Текст книги "Боярин (СИ)"

Автор книги: Роман Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

7

Свобода

– Эй, Дмитрий, просыпайся. Нешто не выспался еще?

Открыв глаза, я непонимающе посмотрел на склонившееся надо мной небритое лицо, в глазах которого пляшут отражения небольшого костерка. Признав Федора и, сел, опершись о стену сарая.

– Что? Обед принесли? – задал ему вопрос, продиктованный бурчащим желудком.

– Ага, – кивнул тот, – принесли. Только не обед, а ужин. Тебе что подать, рябчиков, али карасей в сметане?

– Рябчиков для начала, – ответил я и огляделся вокруг.

Костерок горит прямо посреди сарая. Дым поднимается вверх и выходит через дыру в разворошенной соломенной крыше. Через эту же дыру видно звездное небо. Значит снаружи уже стемнело. Когда только крышу успели разворотить? Днем-то этой дыры не было, иначе было бы светло.

Кроме меня и Федора в сарае только один гвардеец, стоящий с ружьем перед тремя сидящими у стены бандитами. Среди связанной троицы узнал Панаса. Интересно, когда этот бедолага ухитрился присоединиться к ним? И где Чинига с генералом? Где, вообще, все?

– А где все? – поинтересовался боярина.

Тот что-то в полголоса втолковывал гвардейцу и на мой вопрос не обратил внимания.

Я встал и, шагнув к костерку, протянул к огню озябшие ладошки. Заметив, что Федор отошел от солдата, повторил вопрос:

– Где все? Мы что, уже свободны?

– А ты, Дмитрий, еще бы поспал, глядишь, и вовсе один остался, – ухмыльнулся тот. – Мы уж сомневались, надо ли тебя будить, да вот приглянулся ты Светлейшему. Так что пойдешь с нами.

– Куда?

Боярин вновь оставил вопрос без ответа и, оттолкнув дверь, вышел наружу. Я поспешил за ним.

М-да, похоже я действительно проспал прилично – на улице совсем темно. Темно и тихо. Куда же все подевались?

В домишке, что посреди поляны, тускло светится маленькое мутное оконце. Туда и направился Федор. Снег под нашими ногами скрипел в ночной тиши невероятно громко.

Уже ступив на невысокое крылечко, я вздргнул от раздавшихся из сарая криков. Зыркнув в ту сторону, боярин недовольно поморщился и открыл дверь. Крики резко стихли.

Заходя в избушку, я оглянулся и увидел выходящего из сарая гвардейца. Ружье у парня висело за спиной, а в руке сабля, которую он протирал какой-то тряпицей. М-да… Суровый век, как говорится…

– Не выстужай избу, Дмитрий! – раздался сердитый голос княжьего денщика.

Федор уже скрылся внутри, а в дверях стоял собравшийся выходить Алексашка. Я поспешно отступил в сторону, давая ему дорогу, после чего зашел, захлопывая за собой пронзительно скрипнувшую дверь.

– Садись, Дмитрий Станиславович, пожуй чего бог послал, – сидящий за столом Светлейший кивнул на ломти хлеба и крупно нарезанные куски белоснежного сала с толстыми мясными прослойками.

Сглотнув наполнившую рот слюну, я поспешно направился к столу.

– Да он такое не будет, – насмешливо кинул Басманов. – Он как проснулся, сразу рябчиков да карасей в сметане затребовал.

Князь деланно изумился, и они с боярином продолжили подначивать меня, весело хохоча. Я же, пережевывая жестковатое, но ужасно вкусное сало, пытался запихать в рот еще и кусочек подсохшего хлеба. От напряжения в челюстях заложило уши, потому толком не слышал, о чем они мне говорили, лишь глупо улыбался и на всякий случай кивал.

Кроме нас в комнате находился второй гвардеец, почему-то державший в руках ружье. За ним в темном углу я заметил две фигуры, сидящие на лавке. Лиц не разглядеть, но по фигурам и по одежке догадался, что это наши недавние пленители – пан Чинига и иудушка Евлампий Савин. Вот ведь как удачно мы поменялись ролями. Что же все-таки произошло? Куда подевались все бандиты? Неужели пока я спал, их всех того…

Донесшиеся с улицы крики прервали мои размышления. Князь и Федор встревожено вскочили и обнажили клинки. Гвардеец, переводя взгляд то на пленников, то на дверь, взял ружье на изготовку.

