Текст книги "Пепел в песочнице (СИ)"

Автор книги: Роман Носиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Максим еще раз посмотрел Коновальцу в глаза своими страшными, превратившимися из зеленых в желтоватые глазами, развернулся и вышел. Но по походке было видно – не сбежит.

* * *

Прошла еще неделя, в течение которой Максим то рвал жилы в спортзале и учебном центре, то срывался и устраивал безобразную пьянку.

* * *

Однажды утром пришел Коновалец. Посмотрел на опухшее лицо Максима, понюхал, поморщился.

– Я тут из кожи вон вылезаю, чтобы что-то для тебя сделать, а ты водку пьянствуешь.

Максим сел на кровати и уставился на майора, так как будто собирался вскрыть его взглядом как лазерным скальпелем.

– Короче такие дела, – Коновалец присел рядом и протянул Максиму комплект документов, – Поедешь в столицу.

– В Москву?

– Проснись – тебя украли. В радиацию что ли? Столица перенесена в Архангельск. Временно, по крайней мере.

– В более глубокую жопу забраться было конечно трудно.

– Мальчишка. Вот как меня раздражают люди, которые мелют языком до того как задумаются над чем-то. Ведь вроде на тебя не должно быть похоже – не полный же ты дурак! Архангельск, между прочим – удивительнейший город. Сразу видно, что ты в нем ни разу не был. Шлялся по европам и америкам с турциями, а по родной стране и тысячи километров не проехал. Очередное потерянное поколение москвичей. Слезы одни! Это твои документы на длительную командировку. Там у них возможностей побольше нашего, да и к семье твоей поближе. Там тебе удобней будет поиски вести. Через неделю профессор Алиев туда летит. Иван Александрович кое-какие кнопки надавил, и тебя зачислили в его группу на переводы иностранной документации. Три недели он тамошнюю кадровую службу укатывал. Алиева заставил специальное письмо написать, что он только с тобой работать хочет. Будешь там работать, там связи посерьезнее – авось поможет. Командировочное удостоверение подпишешь у Карякина. Он тебя ждет. Он, кстати, сегодня вылетает – там еще встретитесь.

Он встал. Максим поднялся за ним.

– Да кстати, – Коновалец засунул руку в карман и вытащил конверт, – Тут твоя получка месячная с премией, боевые, и еще ребята кое-что скинули. Вдруг пригодится.

Максим заглянул в конверт. Сумма была большая. Да что там – большая! Огромная. Ребята, большую часть Максим никогда и не знал, понятия не имел какие у них даже имена, отдали ему большую часть заработанного, включая боевые и премиальные.

Коновалец вышел, а Максим молча сел, держа перед глазами конверт. На конверте была надпись «Пальцу от боевых товарищей».

* * *

Последний день перед отлетом Максим провел с друзьями. Пригласил всех до кого смог дотянуться – Арчера, Коновальца, Ивана Александровича, Ибрагима, Салима Рашидовича. Всех. Сидели в гостиничном парке, метрах в пятидесяти от поваленной беседки. Арчеру не смогли выписать пропуск на территорию и просто перекинули через стену. Горел мангальчик, у которого колдовал профессор, булькало красное вино. Через какое-то время подтянулся и Лев Исакыч. Походил, понюхал, буркнул: «Благословляю на честную трапезу» и потопал по своим делам, чтобы не раздражать монашеский желудок ароматами.

Максим пил мало. В основном наливал. Благодарил. Каждый приходящий хлопал по плечу и жал руку. Когда собрались все, молча встал и поклонился. Над ним засмеялись. Поздравили с новым назначением.

Не пришел только Жук. Он погиб на операции в одну из ночей, когда Максим пел себе колыбельные.

– Теперь они действуют по плану: устраивают набег, расставляют мины, устраивают засаду, дожидаются нашего прибытия, уничтожают как можно больше наших, а потом уходят.

Ибрагим сидел прямо на траве, по-турецки сложив ноги. В левой руке шампур, в правой – стаканчик с вином.

