Текст книги "Пути народов"

Автор книги: Роман Подольный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

ЗАЧЕМ, ПОЧЕМУ, КУДА?

Авары, с рассказа о которых я начал эту книгу, пришли в Европу из Центральной Азии. И в главе о «Большой родне» башкир нам с вами то и дело приходилось вспоминать, что народы не только сидят на месте, но и путешествуют. Мы живем на земле в такой период ее истории, когда почти каждый народ кажется плотно прикрепленным к своему месту на глобусе. Но ведь это даже сейчас только кажется. В нашей стране лишь за последние два десятилетия миллионы русских и украинцев переселились в Казахстан. Никто из нас не удивится, встретив за Полярным кругом грузина, познакомившись в Кушке – туркменском городе на крайнем юге нашей страны – с якутом.

А история знает случаи, когда разом сдвигается с места целый народ или большая его часть. За примерами этого совсем не обязательно обращаться в очень уж далекое прошлое. В 1916 году, во время первой мировой войны, власти Турецкой империи начали истребление народа айсоров (ассирийцев), жившего в Восточной части Малой Азии и в Иране. Шовинистически настроенные руководители империи, фанатики-мусульмане, воспользовались военным угаром в стране, чтобы попытаться уничтожить христиан-айсоров, как и христиан-армян. Айсоры отчаянно сопротивлялись, заняли круговую оборону, в течение двух лет они отражали, отступая, удары регулярной турецкой армии и «вольных» отрядов головорезов. А затем ушли со своей родины, точнее, с той ее части, которая принадлежала Турции. Так появились айсоры в СССР, в США, Ираке, Сирии и многих других странах.

Прошлое у нашей планеты бурное, в нем не раз и не два народы оказывались в том же положении, что айсоры в 1916 году – под угрозой уничтожения или порабощения. И уходили от этой угрозы.

Так покинули свои древние земли и авары-жужани, когда их армии были разбиты тюркютами.

Даже гунны, ставшие впоследствии грозными завоевателями полумира, ринулись из своей Монголии на запад после того, как их разгромили здесь китайские армии. По дороге они, в свою очередь, стали угрозой множеству племен, тоже вынужденных тронуться с места – иногда в составе гуннских полчищ, иногда впереди них, иногда же эти племена «раздавались в стороны», уходили на север и на юг с пути свирепых завоевателей.

После того как монголы завоевали Среднее Поволжье, жившие здесь волжские булгары в значительной части отошли на север, став одной из частей складывающегося чувашского народа. Сходных примеров тут можно привести неисчислимое количество.

Но нередко переселения племен и народов имеют другие причины. Тысячи людей, которым вовсе не угрожает внешний враг, поднимаются и ищут себе лучшей доли на новых местах. Так была освоена русским народом Сибирь. Так когда-то пришли в Северное Причерноморье скифы, изгнавшие или растворившие жившие здесь до них племена киммерийцев. Так двинулись из Северной Прибалтики на юг, к Черному морю, германские племена готов в начале нашей эры.

Карл Маркс говорил, в частности, о переселениях, вызванных «избыточным» приростом населения, которое теперь оказываются не в силах прокормить старые земли.

При этом само расселение народа может происходить медленно, растягиваясь на века. В нашей стране почти по всей огромной территории Сибири живут небольшими группами лесные охотники и оленеводы – эвенки. Тайга, непроходимая тайга, стала их родиной за несколько сот лет, после того как эвенки на юге Сибири сумели найти способы охоты и передвижения, сделавшие их хозяевами лесов.

Советский эвенкский ученый-историк А. С. Шубин пишет: «Кажется почти невероятным, как могли племена, стоявшие на таком уровне развития, покорять колоссальные пространства, преодолевать трудности многомесячного, а подчас и многолетнего пути. Но на самом деле чем дальше в глубь истории, тем меньшее значение имеет фактор расстояния. Везде, куда бы ни приходил в таежных скитаниях эвенк, он находил ягель для своих оленей, зверя для промысла, кору и жерди для чумов… И тем легче было ему пускаться в дальний путь, так как в ту пору никакой роли не играл фактор времени… годы… на одном месте, годы, прошедшие в походах по новым местам – все это ничего не меняло в привычном образе жизни».

Разумеется, слова Шубина о роли времени и расстояния можно отнести не только к эвенкам, но и ко многим другим кочевникам.

