Текст книги "Знаменитые авантюристы"
Автор книги: Роман Белоусов
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
Покончив столь удачно с тайным обществом – ни один из братьев не остался в живых, – Шарль Нодье, казалось, мог быть спокоен.
Время шло. О филадельфах стали писать другие авторы как о союзе борцов с тиранией Наполеона.
Однако менее легковерные поставили под сомнение достоверность «Истории тайных обществ…». Приводили слова генерала, сменившего Удэ на посту командира полка. Он был свидетелем последних минут жизни полковника. «Раненный под Ваграмом, – рассказывал он, – Удэ был перенесен в дом в пригороде Вены. Он умер от ран через несколько дней и похоронен на кладбище того же пригорода». Офицеры его полка положили на могилу каменную плиту. Никто не кончил у могилы жизнь самоубийством.
Выходило, что автор книги посмеялся над доверчивыми читателями? «Ничуть не бывало, – отважно заявил Шарль Нодье, когда его авторство было установлено и отказываться не имело смысла (его соавторами были Р. Базен, П. Дидье, Лемар). – Я всего лишь скомпоновал имевшиеся в моем распоряжении документы». Он даже называл имена тех, от кого якобы получал необходимые сведения о деятельности тайного общества.
Как позже установили, Ш. Нодье действительно был прав, когда утверждал, что тайное общество филадельфов существовало. Это подтвердил и знаменитый Фуше, министр наполеоновской полиции, который писал в своих мемуарах, что деятельность филадельфов в период империи дала основания для заключения в тюрьму Мале и его сподвижников. Рассказал он и как погиб полковник Удэ, которого заподозрили в измене и что он возглавляет общество филадельфов. «Его заманили в западню, – писал Фуше, – где-то в темноте подвели под оружейный огонь, и есть подозрения, что это был огонь жандармов».
Упоминания о филадельфах можно найти во многих мемуарах и документах той эпохи.
Что касается общества «Олимпийцы», то о нем, как свидетельствовал Видок, было известно властям, но деятельность его не вызывала особого беспокойства. Генеральный комиссар полиции в Булони регулярно доносил Фуше о сборищах заговорщиков, полагая, что олимпийцы всего лишь горстка идеалистов, мечтателей, одержимых масонскими фантазиями. Тем не менее хитрый и осторожный министр полиции заслал в ряды заговорщиков своего агента. Действовал этот агент весьма успешно. Он близко сошелся с некоторыми олимпийцами, которые сочли за честь представить его товарищам. Завоевав доверие, он добился того, что был даже посвящен в члены. Разумеется, обо всем, что говорилось на их сборищах, тотчас же становилось известно министру.
Все это – об олимпийцах и агенте, засланном в их ряды, – Видок узнал от него самого при следующих обстоятельствах.
Однажды Видок стал свидетелем поединка двух военных – вахмистра и сержанта. Во время дуэли сержант поскользнулся и упал в канаву для стока помоев. Послышались насмешки над неудачником сержантом, причем особенно потешался его противник. Видока возмутила такая наглость, и он бросился на нахала с обнаженной шпагой.
Более ловкий и сильный, лучше владевший шпагой, Видок ранил неучтивца в грудь и, движимый состраданием, стал перевязывать его рану. Для этого разорвал на нем рубашку. Тут-то и обнаружил он на теле раненого зловещий знак обитателя галер. Казалось, и тот узнал в Видоке бывшего каторжника. Оба пообещали хранить молчание, и благодарный вахмистр поспешил пригласить обоих своих недавних противников скрепить мировую у «Золотой пушки», где всегда можно было найти превосходную рыбу, жирных уток и отменное вино.
Пропировали весь день. К вечеру остались лишь Видок и сержант, изрядно набравшийся. И Видок вынужден был проводить его до дома. Благодарный сержант, которого, как оказалось, звали Бертран, настоял на том, чтобы его спаситель посетил его жилище. Видок согласился и был поражен, в каких роскошных условиях жил этот простой сержант. Тот поспешил рассеять недоумение новоявленного друга, предложив зарабатывать столько же, сколько имеет и он.
– Вы, может быть, думаете, что я хвастаю и что не могу ничего для вас сделать, – сказал он. – Не плюйте в колодец, друг мой. Я не более как сержант, это правда, но дело в том, что я и не хочу повышения – у меня нет честолюбия, и все олимпийцы таковы же, как я: они мало заботятся о каком-то там чине.