Я начал с большей скоростью работать челюстями, заглатывая почти не пережеванные куски и обшаривая взглядом помещение в поисках какого-нибудь оружия. Но, увидев деревянное ведро с чистой водицей, начал вдруг испытывать невероятную жажду, заглушающую все остальные чувства. Шагнув к лавке, на которой стоит ведро и, опустившись на одно колено, припал губами к воде. С наслаждением шумно напился живительной влаги.

Полышались шаги на крыльце, дверь резко распахнулась, и в избу вошел разгорячено дышащий Алексашка. Отойдя в сторону, он махнул рукой, приглашая кого-то следовать за ним. Послышалось хэканье, и в помещение кубарем влетел человек, судя по одежке из банды наших пленников. Последним зашел тот гвардеец, что оставался в сарае, и закрыл за собой дверь. Значит, снаружи больше никого нет. По крайней мере, живых нет.

– А ты во дворе покарауль, – сказал ему княжеский денщик. – Чай не замерзнешь. А то мало ли кого еще принесет.

Гвардеец безропотно подчинился приказу и вышел. Заброшенный им мужик поднялся, но, получив от Меньшикова хорошую затрещину, вновь упал на колени и больше не делал попыток встать. Лишь затравлено зыркал по сторонам.

– Кто таков? Откуда взялся? – грозно вопросил Светлейший.

– Ды, я вотета… Гринька ж я, – промямлил мужик. – Я о це… Я пана Чинигу шукав…

Меньшиков пинком отбросил лопочущего пленника к стене и возмущенно заговорил:

– Я только за кусточками пристроился, а этот как заорет из леса: «Пан Чинига, пан Чинига!» – и он вновь пнул бедолагу. – Убью, тварь!

– Охолони, Алексашка, – улыбаясь в бороденку, произнес князь и, уже обращаясь к пленнику, спросил: – Так ты, Гринька, к пану Чиниге? А-а, ну тогда ладно. Вон он, твой пан. Иди, докладывай, зачем пожаловал.

Мужик недоверчиво посмотрел на Князя, который уже уселся на лавку и, будто бы потеряв интерес к нежданному гостю, что-то вполголоса говорил Федору. Продолжая недоумевать, Гринька нашел взглядом пана Чинигу и, опасливо покосившись на Алексашку, не поднимаясь с колен, переместился в угол с пленниками.

– Да погромче докладывай! – неожиданно крикнул ему в спину Светлейший. – Чтобы нам тут хорошо слышно было.

Заикаясь и поминутно косясь на нависших над ним денщика и гвардейца, мужик поведал пану Чиниге, а заодно и всем присутствующим о том, как в заброшенную усадьбу, где они расположились, приехала повозка с какими-то людьми. Видя окруживших их хлопцев, двое мужиков схватились за сабли и были тут же застрелены. Разоравшуюся бабу успокоили несколькими оплеухами и с пристрастием допросили. Оказалось, что хозяин усадьбы, направляясь по каким-то делам в Оскол, решил заглянуть в свое заброшенное имение, а заодно и переночевать в нем. Потому и были посланы вперед холопы с дочкиной нянькой, чтобы растопить печь, да навести порядок в паре комнат.

Вот Панас и послал Гриньку, доложиться пану Чиниге о скором прибытии хозяина усадьбы. И ежели пан сам не прибудет, то узнать, что делать – порешить боярина, али пленить?

– Боярин значит с дочкой едет, – подытожил князь. – А много ль с ним еще народу?

– Баба гутаре, шо двое холопов всего осталось, – доложил слегка осмелевший пленник.

– Что делать будем, Петр Александрыч? – озадаченно спросил Федор.

– Надо выручать боярина. Не оставлять же его на растерзание этим, – князь кивнул в сторону пленников.

– Многовато их. Может, сперва до Оскола доберемся, а там уже местный воевода отряд пошлет… – начинал было Алексашка, но его перебил Басманов.

– До Оскола нам дай Бог к рассвету добраться, да назад, ежели не мешкая да на санях, еще полдня. А Митрофан Жуковский уже скоро должен подъехать, – высказался боярин.