Не правда ли, это многое объясняет в относительной легкости, с которой сдвигались с места древние племена в поисках лучших – или хотя бы не худших – мест на лице земли.

Что касается причин переселений, то точно установить их удается далеко не всегда.

Как всякая настоящая наука, история способна дать ответы далеко не на все возможные вопросы.

Писателю Юрию Трифонову (или герою его рассказа «Ветер») довелось побывать в Монголии. Он пишет: «Мы говорим о движении, которое зародилось когда-то на этих буграх. Однажды содрогнулся мир. Но тут загадка. Что двигало? Зачем было нужно идти куда-то так далеко? Ведь я летел на „Ил-18“ целых девять часов с пересадкой в Иркутске. Этакая далища. Земля? Рабы? Женщины? Золото? Но земли хватало. Рабство было неведомо. Женщин ценили мало, гораздо больше – коней. А чужое богатство, где оно? Куда делось? Где города, храмы, статуи, где клады разбойного золота? Нет ничего, кроме сопок в жесткой траве и степных коршунов… стерегущих жалкую добычу.

– Чтобы это понять, – говорит мой спутник, – надо иметь в виду религию древних монголов: культ предков. „Кун“ – по-монгольски „человек“. По мнению старика – а он кое-что понимает в этих делах, он поэт и историк, – гунны (хунну, кун) были предками монголов, и они дали знак, зов оттуда, куда их забросило волной. Движение было ответом на зов. Мертвые призывают, и живые идут. Но мглист и глубок колодец, нету дна, гаснет эхо. Кто были предки предков и на чей зов откликнулись гунны?»

Да, прав советский писатель (или герой, от лица которого ведется рассказ), а не его спутник, который, видно, все-таки гораздо более поэт, чем историк.

Против его предположений даже то обстоятельство, что вряд ли гунны были предками монголов: те и другие происходили из одних и тех же степей, но гунны, как полагают, говорили на тюркском языке, отдаленно родственном монгольскому, но, однако, не его прародителе.

И расстояние во времени между гуннами и монголами огромно: больше десяти веков. В этом промежутке степи Монголии и Алтая породили других грозных завоевателей.

Жужани, предполагаемые предки авар-обров. Затем тюркюты, ставшие хозяевами массива земель, сравнимого по размерам с Римской империей. Тюркюты были в конце концов разбиты уйгурами. Сейчас это имя носит небольшой народ, живущий в советской Средней Азии и Западном Китае. А уйгуры-предки создали на короткое время великую державу, влияние которой распространялось на востоке до Тихого океана, а на западе до центра Европы. Уйгурское государство рухнуло, и в этом большую роль сыграли племена кыргызов, живших на Алтае в верховьях Енисея. (До сих пор спорят ученые, являются ли современные киргизы, один из советских народов, прямыми потомками этих кыргызов или только их родственниками и «однофамильцами»).

И на кыргызов тоже нашлась напасть. Да, через каждые век-два обширный район, включающий в себя Центральную и Среднюю Азию, в том числе Монголию и Алтай, когда-то рассылал в разные стороны племена. И встает все тот же проклятый вопрос: почему? зачем? Почему и зачем поднимается со своих мест самый первый переселяющийся народ, почему вздымается первая волна, открывающая собой целую гряду валов?

Дальше-то, на первый взгляд, все можно объяснить тем же простым законом, по которому достаточно щелкнуть по одной из поставленных в ряд близко друг к другу костяшек домино, чтобы она, падая, сбила следующую, та – третью и так далее.

Движение так часто начиналось отсюда, что Алтай и Монголию высокопарно называли «землей, откуда выходят завоеватели».

И именно над загадкой этого размышляет не первое поколение историков, этнографов, востоковедов.

Хотят привлечь для объяснения этого периодические изменения климата. Сначала казалось естественным примерно такое представление. В степи приходит засуха, гибнет скот, начинается голод. Ханы, подтянувшие животы, собирают своих и вовсе отощавших воинов и кидаются на более счастливые земли.

Но историки, географы и климатологи показали, что, например, как раз в XII веке, веке начала монгольских завоеваний, не было в Монголии засух. Наоборот, в монгольских степях наступил период климатического оптимума. Пышно росла трава, множились и жирели овцы, сытно ели ханы, кое-как отъедались пастухи. Сильнее стали монголы, почувствовали свою силу, огляделись… От богатства, а не от бедности, от сытости, а не от голода, выходит, кинулись монголы на все стороны света.