На вопрос, кто такие олимпийцы, Бертран пояснил, что это люди, поклоняющиеся свободе и проповедующие равенство. «Не хотите ли и вы сделаться их приверженцем? – спросил он. – Если да, то я готов услужить вам и вы будете приняты». И он подробно рассказал об олимпийцах и их замыслах. Поблагодарив, Видок поспешил отказаться. Рано или поздно, сказал он, общество обратит на себя внимание полиции, а он не хочет иметь с ней ничего общего. Слова эти, как ни странно, обрадовали Бертрана. Одобрив осторожность и благоразумие Видока, расположенный к откровенности после выпивки, он поведал Видоку под строгим секретом, что выполняет в рядах заговорщиков особую миссию. Иначе говоря, является тайным агентом полиции.
Вскоре Бертран исчез из поля зрения Видока. Но сведения, которые он сообщил, запомнились Видоку. А вскоре многие из олимпийцев были арестованы, как можно было понять, благодаря доносу мнимого сержанта. «Вероятно, он был награжден, неизвестно только кем, – говорит Видок, – очень может быть, что высшая полиция, довольная его услугами, продолжала поручать ему шпионские миссии, так как несколько лет спустя его видели в Испании, где он получил чин лейтенанта и где на него смотрели не хуже, чем на какого-нибудь аристократа из фамилий Монморанси или Сен-Симона».
Секретный осведомитель
Хотя Видок и отказался от предложения стать осведомителем, но эта мысль, как увидим, запала ему в голову.
Сколько раз он проклинал судьбу, погубившую его молодость, проклинал свои беспорядочные страсти и тот суд, который своим несправедливым приговором повергнул его в бездну, из которой он не мог выбраться, проклинал, наконец, все эти порядки, закрывавшие двери раскаянию. Он был изгнан из общества, хотя готов был исправиться и давал лучшие доказательства своих благих намерений: всякий раз после очередного бегства он отличался примерным поведением, привычкой к порядку и редкой добросовестностью в выполнении своих обещаний.
Теперь он твердо решил сделаться честным человеком и заработать право вернуться в мир добропорядочных людей. В мысли этой он утвердился, оказавшись однажды в Париже на Гревской площади во время казни двух преступников. В одном из них он, к своему удивлению, узнал бывшего дружка, замешанного в деле с подделкой документа об освобождении Буателя и предавшего его, Видока.
С чувством удовлетворения и ужаса одновременно он слушал слова глашатая, возвещавшего: «Вот приговор уголовного суда департамента Сены, осуждающий на смерть Армана Сен-Лежэ, бывшего моряка, родившегося в Булони, и Цезаря Гербо, освобожденного каторжника, обвиняемых и осужденных за убийство…» Гербо и был тем самым негодяем, который оговорил Видока.
Между тем смертельно бледный Гербо взошел на эшафот. Он еще старался казаться молодцом, но его выдавало нервное подергивание лица. С видом напускной отваги, окинув взором толпу, он готов был опуститься на «качалку», как вдруг заметил Видока. Показалось, что он вздрогнул и на бледном лице проступил румянец. Что подумалось ему в этот миг? Испытал ли он на краю смерти хоть каплю раскаяния? Видок так и не узнал об этом. Он стоял, словно остолбенев, и молча наблюдал, как телега с красным покрывалом в сопровождении жандарма направилась к кладбищу Кламар при больнице на улице Фер-э-Мулен, где со времен французской революции хоронили тех, кто испытал на своей шее действие изобретения доктора Гильотена.
«Если бы из тьмы гробовой могли раздаться голоса жильцов этого ужасного погоста, – подумалось Видоку, – то заговорила бы сама история, вернее, одна из мрачных, постыдных ее страниц, тяжким бременем лежащая на совести человеческой. Послышались бы зловещие вопли убийц и изменников, клейменных каторжников и душегубов, бандитов и грабителей». В любой момент и он, Видок, может оказаться в числе обитателей Кламара, в компании отъявленных негодяев – минутных знакомцев свирепого палача Сансона, который виртуозно в один миг отсечет его голову и, подняв за волосы, покажет ее толпе. Перспектива, что и говорить, не веселая.
Но как избежать такой участи? Как вырваться из того порочного круга, по которому ходит не один год? Зрелище казни встревожило его до глубины души. Словно прозрев, он ужаснулся тому, что много лет имел дело с разбойниками, осужденными на плаху.
