так близко и незаметно к ним подошел, на всякий случай взяли на себя роль охранников, и в течение всего разговора, не теряя бдительности и меняя друг друга, ходили вокруг с фонарем и обеспечивали безопасность Атэсу и остальным во время всей беседы.

Вдоволь наговорившись и узнав друг от друга все новости и планы на будущее, друзья наконец расстались, и Атэс уже глубокой ночью отправился сначала в Плитос, а затем в Перикхару.

***

Астэр снова всю ночь мучали кошмары.

В какой-то момент она, очередной раз проснувшись в холодном поту, попробовала понять, с чего все это началось. Ни с чего начались кошмары, как таковые, потому что они у нее бывали периодически с самого детства, а с чего начались именно эти кошмары, после которых она просыпалась с криком и бешено колотящимся сердцем.

Обычно все начиналось и заканчивалось похоже, вплоть до того, что она знала, что и зачем последует. Сначала ее тело опутывало оцепенением и страхом, словно вокруг нее начинали виться веревки, похожие на змей. От вкрадывающегося холода и густого мрака руки начинали трястись, а по коже бежали противные мурашки, которые постепенно превращались в гладких и хищных шипящих тварей, стягивающих ее ноги и руки так, что двигаться было невозможно. После безуспешных попыток высвободиться, прямо перед ее глазами густой мрак вдруг как бы раскалывался надвое, превращаясь в огромный глаз с вертикальным зрачком. Видя его, она пыталась закричать, но по какой-то странной причине ей не удавалось проронить ни звука. Из последних сил она резким толчком вырывалась из мерзких оков оплетающих ее змей, отворачивалась, чтобы убежать, делала шаг… другой… третий, но затем всегда наступала на что-то скользкое и проваливалась в черный вертикальный туннель. Странно, что внутри туннеля было совершенно непонятно, падает она вниз, или стремительно летит вверх, но так или иначе, вскоре она влетала во что-то булькающее, квакающее и кишащее, и по ступням быстро и колко начинали ползать огромные сороконожки, оплетающие щиколотки еще хуже змей, и впивающие свои ужасные челюсти ей в ноги. Как обычно, к ее горлу подступал крик боли, омерзения и ужаса, который она так и не успевала озвучить, так как на лицо прыгало что-то огромное, тяжелое и мохнатое, вызывающее острый спазм в животе. Она быстро скидывала рукой эту тварь, и в этот момент всегда видела спускающихся из темноты множество огней маленьких горящих глаз.

Ужас придавал ей сил. Она вскакивала, пытаясь вырваться из опутывающих ноги мерзостных насекомых, и скидывая с себя прыгающих и падающих на нее со всех сторон мохнатых огромных пауков, старалась убежать, не обращая внимания на ощущение впивающихся в нее острых ядовитых челюстей. Затем она снова теряла равновесие и падала во что-то вязкое и зыбучее, съезжая теперь уже куда-то глубоко вниз.

Достигнув скользкого дна, она чувствовала, как между ее пальцев начинают шевелиться мириады омерзительных опарышей. Отдергивая руку, она пыталась их стряхнуть, но вместо этого они начинали вгрызаться в ее плоть и поглощать ее заживо. Ужасный трупный запах заполнял собой все, проникая в нос, рот, уши, и в тот же миг перед ней появлялся из кромешного мрака появлялся Аид, и его тонкие губы беззвучно произносили: «Добро пожаловать в Гадес!», после чего он медленно и страшно искажался от безумного смеха и превращался в обезумевшего Сахира, который начинал тянуть к ее горлу руки, намереваясь впиться в него когтями.

Она снова пыталась закричать, но захлебывалась, так как вместо крика из ее рта начинали вылезать отвратительные, бородавчатые, холодные жабы.

На этом Астэр с громким криком наконец просыпалась и резко садилась на постели тяжело дыша и трогая себя за горло. При этом во рту всегда оставалось противное ощущение металлическо-солоноватого вкуса крови и гнилостной тины на языке.

Тишина…

В открытое окно светила неполная луна и веяла желанная прохлада.

Откинув покрывало, женщина опустила ноги на пол, но тут же, вскрикнув, опять втянула их на кровать, так как ей на миг показалось, что по ним снова стали ползать сороконожки.