Это – закон?

Нет! С гуннами, например, было иначе. Этих будущих повелителей полумира в почти кругосветный поход отправило, как я уже говорил, поражение.

На конец первого тысячелетия до нашей эры приходится один из периодов усиления Китая. Китай потеснил гуннов, закрыл свои границы для их набегов, стал угрожать их самостоятельности.

Подождите-ка! Но ведь здесь, выходит, в роли первой костяшки домино, толкающей остальные, выступает Китай. И «щелчок», вызвавший этот удар, ни в ком не вызывает сомнений касательно своих исторических причин. Историки считают естественным, что в определенные периоды своей истории феодальное государство становится сильнее, в другие ослабевает – хотя бы из-за усилившейся раздробленности. Более или менее известны экономические причины такого хода событий, а уж само их развитие знакомо нам равно по истории Франции и Руси, Хорезма и Индии.

Не поражает ведь нас неуклонный рост великой Московской державы, распухание, а затем развал Франкской империи Карла Великого.

Однако государства, созданные в новую эру кочевниками, кто бы эти кочевники ни были, гунны, тюркюты или монголы, имели немало типичных для феодализма особенностей. Мудрено ли, что кочевые державы тоже то разрастались, то разваливались? А так как кочевники куда легче сдвигаются с места, чем люди оседлые, так как сама по себе кочевая жизнь делает из почти любого пастуха прирожденного воина, то, естественно, растут создаваемые кочевниками государства обычно быстрее, чем государства оседлых народов.

Если государства вроде Франкской империи Карла Великого или Китая Цинь Ши Хуанди расширяются, расширяются до тех пор, пока не окажется, что управление уже занятыми землями затруднено и у хозяев державы не хватает сил на захват новых земель, надо ли удивляться, что еще быстрее и сильнее распухают империи монголов или гуннов?

Им ведь не обязательно строить на занятых землях укрепления, ставить в этих укреплениях большие гарнизоны и т. д. А воины покоренных племен включаются в армию завоевателей, идущую все дальше и дальше, пока не ослабнут связи между частями разросшейся державы, а «кадровые» войска не окажутся в значительной степени истреблены на покоряемых землях.

Последующее же дробление этих кочевых империй так же закономерно, как превращение Франкской империи в несколько крупных и множество мелких государств. Иллюстраций тому сколько угодно.

Кипчаки (половцы) идут в IX–XI веках единым ударным клином на запад, становятся хозяевами большей части Средней Азии и Северного Причерноморья. А позже, разрозненные и разделенные, часто враждующие между собой, кипчакские племена не выдерживают удара страшного монгольского кулака.

Разрозненные русские княжества, пытавшиеся в середине XIII века отразить нашествие татаро-монголов, а затем – свергнуть татаро-монгольское иго, имели против себя не просто армию Батыя или ханов Золотой Орды, но всю грандиозную Монгольскую империю, раскинувшуюся от Тихого океана и до Малой Азии. Эта держава бросала войска покоренных народов друг против друга, отправляла китайцев со стенобитными орудиями к крепостям Ирана, заставляла Русь и Кавказ давать отряды, составлявшие гарнизоны в китайских городах. Каждый отпрыск Чингисова рода принимал участие в выборах всемонгольского императора, и ханы-чингизиды, враждуя меж собой, не раз объединялись против непокорных подданных.

Но как Русь должна была по законам развития феодализма стать в XI–XII веках землей княжеских междоусобиц, на которые жаловался певец «Слова о полку Игореве», так империя монголов в силу тех же законов должна была распасться на независимые и даже враждебные государства. А с каждым из них в отдельности легче было справиться покоренным монголами народам. В конце XIV века, когда объединенная Москвой Русь начала показывать татарам свою силу, восстал и Китай, свергнув монгольскую династию.

У оседлых народов расширение государств тоже порою вызывало волны переселений. Создание единого государства в Норвегии заставило часть тамошней вольнолюбивой знати отправиться в Исландию со своими домочадцами. Объединение прежних Кастилии, Арагона, Леона в Испанском королевстве и завоевание им юга Пиренейского полуострова привело к массовому выселению оттуда в Африку мусульманского населения.

Удары кочевых государств приводят к куда более резким и быстрым передвижениям племен и народов, особенно тоже кочевых. Но разница в темпе и масштабах переселений не должна закрывать от нас того общего, что в них есть.

