Текст книги "Тайны великих книг"

Автор книги: Роман Белоусов

Смертельно раненный

Теперь вернемся в зал Бодлинской библиотеки, где мы оставили Роуза над записями Симона Формана. Давайте познакомимся с ними подробнее и проследим за ходом рассуждений профессора, чтобы понять выводы, к которым он пришел.

К тому моменту, как Роуз встретился с записками лондонского астролога, ясно было, что сонеты создавались примерно в одно время – с 1592 по 1594–1595 год; молодой вельможа, «прекрасный юноша», упоминаемый в сонетах – покровитель драматурга и его друг граф Саутгэмптон; поэт-соперник (о нем тоже говорится в стихах) – конечно, Кристофер Маро; мистер «У. X.» – это Уильям Харви – раздобывший рукопись и представивший ее издателю. И лишь имя Смуглой дамы оставалось неразгаданным.

В наши дни, кажется, не осталось скептиков, которые бы сомневались, что в сонетах речь идет о подлинной женщине, принесшей поэту столько страданий, но несмотря на это обожаемой, страстно им любимой. Посвященные ей стихи обжигают огнем живого чувства, и нет сомнения, что они отзвуки личной драмы Шекспира, поэтическая исповедь о неразделенной любви. Сонеты, замечает Ю. Ф. Шведов, отражают «внутреннюю трагедию человека, который любит настолько сильно, что самые достоверные доводы рассудка, убеждающего в неверности и порочности возлюбленной, не могут примирить его с мыслью, что он должен расстаться с ветреной красавицей». Но и перенеся огромное потрясение, убедившись в порочности своей возлюбленной, поэт, хотя и смертельно раненный, находит силы смеяться над собой.

Горько, конечно, сознавать, что молодая женщина предпочла графа драматургу. Но граф был не женат, богат, к тому же на три года моложе, а поэт – беден, на шесть лет старше ее, обременен семьей. Поэту тем более было обидно, что молодой граф являлся его покровителем и другом и он сам на свою беду свел их. Так возникли сложные отношения треугольника, нашедшие отражение в сонетах.

Одни исследователи при помощи своеобразной аранжировки сонетов (давно подметили, что порядок их расположения не соответствует жизненной хронологии) построили из них целый роман с завязкой и развязкой: «страстной любовью Шекспира к бездушной кокетке, ее изменой и окончательным разрывом со стороны поэта». Другие шекспироведы делили сонетный цикл на несколько тематических групп.

Профессор Роуз считает, что в сонетах 1–126, 127–152 с предельной откровенностью затрагивается тема отношений в любовном треугольнике: друг – Смуглая дама – поэт. В сонетах с 34-го по 42-го она подается с точки зрения отношений Шекспира и Саутгэмптона. Но в более поздних (не по времени, а по нумерации) – со 127 и до конца – ситуация изображается с точки зрения Шекспира. В них наиболее ярко отражается честная, открытая и свободная натура. Эта группа сонетов посвящена отношениям поэта и Смуглой дамы. Помещенные по нумерации позже, они были написаны раньше, до появления на сцене Саутгэмптона. Об этом судят по двум фактам: во-первых, Шекспир сначала влюбился в женщину из жалости к ее положению, в котором она находилась; во-вторых, Саутгэмптон познакомился с ней, благодаря письму, которое он написал от имени Шекспира.

…Ее нельзя было назвать красавицей – смуглая, с черными глазами и такими же бровями и ресницами; однако ее внешность, несомненно, привлекала внимание. Так что Смуглую даму знали многие. Еще большую известность принесло ей искусство обольщения, которым она владела в совершенстве. Все, кому довелось испытать на себе ее чары, кто стал жертвой ее коварства, не могли остаться к ней равнодушны. И хотя «как приманке ей никто не рад», но «как приманку все ее хватают». Это случилось и с поэтом: поначалу он увлекся ее молодостью из жалости, а потом был ослеплен страстью: «чувственность держала его в плену». Но каждый раз, испытав любовный порыв, поэт, словно отрезвев, болезненно переживает собственное падение, его охватывает чувство нравственного отвращения, как заметил в свое время Н. И. Стороженко в статье «Психология любви и ревности у Шекспира». Ему даже принадлежит подстрочный перевод характерного в этом смысле сонета 129, где есть такие строки: «удовлетворение чувственности – это позор духа».