– Это может означать только одно, – они теперь действуют организованно. У них есть цель помимо грабежей и разбоев. Это значит, что есть и тот, кто управляет ими, ими при этом не являясь.

– Вопрос в том, что теперь делать.

– То же что и всегда.

– А что делали всегда? И когда это «всегда» было?

– Теперь это уже не бандитизм. Бандитов организовали, привели в стойло. Теперь это уже партизанская борьба. А это означает смену тактики. У наших должны быть наработки – Чечня была всего полвека назад.

– Представляю себе эти наработки.

– Интересно, что там сейчас.

– Думаю, что ничего хорошего.

– Хватит о работе, товарищи! – Поднялся раскрасневшийся от вина и костра Коновалец. – Время поднять тост «за тех, кого среди нас нет» еще будет. А сейчас выпьем за наше товарищество и за то, чтобы у нашего товарища, который завтра нас покинет, все было хорошо. Чтобы он нашел то, что ищет. Чтобы то, что он ищет, принесло ему счастье. За то, чтобы он никогда не забыл нас и наше братство. Ура!

От мощного, дружного «ура!» дрогнули листья на деревьях, серое небо раскололось и в трещину, на мгновение выглянуло солнце. Сноп света, прыгая между деревьями, пробежал по парку, вырвался на поляну и ударил Максиму в глаза, заставив зажмуриться.

Часть тетья: Пепел

Архангельск – город из детских книг. Современный и старый, деловой и сказочный, спальный и роскошный, и русский, очень русский. Именно на Двине когда-то были найдены русские героические сказания про Илью Муромца, Добрыню Никитича, Алешу Поповича. Здесь изгнанная из теплых Киевских краев жила и выжила русская мечта. Неоднократно была обгажена и предана, поднималась из дерьма и сияла, текла реками крови. И так столетие за столетием.

Новый аэропорт – стекло и бетон, находился всего в трех километрах от резных деревянных домиков, стоявших на этом месте уже столетия.

От аэропорта в город вело недавно достроенное роскошное шоссе и довольно старая железная дорога. Шоссе пришлось отбросить, так как на нем скоропостижно начали ремонтные работы. Без каких-либо предупреждений или объяснений. Все как всегда.

Пришлось пойти на экстренные меры и занять отдельный вагон электрички, заблокировав двери в обоих концах вагона. Кроме того освободили по одному вагону спереди и сзади, что вызвало возмущение ожидавших на перроне пассажиров.

– Да что ж это такое?! – кричала толстая тетка с двумя огромными сумками, – Шоссе перерыли – небось, опять трубы прокладывают. Пол-электрички отняли! Паразиты! Сволочи! Сталина на вас, вредителей, нет!

– Любит наш народ исторических личностей. – сказал усаживаясь на скамейку профессор, – Сейчас может и до Ивана Грозного с Путиным дойти.

– При Путине такого бардака не было! – раздалось с перрона.

– И вот так сотнями лет. – он поднял палец – Все же есть у нас традиции. Есть.

Максим подошел к старшему группы сопровождения.

– Связался с встречающей стороной? – спросил Максим.

Старший почесал каску и ответил:

– Да. Нас встретят на железке, примерно на расстоянии пяти километров от аэропорта. Просили покинуть аэропорт как можно быстрее. Чтобы тут чего не вышло. Нечисто тут что-то. Чтобы сразу все полосы, на новом шоссе? Ну, всякое конечно бывает…. Но береженого бог бережет.

– Ну, поехали. Только, это… – Максим подошел поближе к старшему и шепнул, – Дай мне что-нибудь посолиднее. У меня кроме ГШ ничего с собой нет.

– Так нету ничего. – старший развел руками, – У меня все на руках. Не могу ж я у своих забрать и тебе отдать.

– Ну, ладно.

Все началось, когда от аэропорта отъехали на два километра. Нападавшие очень рисковали – они находились слишком близко и от службы безопасности аэропорта и от встречающей группы, которая тоже не с конфетками приехала. Это значило, что они либо и не надеются скрыться, либо надеются смешаться с толпой пассажиров. В любом случае, для Максима это ничего хорошего не означало, кроме контрольного в голову. Пленных или заложников они брать не собирались.