А вопрос о том, почему в данный момент именно гунны, в следующий – именно жужани, а потом – именно тюркюты, этот вопрос, конечно, очень сложен. Но, наверное, немногим более сложен, чем вопрос о том, почему в XVI веке в Европе на какое-то время решающее значение приобретает Испания, в начале XIX века – Франция, в середине XIX века, до Крымской войны, – Россия.

Победы монголов удивительны, но разве менее поражают успехи Александра Македонского и Наполеона?

Общие законы истории конкретны в своих проявлениях. Вчерашний победитель терпит поражение, вчерашний побежденный одерживает победу, хотя и не обязательно над бывшим победителем.

Гунны стали грозой Европы, потому что были разбиты на востоке Азии.

А в XVI веке произошла странная – но только на первый взгляд – история. С запада Средней Азии в восточную ее часть ворвались узбекские племена. Они победили и выгнали Бабура, правителя Ферганы (а сами, смешавшись с местным оседлым населением, вошли в число предков современных узбеков). Неудачливый же эмир-изгнанник, вынужденный бросить и родные места и наследственные владения, с остатками своей армии бежал на юг, в Индию… и стал здесь основателем грандиозной империи. Бабур, потомок сразу Чингисхана и Тамерлана, не смог удержаться на «своем» месте в Средней Азии, но оказался в силах занять чужое на Индостанском полуострове – благодаря тому, что попал в Индию в «разгар» феодальной раздробленности. И эта его победа так же удивительна, как победы монголов за триста лет до Бабура, и так же, в принципе, объяснима, как захват англичанами Индии через двести лет после него.

Конечно, социальное развитие общества проходит на фоне природных условий. Засуха может ослабить государство, удачный год усилить его. Но одни и те же природные условия вызывают разные последствия в зависимости от состояния общества.

Весьма вероятно, что очередное наступление Каспийского моря на свои берега сыграло роковую роль в судьбе лежавшей в Поволжье и на Северном Кавказе Хазарской державы. Море залило наиболее важные ее районы и помогло соседям справиться с этим государством.

Но вот Голландия в XVI веке победила в борьбе, которую вела сразу против наступавшего на нее моря и грозной Испании. Причем голландцы время от времени использовали одного из этих врагов против другого, намеренно устраивая наводнения, чтобы погубить армии притеснителей.

Какому из этих случаев – поражению хазар или победе голландцев – надо больше удивляться?

Что же касается проблемы переселений в целом… Нам здесь ничего не сообщит пошлый ответ типа: рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. На вопрос почему, заданный в заголовке, можно, как видите, дать несколько ответов, впрочем, я привел здесь лишь некоторые и в них. В том, куда идут народы, порою тоже можно найти некоторые закономерности. По-видимому, часто люди переселяются на относительно свободные земли, при этом они часто предпочитают уже знакомые климатические и природные условия, хотя нередко меняют привычный климат на другой, и т. д.

А вот слово зачем в названии главы так и останется, вероятно, без ответа.

Потому что История знает лишь причины и следствия, а не задачи и цели, хотя люди и ставят перед собой именно цели, решают именно задачи…

И одно важное замечание. Размах переселений огромен. Их значение в истории чрезвычайно важно. Тем более нельзя это значение преувеличивать.

А связь между коренными жителями и пришельцами, изменения народа в результате его передвижений хорошо видны на примере венгров.

СЕМЬ ПЛЕМЕН И ПЯТЬ СТРАН

В 1848 году, году бурного революционного подъема почти во всех странах Европы, венгры (которые сами себя зовут мадьярами) восстали против хозяйничавшей на их земле австрийской монархии.

Венгерская революция была разгромлена, несмотря на героическое сопротивление своих защитников. Из занятого австрийскими солдатами города убегает, прихрамывая, подросток, ругая этих вояк палачами на всех известных ему языках. А языков он знал немало, потому что с детства изучал их. Этого бездомного хромого мальчика звали Арминий Вамбери. Имя, которое станет громким, во всяком случае для географов, историков, востоковедов и лингвистов. Арминий Вамбери, замечательный языковед и страстный исследователь, совершит поразительные путешествия, переодетый то арабским дервишем, то турком, то персом, он еще будет поражать своими познаниями западных министров и восточных эмиров… А тогда… «В поле у Дуная он встретил нескольких солдат, спасшихся от плена.