– Видел я в прошлом году его дочурку, – вставил князь. – Она тогда уже девка хоть куда была. А нынче, небось, и вовсе красавица. Снасильничают ее, ежели вовремя не поспеем.

– Да и если Гринька скоро не вернется, они наверняка пошлют еще кого-нибудь, – высказал и я свою мысль. – Увидят, что их командиры пропали, найдут тех в сарае и сразу поймут, что что-то тут неладно. Могут и уйти из усадьбы.

– Сколько в усадьбе лихоимцев? – спросил непонятно у кого Петр Александрович.

– Две дюжины без меня, – с готовностью сообщил Гринька.

– Оно понятно, что без тебя, – задумчиво проговорил князь, поставив локоть на стол и опершись подбородком о кулак.

Воцарилась тишина, нарушаемая только слабым потрескиванием лучин да еле слышимым из-за дверей хрустом снега под ногами караульного. Треска дров и гудение огня в печи не слышно. Вероятно, все давно прогорело, а затапливать заново смысла нет.

Несмотря на то, что проспал и так значительную часть дня, глаза снова начали слипаться. Сказывается тепло и сытость в желудке. Клюнув было носом, я огляделся – не заметил ли кто? А то опять насмехаться начнут. Но все смотрели на князя.

Встав с лавки, я молча вышел из избы. Под удивленным взором топчущегося у крыльца гвардейца зачерпнул горсть не затоптанного снега и растер лицо.

– У-ух, – я передернул плечами, озябнув после теплого помещения, и поспешил назад, а то мокрые щеки уже довольно чувствительно пощипывал морозец.

В доме все уже тоже на ногах. Меньшиков с гвардейцем уложили Савина спиной на лавку и привязывали ноги предателя. Покончив с ногами, развязали ему руки и, заломив их под лавку, снова связали.

Чинигу подняли, и гвардеец потащил его заворот из избы.

– Ежели что, кто-нибудь обязательно должен вернуться и порешить этого ирода, – князь кивнул на привязанного к лавке.

– Может, сразу? – предложил Басманов.

– Нет, Федор Савелич, – отрицательно покрутил головой Светлейший. – Очень уж я хочу живьем его в столицу доставить, чтобы с тезкой своим Петькой Голицыным лбами столкнуть.

Понимая, что нам предстоит ночной марш-бросок с целью не дать бандитам захватить или убить боярина Жуковского с дочкой, я радости от предстоящего приключения не испытываю, особенно учитывая факт, что на каждого из нас будет по четыре врага. Но ясно, что по-другому эти люди поступить просто не могут. А я теперь с ними в одной компании. Хоть и доставалось мне от этой компании, в частности от несдержанного княжеского денщика, поболее, чем от бандитов…

Тем временем вернулся гвардеец, уведший пана Чинигу, и по его кивку в ответ на взгляд Федора, я понял, что бандитский атаман наверняка присоединился к своим подчиненным в сарае.

Гриньку никто не, трогал и он продолжал стоять на коленях, поглядывая на происходящее каким-то по-детски невинным взглядом. Интересно, сколько людей довелось отправить на тот свет этому простодушному мужичку?

– Сколько до имения? – поинтересовался у него я.

– Пяток верст, – ответил тот с заискивающей улыбкой. – Я проведу.

– Веди давай уже! – пинком поднял его Алексашка, и мужичек сгорбившись и втянув голову в плечи, словно ожидая крепкого подзатыльника, засеменил к выходу.

Мы вышли следом. Через десяток шагов Гринька нагнулся и подхватил с земли суконную шапку.

– Це моя, – сообщил он, натягивая ее так, что та краями смешно оттопыривает мясистые уши.

– Прими, боярин, – один из гвардейцев протянул мне ножны с саблей, и я только тут сообразил, что отправился на схватку с врагом с голыми руками.

С благодарностью принял саблю и с сомнением взял ружье, которое снял с плеча гвардеец.

– Заряжено, – предупредил он, поправляя на плече еще два ствола.

Никаких боеприпасов к ружью я не получил, да оно и понятно – времени на перезарядку, скорее всего, не будет. Это если не принимать во внимание тот факт, что я не умею заряжать эти доисторические ружья. Зато в качестве дубинки в моих руках оно будет, пожалуй, эффективнее сабли.