Сначала кто-то дернул стоп-кран и из вагонов понеслись ругань, грохот упавших вещей и женский придавленный визг. Потом раздалось насколько выстрелов, визг усилился и из вагонов на травку повалил народ, кто бросив все на ходу, кто до последнего волоча чем-то дорогой ему баул.

– Разблокируйте дверь! – Максим прыгнул к старшему, который расставлял людей.

– Не ссать! – Старший был уверен в себе и том, что делает. – Минут десять постреляем вдоль вагона, а потом конница прискачет. Тут ехать-то – тьху!

– Дурак! – выкрикнул Максим в лицо старшему, – Стекла разобьют и гранатами забросают!

– Не учи отца ебаться!

Старший оттолкнул Максима локтем и стал на колено у заклиненной двери целя через стекло в двери следующего вагона.

Максим метнулся от одного окна к другому. Со стороны выходящей на шоссе место было ровное как газон – не спрятаться, не залечь. Ничего. С другой стороны, выходящей на лес, вдоль железки тянулся небольшой холмик, который вполне можно было использовать как бруствер. За лесом виднелась полоска реки. Идеальное место для отхода. И смешаться с пассажирами можно. У холмика уже скапливались какие-то люди с сумками. Ни одной женщины.

Максим снова метнулся к другой стенке вагона, по инструкции выдернул шнур и выдавил окно наружу. Схватил профессора за руку и потащил к окну.

– Прыгайте скорее!

– Тут же высоко! Я стар уже для таких вещей!

– Вы мне всегда говорили, что молоды и что в России не стареют. Извольте подтверждать делом. Прыгайте и полезайте под вагон. Быстро!

Салим Рашидович хотел было что-то сказать, но Максим приподнял его и выкинул в окно. В этот момент ворот Максима рванули, и голос старшего заорал в ухо:

– Ты что делаешь, курва, твою мать?

Закончить он не успел. За вагоном что-то прогрохотало и окна разлетелись в стеклянную пыль. Старшего ударило, швырнуло об стенку, и он сполз по ней оставляя кровавый след. Максим рыбкой нырнул в выдавленное окно, шмякнулся о землю, неловко подвернув руку и ругаясь, пополз под вагон, чтобы укрыться за металлическими колесами. В этот момент в вагоне что-то бахнуло, и из окон вырвался огонь.

– Вакуумными шарашат, сволочи. – просипел лежащий рядом охранник.

– Ты еще живой? – изумился Максим, – Я-то думал, что старшой ваш решил всех положить.

Бахнуло еще раз и еще.

– Не будем про мертвых. Он дед нормальный был, когда речь о хозчасти. Вот воевать не умел ни хера, это – да.

– Сейчас они поймут, что в вагоне нас нет, и начнут стрелять под вагон.

И точно – что-то стрекотнуло со стороны шоссе и от колеса рядом отлетели искры.

– Ты стрелять-то хоть собираешься? Или так загорать и будешь? – поинтересовался Максим у охранника.

– Да, мне тут не высунуться.

– Ну, дай винтовку что ли.

– Чего?

– Автомат сюда кидай!

Охранник кинул свое оружие и Максим обомлел. Древность, какая! Это ж Калашников!

– Ты из топора стрелять не пробовал?

– Чо?!

– Ничо.

Максим прицелился в мужика, прячущегося за столбом между шоссе и железкой, и нажал курок. Ничего. Максим глянул на оружие, чертыхнулся, передернул затвор и выстрелил. Мужик прекратил стрелять и скрылся за столбом.

– Ты, что ж до сих пор даже оружие-то не взвел, вояка ты херов?! – люто глянул Максим на охранника. – Ну, попадись ты мне в руки. Останешься жив – заебу.

Тем временем зловредный мужик снова показался на виду, на этот раз уже держа оружие для стрельбы навесом.

– Сейчас из подствольника бахнет. – констатировал охранник. И добавил: – Ну, я побежал.