Они были запылены, и поражение читалось на их лицах.

– Все кончено, – говорили они, – будем ложиться и умирать. Пропадает наша свобода!

Тогда поднялся старый пастух и прохрипел им шатающимся от старости голосом:

– Стойте, дети! Всегда, когда с нами беда, приходят нам на помощь старые мадьяры из Азии: ведь мы их братья, будьте спокойны, они и теперь нас не забудут».

Так эту сцену описал в своем рассказе «Вамбери» советский поэт и прозаик Николай Тихонов.

В своих странствиях по Средней и Центральной Азии, по таинственным и часто запретным тогда для европейцев местам Арминий Вамбери пытался найти и этих «старых мадьяр из Азии», память о которых жила в сердце старого венгерского пастуха.

Старинные венгерские хроники говорят о мадьярах как о родственниках гуннов, а одна из них утверждает:

«…У гиганта Менрота… кроме Хунора и Мадьяра, было еще много сыновей и дочерей. Эти сыновья и их потомки живут в Персии, лицом и фигурой они похожи на гуннов и лишь немного отличаются от них речью».

(Понятно, что для древнего хрониста слово «Персия» могло обозначать не одну лишь страну, которую мы знаем под этим именем, но значительную часть Азии).

Во время странствий Хунор и Мадьяр захватили двух дочерей аланского царя (аланы, как вы должны помнить, одно из сарматских племен). «От этих-то женщин, – говорит хроника Симона Казаи, – и произошли все гунны, то есть венгры».

В Венгрии вот уже многие сотни лет не одни лишь ученые, но и простолюдины, как нередко и правители, помнили о приходе сюда своих предков издалека, с востока, из Азии, и не просто помнили, но связывали с далекой родиной и неведомой родней особые надежды. Может быть, как раз потому, что в Центральной Европе мадьяры-венгры – единственный народ, принадлежащий к уральской языковой семье. Со всех сторон мадьярский остров окружен индоевропейским морем. С одной стороны живут славяне, с другой – немцы и австрийцы, с третьей – румыны…

А ближайший в географическом отношении народ той же семьи живет на много километров севернее, в Прибалтике. Это эстонцы. И то эстонцы – в языковом отношении – отнюдь не самый близкий родич мадьярам. Более близкие (ханты и манси) обитают на северо-востоке европейской части СССР и в Азии – еще дальше, чем эстонцы.

Сегодня венгерские антропологи, лингвисты и археологи снова и снова едут на Волгу, Урал, в Приполярье, в Западную Сибирь и Среднюю Азию, желая отыскать следы своих предков и лучше изучить бесспорных и предполагаемых родственников. Но многие сотни лет назад венгерские короли и епископы слали далеко на восток с той же целью своих представителей. Впрочем, тогдашние представители венгерской короны и церкви преследовали также и политические цели, а сверх того заботились о спасении душ предполагаемых азиатских мадьяр. Самой, может быть, поразительной из таких экспедиций «за предками» была поездка на восток доминиканского монаха Юлиана. Это был сразу и подвиг и приключение. Юлиан отличался и любознательностью и упорством. Очень надеюсь, что кто-нибудь из венгерских писателей успел написать о нем роман или по крайней мере повесть – путешествие Юлиана того более чем заслуживает.

Юлиан шел через земли, охваченные очередными истребительными войнами, пересекал степи, кишевшие отчаянными разбойниками – точнее, кочевниками, не упускавшими случая разбогатеть. Он потерял по дороге своих спутников, лишился денег, но, беззащитный, одинокий и нищий, шел на восток с упрямством жюль-верновского капитана Гаттераса, стремившегося к Северному полюсу. Чтобы найти хоть какую-нибудь защиту да пищу, Юлиан присоединялся к караванам и прислуживал их хозяевам, трудом и унижением добывая себе право идти дальше и дальше.

На Волге, у булгар, встречает Юлиан «азиатскую мадьярку», что замужем за булгарином. С помощью ее и ее родственников он обнаруживает на Урале «Великую Венгрию» – прародину его народа, слышит мадьярскую речь, рассказывает этим вновь открытым сородичам, хоть и не землякам, о могучем Венгерском государстве на Среднем Дунае, проповедует им…

Но это замечательное открытие, сделанное семьсот с лишним лет назад, было уже почти запоздалым. Западные мадьяры нашли восточную «Великую Венгрию» словно только для того, чтобы вскоре узнать: ее не стало. Удар татаро-монголов, страшное Батыево нашествие обрушилось и на землю уральских мадьяр.

