Текст книги "Знаменитые авантюристы"

Автор книги: Роман Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

ОХОТА ЗА ЗОЛОТОМ, ИЛИ СКАНДАЛ В КЕЙПТАУНЕ

Встреча на пароходе

На борт океанского парохода «Скотт», отплывавшего 1 июля 1899 года из Саутгемптона, поднялся человек, имя которого было тогда у всех на устах – Сесиль Родс. Это был среднего роста довольно грузный сорокашестилетний мужчина крепкого телосложения, с лицом хищника, несколько, правда, уже расплывшимся от шампанского и виски. Одет, по обыкновению, в простой фланелевый костюм, в котором, как говорили, осмелился предстать даже перед самим германским императором Вильгельмом. Держался он вполне естественно, без тени напыщенности и высокомерия, всем своим видом как бы подчеркивая, что он такой же, как все, – обычный пассажир, не претендующий на какое-либо исключительное к себе отношение. И тем не менее каждый стремился попасться ему на глаза, засвидетельствовать свое уважение, быть отмеченным его вниманием. Да и как могло быть иначе, когда Сесиля Родса называли королем алмазов и золота, самым удачливым из всех искателей приключений, сумевшим счастливо реализовать выпавший ему однажды шанс и ставшим одним из богатейших людей в мире. Бывший премьер-министр Капской колонии на юге Африки, глава многих компаний, именем которого названа целая страна – Родезия, был кумиром англичан, да только ли их. Помимо того что он владел алмазными копями, золотыми приисками, ему подчинялись огромные территории, он входил в Тайный королевский совет.

Несколько дней назад ко всем его званиям и титулам прибавилось еще одно – Родса избрали почетным доктором Оксфордского университета, где он когда-то учился, и многие пассажиры, пользуясь случаем, считали долгом поздравить свежеиспеченного доктора honoris causa. Удобнее всего это было сделать во время обеда в салоне, где секретарем Родса Джорданом был заказан небольшой столик.

Десять минут спустя после начала обеда в салоне появилась дама. В роскошном наряде, мягко вышагивая, она плыла меж столиков при всеобщем внимании, в полной тишине слышался лишь шорох ее платья. Продвигаясь по салону, она глазами выискивала свободное место и, как показалось, совершенно случайно направилась к столику Родса, где оставался свободным один стул. Немного смущенная, с застенчивой улыбкой, она спросила разрешения занять его. Родс поспешил галантно ответить: «Конечно, княгиня, мы будем очень рады». После чего встал и, как подобает джентльмену, отодвинул свободный стул, чтобы ей было удобно сесть. Только тут, как показалось, дама, которую Родс назвал княгиней, узнала его. Крайне удивленная, она воскликнула: «Боже, это вы! Как поживаете?»

Родс чопорно поклонился, словно подтверждая, что это действительно он, и поспешил представить своего спутника, который, последовав его примеру, поднялся и церемонно наклонил голову.

– Мистер Джордан, мой секретарь, – представил его Родс. И, обращаясь уже к нему, сказал: – Княгиня Радзивилл.

Она снова изобразила удивление:

– У вас прекрасная память. Если не ошибаюсь, мы виделись лишь раз?

– Да, во время обеда у мистера Белла, года три назад.

– Совершенно верно. Это было именно тогда, мы сидели рядом, и я как сейчас помню, о чем беседовали, – ласково улыбаясь, произнесла княгиня.

– Как поживает наш друг Моберли Белл? Все так же энергично руководит «Таймс»? – сказал он, чтобы поддержать беседу.

– О да, энергии ему не занимать, – согласилась она и, пригубив из бокала вина, налитого стюардом, продолжала: – Мой старый знакомый корреспондент «Таймс» Дональд Уоллас жаловался мне, что его шеф одинаково безжалостен в работе к себе и своим сотрудникам, буквально зверь, не дает никому спуску.