– Куда, придурок?!

Максим попытался ухватить его за ногу, но тот вырвался, пробежал шагов десять вдоль поезда и упал срезанный вторым номером со стороны шоссе. В руках у мужика чпокнуло и по вагону шарахнуло так, что слух пропал. Слишком высоко взял – сейчас пристреляется и капут. Мужик присел на колено и шалрил на поясе в поисках следующего заряда. Прищурившись от звонкого свиста в ушах, Максим постарался прицелиться и выстрелил. Куда попал – непонятно. И тут до него дошло – Калашников был не пристрелян.

– Край непуганных идиотов! Столица сраная! – проорал бывший москвич, бросил автомат, быстро вытащил штатный ГШ и, прищурившись, несколько раз быстро нажал на курок. На пятом выстреле мужик покачнулся и упал.

В этот момент раздались пулеметные очереди и рев подъезжающих БТРов. Два БТРа встали вдоль вагонов со стороны шоссе, прикрывая корпусом обороняющегося Максима и лежащего тихо как ветошь профессора, одновременно поливая огнем укрытия атакующих. Остальное не заняло много времени.

* * *

Два десятка трупов, дюжина пленных, с десяток разбежалось. Потом их брали по одному в течение нескольких недель. Ни одного профессионального военного. Большая часть – местные бандиты, плюс десяток московских. Все было заготовлено плохо, поздно и неквалифицированно, – из рук вон. Чиновник, отдавший распоряжение о начале дорожных работ на шоссе раскололся моментально. От кого, сколько, в какой валюте. Курьера взять, увы, не удалось. Курьером оказался один из покойников на трассе – московский бандюган по слухам некогда прикормленный у силовых ведомств. Впрочем, то что где-то тут обитают крысы и раньше было вполне понятно.

Чиновник мялся, не мог сказать, на что собирался потратить полученные деньги, но в итоге и это рассказал. Оказалось, что из Москвы, с эвакуацией, приехала совершенно роскошная девушка, которую, чиновник захотел сделать своей любовницей и собирался поразить ее масштабами подарков. Он прямо зациклился на ней. Когда он все же начал о ней рассказывать, его слегка потряхивало, лицо дергалось, зрачки расширялись. Возникало ощущение, что он сейчас пустит слюну прямо на костюм. Все такой реакцией были заинтригованы, поэтому даму сердца решено было разыскать.

* * *

Максим в этот момент сидел в комендатуре, чтобы получить отметку о прибытии в командировочной карте и следователь затащил его к себе, чтобы Максим расписался в протоколах. Каково же было удивление Максима, когда в кабинет следователя привели Олю. Его теплую, покорную Олю. Привели, усадили.

– Гражданка Ряшинская Ольга Владимировна.

Оля как обычно делала, беззвучно кивнула, даже движением бровей не выдав, что ей в кабинете кто-то знаком.

Далее пошли вопросы о регистрации по месту жительства, карточке беженца, социальном пособии, месте работы. Оля отвечала тихо, почти шепотом, глаза почти не поднимала – только раз посмотрела на Максима, когда следователь стал расспрашивать ее об отношениях со злосчастным чиновником. Скользнула испуганным взглядом – не подумал ли Максим о ней чего плохого? И тут же снова уставилась на свои колени.

Максим и представить себе не мог, что Оля, такая неяркая, может довести человека до такой одержимости как давешнего чинушу, который ради того, чтобы затащить ее в койку, практически уже поплатился головой: по законам военного времени его преступление каралось публичным повешением. И будет он висеть высунув язык, из за Олиных прелестей, до которых он даже не успел добраться. Максим внутренне отстранился и постарался посмотреть на Ольгу более внимательно, так как будто собирался нарисовать ее. Максим любил рисовать. Не великий художник, конечно, но карандашные наброски делал неплохо и часто рисовал городские пейзажи или свою жену. Жену он рисовать любил особенно – Ангела была очень красива прозрачной северной русской красотой, за которую Максим называл ее «мой грозовой ангел». А вот Ольгу не рисовал никогда. То ли времени не было, то ли просто не хотелось. А возможно, что зря – работа могла бы быть интересной.