Объяснить этот сонет каким-либо литературным влиянием излишне – такие признания не пишутся «с чужого голоса». Несмотря на пылкий в молодости темперамент (Шекспир сам признавал, что «страсть была его грехом»), чувственная любовь «не могла удовлетворить его высоконравственную душу». И напрасно некоторые критики, полагая, что это бросает тень на поэта, отрицали автобиографичность любовных сонетов. Английская щепетильность в данном случае неуместна: пережитое чувство помогало Шекспиру с глубокой жизненной правдой изображать в пьесах обольстительных женщин, наделенных теми же неотразимыми чарами, которыми околдовала его самого Смуглая дама.

Безжалостная в своей красе, надменная, вероломная, она приворожила поэта, готового поклясться, что на целый свет «ничего прекрасней в мире нет, чем смуглое лицо и черный волос». Сознавая, однако, что беда не в черном лице, а «в поступках черных», он тем не менее, словно зачарованный, не в состоянии «покинуть рай, ведущий прямо в ад». И далее:

 
Безумен тот, кто гонится за ней,
Безумен тот, кто обладает ею.
За нею мчишься – счастья нет сильней,
Ее догнал – нет горя тяжелее… [1]1
  Здесь и далее стихи в переводе А. Финкеля. Они не так, может быть, поэтичны, как перевод С. Маршака, и не так легко читаются, но, как считает профессор А. Аникст, более приближаются к своеобразию оригинала.


[Закрыть]
 

Однако, вопреки разуму, поэт все больше оказывается в плену бессердечной кокетки. Пытаясь удержать ее, он идет на хитрости, скрывает свой возраст, – ведь «старость, полюбив, лета таит», тем более что его друг и ее избранник моложе его на девять лет. Просит ее признаваться открыто в новой страсти и хотя бы сделать вид, что дарит его своей любовью.

 
Чтоб избежать зловредной клеветы,
Со мною будь, хоть не со мною ты.
 

Сердце его беспрестанно бредит сладострастной возлюбленной. Не в силах совладать с собой, он унижается, умаляет о жалости, называет свою любовь болезнью, «тоскует по источнику страданья».

 
Но все пять чувств и разум заодно
Спасти не могут сердце от неволи.
Моя свобода – тень, а я давно
Немой вассал твоей надменной воли.
 

Вот ему кажется, наступает момент примирения и вновь для него – счастье повиноваться глаз ее движению. Увы, скоро снова он убеждается в коварстве, понимает, что «нужно презирать, а не любить», корит себя за собственную беспечность, когда «ослеплял глаза свои всечасно, чтоб не видеть порочности» ее.

Шекспироведы давно подметили также, что язык комедии «Бесплодные усилия любви» приближается к языку сонетов. Многое в этой очень личной пьесе, написанной в ту же пору, перекликается с сонетами: несомненно, образ Розалины списан с определенного лица, очень похожего на Смуглую даму.

Итак, Шекспир поведал едва ли не все о себе и своей Смуглой даме, ни разу ни упомянув ее имени. Оно бы так никогда и не стало известно, если бы Симон Форман не имел привычки записывать все, что относилось к его клиентам.

Обратимся к этому источнику сведений о Смуглой даме.

Астролог свидетельствует

Мы помним, что любовная связь поэта со Смуглой дамой относится к 1593–1594 годам. Спустя несколько лет, 13 мая 1597 года к астрологу Форману пришел на консультацию молодой человек по имени Уильям Ланье, сын известного придворного музыканта. Ему было 24 года, и он собирался отправиться с герцогом Эссексом к Азорским островам. В экспедиции должен был участвовать и граф Саутгэмптон, он командовал одним из кораблей.

Четыре дня спустя после этого посещения к Форману явилась жена Ланье. Ей также требовался совет. Она была дочерью придворного музыканта итальянца Батиста Бассано и Маргарет Джонсон, с которой он не был обвенчан. Звали ее Эмилия.

Эмилии Ланье, или Эмилии Бассано, как вначале называет ее астролог, было в то время 27 лет. Форман осведомлен о ее прошлом: «В молодости ей пришлось несладко, – записывает он. – Отец умер, когда дочь была еще ребенком». Содержала ее мать до своей смерти в 1587 году. В 19 лет девушка стала любовницей стареющего Генри Кэри – лорда Хенсдона, лорда Чемберлена, занимавшего должность лорда-камергера королевы. Когда она ждала ребенка, ее выдали замуж за «менестреля», то есть за Ланье.