Родс безапелляционно заметил:

– Твердая рука и характер необходимы в любом деле, чтобы добиться успеха. Если не ошибаюсь, вы, княгиня, тоже не чуждаетесь журналистики? Во всяком случае, судя по вашим письмам, которые тогда написали мне, вы вполне владеете стилем.

Княгиня изумилась:

– Вы и это помните?

– Да, – подтвердил он, – и присланный вами тогда талисман, который догнал меня в бескрайнем велде, где-то между реками Вааль и Оранжевой. Вы еще не видели нашу южноафриканскую степь? – спросил он, и глаза его заблестели от восторга. – Сказочное зрелище, убедитесь сами.

Княгиня живо припомнила обстоятельства той первой их встречи. Родс показался ей тогда каким-то отчужденным, занятым своими мыслями и, несмотря на все ее попытки разговорить его, оставался молчаливым и едва ли нелюбезным. Княгиня призвала на помощь все свое очарование, отказавшись даже от своего острого язычка. Она понимала, что ей выпал редкий шанс сидеть рядом с миллионером, и старалась воспользоваться столь счастливой возможностью.

Что руководило ею? Желание испытать силу своих чар, проще говоря, пленить знаменитого богача, известного к тому же своей репутацией женоненавистника? Или планы ее шли значительно дальше? Было известно, что с юности Родс не испытывал интереса к женскому полу, он никогда не был женат. В его спальне висел женский портрет, единственный, который когда-либо украшал его жилище, – это был портрет древней старухи, вдовы вождя племени ндебелов, которая помогла ему однажды в горах Матопо при переговорах с туземцами. Загадка его интимной жизни породила массу домыслов, причем подчас самого пикантного характера. Похоже, княгиня вознамерилась разгадать тайну. Но могла ли она взять эту неприступную крепость? Могла ли произвести впечатление на человека, за которым буквально толпами ходили светские дамы, готовые на все ради одного его взгляда. Большинство охотилось за ним, конечно, из-за денег. Кое-кого, быть может, задевало его безразличие, чего, как известно, женщины не могут простить. Для этих он был своего рода крепким орешком, который тем более стоило раскусить. И тех, и других однако постигла неудача. Крепость выдержала осаду, не пала. Тогда еще недавние соперницы объединялись и принимались поносить этого бесчувственного истукана, ни о чем ином не помышлявшего, кроме как о приумножении своего богатства. На него это не производило абсолютно никакого впечатления, разве что делало более грубым, побуждая относиться к своим настырным преследовательницам с плохо скрываемым презрением.

Вот и тогда, в первую их встречу, Родс остался безразличным к попыткам княгини Радзивилл произвести на него впечатление, всем видом показывал, что не склонен к пустой светской болтовне. Хотя, возможно, внимание этой прекрасной иностранки и польстило его самолюбию.

Вскоре он возвратился в Южную Африку и с большой экспедицией отправился в путешествие по стране.

Но не такова была княгиня, чтобы так просто отступить. Похоже, она решила предпринять долговременную осаду, несмотря на разделявшее их расстояние.

Путешествуя, Родс постоянно поддерживал связь со своими компаньонами и даже издалека зорко следил за ценами на бирже, давал указания, руководил. Благо почта работала исправно. Большие тюки с письмами регулярно догоняли его в велде. Днем Родс в светлых фланелевых брюках, куртке цвета перца с солью и фетровой шляпе с опущенными полями трусил на пони вслед за фурой. Свежевыбритый, в отличие от других спутников, он как бы демонстрировал свое особо высокое положение. А по вечерам у костра раскрывались тюки с почтой и начиналась сортировка полученной корреспонденции. Официальные бумаги и деловые письма рассматривались тут же, и на них он немедленно отвечал, послания же более личного характера откладывались на потом, когда доберется до более подходящего места, где удобнее будет писать ответ. Такие письма составляли большую часть почты. Чего тут только не было! Просьбы об устройстве на работу, об оказании помощи, предложения чудаков и маньяков о якобы известных только им местах, где золото лежит чуть ли не на поверхности. Немало было и писем от поклонниц. Женщины из Америки и Новой Зеландии, Австралии и Капской колонии – со всего мира писали ему, убеждая, что готовы разделить с ним очаг и постель, а это будет способствовать его работоспособности и счастью. Такого рода письма тотчас отправлялись в огонь.