Волосы черные, не вьются, ни прямые – волнистые, не длинные ни короткие – ровно такие как надо – чуть-чуть не достают до плеч, остренькие уши без мочек не закрыты. Шея не тонкая, но изящная. Что еще? Фигура. Точно как ваза: талия – тонкая, бедра – широкие. Но, опять, не слишком. Не портят ног. Ноги, кстати, длинные, что при общей миниатюрности замечательно хорошо. Стопы и кисти рук крошечные, почти детские, но пальцы длинные. Лицо. Брови черные, но не яркие, а мягкие. Глаза – не поймешь, то ли зеленые, то ли карие, то ли, вообще – черные. Нос тонкий, с широкими ноздрями. Нет – маленькими! Ах, понятно: она так дышит! Щеки слегка пухлые, но впечатления хомячка не возникает. Губы, как и все остальное, не яркие – розовые, пухлые, даже на вид – мягкие. Максим вспомнил, что когда она улыбается, на щеках появляются ямочки. Каждая деталь по отдельности не производит никакого впечатления, все – обычное. Хорошее, но – обычное. Невзрачное. Ничего в глаза не бросается. Вот те же брови – как она вот сейчас красиво изогнула одну бровь и тут же, вернула на место и как будто и не было этой красоты. А вот груди он только что даже и не видел, а вот она уже заметна – тяжелая и мягкая, так и хочется взять в ладонь. Все лицо просто течет, перетекает из одного выражения в другое. Запомнить, охарактеризовать лицо невозможно. Самого лица как будто бы и нет, а есть только его выражения. Мистика. Чудеса какие-то. И, вот еще голос – говорит почти шепотом, но если прислушаться, то понимаешь, что она почти поет. Даже мелодию можно на секунду поймать. Тоже почти. Все почти и ничего совсем. Не бывает так. Все скрыто и спрятано. Как оружие.

На этой ассоциации в голове у Максима как будто щелкнуло и он снова начал слушать беседу. К этому моменту следователь окончательно спекся. Он потел, вещал что-то весьма напыщенное и выкатывал грудь колесом. «Неужели я тоже такой же идиот?» подумал Максим. «Меня она так же обработала? Зачем?» Следующая мысль была совершенно новой и свежей: «А кому я вообще нужен?» Раньше Максим очень привычно считал, что он нужен много кому – молодой, красивый, вполне успешный. Просто таки – лакомый кусок. Но в последнее время его опыт несколько расширился. Мир оказался полон людьми намного превосходившими Максима по всем параметрам, и он сомневался, что раньше было по другому. Просто раньше он этого не видел. Было незачем. Война, страх, одиночество соскребли с глаз пленку суеты. Максим как будто проснулся и увидел себя таким, каким раньше не видел – ничтожным. Хорошее образование, но способности, в целом, очень средние, работа – по знакомству, есть и лучше специалисты. Спортсмена не вышло, хотя мог и выйти. Не хотел рисковать: вдруг не выйдет? В армии не служил – закрылся бронью от фирмы. Зачем терять полгода жизни? Семьянин? Говно он, а не семьянин. Два года подряд изменял жене и думал, что так и должно быть. Он же такой замечательный – можно позволить себе маленькие слабости. А желание позволить себе маленькие слабости – от сложности натуры. Он – сложная натура и к нему нельзя подходить с общими мерками. А почему собственно нельзя? Может быть наоборот – надо? Подойти вот так вот с общей меркой, и меркой этой по яйцам! Откуда эта сложность появилась? Тоже мне достоинство! Простоты бы надо побольше. Простым быть трудно. Сложным быть легко. Когда ты сложный, то можно сохранить при себе всю дорогую сердцу и другим местам гадость. Гордыньку потешить, похоть полелеять. На шейку покорную посмотреть. А чтобы быть «серой посредственностью» как говорит о себе Ибрагим, придется быть прежде всего честным с собой и понимать, что никаких привилегий у тебя нет, и если ты прелюбодействуешь, то ты – говно, а не сложная натура. Господи! И когда же я успел стать такой мразью?