Вопреки моему ожиданию, что снова придется пробираться по колено в снегу, мы шли по хорошо утоптанной тропе.

Интересно, пять верст это сколько километров? По любому не мало.

Что же все-таки произошло, пока я спал? Куда девались все бандиты? Появилась мысль расспросить идущего рядом гвардейца, но из-за быстрого шага я и так уже начал сопеть, как паровоз. Попытался дышать в такт шагам, как когда-то учил дядька – на два шага вдох, на три выдох, и постепенно втянулся в марш.

Примерно через полчаса ходьбы запыхтели уже все, но темпа не сбавили. Еще немного такого марш-броска по вечернему, или уже ночному лесу, и спасители из нас будут, мягко выражаясь, сомнительные.

Однако прошло уже около часа, а мои спутники как пыхтели, так и пыхтят, даже не думая сбавлять шаг.

Но вот потянуло дымком. Вскоре выхошли на опушку, и остановились в густом подлеске. Перед нами открытое пространство, поросшее редкими молодыми деревцами. На небольшом взгорке высокий частокол, за которым на фоне звездного неба темнеет крыша дома.

Прислушались – не доносится никаких звуков. Но в этом нет ничего странного – мороз заметно усилился, и это обстоятельство не располагало к ночным прогулкам. А может, затаились и ждут боярина? Я высказал эту мысль вслух.

– Митрофан Игнатич давно уже приехать должен, – не согласился Федор. – Ну, насколько могли холопы с нянькой его опередить? Ну, на час, не более. А сколько прошло, пока этот Гринька до пасеки добежал, да пока мы сюда добрались? Нет, ежели чего в пути не случилось, то здесь уже боярин.

– Жив ли? – непонятно кого спросил князь.

Стимулируемый Алексашкиными оплеухами, Гринька рассказал о расположении построек внутри усадьбы. Оказывается заброшенная в последнее время дорога подходит с противоположной стороны. Соответственно с той же стороны расположены ворота. Но и с этой стороны есть небольшая калитка. К ней и ведет протоптанная в снегу тропка, по которой привел нас незадачливый проводник. С той стороны калитка выводит в длинный сарай, возможно использовавшийся ранее как хлев. На вопрос, есть ли караульный у входа, Гринька пожал плечами и сообщил, что когда он уходил, то стояли двое хлопцев. Но по такому морозу вряд ли кто будет мерзнуть в холодном сарае.

Все же идти к усадьбе в открытую рискованно. Посовещавшись, решили, что сперва отправятся Алексашка с Гринькой и гвардейцы. Если кто окликнет, то отзовется Гринька. А чтобы у хлопца неожиданно не прорезался героизм, Меньшиков продемонстрировал невесть откуда вытащенный кинжал в локоть длины, коим упер в спину бандита, когда они пошли к усадьбе.

Мы молча наблюдали, как товарищи шли к частоколу. Хорошо, что в темноте все краски превращаются в оттенки серого, и кафтаны гвардейцев не отличались от одеяния Гриньки..

Подойдя к деревянной стене, где вероятно находится неразличимая отсюда калитка, мужики остановились, и некоторое время ничего не происходило. Вот до нас донеслись глухие удары. Я напряг зрение и, кажется, разглядел, как узнаваемый по мохнатой шапке Алексашка стучит кулаком в запертую дверь. Прошло еще немного времени, и к нам бегом направился один из гвардейцев.

– Заперто, – сообщил он запыхавшись. – На стук никто не откликается. Будто вымерли все.

– Странно, – произнес князь и, отодвинув заслоняющую путь ветку, направился к усадьбе. Все последовали за ним. В мыслях я надеялся на то, что бандиты по какой либо причине покинули усадьбу.

Когда подошли, увидели, что второй гвардеец пытается выбить дощатую дверь плечом.

– А ну, Савелий, дай-ка я, – отстранил его Меньшиков, но и его старания ни к чему не привели.

Имя Савелий вызвало у меня какие-то невнятные ассоциации. Я всмотрелся в лицо гвардейца – это тот, что подал мне оружие. Но что мне напомнило его имя? Однако бьющийся в крепкую дверь княжеский денщик сбивает с мысли.

– Как запирается дверь? – спросил я у притихшего Гриньки.

– На жердину, мабуть, – пожал тот плечами.