Однажды где-то в Родезии, во время привала, когда вскрывали почту, ему попалось письмо от некоей корреспондентки. Вопреки обычаю, он не бросил его в огонь, а сохранил. Написано это письмо было в тот день, когда Родс в последний раз покинул Англию, под ним стояла подпись «Катерина Радзивилл». Это был первый залп в длительной осаде, которую замыслила княгиня. О чем же она писала ему? С нарочитой непосредственностью и как бы наивной искренностью, сдобренной интригующим декором романтического суеверия, она признавалась ему, что одно время относилась к нему с подозрением, считая его финансовым авантюристом. Но после встречи с ним ее мнение коренным образом изменилось. Теперь она полностью признала его истинного величие и желает благословить его самого и его дело. Вот только опасается, как бы с ним не произошло чего-нибудь дурного, и страх этот усиливается тем, что она обладает вторым зрением. У нее такое предчувствие, что в ближайшие полгода на его жизнь будет совершено покушение. Чтобы уберечь его, посылает ему талисман и просит принять этот ее дар, вложенный в письмо, – маленький медальон. Она получила его от своего кузена генерала Скобелева, который носил этот талисман на груди во время всех своих походов и сражений. Ему же этот талисман достался от одной цыганки. Княгиня уверяла, что он приносит счастье и предохраняет от сглаза, и умоляла сохранить его.

Должно быть, на Родса произвела впечатление такая забота о его безопасности, потому-то он и не бросил письмо в огонь. Более того, поручил своему секретарю хранить его и полученный медальон. Но так как никакого покушения на его жизнь в ближайшие месяцы не произошло, Родс, судя по всему, забыл о княгине и ее предсказании. Когда Катерина написала ему во второй раз, он с трудом вспомнил, кто она такая…

Второе ее письмо носило иной характер. В нем она просила совета по поводу одного капиталовложения. Правда, Родс не сразу сообразил, кто такая эта княгиня, испрашивающая у него совета. «Ах да, – наконец вспомнил он, – это интересная дама, очень разговорчивая». Надо думать, он сопоставил ее с той, которая прислала талисман. Хотя сама княгиня в этом втором письме не обмолвилась об этом ни словом. Скорее всего, поняв, что ее оккультные знания и упования на мистические силы не возымели эффекта, она решила использовать более светский подход. Ее просьба носила чисто финансовый характер. У нее было, как она уверяла, двести тысяч фунтов стерлингов, которые хотела бы с выгодой поместить в какое-нибудь дело. Не мог бы Родс оказать ей в этом помощь?

Надо сказать, что к Родсу постоянно обращались с подобными просьбами, веруя в его финансовый гений, но он, как правило, не отвечал на такого рода письма. Однако на сей раз готов был сделать исключение. Он дал поручение секретарю Джордану ответить княгине, но потом, передумав, сам сел за стол и написал ей лично. Ответ был кратким и деловым. Извинившись за то, что не смог ответить ей раньше, Родс объяснил, что не любит давать советы по финансовым вопросам своим друзьям, однако считает, что она обеспечит себе надежную прибыль от своей суммы, если приобретет акции железнодорожной компании «Машоналенд». В постскриптуме вежливо добавил, что надеется увидеть ее снова, когда будет в Лондоне.

Это было единственное письмо, по его собственным словам, которое он ей написал.