Максим сжал кулаки, пытаясь себя собрать по частям после учиненного себе же разноса.

– Благодарю вас, сударыня. Вы свободны – вот ваш пропуск.

Это очумелый следователь прощался с Ольгой. Дождавшись когда она выйдет из здания, он не спеша попрощался со следователем и как только дверь за ним закрылась со всех ног рванул к Ивану Александровичу.

* * *

– Обработала, говоришь?

– Как катком медузу. От мозгов одни брызги.

– Занятно.

В номере ведомственной гостиницы Ивана Александровича было накурено – хоть топор вешай. У некурящего Максима резало в глазах, а легкие отказывались дышать.

– Иван Александрович! Давайте хоть окно откроем? Дышать невозможно.

– Нельзя. Правила безопасности не допускают. Тут стекла специальные, чтобы прослушать было нельзя.

– Тогда прекратите курить, я вас прошу. Душегубка просто!

Иван Александрович рыкнул в кулак и завинтил очередной окурок в блюдце, которое он использовал в качестве пепельницы.

– Спасибо.

– Обработала, значит. Знакомый стиль.

– Знакомый?

– Я говорил тебе, что учился в Москве? Так вот когда мы были молодыми курсантами полными гормонов, юношеской дури и еще много чего разного, что с возрастом либо испаряется, либо выпадает в осадок, среди нас считалось особой удачей завести знакомство с девочкой из одного нашего подмосковного центра. Это, мягко говоря, не поощрялось и удача действительно была крайне редкой, но те кому это удавалось, а таких на моей памяти было всего двое, рассказывали совершенно поразительные вещи. Там в этом центре готовили по особой специальности. Выпуск очень ограниченный – всего десять пятнадцать человек в год, но такой класс, что…

– Проститутки что ли?

– Можно и так сказать. Проституты там тоже вроде как были. Для любителей всяких. Их называли «куколки». Что тех, что этих. Там над ними пластические хирурги всякие работали, психологи, сексопатологи…

– Короче говоря: клятва Гиппократа в действии.

– Кстати – да. Гиппократ, скорее всего, это заведение сжег бы к чертям. Но, короче говоря, вот те ребята, что ухитрились как-то там прихарчиться потом только глаза закатывали. Ни один, кстати, так офицером и не стал. На гражданку ушли.

– Почему?

– Не знаю. Короче говоря, мутная история. Сейчас мы на прием к директору идем, докладывать о делах наших скорбных. А после приема навестишь свою знакомую. Продолжишь, так сказать, знакомство. Надо узнать, что ей надо.

– А…

– Родина прикажет – в пизду, значит – в пизду. У нас другая мораль: у нас есть долг, который надо выполнять – защищать людей и страну. Если для этого надо залезть к черту в жопу, значит надо лезть, а не рассуждать о вероятности чистоты мундира в таком грязном месте. Все. Ступай в номер, на сборы десять минут. Через десять минут, чтоб был при полном параде в вестибюле.

– И кстати, – Иван Александрович остановил уже развернувшегося к нему спиной Максима, – Учти: нынешний директор – темная лошадка. В нашей конторе недавно, до этого занимался сначала коррупцией, потом политическим экстремизмом. В общем – политик. Его назначили потому что некого было подобрать и некогда – старый директор Пименов Роман Романыч – умный был человек, но погиб в день бомбежки. Вместе с ним и два его заместителя. А во время паники такое ведомство как наше не может долго оставаться без главы. Назначили вот этого. А он нашей школы еще не прошел и большой властью на прочность не испытывался. А ты знаешь, что большая власть с людьми для нее неприспособленными делает?

Максим помотал головой.

– Она их сгрызает. Не в том смысле, что конкуренты сгрызают, а что личность человеческая становится как огрызок. Если не пропадает вовсе. Единственный способ сохранится – это владеть собой сильнее чем власть хочет владеть тобой. Понял? Так, что сейчас у нас могут быть сюрпризы.