Воспоминания унижали его в собственных глазах, внутренне заставляя краснеть за себя. Он бы желал утратить память и провести черту между настоящим и будущим. Однако ясно сознавал, что будущее находится в прямой зависимости от прошедшего. И оно, это прошедшее, говорило ему, что в любую минуту он может быть схваченным, как вредное и опасное животное. Мысль о том, что ему никогда уже не удастся сделаться порядочным человеком, повергла его в отчаяние. И чем больше он думал об этом, тем более становился угрюмым, молчаливым и задумчивым. Сам того не сознавая, он, видимо, начинал испытывать чувство раскаяния, подспудно зрело желание, несмотря ни на что, навсегда порвать с прошлым.
Но как искупить вину? Как заставить поверить, что он готов исправиться?
Вот тут-то он и вспомнил о предложении того самого сержанта, служившего секретным осведомителем.
Недолго думая, Видок написал письмо жандармскому полковнику о том, что ему известны имена тех, кто недавно совершил кражу в конторе дилижансов. Он действительно знал участников и тщательно описал их внешность, благодаря чему преступники были схвачены. Правда, пока что он не назвал своего имени и действовал анонимно. Но начало было положено. О нравственной стороне своего поступка, честно говоря, он мало задумывался.
Вскоре представился новый, более серьезный повод оповестить полицию.
Ему стало известно о плане ограбления и убийства, задуманного двумя его дружками.
Ни минуты не колеблясь, не думая об опасности быть убитым теми, на кого собирался донести, если бы замысел его почему-либо сорвался, либо арестованным полицией, он отправился в парижскую полицейскую префектуру к самому шефу Первого отделения, ведавшему борьбой с уголовными преступлениями. Тот принял Видока довольно благосклонно, но заявил, что не может предоставить ему никаких гарантий. «Это не мешает вам сделать разоблачения, – сказал полицейский, – мы обсудим, заслуживают ли они внимания, и тогда, может быть…»
Видок попытался было возразить, заявив, что подвергает свою жизнь опасности и что господин Анри не знает, видимо, на что способны злодеи, которых он намерен выдать. Если же его вернут на галеры, то здесь его тоже ждет жестокая кара, станет известно о его контактах с полицией.
Разговор этот кончился ничем, так как полицейский отказался давать какие-либо гарантии. Сделка не состоялась, и Видок покинул полицию, не назвав своего имени.
На некоторое время Видок оставил мысль о сотрудничестве с властями. Вынужден был, как и прежде, скрываться, жить под чужим паспортом, каждую минуту ожидая ареста. Он не сомневался в том, что над ним тяготеет проклятие и напрасно бежать от порока, который настигал его, и некая роковая сила, которой противился всеми силами души, будто издевалась над ним, разрушая все его благие намерения и постоянно подвергая невероятным переживаниям.
Правосудие в конце концов всегда настигало его. И в этот раз он снова оказался в Бисетре. Встретили его заключенные как признанного главаря уголовного мира, называли генералом, королем риска. Его авторитет был непререкаемым. Про него рассказывали чуть ли не легенды, приписывали то, чего он никогда и не совершал, в частности дерзкие налеты и убийства. Будто бы не раз спасался он и от гильотины.
Кое-кто объяснял это тем, что ему тайно покровительствовала полиция, иначе говоря, он был ее осведомителем. Этот слух, кем-то специально пущенный среди арестантов, тем не менее не повредил репутации Видока среди преступников. Ему подчинялись, старались угодить, слава его росла, однако мало утешая его самого. Он жил одной думой – избавиться от компании блатарей и разбойников, которых отныне глубоко презирал. Путь был один – снова попытаться предложить свои услуги полиции. Причем с одним условием: освобождение от каторги, отбывание положенного срока в любой тюрьме. Он вновь написал господину Анри, предоставив в его распоряжение важные сведения и уверив, что и впредь готов будет поставлять подобного рода информацию.
Анри доложил обо всем префекту полиции барону Паскье, и предложение Видока было наконец принято.
После этого его перевели в тюрьму Форс с более легким режимом, а среди заключенных пустили слух, что Видок замешан в одном скверном деле, которое требует дополнительного расследования, поэтому он и должен находиться пока что в парижской тюрьме, а не на каторге.
На первых порах Видок помог ликвидировать шайку беглых каторжников, совершавших грабежи и кражи. Причем действовали ее члены дерзко и нагло, оставаясь долгое время неуловимыми.