В Лондоне встретиться им не пришлось, зато теперь на пароходе они виделись каждый день по нескольку раз: за обеденным столом, во время прогулок на палубе, вечером в гостиной. Свидетель этих встреч Джордан с самого начала настороженно отнесся к столь явному преследованию Родса этой женщиной. Он вспомнил, что незадолго до отплытия клерк судовой компании предупредил его, что в их контору несколько раз наведывалась одна дама и интересовалась, на каком именно пароходе и когда намерен Родс отправиться в Африку. Она даже отказалась от прежде взятого билета, чтобы плыть на «Скотте». Клерку показалось это подозрительным, и он счел необходимым предупредить об этом. Если этой дамой была княгиня, рассуждал Джордан, то не разыгрывает ли она спектакль, изображая неожиданность встречи? И вообще интересно, что влечет ее в Южную Африку? Вряд ли просто так она бы отважилась на столь долгое и изнурительное путешествие в шесть тысяч миль по Атлантике, без какой-либо цели. Джордан продолжал наблюдать за княгиней, все больше убеждаясь, что ее появление на судне неслучайно. Он отдавал ей, однако, должное. За столом она бывала просто очаровательной, знала всех на свете и всем давала меткие характеристики, была остроумной и могла поддержать беседу на любую тему. Ее владение английским и широкие познания в области литературы поражали. Не было такой поэмы или книги, о которой она не могла бы интересно судить, высказывая всегда неординарное мнение, свой оригинальный взгляд. Лишь одно несколько шокировало ее чопорных спутников – довольно откровенные высказывания по поводу «весьма деликатных вопросов», иначе говоря, на темы любви. Что заставило, как свидетельствовал Джордан, покраснеть даже Родса. Впрочем, оба они объяснили себе эту вольность чертой, свойственной многим иностранцам.

Что касается причины, побудившей княгиню отправиться в Южную Африку, то она заявила следующее: ее муж, Вильгельм Радзивилл, мужлан и грубиян, относился к ней чудовищно. Не желая больше терпеть подобное обращение, подала на развод. Но так как расторжение брака в России долгий процесс, она решила провести этот год, покуда дело не будет решено, в Южной Африке. Было ли это правдой? Сомнительно. Скорее всего она лишь думала развестись, однако не могла не знать, что процедура эта заняла бы значительно больше времени, чем год. Тогда какую же цель преследовала княгиня этой выдумкой о возможном скором разводе? Ясно какую: вскоре, мол, она получит свободу и сможет выйти замуж во второй раз. Забросив крючок с наживкой, она принялась довольно откровенно водить им у самого носа Родса. Джордан вспоминал позже, как она подхватывала каждое произнесенное Родсом слово, соглашаясь с ним, всячески льстила ему. С другими всегда была склонна поспорить, возразить, причем становилась нетерпимой, капризной и такой возбужденной, что голос ее можно было услышать в самом дальнем углу салона. Но в беседах с Родсом преображалась, являла собой абсолютную покорность, воплощение кротости и согласия. Вкрадчивым голосом она ворковала, убаюкивала, всем своим видом показывая, что разделяет его тот или иной взгляд, высказанную мысль, точку зрения.

Княгиня то и дело жаловалась на сердце, и однажды, когда гуляла с Родсом на палубе, вдруг начала задыхаться и как бы случайно склонилась к его плечу. Он инстинктивно обнял ее, чтобы она не упала. Пока подоспела помощь и княгине дали нюхательную соль, Родс удерживал ее. Лицо его, вспоминал Джордан, являло собой олицетворение несчастья и растерянности.

С тех пор Родс стал избегать прогулок по главной палубе, предпочитая дышать воздухом на капитанском мостике.

Была ли княгиня Радзивилл столь неотразимой, чтобы с такой самоуверенностью разыгрывать из себя роковую женщину? Тот же Джордан, не питавший, судя по всему, к ней симпатии, говорил, что ей недоставало чисто физической привлекательности. По его словам, она была невысокого роста, склонна к полноте, у нее были черные волосы и черные бегающие глазки. Словом, ее нельзя назвать ни красивой, ни очаровательной. К тому же, замечает Джордан, ей было что-то около сорока семи лет. Что же тогда побуждало Родса разделять с ней компанию, а возможно, как могло показаться, и испытывать к ней своеобразную дружбу? В поисках ответа на этот вопрос иные пришли к выводу, что княгиня – это женщина для развлечения. Другие уверовали в то, что эта толстоватая, средних лет женщина – авантюристка, преследующая богатого холостяка.