Не поняв, что он сказал, я обнажил саблю и, молча отстранив Алексашку, попытался просунуть клинок в щель между дверью и крайним бревном. Скрывшись сантиметров на пять, кончик сабли во что-то уперся. Ясно – в бревне вырублено что-то типа четверти. Интересно, Гринька не помнил, что дверь открывается наружу, или втихаря ухохатывался над потугами вбить калитку вовнутрь? Просунув клинок между первой и второй досками двери на уровне пояса, я протягиваю еговверх, но он почти сразу во что-то упирся. Скорее всего это скрепляющая доски калитки перекладина. Но на всякий случай опускаю саблю и с силой бью вверх. Кажется будто препятствие подается, и слышится скрежет по краям дверного проема. Снова опускаю саблю и бью уже со всей силы. Препятствие подается и исчезает. Слышится звук упавшей на землю сухой палки.

Не успеваю извлечь клинок из щели, как в дверь врезается неугомонный Алексашка. Отхожу в сторону и, не спеша вставляя саблю в ножны, наблюдаю за его потугами, с трудом удерживаясь от того, чтобы посоветовать попробовать ударить головой.

– Погоди-ка, Алексашка, – не выдерживает Светлейший и, ухватившись пальцами за выступающую доску, легко открывает калитку на себя.

– Двери в пожароопасных помещениях всегда открываются наружу, – назидательно выдаю в сторону Меньшикова невесть откуда всплывшую фразу.

– Ничего не видно, – сообщает вошедший в калитку гвардеец и добавляет: – Лошади, кажись.

Вхожу вместе со всеми и оказываюсь в абсолютно темном помещении. Откуда-то справа действительно слышится похожее на лошадиное фырканье. Машинально тянусь к заднему карману джинсов, в котором обычно лежит зажигалка с встроенным светодиодным фонариком, но вспоминаю, что обнаружил ее отсутствие еще в первую ночь своего попадалова.

Проникающий сквозь открытый проем лунный свет освещает только усыпанный соломой прямоугольник под ногами. В этом свете замечаю валяющуюся полутораметровую жердину. Это и есть тот запор, который я выбил. Подбираю палку и прокручиваю ее вокруг ладони. Малость толстовата, но все же с таким оружием чувствую себя более уверенным, чем с саблей. Судя по весу, дерево достаточно крепкое, что-то вроде клена, и высушено хорошо. Так что запросто может противостоять сабельному удару.

Пока оценивал жердину, спутники скрылись в темноте.

Следую за ними на звук, шаря палкой по полу перед собой.

Раздается скрип открываемой двери, и впереди прорисовывается противоположный дверной проем, частично заслоняемый фигурами моих товарищей. Становится виднее, и я более прытко присоединяюсь к ним.

Федор вновь расспрашивает о чем-то Гриньку. Тот показывает в сторону большого дома, в котором светятся несколько окошек, и называет какие-то имена.

– Ясно, – почему-то вздыхает боярин и кивает на пленника гвардейцу. Тот хватает бандита за ворот и оттаскивает в темноту. Слышится возня, затем хрип и противное бульканье. Беспокойно зафыркали лошади, зацокали, переступая копытами. Раздается негромкое ржание. В лунном свете вновь появляется гвардеец, вытирающий саблю серой суконной шапкой, наверняка снятой с Гринькиной головы. М-да… Как же все просто у этих людей…

Несколько секунд остолбенело смотрю в темноту, туда, где с перерезанным горлом лежит незадачливый мужичок Гринька, сам отправивший на тот свет немало народу. Очередное конское ржание выводит из ступора. Оглядываюсь и вижу, что рядом остались только Федор и Светлейший. Успеваю заметить тени, мелькнувшие в сторону дома, и в следующее мгновение они сливаются с темной стеной.

– Нешто охромел? – вопрошает князь, заметив, что я опираюсь на палку.

– На всякий случай, – отвечаю неопределенной фразой.

– Машут, – сообщает вглядывающийся в темноту Федор.

– Пошли значит, – говорит князь и вопросительно оглядывается на меня: – Ты идти-то сможешь?

– Смогу, – отвечаю коротко. Не вдаваться же в объяснения, для чего мне нужна эта палка.