* * *

Директор федеральной службы безопасности, в отличие от своих коллег большей частью плечистых, мордатых и усатых, быт тощ, чисто брит и узкоплеч настолько, что напоминал бутылку. Максим несколько раз видел его по телевизору еще до войны и находил для него только один эпитет – отвратная рожа. Торчащие наверх уши и большие передние зубы добавляли ему сходства с Кощеем из детских мультиков. Голос был сухой и высокий.

– То с чем мы имеем дело, не является чем-то монолитным. Нет никакого явного единого руководства. То есть оно, конечно, есть, но даже руководство имеет сетевую структуру. Их вид заговора – обычный интерес. Это Сеть. Невозможно остановить ее работу, уничтожив всего один узел. Рубить нужно множество узлов, желательно все сразу, причем одновременно, чтобы Сеть не успела перенастроиться. Деньги должны зависнуть не найдя получателей, не отправленные деньги должны не отправится никогда. А лучше – отправится туда, куда нам нужно. В общем, дел – начать и кончить. Помимо этого нам одновременно с этим приходится решать тактические задачи: борьба с бандами, фильтрация населения, гуманитарные вопросы, охрана государственной тайны, борьба с радиоактивным заражением. Все это, господа, ложится тяжким грузом на наши с вами плечи. Мы поработали со списком Макарова, так он теперь называется. База данных профессора Алиева оказалась бесценной помощью.

Присутствовавший на встрече профессор встал и поклонился.

– То есть у нас тоже есть похожая база, но для нынешних целей ваша база – просто идеальна. Я отдал распоряжение, чтобы нашу базу улучшили по вашему образцу. Кстати, вы не могли бы помочь нашим специалистам? Они очень оценили бы.

Профессор повторно встал и ответил:

– Почту за честь.

– В таком случае можете считать себя штатным аналитиком на должности заместителя начальника управления.

И тут Максим, который не спал уже почти двое суток, зевнул.

– Вам скучно, Максим Константинович?

– Простите. Я долго не спал.

– Я тоже долго не спал, но я не сижу и не зеваю вам в лицо. Так что может быть вы возьмете в руки собственные физиологические реакции и станете вести себя подобающим случаю образом?

Еще месяц назад Максима такая тирада вогнала бы в краску, и он непременно извинился бы еще раз. А возможно и несколько раз подряд. Или как вариант разозлился бы. Но сейчас он действительно был слишком измотан для таких реакций.

– А какому случаю? – голос Максима был – само спокойствие, без каких-либо других примесей.

– Вообще-то вы в данный момент разговариваете с одним из самых влиятельных людей этой планеты.

Директор даже наклонился вперед, чтобы Максим получше его разглядел. Максим усталым жестом провел ладонями по лицу.

– Касательно планеты: Это и есть причина, по которой мне иногда хочется жить на другой. Но приходится быть реалистом. Касательно влиятельных людей: судя по ситуации, на этой планете есть люди гораздо более влиятельные. Касательно реакций: Мы доставили список Макарова в камчатское УФСБ в июне. Сейчас – середина июля. Вы сейчас красиво, перед публикой, делаете то, что должно было быть сделано почти месяц назад. За этот месяц погибло несколько тысяч людей, среди которых могут оказаться мои жена и дочь. По дороге из аэропорта нас опять пытались убить. Причем почти половина уродов – московская братва, которая приехала сюда вслед за своими дружками работающими на госслужбе. И я не могу понять почему их давным-давно не расстреляли, как это делают на Камчатке. Вследствие вышеизложенного, как говорится, мне абсолютно безразлично, как вы воспринимаете мою физиологию. Спасибо за внимание.

Директор какое-то время сидел с открытым ртом, кося на Максима, как хамелеон из аквариума. «Сейчас глаз облизнет» мелькнуло в голове вместе с кадром из передачи «В мире животных». Все оглядывались на Максима с тем оттенком любопытства, с которым читают некрологи. Потом директор неожиданно хлопнул себя по коленям и захохотал. Тонко, визгливо.