Если говорить о портрете, нарисованном Джорданом, то он был тенденциозным. Скорее всего это объяснялось его антипатией к княгине. Достаточно сказать, что Катерине шел тогда всего лишь сорок первый год. На фотографии, сделанной приблизительно в то время, она выглядит хрупкой, элегантной и по-своему весьма привлекательной. Правда, ее когда-то захватывающая дух красота начинала уже увядать, но все же оставалась очень запоминающейся и значительной. Темные волосы обрамляли широкий лоб, глаза – большие с пушистыми ресницами, изящный нос с горбинкой, подвижный, чувственный рот. Но главное очарование заключалось в умении вести беседу, быть живой, находчивой и остроумной, что выгодно отличало ее от остальных. Не было в ее манерах и того, что обычно отпугивает мужчин, – бросающейся в глаза самоуверенности, желания подчинять и руководить. Во всяком случае, она искусно скрывала эти свои черты, если они у нее и были.

Но что несомненно, так это то, что княгиня старалась понравиться Родсу. Собиралась ли женить его на себе – это уже другой вопрос. Она не могла не понимать, что, пока связана браком, надежды на новое замужество у нее нет, а ожидать скорого решения о разводе, как было сказано, было бы наивно. Тогда, может, она рассчитывала завязать с Родсом романтическую дружбу, что не только усилило бы ее влияние, но при огласке помогло бы ускорить развод? Возможно, в тот момент ни о чем другом она и не помышляла. Зная, однако, ее характер, такой односторонний вывод кажется сомнительным. Способная на сумасбродство, она тем не менее всегда оставалась расчетливой, трезво оценивала свои поступки и действовала по плану. Если так, то цель ее могла быть двойственной. Использовать представившуюся возможность и заполучить в свою мышеловку Родса – это во-первых, а во-вторых, расширить свою журналистскую деятельность – ведь до сих пор она материально зависела от гонораров, получаемых за статьи, которые писала. С этой точки зрения Южная Африка представляла выгодный регион. Здесь назревала англо-бурская война, и перспектива оказаться в «горячей точке», да еще в окружении такого человека, как Родс, была весьма заманчивой. И то, что она ехала, запасшись рекомендательным письмом лорда Солсбери, тогдашнего премьер-министра Англии, к верховному комиссару Южной Африки Альфреду Милнеру, указывает, что думала она не только о Родсе, когда заказывала билет на пароход. Игнорировать ее интерес к политике, как это делали иные биографы Родса, представляя княгиню обычной авантюристкой с навязчивой идеей женить на себе ничего не подозревающего Родса, было бы, по крайней мере, наивно.

Верно также и то, что она не намерена была отказываться от намеченной цели – войти в доверие к Родсу, может быть, «охомутать» его, но и имела в виду события назревающие, из которых могла бы извлечь личную выгоду.

Здесь уместно напомнить, что все женщины семейства Ржевуских, к которому княгиня принадлежала по отцовской линии, отличались своенравием, упрямством и авантюрным характером.

Из рода Ржевуских

В октябре 1873 года в имении Ржевуских Верховне, неподалеку от Бердичева, состоялась свадьба. Жених – князь Вильгельм Радзивилл, невеста – едва не девочка пятнадцати с половиной лет, Катерина Мария Ржевуская. Став княгиней Радзивилл, Катерина всегда помнила, что по рождению принадлежит к славному древнему роду. В числе ее предков числились многие выдающиеся вельможи, сыгравшие заметную роль в истории ее многострадальной родины. Дед ее, Адам Лаврентий, начал карьеру послом в Дании, в конце жизни стал российским сенатором. Женился он на собственной племяннице. От этого брака родились три сына и четыре дочери. Все они, можно сказать, по-своему не подкачали, достойно продолжили традиции рода – играли заметную роль и так или иначе стали знаменитыми.