Пригнувшись, гуськом перебегаем к дому. Снег под ногами предательски скрипит. Однако из-за промерзших окон доносится приглушенный гвалт и, вроде бы, даже какое-то заунывное пение.

– Во дворе никого, – докладывает встретивший нас Алексашка. – Кто-то есть в сарайке, что подле ворот. Там печь топится. Туда Савелий со Степаном пошли. Посреди двора телега стоит. На ней, похоже, мертвяки навалом лежат. Кто они и сколько их, пока не рассмотрели.

– То обождет, – кивает Светлейший. – Наперво надо о живых позаботиться.

Инстинктивно пригибаясь под окошками, в которые абсолютно ничего не видно, обходим дом с двух сторон – Петр Александрович с денщиком с одной стороны, мы с Федором с другой.

Обогнув боковую стену, застываю от открывшегося зрелища. Много смертей повидал я за последние пару суток, но все это было в горячке боя, в борьбе за жизнь. Теперь же передо мной открылась жуткая до нереальности картина – посреди просторного двора, освещенного ставшим вдруг будто бы более ярким софитом луны, стоит телега, заполненная грудой безжизненных тел. Бросаются в глаза босые ступни, кажущиеся неестественно белыми.

– О-ой, та кохала мэне ма-ати… – вырывается вдруг заунывная песня из неожиданно открывшейся двери и тут же обрывается, оставшись внутри, за той же захлопнувшейся дверью.

С крыльца сбегает мужик и, придерживая накинутый на плечи кафтан одной рукой и пытаясь развязать тесемки на штанах второй, спешит в нашу сторону. Меня он не замечает только потому, что увлечен собственными штанами.

Бросив взгляд на телегу, сжимаю шест обеими руками до хруста в замерзших суставах. Однако, ухватив за капюшон, Федор вдергивает меня за угол. Поворачиваюсь к боярину, ожидая услышать укор в нерасторопности, и в это время прямо на нас выбегает мужик, так и не справившийся до сих пор с тесемками. Находясь к нему вполоборота, ослабляю правую кисть и слегка приподнимаю ею шест, чтобы направить во вражью харю. Словно бильярдный кий с силой толкаю шест левой рукой. Удивленный возглас не успевает вырваться из открывшегося рта. Переносица с хрустом вбивается под череп. Голова мужика резко откидывается назад, хрустом позвонков оповещая о летальном исходе. Машинально, сквозь по-прежнему расслабленную правую ладонь, возвращаю шест в исходное положение. Серый кафтан спадает с плеч бандита, безвольной куклой на снег опускается тело.

Слышу хмыканье Федора, и, уже красуясь, пытаюсь театральным жестом провернуть шест вокруг кисти. Но конец палки задевает за стену, и мое оружие, вырвавшись, летит в снег, чудом не заехав мне же по носу. Боярин снова хмыкает, обходит меня, переступает через труп и скрывается за углом. М-да… А неча рисоваться. Сконфуженно приседаю и поднимаю палку, тщательно утрамбовывая в голове лезущую наружу мысль о том, что, убив очередного человека, испытываю при этом некое удовлетворение. Уверяю себя, что это не человек, в доказательство чего, пройдя вслед за Басмановым, снова бросаю взгляд на жуткую телегу.

От небольшого строения, из трубы которого изредка вырываются искорки, отделяется темная фигура и движется в нашу сторону. Мы приникаем к стене, в надежде, что нас не видно на ее фоне, но обратно за угол уже не отступаем.

– Вроде Савелий, – шепчет Федор, распознав гвардейца.

Тот, обогнув телегу с мертвецами, удаляется к противоположной стороне дома, где должны находиться князь и Алексашка. Вскоре оттуда выбегают две фигуры, одна долговязая, другая коренастая в мохнатой шапке, и прытко следуют к строению с искрящейся трубой.

Обогнув высокое крыльцо, подбегает Савелий и сообщает, что Светлейший ждет нас в том домишке. Прислушавшись напоследок к доносящемуся через ближайшее окно гомону, быстро пересекаем двор и заходим в строение, примыкающее к частоколу рядом с большими воротами, запертыми на огромный тесаный брус, поднять который, пожалуй, одному будет трудновато.