Через двадцать дней Эмилия снова пришла к астрологу посоветоваться насчет мужа и себя. Форман записывает: «Она выросла в графстве Кент и была замужем четыре года». Эти сведения (необходимые для астрологических предсказаний) возвращают нас к 1593 году. «Старый лорд Чемберлен был связан с ней длительное время» – это уводит к еще более раннему времени – к 1589 году. По-видимому, родилась она около 1570 года, «имела по тому времени приличное приданое и была богата для того, кто женился на ней. У нее водились деньги и драгоценности. В молодости она была очень смуглой».

Последнее замечание Формана особенно важно. В своих записках астролог ни о ком так не писал, он вообще редко описывал чью-либо внешность. Очевидно, Эмилия Ланье была настолько смугла, что это поражало окружающих.

«У нее был сын Генри», названный в честь отца Генри Кэри, сообщает астролог.

Следующие записи говорят о том, что Эмилия продолжала посещать Формана. Ей хотелось узнать, будет ли ее муж посвящен в рыцари до того, как вернется из экспедиции домой и станет ли она знатной дамой и как скоро. «Ее величество и многие вельможи покровительствовали ей», – рассказывает астролог, – она часто получала подарки, для нее много сделал один знатный господин, который умер, он очень ее любил. Супруг обращался с ней плохо, растратил ее состояние. Теперь она весьма нуждается, у нее долги и она готова, в меркантильных целях, подчиниться».

Далее идет запись о ее гороскопе: согласно предсказанию, она станет знатной леди и «добьется высокого положения», однако муж ее «вряд ли будет посвящен в рыцари» и проживет не более двух лет после возвращения домой. Действительно, он исчезает из поля зрения и ничего больше о нем не известно, кроме язвительного замечания астролога по поводу того, что у Уильяма Ланье было слишком мало оснований быть посвященным в рыцари.

Как видно из дальнейших записей, Форман не прочь был воспользоваться отсутствием мужа Эмилии. Следуют строки, по-видимому относящиеся к ней: «гороскоп показывает женщину, у которой на уме одно – удовлетворение желания, непонятно, она кокотка или будет ею». Вскоре астролог задает вопрос: «Если я пойду к Ланье сегодня ночью или завтра, захочет ли она принять меня?» На другой день он гадает, написать ей или она сама предложит ему прийти. Свидание состоялось, и астролог провел у нее всю ночь. Она была с ним мила и любезна, но не более того. Позже он записывает: «Она была кокоткой и плохо обошлась со мной».

Из записей астролога становится ясно, что он неоднократно бывал у Эмилии, всякий раз, впрочем, гадая по гороскопу, идти ему к ней или нет. В общем, связь с этой «вредной женщиной», строившей ему «всяческие козни», длилась несколько лет. Несмотря на «зловредный» характер и коварное поведение кокотки, астролог встречался с нею, судя но его записям, вплоть до 1600 года.

Однако только этим их отношения не ограничивались. Есть запись, сделанная в конце этого года по-латыни – видимо, из предосторожности, чтобы кто-нибудь не прочел ее – о том, что, Как утверждают, Эмилия способна вызывать духов, будто она колдунья, умеющая привораживать мужчин. В связи с этим он задается вопросом, следует ли ему порвать с ней отношения. Опасения вполне естественные – занятия черной магией в ту эпоху не сулили ничего хорошего.

На этом можно оборвать рассказ, ибо дальше в многочисленных бумагах Формана об Эмилии Ланье не упоминается. Но совершенно очевидно, что знакомство со Смуглой дамой принесло бедному астрологу лишь разочарование, стало мучительным и в конце концов поселило в его душе подозрения.

Но сами по себе сведения об Эмилии Ланье мало что еще говорили. Необходимо было подтвердить их другими данными и документами, спроецировать на текст сонетов и интерпретировать.

Каков же был дальнейший ход поиска и рассуждений профессора Роуза?

В церковных книгах и завещании Бассано, «королевского музыканта», обнаружились дополнительные данные. Удалось установить, что семья Бассано приехала из Венеции, чтобы служить при дворе Генриха VIII. Эмилия была младшей дочерью. Отец умер в 1576 году, оставив ее шестилетней девочкой. Он завещает ей сто фунтов, которые она могла получить, когда ей исполнится 21 год или когда выйдет замуж. Кроме того, двум дочерям досталась рента с трех домов. Родителей похоронили в Бишопсгейте, по дороге в Шередит, где в старину жили многие актеры. После смерти матери ей пришлось в семнадцать лет окунуться в жизнь. Особых средств у нее уже не было, все, чем она обладала – необычная смуглая внешность и несомненные музыкальные способности. Воспитанная в семье музыкантов, она хорошо играла на спинете. В глазах такого любителя музыки, как Шекспир, это значительно усиливало ее привлекательность. Об этом свидетельствует сонет 128, где говорится о том, как музыкой своею она пленяла слушателей, как «мелодия под пальцами лилась» и как поэт ревновал «к клавишам летучим, срывавшим поцелуи с нежных рук…».