Старший из сыновей, Генрик, был видным писателем, а старшая дочь Каролина, отличавшаяся божественной красотой, прожила бурную жизнь, прославившись своими похождениями. Но, пожалуй, наиболее известной оказалась дочь Эвелина, в первом замужестве Ганская, впоследствии знаменитая мадам де Бальзак. Заметной фигурой был и брат Адам, отец Катерины. Он родился в 1801 году, получил образование в иезуитском колледже, затем поступил в Военную академию в Вене. В двадцать лет был зачислен в русский кавалерийский полк и с тех пор верой и правдой много лет служил русскому престолу.

В 1825 году, когда умер его отец и старший брат отказался от наследства, Адам вступил во владение всеми поместьями Ржевуских и фактически стал главой семьи. Будучи еще совсем молодым, он женился на бывшей фаворитке царя Александра I престарелой Жеребцовой. Брак оказался удачным, хотя жена была на двадцать два года старше и имела дочь, состоявшую в браке с всесильным графом А. Ф. Орловым, впоследствии шефом пресловутого Третьего отделения. Нет сомнения, что успешной карьерой при дворе Николая I Адам Ржевуский был обязан своей жене. Его преданность царю никогда не вызывала сомнений, и, когда случилось известное польское восстание 1831 года, он сыграл весьма неблаговидную роль при подавлении мятежа. Это предательство польские патриоты никогда не могли ему простить. Впрочем, он и не нуждался в этом – раз и навсегда отрекся от своих польских корней, считал себя полностью русским и в доказательство проявлял истовый фанатизм в своих прорусских симпатиях. Такой воспитал и дочь. Катерина признавалась позже, что она не испытывает никого сочувствия к польскому делу, «все мои мысли, привязанности, мнения до конца русские; я люблю свою страну, люблю сильно и страстно, и не хочу принадлежать ни к какой другой». И Николай I по достоинству оценил такую преданность Адама Ржевуского, доверял ему, осыпал милостями, поручал задания особой важности, в частности и ответственные дипломатические миссии. Так, в 1851 году его направили в Испанию, чтобы прозондировать возможность установления дипломатических отношений между русским двором и правительством королевы Изабеллы II. Ржевуский был красивым и представительным мужчиной. Сладострастная королева одарила его особым вниманием и в знак своей привязанности подарила портрет Мадонны работы знаменитого Мурильо.

Через несколько месяцев после возвращения Адама из Мадрида умерла его жена. Два года спустя он женился на Анне Дмитриевне Дашковой, двадцатитрехлетней дочери бывшего министра юстиции, по словам Катерины, самой очаровательной женщине при русском дворе. Дашковы принадлежали к старинной русской знати, хотя и были татарских корней – происходили от «мужа честна Дашка», чем весьма гордились. Это дало право впоследствии Катерине утверждать, что татарская кровь в ней пересилила польскую.

Но узнать свою очаровательную мать Катерине не довелось.