«Проклятье! Это сон!» – сказала она сама себе и все-таки заставила себя опустить ноги вниз и ощутить ступнями прохладный каменный пол.

«Как же все-таки мерзко! Хорошо, что это всего лишь кошмарное сновидение!» – с некоторым облегчением вздохнула она.

Где-то совсем близко завыл койот, и немногим дальше ему в ответ с надрывным хрипом засмеялась гиена.

Женщина поежилась. Перед ее мысленным взором все еще стояли эти безумные выпученные глаза и страшные оскаленные зубы.

«Брр…»

Не могло быть сомнений, впервые Аид ей приснился после ее первого посещения его храма. В ту же ночь он явился ей и, превратившись в высохшую старуху Сакхун, с жутким оскалом и злобным смехом погнался за ней, крича: «Теперь ты моя!»

Тогда она проснулась с пронзительным криком, и разбуженный Ятон спросил, что случилось? Услышав в ответ: «Сон плохой приснился», – он посоветовал поменьше есть на ночь и с недовольным видом отвернулся на другой бок. Однако, когда через пару ночей она снова разбудила его пронзительным криком, на следующий вечер он сказал ей, что лучше поспит один.

После того первого сна, в каждом следующем добавлялись какие-то новые мерзкие детали, и в целом эти кошмары стали ей снится все чаще и чаще.

Тряхнув головой, чтобы отогнать нехорошие воспоминания, Астэр почувствовала жажду и сильнейшее желание избавиться от ужасного гнилостного вкуса во рту. Она встала, подошла к столу, сняла декоративный шатер, служащий для приглушения света светильника, подлила в него масла и налила себе воды.

Снаружи снова завыл койот, и на этот раз где-то под самым окном ему ответил пронзительным криком сыч, заставив царицу вздрогнуть от неожиданности. Выругавшись, она осушила залпом чашу до дна и повернулась чтобы идти к постели. Ее взгляд невольно упал на зеркало на стене, однако, взглянув туда, она увидела вместо своего отражения страшную старуху Сакхун, криво улыбающуюся ей с одним единственным длинным зубом во рту. Пронзительно вскрикнув, Астэр швырнула чашу в отражение и схватила короткий нож, лежавший на столе. Ударившись об отполированную медь, глиняная чаша разлетелась в куски, а отражение в зеркале стало нормальным.

Стиснув зубы, злая и напуганная женщина подошла к зеркалу, держа нож в руке. С отражения на нее смотрела усталая и осунувшаяся Астэр, у которой под глазами появились темные круги, а на лице обозначились ясно очерченные морщины. И, как ни странно, но она сильно напоминала сама себе старую ворожею Сакхун.

«Будь ты проклята!» – подумала она, не зная, кого именно имеет в виду, себя или колдунью.

Снаружи ее комнаты раздался шуршащий звук. Видимо, стоящий на своем посту у ее спальни страж, услышав происходящее внутри, забеспокоился и приложил ухо к двери.

– Стража?! – крикнула царица.

Дверь тут же чуть приоткрылась, и испуганный мужской голос ответил:

– Слушаю, госпожа.

По инструкции он ни в коем случае не должен был входить к ней в спальню без приглашения, но мог слегка приоткрыть дверь, чтобы она его слышала.

– Снаружи все в порядке? – спросила она.

– Да, госпожа, – уже спокойнее ответил он.

– Тогда закрой дверь! – приказала она, и дверь тут же затворилась.

Присутствие мужчины снаружи двери немного успокоило ее.

Она посмотрела на нож и, подумав, провела им по ладони. Прикосновение холодного металла слегка отрезвило ее. Она чуть надрезала кожу, чтобы почувствовать боль, и это ее почему-то еще больше успокоило.

«Чего ему от меня надо? Может быть, ему действительно не хватает человеческой жертвы, как говорила эта старая карга? – подумал царица. – Эх, зря я продала того негодного раба этой девчонке. Он бы хорошо для этого подошел. Ну, да ладно! Что сделано, то сделано. Найдем кого-нибудь другого. Может быть, взять этого безумца, чтобы он не являлся мне больше во сне?»

От этой мысли ей стало приятно, и она, подмигнув своему отражению в зеркале, накрыла светильник декоративным шатром, снова улеглась на постель и уснула.