Вскоре юная итальянка стала подругой лорда Хенсдона. С этого момента история неизвестной жизни приобретает более ясные очертания.

Генри Кэри, первый лорд Хенсдон, являлся кузеном и фаворитом королевы. Его мать, Мария Болейн, была сестрой Анны Болейн, любовницы Генриха VIII, ставшей впоследствии его женой, однако казненной за якобы супружескую измену. Марию Болейн выдали замуж за Уильяма Кэри и их сына назвали в честь короля – Генри.

Семья Кэри жила припеваючи с тех пор, как дочь Анны Болейн вступила на престол под именем Елизаветы I. Генри Кэри стал лордом, получил поместье в графстве Кент, где, кстати говоря, как мы помним, выросла Эмилия. Это был мужественный человек с военной выправкой, неоднократно отличавшийся в сражениях. Когда испанцы в 1588 году двинули к берегам Англии свой флот – Великую армаду, – угрожая высадкой войска, ему доверили командование королевской стражей.

Именно в тот год он и встретил смуглую итальянку. С этого момента в течение четырех лет она была его любовницей. Это о нем упоминал Форман, когда записал, что «для нее много делал один знатный господин, который умер», и который «очень любил ее» (лорд Хенсдон умер в 1596 году).

И тут мы подходим к самому важному для нас моменту. Задолго до того, как королева присвоила Хенсдону титул лорда Чемберлена, он создал труппу актеров для придворного театра. Было это в 1564 году, когда родился Шекспир. С 1585 года Хенсдона стали называть лордом-камергером – звание это он сохранял до своей смерти. А актеры его труппы именовались «слугами лорда-камергера» или «слугами достопочтенного лорда Хенсдона». Жил он в своей резиденции Сомерсет-хауз, арендовал и дома в районе, где позже Джеймс Бербедж, отец Ричарда Бербеджа – актера и друга Шекспира, – создал театр в здании старого доминиканского монастыря Блекфрайер.

Когда в 1594 году образовалось актерское товарищество «слуг лорда-камергера», Шекспир и Бербедж заняли в нем видное место. Естественно, что многие актеры были представлены своему патрону лорду-камергеру. Скорее всего, тогда же Уильям Шекспир встретился со Смуглой дамой. К этому времени, благодаря заботам своего знатного покровителя, она уже год как была замужем за Ланье. Ей исполнилось 24 года, мужу – 21, столько же Саутгэмптону; Шекспиру было 30 лет.

Теперь гораздо понятней стал смысл многих сонетов. В частности 135 и 136, которые построены на игре слова «Will» – сокращенное имя поэта. Пишется оно и произносится так же, как will – «желание», «воля». В ту эпоху у этого слова было еще одно значение – влечение к женщине.

 
Желаньем безграничным обладая,
Не примешь ли желанья моего?
Неужто воля сладостна чужая,
Моя же не достойна ничего?
Как ни безмерны воды в океане,
Он все же богатеет от дождей.
И ты «желаньем» приумножь желанья,
Моим «желаньем» сделай их полней…
 

Используя эту игру слов, Шекспир называет и желание, и женскую сущность своей возлюбленной, и просит добавить еще одно – Уила, себя самого. В следующем, 136 сонете поэт молит ее найти место для него, Уила.

 
Ты только полюби мое названье,
А с ним меня: ведь – я твое «желанье».
 

«Мне никогда не забыть моего удивления, когда я обнаружил ту, которую искал так долго и настойчиво», – признается позже профессор Роуз. Благодарность за это, прежде всего, следует выразить Симону Форману – без его помощи имя Смуглой дамы сонетов едва ли удалось бы раскрыть. Как говорит Роуз, он «испытал чувство нежности к старому греховоднику за то, что тот поведал нам».

Вот вам и скучный Форман! Выходит, Смуглая дама все это время, целых три с половиной столетия, ждала встречи с внимательным исследователем на страницах записок лондонского астролога. Это случилось 3 марта 1972 года в Бодлинской библиотеке, ровно 375 лет после того, как Симон Форман сделал первую запись в своем реестре о Смуглой даме.