По наводке Видока последовал еще ряд арестов воров и бандитов, терроризирующих население столицы. Так что господин Анри мог быть вполне доволен своим новым информатором. Сам Видок скажет позже, что никогда еще не было сделано столько важных открытий, как те, которые ознаменовали его дебют на службе у полиции. Во всяком случае, за двадцать один месяц, что Видок пробыл в тюрьме Форс, благодаря его доносам удалось разоблачить и арестовать многих. Дня не проходило, чтобы он не оказал в этом существенной помощи. И уже тогда принес большую пользу для безопасности столицы и даже всей Франции.
И когда господин Анри доложил префекту полиции о многочисленных разоблачениях и арестах, произведенных благодаря усердию и смышлености Видока, тот согласился наконец освободить его из тюрьмы. Сделать это нужно было так, чтобы никто его не заподозрил. И вот однажды со всеми необходимыми предосторожностями, в наручниках, его посадили в плетеную тележку, якобы для того, чтобы перевезти в другую тюрьму. По дороге, как было условлено, он должен был совершить побег. Все прошло как нельзя лучше. Тем более что полиция, продолжая разыгрывать спектакль, бросилась на его поиски, допрашивала сокамерников, то есть всячески имитировала активные действия.
Новое перевоплощение
Видоку опостылела жизнь травимого зверя, появилось отвращение к побегам и к той временной свободе, которую они доставляли. Ему надоело играть роль мячика между двумя ракетками, из которых одна именуется каторгой, другая – полицией. Постоянный обитатель каторги становится ее поставщиком.
Это было одно из самых неожиданных и поразительных превращений Видока. Из преследуемого и гонимого обществом он становится его рьяным защитником, навсегда приковывает себя к галере власти. Конкретно ее олицетворяли двое – Анри и Паскье. Видок считал их своими благодетелями и спасителями, был обязан им до конца дней. «Они возвратили мне жизнь, если не более, – говорил он. – Для них я готов был подвергнуть себя тысяче опасностей, и мне поверят, если я скажу, что часто рисковал собою, чтобы добиться от них одного слова похвалы».
Наконец-то Видок мог двигаться и дышать свободно, ему нечего было больше опасаться. Господин Анри руководил его первыми шагами на поприще сыска, направлял их. Это был человек с твердым характером, хладнокровный, очень наблюдательный, прекрасный физиономист, способный распознать под самой невинной личиной злостного негодяя. Его изумительная память поражала. Это тем более было ценно тогда, когда картотеки на преступников еще не существовало. В уголовном мире его называли Сатаной или Злым Гением, и он заслужил эти прозвища. В нем соединялись необыкновенная вкрадчивость с изощренной хитростью. На допросе у негр мало кому удавалось вывернуться, он словно читал в душах, побуждая к признанию. Прирожденный полицейский, он обладал истинным талантом сыщика и как никто был предан своему делу. Работал без устали буквально с утра до ночи и, даже будучи больным, не прерывал своей деятельности. Словом, это был человек, каких мало тогда можно было встретить среди полицейских.
У него имелась пара способных помощников – следователь Берто и начальник тюрем Паризо. И вот эти трое задались целью искоренить разбой в столице, как когда-то, за двести лет до этого, папа Сикст V покончил с разбойничеством в Италии. Видоку в их планах отводилась едва ли не главная роль. Было принято беспрецедентное решение: поручить Видоку возглавить борьбу с преступностью. Так бывший каторжник оказался в роли охранителя закона.
Перед ним поставили задачу непосредственного осуществления замысла по очищению от преступников Парижа, где тогда проживало около миллиона человек. В самом деле, почему бы и нет! У него за плечами был богатый опыт, полученный за годы заключения, знание уголовного мира, а энергии и предприимчивости ему было не занимать.
Однако задача, поставленная перед ним, тем более была сложной, что в подчинении новоявленного шефа уголовной полиции имелось всего четверо помощников – таких же, как он, бывших заключенных. Так что чаще всего ему самому приходилось участвовать в облавах и арестах.
Первый его крупный успех на новом поприще был связан с именем знаменитого фальшивомонетчика, человека редкой ловкости пальцев, – некоего Ватрена. Изготовленные им монеты и банковые билеты в изобилии гуляли по городу.
Пользуясь своими старыми связями в уголовном мире, Видоку удалось установить одно из лежбищ Ватрена – квартиру на бульваре Монпарнас, которую он, правда, редко посещал.