***

Нового смотрового звали Сиплый. Голос у него был на самом деле очень сиплым, и свое прозвище он получил именно за это. Хотя он бы предпочел, чтоб его звали Зорким, так как именно поэтому он и стал смотровым. Из всего нового экипажа Касатки ему, пожалуй, больше всего хотелось, чтобы судно наконец пустили на воду. После последнего пожара, когда им пришлось в полном смысле слова удирать от преследующего их римского корабля, рискуя, либо сбавить ход и достаться римлянам в добычу, либо продолжать лететь на всех парусах, и сгореть на ходу, так как ветер, которому очень способствовала скорость судна, сильно раздувал пламя. Пираты все же предпочли второе и, делая все возможное, чтобы черпать воду и заливать пожар на полном ходу, сумели-таки оторваться от римлян и уйти от погони. Однако к тому времени, когда они все же потушили пожар на Касатке, урон от огня был просто катастрофическим.

По какой-то причине большая часть прежнего экипажа сразу потеряла интерес к судну и отказалась его ремонтировать. Они поговаривали, что пиратское дело больше не прибыльно и, при той ситуации, которая утвердилась в водах средиземноморья из-за римской власти, стало неоправданно рискованным. Судну понадобились новые люди, в которых все еще не окончательно погас энтузиазм, и которые были бы заинтересованы в его восстановлении. Одним из таких оказался Сиплый, которому, по большому счету, было все равно, чем он будет заниматься на корабле; захватом других судов и грабежом, или рыбной ловлей. Его душа просто рвалась в море, и он был готов на все, лишь бы это было связано с плаванием. Он, конечно, пробовал себя и на Бегемоте, но огромное судно, выходя из бухты Логова Дракона, не спеша отправлялось в ближайший торговый порт и оставалось там на неопределенно долгий срок, пока все что можно было продать, продавалось, и все, что можно было купить, покупалось. Это было совсем не по нутру Сиплому. Ему претило все, что относилось к суше, и нравилось все, что было связано с жизнью в открытом море.

Так или иначе, но Касатку в конце концов восстановили, и теперь, когда она снова была готова к плаванию, вдруг откуда-то появились желающие на ней выйти в море, в том числе и из старого экипажа. Конечно, для некоторых это было обидно, поскольку: «Где они были, когда так нужны были люди для ее скорого восстановления!?» Однако Сиплому было все равно. Они ли, другие ли, какая разница?! Главное, что судно было исправлено и готово к плаванию, а это означало, что сбудется его, Сиплого, мечта.

Сейчас, когда последние приготовления были почти сделаны, и до отхода Касатки из бухты оставались считанные дни, новый смотровой залез на свое любимое место, самую высокую площадку на средней мачте. Ему очень нравилось взбираться наверх с обезьяньей ловкостью, зная, что в этом ему нет равных. Еще в детстве он мог взобраться быстрее всех мальчишек на любое дерево на острове, а в те дни, когда Касатка или Бегемот стояли на причале в бухте Челюсти Акулы, были для него самым лучшим временем. Он мог целые дни проводить, вися на реях и лазая по мачтам. А если ему еще и давали какое-нибудь задание, привязать трос куда-повыше, или осмолить мачту, мальчишка не помнил себя от счастья.

Итак, привычно забравшись на смотровую площадку, Сиплый взглянул вдаль, в открытое море, туда, куда с самого детства смотрел множество раз, мечтая, что однажды он там окажется. Какой-то там Бегемот… это все не то! Молодой смотровой спал и видел, что однажды он-таки сможет стать частью полноценного экипажа самого скоростного судна в этих водах – Касатки!

Ему очень нравилось, что здесь, на смотровой площадке, он на своем месте. Никто не мог так быстро сюда взобраться, и никто не видел так далеко, как он. Сиплый замечал такие мелочи и детали, которые, даже когда он был еще совсем мальцом, неоднократно спасали судно. Несколько раз он видел опасные рифы под водой, и пару раз замечал пагубную отмель. Во всех случаях экипаж успевал отреагировать и сбавить ход, что спасало судно от неприятных последствий. И хотя именно по этой причине он и осип, так как слишком громко кричал оттуда сверху, чтоб быть услышанным, но это было не так важно. Он был чрезвычайно доволен собой, что оказывался столь полезен экипажу и судну.