Сэр Джон Фальстаф, анкетные данные

Джон Брюхач – любимец публики

Для того чтобы попасть на представление в знаменитый театр «Глобус», лондонцам в начале семнадцатого столетия нужно было отправиться за город. Здание театра, представляющее собой круглую деревянную башню, невысокую, с широким основанием, немного сужавшимся кверху, и увенчанную флагом, стояло среди лугов по ту сторону Темзы. Горожане, миновав Тауэр-бридж, оказывались за массивными воротами, среди полей, пограничных с городской чертой. Здесь тянулись огороды, пасся скот, молочницы наполняли свои ведра, лучники упражнялись в стрельбе, ткачи и красильщики вывешивали на просушку ткани.

К театру добирались по утрамбованной подошвами ног дороге – в летний зной пыльной и мягкой, словно присыпанной мукой, в дождливые дни – грязной, превращавшейся в жидкое месиво. Но ни погода, жара или холод, ни распутица не могли помешать лондонскому люду посетить «Глобус» и насладиться игрой своих любимцев актеров.

С утра, еще до представления, которое обычно давали днем, пестрая и шумная вереница людей тянулась к воротам театра, над которыми высилась статуя Геркулеса, держащего на плечах земной шар с запечатленными на нем словами: «Весь мир лицедействует». Спозаранку в театр спешила лондонская беднота. Мелкие торговцы, ремесленники, студенты, приказчики торопились занять места поближе к сцене. Расположившись в партере, эта часть публики без стеснения болтала, закусывала, играла в кости. Чуть позже появлялись горожане побогаче. Они занимали места на галереях. К началу представления заполнялись ложи – в них мелькали дорогие наряды, тонкие кружева и пышные платья, изящные камзолы и яркие плащи. Словом, театральная аудитория того времени была вполне демократической, доступ сюда был открыт всякому. «Курильщик, окутанный клубами вонючего дыма, так же свободно входит туда, как и надушенный придворный», – писал современник.

На сцене «Глобуса» начинали свою жизнь многие герои шекспировских творений: мучился сомнениями благородный Гамлет, страдал отважный Отелло, погибал кровавый Макбет; здесь любили и умирали Ромео и Джульетта, сражался король Генрих и потешал своим остроумием и фиглярством толстый и трусливый рыцарь Фальстаф. Что-что, а посмеяться лондонцы любили, особенно над проделками комиков. Не удивительно, что популярность комических актеров Тарльтона, Кемпа и Армина во времена Шекспира была поистине всенародной. Вот почему стоило на подмостках появиться Джону Сладкому Хересу (таково одно из прозвищ Фальстафа – персонажа нескольких шекспировских исторических хроник и комедии «Виндзорские насмешницы»), как театр разражался неудержимым хохотом. Сэр Джон Брюхач (еще одна из его кличек) был общим любимцем публики (честь исполнения этой роли на сцене «Глобуса» досталась актеру Томасу Попу). В толстом рыцаре лондонцы видели прежде всего шута, умеющего смеяться над другими, но и вызывающего смех и веселье у других. Завсегдатаи «Глобуса» знали наперед его реплики, и, предвкушая веселье, нередко кто-нибудь из них под общий хохот спрашивал из зала: «Сэр Джон, не забыл зарядиться кружечкой хереса?», «Славный рыцарь, нашел ли ты наконец лекарство от карманной чахотки?» или «Сколько лет, Джек, ты не видел своих собственных колен?»

Популярность этого образа была настолько велика среди всех слоев зрителей, что даже сама королева Елизавета повелела вывести его еще в одной пьесе, изобразив Фальстафа влюбленным. После чего к славе бахвала, наделенного необыкновенной способностью извращать истину, к славе остроумца, умевшего пробуждать остроумие в других, к славе храбреца, инстинктивно ставшего трусом, прибавилась слава седобородого распутника, чей любовный пыл не остудили даже воды Темзы, куда его швырнули из корзины с грязным бельем, «как раскаленную подкову». Надо сказать, что отношения сэра Джона с женщинами были весьма сложными и, пожалуй, не всякий из поклонников этого героя мог бы в деталях воспроизвести все перипетии его любовных похождений. Зато что касается других сторон биографии сэра Джона, то наверняка нашлось бы немало зрителей «Глобуса», которые могли бы, основываясь на отдельных репликах славного Фальстафа, пересказать жизнь этого героя.

Попробуем и мы составить его жизнеописание, опираясь на факты его жизни, отраженные в произведениях великого драматурга.