Когда грянула Крымская война, Ржевуский сражался где-то в Таврии, остался жив, вернулся флигель-адъютантом, чтобы занять пост военного губернатора Петербурга. Однако после смерти Николая I звезда его быстро закатилась. Новый царь не жаловал бывших фаворитов батюшки. Адаму пришлось оставить дом в столице и удалиться в свое имение Погребище. Но для его молодой жены самым большим горем оказалась неспособность иметь детей. Она страстно хотела подарить мужу наследника, которого у него не оказалось в первом браке. Только на пятый год замужества у них наконец родился ребенок, правда дочь, нареченная Екатериной. Случилось это 30 марта 1858 года. А пять дней спустя ее мать умерла. Адаму тогда было пятьдесят шесть, по меркам того времени он считался далеко не молодым. К тому же крах карьеры, отстранение от двора наложили отпечаток не только на его внешний вид – он обрюзг, располнел, но и сильно его озлобили, превратив в ворчуна-педанта. Тем не менее, когда Катерине исполнилось два года, отец женился в третий раз. Новая супруга тут же осчастливила его долгожданным сыном, хотя брак, как кажется, не способствовал смягчению очерствевшей и озлобившейся души Адама. Не принес он умиротворения и семье. Катерина, обожавшая отца, с трудом находила оправдание его своенравному и деспотичному характеру. Росла она в родовом имении. Замок в Погребище, где когда-то родились и провели детство и юность ее две знаменитые тетки – Каролина и Эвелина, – славился мрачными легендами, про него рассказывали леденящие душу предания, здесь царила атмосфера жутких суеверий. Страх от всего этого, пережитый в детстве, воспитал в ней привычку к риску или, если хотите, отвагу. Любопытство побуждало бродить по ночам со свечой по коридорам, казавшимся ей таинственным лабиринтом, в надежде встретить наконец то привидение, о котором так много все говорили. Будто это какая-то ее прабабка, проклявшая весь свой род, появляется, чтобы укорить потомков за то, что когда-то один из сыновей замуровал ее заживо в башне замка. Катерина не боялась подняться по скрипучей лестнице на чердак, где среди старинного хлама – чучел, оружия, поломанных сундуков, полуистлевших платьев и пыльных книг – она бродила, словно в музее, разглядывая и перебирая его экспонаты, не испытывая ни малейшего страха. Даже птицы, залетавшие сюда через чердачное окно, не пугали ее хлопаньем своих крыльев.

Когда Катерине исполнилось пять лет, отца призвали снова ко двору, чтобы участвовать в подавлении нового яростного восстания гордых поляков против своих русских хозяев. Видно, вспомнили о его прежних такого рода заслугах. Граф Ржевуский получил назначение в армию, расположенную на австрийской границе. Вместе с ним поехали жена, дочь и двухлетний сын. Там, в каком-то небольшом городе, ребенок внезапно заболел и умер. В утешение жена подарила мужу еще несколько сыновей, за которыми Катерина, как часто бывает у старших сестер, с удовольствием ухаживала.

В юные годы Катерина часто посещала Киев, наезжала в Варшаву, бывала в Петербурге, особенно запомнилось ей присутствие на бракосочетании наследника престола с датской принцессой.

Катерину взяли в Париж на Всемирную выставку 1867 года, где она увидела Наполеона III и миловидную императрицу Евгению, которую ее отец помнил по Испании, еще ребенком. Выставка не произвела на нее большого впечатления, зато до слез тронул вид камеры в тюрьме Консьержери, где сидела перед казнью Мария-Антуанетта. И этот ужасный Лувель – убийца герцога Берийского. Но в Париже было кое-что и поинтереснее, в том числе и жившие здесь две ее тетки. Обе все еще потрясающе красивые, они хорошо запомнились впечатлительной девочке – и Каролина, носившая тогда фамилию своего нового мужа, второстепенного литератора Лакруа, и Эвелина, вдова знаменитого Бальзака. В салоне Каролины Лакруа на улице Сент-Оноре юной Катерине довелось увидеть многих представителей высшего общества времен Второй империи, известных ученых и литераторов, в частности престарелого Жакоба Лакруа, служившего в библиотеке Арсенала и писавшего под псевдонимом Библиофил. Он приходился ей двоюродным дядей и проявлял большую заботу о своей юной племяннице. По ее словам, он «первым поощрил ее в попытках испробовать свой талант в литературе».

Другая тетка, Эвелина Бальзак, вела более скромный образ жизни. Ее семнадцатилетний роман с Бальзаком закончился через полгода после их брака. Жила она небогато, можно сказать, нуждалась, встречалась лишь с немногими близкими друзьями. Бальзак умер за восемь лет до рождения Катерины, и к тому времени, когда она близко познакомилась со своей теткой, та уже была любовницей Жана Жиго, художника-портретиста, связь с которым длилась чуть ли не до самой ее смерти. Эвелина проявила больше внимания к племяннице, чем холодная Каролина, внушила первые понятия о жизни, успехе, научила ценить себя.