Надо еще отметить, что сразу после завоевания татары включили мадьярских воинов, согласно давней своей традиции, в собственную армию. Некоторое время в татарской Золотой Орде среди прочих «национальных», как мы сказали бы сегодня, воинских частей была и мадьярская.

Разгромленные и разрозненные мадьяры, по-видимому, в конце концов смешались с окрестными народами, в основном с башкирами. Впрочем, еще в XII веке, за столетие до похода Батыя, некоторые арабские путешественники считали азиатскими мадьярами именно самих башкир. О давних связях мадьяр с башкирами мы с вами уже говорили в главе «Большая родня».

Лишний раз подтверждают связь мадьяр с Уралом географические названия. Есть, например, в Башкирии река Сакмара – приток Урала. И это же самое слово, которое служит именем башкирской реке, не раз повторяется на карте современной Венгрии.

Мало того. Трое из двенадцати известных истории основных башкирских родов носили те же имена, что трое из семи пришедших на Дунай мадьярских племен. Да, вот мы с вами и добрались до семи племен, о которых говорит название главы. Но добрались несколько преждевременно. Ведь между Уралом и Дунаем лежит столько земель, и все их надо было пройти мадьярам по дороге на запад.

На Урал мадьяры тоже откуда-то пришли. Следы этих прамадьяр ищут и в Западной Сибири, и в Казахстане, и в Узбекистане. Есть группы казахов и узбеков, в местных диалектах которых велика доля родственных мадьярским слов. Эти казахи и узбеки могут быть потомками уральских мадьяр, рассеянных монголами, перебравшихся на новые места и перешедших на тюркскую речь. Не исключено, однако, что такие казахи и узбеки происходят от «самых старых мадьяр», живших в тех же местах Средней Азии еще до появления на Урале «Великой Венгрии», многими веками позже описанной доминиканцем Юлианом.

Впрочем, надо оговориться, что слова, похожие на мадьярские, могли прийти в речь этих групп казахов и узбеков и из других угорских языков. Ведь угорские племена – родичи мадьяр, но не предки их – жили когда-то по всей Западной Сибири, проникая в Казахстан и в Среднюю Азию. Так что родину «самых старых» мадьяр пока нельзя считать найденной.

О судьбе мадьяр, ушедших с Урала на запад, мы знаем гораздо больше, хотя тоже совсем немного.

Видимо, в середине первого тысячелетия часть уральских мадьярских племен покинула родные места. Может быть, потому, что мадьяр подтолкнула очередная волна великого переселения народов. Может быть, потому, что после гуннского нашествия и разграбления многие плодородные земли к западу от Урала оказались сравнительно слабо заселенными. Так или иначе, но для кочевников-мадьяр переселение на новые места не могло быть делом слишком трудным.

В середине первого тысячелетия нашей эры мадьяры живут уже и в бассейне Волги. Красивое имя носит эта мадьярская новая страна на правобережье Волги – Леведия Этелькуза. Вскоре здешние их племена признают власть хазарского кагана, тогда – владыки великой державы, которая охватывала Северный Кавказ, часть Поволжья и соседних земель и вскоре вступила с арабами в борьбу за Кавказ. В ту пору в состав мадьярского объединения входят и принимают мадьярский язык несколько кочевавших поблизости хазарских племен.

Постепенно центр расселения мадьяр сдвигается западнее. Новая Леведия размещается уже по обе стороны Дона, располагаясь примерно на территории от Киева до Воронежа. Мадьяры живут среди славянских племен, возможно, даже чересполосно с ними. Мадьярский союз племен поддерживает дружественные отношения с Византией, и эта держава втягивает кочевников в свои войны, что в конце концов резко изменило судьбу вольных степняков.

Выполняя соглашение с Византией, мадьяры в IX веке нанесли тяжелый удар по болгарскому царству на Нижнем Дунае. Потерпевшие жестокое поражение болгары через несколько лет ответили беспощадным набегом на Леведию. Набег был осуществлен главным образом силами печенегов, появившихся незадолго до того в тех же причерноморских степях, где жили мадьяры. Болгары и печенеги выбрали для нападения очень удобный момент. Мадьярское войско, почти все способные носить оружие мужчины, было в это время в дальнем походе. Леведия оказалась беззащитной.