Рано или поздно, рассудил Видок, тот пожалует сюда. Он устроил засаду напротив дома и день и ночь сторожил, наблюдал за всеми, кто входил туда и выходил. Через неделю терпение его было вознаграждено. Ватрен появился с одним из своих дружков. Но пока Видок пересекал улицу, Ватрен, почуяв, должно быть, недоброе, исчез. В руки Видока попался лишь его спутник, оказавшийся башмачником. Он быстро раскололся, указав адрес, где живет Ватрен. Бросившись туда, Видок настиг преступника на лестнице. Но в ту минуту, когда он почти схватил его, тот ловким ударом отбросил своего преследователя на двадцать ступеней вниз. Видок, поднявшись, вновь настигает жертву, хватает ее за волосы, валит на пол. Наконец победил более сильный и ловкий Видок.
За поимку этого преступника Видок получил денежное вознаграждение. Заработал то, что заслужил, и Ватрен. Осенью 1811 года «Журналь де Пари» сообщил, что Ватрен, приговоренный заочно, схвачен и казнен.
Разоблачениям Видока способствовал не только талант сыщика и знание мира, с которым ему приходилось иметь дело, но и искусство трансформации, не раз выручавшее его в прошлом. Теперь он применял испытанное средство ради иных целей: во время охоты на преступников появлялся на парижских улицах, в кабачках и ночлежных домах, в притонах и трущобах под видом угольщика и водовоза, слуги и ремесленника, одинаково ловко носил костюм аристократа и бродяги. Можно сказать, что в борьбе с уголовниками он избрал способ личного наблюдения. Посещая под чужим именем злачные места, пользующиеся дурной славой, притворялся, будто его преследует полиция, и тем самым входил в доверие. Недаром он долго жил среди отверженных законом, изучил их повадки и нравы, много лет наблюдал жизнь с ее изнанки. Теперь все это здорово ему пригодилось. Воры, бандиты и мошенники всех мастей были убеждены, что он одного с ними поля ягода. Да и как было не верить, когда он свободно изъяснялся на арго – воровском жаргоне, знал неписаные законы блатного мира и мог такое порассказать о своих похождениях, что оторопь брала даже самых закоренелых и опытных. Не было, казалось, оснований сомневаться, что он прошел через тюрьмы Консьержери и Сен-Лазар и был частым гостем на брестской и тулонской каторге.
Ежедневно Видоку удавалось кого-нибудь да изловить, и никто из арестованных и мысли не допускал, что угодил за решетку по его милости. Даже такой осторожный и хитрый преступник, как Сен-Жермен, на счету которого было не одно ограбление и убийство.
Сен-Жермен – рослый, с железными мускулами, имел громадную голову с маленькими глазками. Лицо его, изрытое оспой, было крайне некрасиво, но нельзя сказать, чтобы оно отталкивало. Напротив, говорило об уме и живом характере. Однако выдающиеся челюсти придавали ему сходство с волком или гиеной. И действительно, он отличался инстинктом хищного животного, любил охоту и вид крови приводил его в восторг. Не меньшую страсть он питал к игре, женщинам и вкусной еде. По манерам принадлежал к хорошему обществу, умел поддержать светский разговор и почти всегда был изящно одет. Таких называли тогда «благовоспитанный разбойник», или «разбойник в белых перчатках». В свои 42 года он уже совершил несколько убийств, не став, однако, от этого менее веселым и разлюбезным малым.
Теперь Видок случайно встретился с ним на бульварах.
Они были знакомы и ранее. Сен-Жермен пригласил его отобедать и пропустить по стаканчику по случаю встречи. С ним был парень по имени Буден. Когда обед подходил к концу, за десертом оба приятеля предложили Видоку участвовать в замышленном ими убийстве двух стариков. Сделав вид, что согласился не без колебания, Видок поинтересовался их планом. Бандиты охотно поделились с ним, но предупредили, что надо ждать благоприятного момента. Когда он наступит, они сообщат ему.
У Видока было время обо всем предупредить господина Анри и посоветоваться с ним. «Полиция, – сказал Анри, – учреждена не столько с целью карать преступников, сколько для того, чтобы предупреждать злодеяния, всегда лучше подоспеть вовремя».
Согласно инструкции, полученной от Анри, Видок стал часто видеться с Сен-Жерменом, проявляя некоторое нетерпение, поскольку куш намеревались взять изрядный. Наконец он услышал, что исполнение плана назначено на завтра.