Жаркий воздух протопленного помещения вытесняет холод из промерзшей одежды ближе к телу, и меня пробирает озноб. Расстегиваю дубленку и распахиваю полы, чтобы впустить тепло. Оглядываюсь. Скорчившийся в луже крови труп не вызывает никаких эмоций. Еще один бандит со связанными за спиной руками лежит под стеной. Над ним стоит второй гвардеец. Светлейший уже сидит за столом с таким видом, будто находится в собственном кабинете и как минимум несколько часов к ряду принимает посетителей. За его спиной весело потрескивает дровами огромная, почти в половину комнаты, печка. Из-за занавески, отгораживающей помещение за печкой, выходит Меньшиков.

– Располагайтесь, – приглашает нас князь. – Обождем здесь, пока там угомонятся да спать улягутся. Заодно порасспросим человечка – что да как. Подними-ка его, Степан.

Гвардеец хватает за шкирку связанного бандита и, поставив на ноги, подталкивает к столу.

– Что с боярином? – задает вопрос Петр Александрович.

– З яким боярином? – не понимает мужик и тут же сгибается пополам от Алексашкиного удара.

– С хозяином усадьбы, – поясняет бородач.

– Вин наших хлопцив троих порубав, – хрипит согнувшийся пленник.

– Что с ним? – повторяет вопрос князя Алексашка, отвешивая очередную оплеуху.

– Его Мыкола Недранец бочонком с возка сбыв. Тот шею и свернул.

В комнате повисает тишина.

– Что с его дочкой? – первым задаю очередной вопрос, думая, что если и дочку убили, то самым простым выходом будет подпереть двери до подпалить дом вместе с разбойниками.

– Дивчина с нянькою в светелке. Панас велел не трогать ее, пока пан Чинига не объявится. Воны с Мыколой чуток не подрались из-за ций дивчины.

– Сколько человек в доме? – снова спрашивает князь.

– Дык, десятка два осталось…

Светлейший кивает Алексашке, и тот вгоняет клинок под лопатку бандиту.

– Если того мужика хватятся, то нас быстро обнаружат, – обращаюсь к Федору.

– О чем это ты, Дмитрий Станиславович? – интересуется князь.

– Дмитрий Станиславович своим посохом уже упокоил одного лихоимца, – поясняет за меня Федор и кратко, но красочно рассказывает о моей шаолиньской выходке.

– Экий ты прыткий, – произносит в мою сторону князь, то ли одобрительно, то ли с укором. – Но прибрать мертвяка надо, дабы не хватились раньше времени. Раз набедокурил, то тебе и прибирать. Возьми с собой Савелия. Да поосторожнее там.

Тяжело вздыхаю от необходимости снова идти в морозную темноту. Прежде чем выйти, снимаю с плеча ружье – все равно оно мне только мешается, и использовать его в качестве дубины, когда есть шест, глупо. Глубоко вдыхаю прогретый воздух и, задержав дыхание, шагаю сквозь ворвавшийся морозный пар в открытую дверь.

Пробегаем через двор за стену дома. Труп лежит как и лежал, и вполне возможно, что мог бы так и пролежать необнаруженным до рассвета. Однако раз пришли, нужно прибрать.

– Может, в хлев его, боярин? – предлагает Савелий.

– Где прячут лист? – выдаю вдруг возникшую мысль.

– Ась? – не понимает гвардеец.

– На телегу его, – говорю без лишних объяснений. Лишь мотивирую коротко: – Туда ближе.

Хватаю мертвяка за ноги, Савелий подхватывает подмышки.

– Погоди, – подхватываю валяющийся тут же серый кафтан, бросаю на труп и, зажав посох подмышкой, снова берусь за ноги.

Подтаскиваем к телеге и, размахнувшись, словно мешок забрасываем поверх груды тел.

Подумав, сдергиваю с трупа сапоги, чтобы не отличался от остальных, и забрасываю их под телегу. Снова подбираю слетевший на снег кафтан, и в этот момент раздается скрип открывающейся двери. Савелий шустро прячется за телегой. Я успеваю только отвернуться и набросить поверх дубленки кафтан, понимая, что капюшон на голове все равно вызовет подозрение.

– Мыкола, ты, чи ни? Тоби Панас кличет.

– Ни, це не он, – отзываюсь, берясь за прислоненный к телеге посох. – Вин у сарайке нужду справляет.