Когда же войско вернулось на родину, то увидело, что осталось без народа. Печенеги не только разорили страну как только могли, они еще и увели в плен или перебили всех молодых женщин.

И мадьяры решили покинуть земли, где они не могли теперь чувствовать себя в безопасности. Куда им было пойти? Легенды утверждают, что переселение ни в коем случае не было стихийным. Даже адрес, по-видимому, был намечен заранее: страна на среднем течении Дуная, местность, где когда-то была расположена римская провинция Паннония. Позже на Среднем Дунае был центр великой Гуннской державы (а еще позже – Аварского каганата).

Как это ни странно звучит, но возможно, что в Паннонию привела мадьяр как раз легенда о том, что они ведут свой род… от Аттиллы. До сих пор – я уже упоминал об этом – в венгерском народе живет традиция, по которой мадьяры происходят от гуннов. Историки в ответ обычно пожимают плечами и говорят, что, конечно, ряд угорских племен был вовлечен в великое переселение народов, что в составе армий Аттилы были, вероятно, и мадьяры, но что собственно гунны, как и их вожди, мадьярами, конечно, не были.

(Впрочем, надо сказать, что, во-первых, после смерти Аттилы и разгрома его армий, остатки гуннов во главе с одним из уцелевших сыновей грозного царя ушли в Северное Причерноморье. Здесь они просуществовали в виде отдельной народности еще около двух столетий, пока окончательно не растворились среди тогдашнего населения этих мест. Гунны могли, что отнюдь нельзя считать доказанным, встретиться в Причерноморье с мадьярами и смешаться здесь именно с ними. Не исключено, что это и могло стать основой легенды о родстве гуннов и венгров.

Стоит добавить, во-вторых, что отдельные венгерские ученые сейчас полагают, будто первые мадьяры появились на Карпатах и к западу от них еще в VII веке – если это окажется правдой, основная масса мадьяр в конце IX века действительно пошла на запад по пути, который был уже проторен их родичами).

Народному воображению нет дела до суждений ученых мужей, независимо от того, спорят с этими суждениями другие ученые мужи или нет. И в венгерских сказаниях (как и в сказаниях некоторых других народов, предки которых были союзниками гуннов) «бич божий» Аттила выступает в роли чуть ли не идеального государя. А венгерский писатель Бела Иллеш в своей «Карпатской рапсодии» пересказывает легенду о младшем сыне Аттилы, царевиче Чабе, который после смерти отца, поражения гуннов и начавшейся среди них междоусобицы увел с собой гуннских детей за облака. Когда-нибудь он вернется с выросшими из этих детей витязями и спасет Венгрию, даст каждому венгру меч и землю…

Эту легенду Иллеш услышал в начале XX века!

В венгерских же средневековых летописях прямо сообщается, что мадьяры пошли на Дунай, «чтобы овладеть наследием первого предводителя рода Алмуса (Алмоша) Аттилы».

Пошли, сообщают древние документы, «предводитель Алмуш, сын Учека из рода короля Магога, муж доброй памяти… со своей женой и сыном своим Арпадом вместе с великим множеством союзных народов… они шли от Суздаля к Киеву, а потом через Карпатские горы в Паннонию».

Не случайно, видимо, и то, что Алмуш, сын Учена, отнесен к роду «короля Магога». Взятыми из Библии именами великанов Гога и Магога часто называли в средневековье грозные для оседлых европейцев племена кочевников. Магога предание связывало с гуннами; летописец, гордившийся своим происхождением от гуннов, отразил уже сложившуюся в его время венгерскую традицию, по которой имя Магог звучало не пугающе, а гордо.

Исход мадьяр с Дона произошел около 895 года, когда на Руси правил князь Олег. Летописям венгерским здесь не противоречат древнерусские сведения. Древнерусский летописец под 898 годом поместил сообщение о мирном уходе мадьяр через Киевские земли на запад.

По дороге, между прочим, они взяли с собой и сохранили до наших дней… древнерусские названия рыболовных снастей, а заодно стали звать – и зовут до сих пор – на древнерусский манер поляков.

Через горные проходы в Карпатах вышли, наконец, кочевники на просторы Паннонии. Главную их силу составляли семь племен, среди них уже упоминавшиеся племена с «башкирскими» названиями: юрматы, кесе, еней. Семь вождей этих племен связали себя и свои племена вечным договором о союзе, скрепив его кровью.