Когда Видок явился к месту встречи, а было это за городом, Сен-Жермен неожиданно заявил, что первоначальный замысел отменяется, но есть другое дельце, в котором он может принять участие. Вот только есть одно «но». На вопрос, что же это за «но», Сен-Жермен заявил, что ему стало известно от заключенного, сидевшего в тюрьме Форс с Видоком, о том, что его выпустили с условием помогать полиции и что он состоит у нее на службе в качестве тайного агента. При этих словах, вспоминал Видок, он почувствовал, что к горлу подступило удушье, но моментально справился с волнением. Однако надо было что-то отвечать. Недолго думая, он сочинил такую историю. Ничего нет удивительного, что его считают тайным агентом, и он знает, откуда идет эта сплетня. Да, его должны были перевести в Бисетр. Дорогой он бежал, остался в Париже. И по сей день он вынужден скрываться, часто меняя одежду и даже облик. Но всегда находятся бывшие дружки, которые узнают его. Есть среди них и такие, которые не прочь навредить ему и даже передать в руки полиции. Так вот, чтобы лишить их такой возможности, он и заявил им, что состоит у той самой полиции на службе.
Сен-Жермена вполне удовлетворил ответ, и в качестве доказательства своего доверия он посвятил Видока в план одного дельца, которое предстояло обделать тем же вечером. Состояло оно в том, что Сен-Жермен с двумя дружками наметили ограбить дом одного банкира. Видок должен был стать четвертым участником.
«Друзья мои, – обратился к ним Сен-Жермен, когда все они собрались вместе, – когда ставишь на карту свою голову, надо быть осмотрительным. Сегодня нам предстоит крупное дело, и не хотелось бы, чтобы оно сорвалось. Надеюсь, никто не будет внакладе, но ради нашей же безопасности мы не должны расставаться». Слова эти обескуражили Видока, совершенно не ожидавшего такого поворота. Они означали, что ему волей-неволей придется участвовать в ограблении, а главное, он не сумеет предупредить полицию. И все же он не терял надежду – у него оставалось еще два часа до намеченного грабителями срока.
Но что предпринять? Как предупредить полицию?
Между тем вся компания, взяв фиакр, направилась на квартиру Сен-Жермена, где и оказалась взаперти под замком – до начала выхода на дело.
Видок лихорадочно искал повод, чтобы выйти из комнаты, но никак не мог придумать какой-либо предлог.
Если бы Сен-Жермен заподозрил его, он не задумываясь пустил бы ему пулю в лоб.
Делать было нечего, оставалось ждать.
На столе были приготовлены две пары пистолетов. Сен-Жермен, осмотрев их, одну пару нашел непригодной. «Схожу за новыми», – сказал он. Тут вмешался Видок: «Постой-ка, по условию никто не должен отлучаться отсюда, а уж если выходить, то с провожатым». «В таком случае, – согласился Сен-Жермен, – ты пойдешь со мной».
Они вышли, купили новые пистолеты, пули и порох и вернулись. И тут сам главарь, можно сказать, подыграл Видоку. Он предложил выпить. Все дружно поддержали его. А когда Видок объявил, что у него дома припасена корзина превосходного бургундского, восторг стал еще больше.
Тут же послали дворника к Видоку домой, где он жил с Аннетой, своей, можно сказать, тогдашней женой. Вскоре она явилась с угощением. Пока дружки его весело пировали, он написал записку и незаметно, прощаясь, сунул ее в руку Аннеты. Она не замедлила все выполнить так, как он написал ей.
Теперь важно было, чтобы полиция подоспела вовремя.
В означенный час все направились к дому банкира. У столба, который должен был им служить лестницей, Сен-Жермен спросил у Видока пистолеты, и тому показалось, что тот разгадал его намерения и хочет покончить с ним. Но Сен-Жермен лишь проверил порох на полке и, возвратив оружие, первым полез на столб, с него перелез на стену сада и с нее прыгнул вниз.
Видок не торопясь, явно затягивая время, медленно вскарабкался на стену. Его беспокоило лишь одно – успела ли полиция устроить засаду? Если нет, он решил сам предотвратить преступление во что бы то ни стало, пусть даже ценой жизни.
В этот момент Сен-Жермен, раздосадованный медлительностью Видока, закричал: «Слезай скорее». Едва он вымолвил эти слова, как на него набросилось сразу несколько человек. Раздались выстрелы, началась свалка, крики. Некоторые полицейские, как потом выяснится, были ранены, Сен-Жермен и Буден – также. Видок счел за благо притвориться, будто пуля поразила его насмерть. Его завернули в одеяло и перенесли в дом, где уже под стражей и в ручных кандалах находились налетчики. Оба они, казалось, были глубоко опечалены гибелью их дружка. Видок же, вспоминая слова Анри о том, что всегда лучше подоспеть вовремя, радовался, что выполнил наказ наставника.