– Це хто? – звучит непонимание в голосе, и порожки начинают скрипеть под грузными шагами. – Кирьян, ты, чи ни? Ты шо там робишь с мертвяками?

– Лешко, бисов сын, чого хату видчинил? – кричит еще кто-то и следом слышится стук захлопнувшейся двери, отсекший гомон голосов из дома.

А снег под ногами Лешки скрипит уже в паре метрах за моей спиной.

– Чи не Кирьян? – снова вопрошает он. – Це хто?

– Це некрофил, – произношу утробным голосом и с разворота бью любопытного мужика посохом по голове.

Попадаю чуть ниже уха. И по звуку, и по отсушенным ладоням ощущение такое, будто врезал по бетонному столбу. Однако жердина выдержала, не переломилась. Голова бандита, похоже, тоже.

Передо мной стоит практически квадратный бугай с лысой головой, растущей прямо из плеч, без малейших признаков шеи. Он застыл с вытаращенными рыбьими глазами и открытым ртом.

Отступаю и упираюсь спиной в телегу, вернее в свисающую через край чью-то руку. Быстро скашиваю глаза направо и налево, соображая в какую сторону убегать, когда этот боров ринется на меня. Снова бить его этой жалкой палочкой не возникает даже и мысли.

И тут глаза здоровяка закатываются, и он, словно опрокинутый шкаф, падает навзничь. Внутри меня будто ослабляется какая-то пружина – руки и ноги слабеют и начинают мелко дрожать.

– Савелий, – хриплым полушепотом зову гвардейца, не узнавая собственного голоса.

– Здесь я, боярин, – он и правда уже стоит рядом с оголенной саблей в руке. Не сводя взгляда с поверженного, кивает на телегу: – Этого туда же?

– Нет. Этот будет слишком заметен, – отклоняю предложение, думая на самом деле о том, что вряд ли смогу закинуть наверх такую тушу. – Хватай его за ноги и волоки за вон тот сарай.

Проследив, как Савелий тащит здоровяка в темноту, на все еще дрожащих ногах направляюсь к строению у ворот. И в это время из дома раздается истошный женский крик, хорошо слышимый даже через закрытые двери и окна. Кричит явно молодая женщина. Наверняка дочь погибшего хозяина усадьбы.

Не задумываясь назвал бы идиотом любого, кто поступил бы так же, как далее поступил я сам.

Сбрасываю полушубок, поднимаю и напяливаю серый кафтан. После полусекундного раздумья цепляю ножны с саблей. Беру ставшую родной жердину и решительным шагом направляюсь к крыльцу.

И снова женский крик и мужская ругань. Определяю, что кричат в правой половине дома.

– Боярин, – останавливает меня окрик Савелия, когда, уже поднявшись на крыльцо, собираюсь открыть дверь. – Ты куда?

Действительно, куда это я? Однако гвардейцу говорю:

– Беги к Светлейшему. Доложи, что в доме сильно кричит дочка боярина. Если хотят застать ее живой и непорочной, то пусть поспешат.

Не обращая больше на Савелия внимания, открываю дверь и переступаю порог. Попадаю в просторное помещение, освещенное масляными светильниками. Бросаю взгляд вправо, откуда, как мне показалось, доносились крики. Но в той стороне глухая бревенчатая стена, у которой стоит длинный стол. На лавках сидят несколько человек. Кое-кто уже поворачивается в мою сторону. Пригибаю голову, надеясь, что так бандитам будет труднее меня разглядеть, и направляюсь к противоположной стене. Передо мной сразу несколько дверей, ведущие невесть в какие помещения. Логика подсказывает, что мне в крайнюю правую. Буквально ощущаю пристальные взгляды из-за стола. Тяну за массивную ручку на себя и быстро скрываюсь за отворившуюся дверь. Притворяю ее за собой и оказываюсь в кромешной темноте. Куда это я попал?

Грохот и ругань справа, значит мне туда. Вот и щель вокруг закрытой двери светится. Ни на что не наткнувшись в темноте, прохожу на свет.

– На кой Чиниге ция дивчина? – доносится из-за дверей злой голос. – Вин с паном генералом утек уже мабуть и нас туточки бросил. Видцепись, Панас. Дай хлопцам позабавиться. Може, завтра полягем уси як один. Видцепись, не доводы до греха.