По возвращении из Парижа Катерина прожила несколько лет в родовом поместье, куда навсегда удалился ее отец, продав дом в столице. Только три года спустя семья ненадолго посетила Одессу, где их застало известие о капитуляции французов под Седаном. Наполеон III потерпел поражение от пруссаков, и Вторая империя бесславно рухнула. Вслед за этой вестью пришла другая, не менее тревожная, – об осаде Парижа. В письме тетка Эвелина предрекала еще худшие времена, восстание черни, что и случилось. Связь с тетками прервалась. А когда ужасы Коммуны миновали, семья немедленно отправилась в Париж. Они увидели французскую столицу лежащей в руинах, но обе сестры Ржевуские оставались такими же, как прежде, казалось, ни революция, ни голод – ничто не способно было повлиять на их образ жизни и внешний вид.

В этот раз Катерина прожила здесь два года. Именно в это время, по ее словам, начал проявляться у нее интерес к политике. Словно испугавшись этого, отец объявил ей, что пора возвращаться домой. У графа в отношении дочери были свои планы. В 1873 году они вернулись в Россию. Катерине исполнилось пятнадцать лет, детство ее закончилось.

Дома отец объявил ей, что она обручена с князем Вильгельмом Радзивиллом. Такие ранние браки не были диковинкой, поэтому никого не удивило, что двадцативосьмилетний прусский офицер женится на девушке почти в два раза младше его. Неважно, что к тому же человек он был совершенно ей чуждый и не говорил на ее родном языке. Но что могла она поделать – ее судьбу решили за нее, причем в каком-то поспешном порядке. Едва объявили помолвку, как чуть ли не сразу же после этого сыграли свадьбу. Конечно, князь Вильгельм представлял собой достойный улов, и тщеславие графа Ржевуского было вполне удовлетворено. Радзивиллы – старинный польский род, многие члены которого порвали узы с родиной и расселились по европейским столицам. По аристократической иерархии они стояли выше Ржевуских. Радзивиллы жили в Петербурге, Париже, Вене, Берлине и повсюду пользовались влиянием. Муж Катерины принадлежал к прусской ветви Радзивиллов, особенно влиятельной, тесно связанной с прусской королевской фамилией. Его бабушка была урожденной прусской принцессой Луизой, племянницей Фридриха Великого, и благодаря этому возводила всю семью в королевское достоинство. Кроме того, с королевским домом семью связывало и то, что одна из дочерей принцессы Луизы, бабка мужа Катерины, – Элиза Радзивилл – «премилая и прелестная особа», как о ней отозвалась знавшая ее А. О. Смирнова-Россет, была первой любовью германского императора Вильгельма I. И хотя его брак с Элизой окончился неудачей, император на всю жизнь сохранил память об этой своей ранней любви, распространив симпатию и на всю ее семью, пользовавшуюся привилегированным статусом при прусском дворе. Отец князя Вильгельма Радзивилла много лет до самой своей смерти (он умер во время франко-прусской войны) был дружен с императором. Словом, граф Ржевуский, выдавая дочь замуж, имел все основания считать будущее ее вполне обеспеченным. Само собой, что отец не ставил дочь в известность о переговорах относительно ее замужества. И жениха она впервые увидела, когда он вместе со своим старшим братом Антоном прибыл в Россию на церемонию бракосочетания. Сделка отличалась холодным расчетом, если не цинизмом: Катерина становилась обладательницей высокого титула, а князь Вильгельм получал жену с солидным приданым, так как у невесты было что предложить помимо богатых семейных преданий и шляхетской гордости. К тому же она оказалась довольно привлекательной: у нее было смуглое лицо, великолепные густые черные волосы, отчего она походила на цыганку. Это впечатление усиливали выпуклые скулы, темные с поволокой глаза и чувственный рот.

Назад к карточке книги "Знаменитые авантюристы"