– А-а-ха-ха! Ой, я не могу! Да что ж такое! Ох, митингер, оппозиционер! А-а – ха-ха-ха!

Директор вытирал с кончиков глаз слезы. Максим сильно подозревал, что слезы были, как бы так сказать – вымышленными.

Глядя на шефа, деликатно ржанули и остальные присутствующие. Отсмеявшись, директор покивал присутствующим – можно переставать смеяться.

– Спасибо за искренность, Максим Константинович. Она у нас в дефиците. Касательно попытки убийства ваши выводы совершенно верны – бандиты приехали за коррупцией. И то, что они в итоге выступили против власти, вполне естественно. Мы боремся и с коррупцией и с бандитизмом. Так, что ваш упрек не по адресу.

Иван Александрович постарался как можно незаметнее сунуть свой локоть в бок Максима, но того это не остановило.

– Извините за настойчивость, но мне кажется несколько странным, что бандиты и коррупционеры Архангельска решили выступить против власти приезжающей с Камчатки, а не против родной, местной. Логично было предположить, что они имели целью не власть, а присутствующего здесь профессора Алиева и материалы следствия по списку Макарова. А это в свою очередь означает, что им кто-то приказал это сделать, потому как сами они, в силу образа жизни, вряд ли понимают что это такое. А это в свою очередь означает, что тот, кто не заинтересован в успешном расследовании имеет хорошие связи сами знаете где. Анекдотичность же попытки связана скорее всего с тем, что некто узнал о нашем прибытии в последний момент и просто не успел подготовить что-то более приличное. Все это отдает каким-то бардаком, если честно.

Максим неопределенно помахал в воздухе рукой, подгоняя из окружающего пространства к голове финальное слово. И сказал его:

– Извините.

Директор постучал пальцами по столу и спросил.

– А в каком вы звании?

– Младший лейтенант. Числюсь переводчиком.

– А образование у вас какое?

– Филологический факультет МГУ. Русское отделение. Английская группа.

– Иван Александрович! – обратился к директор к полковнику – Устройте ему лейтенанта. Как положено. И наградить как-то надо. Человек полмира прошагал.

– У него нет профильного образования.

– Устройте ему подготовку, экстерн если потребуется, но чтоб лейтенант был. Несолидно. В кабинет ко мне на совещания младлеи ходят. Курам на смех. Это – первое. Второе – по девочке, той, что мне рассказывали – пусть работает. Там интересно может быть. Третье – я посмотрел в рапортах значится некий Стивен Арчер, который называет себя старым другом Макарова. Арчера этого – сюда. Все что связано с покойным Макаровым нам очень интересно.

– Покойным?

Максим привстал.

– Увы. Есть известия, что Юрий Сергеевич погиб. Умер в тюрьме от «естественных причин». Строго по всем демократическим нормам умер.

Присутствующие, кроме профессора, перекрестились. Максим немного замешкавшись последовал общему примеру.

– Четвертое – пока лицо, которое тут все это безобразие на железной дороге устроило не найдут – без охраны не ходить, без надобности территорию гостиницы не покидать. И последнее, но самое важное – как оказалось мы не располагаем той информацией, которую затребовал для работы господин Алиев. Вообще. Но мы, слава богу, с этим не смирились и направили кого надо куда надо, чтобы эта информация у нас была. Так что господин Алиев может рассчитывать на продолжение работы. Спасибо всем за внимание, господа Алиев, Токарев и Вершин могут быть свободны. В смысле – приступать к исполнению.

– Простите, Виктор Михайлович, – Максим обратился к директору, – А о семье Юрия Сергеевича что-нибудь известно?

– А что нам должно быть известно?

– Ну, что-нибудь. Мы все-таки по его материалам работаем. Логично было бы…

Максим растерялся. Директор посмотрел на него и ровным голосом, спокойно ответил:

– Вы правы. Очень хорошая идея. Я распоряжусь сегодня. А вы что-то должны были им передать?

– Нет.

* * *

Когда дверь за спиной захлопнулась, Иван Александрович схватил Максима под руку и, оттащив в сторону, прошипел: