Текст книги "Боярин (СИ)"

Автор книги: Роман Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Мой язык молол сам по себе, а я в это время лихорадочно соображал, сколько путей для того, чтобы остаться живым и невредимым у меня самого. Крик в лесу напомнил мне о Меньшикове. Вероятно, он столкнулся с тем самым Мыколой, о котором здесь упоминали. Судя по тому, что крикнувшему словно бы заткнули рот, встреча закончилась не в пользу Мыколы.

И что теперь делать? На поляне, как я успел подсчитать, вместе с подошедшим Панасом, девять человек. Возможно, кто-то еще стоит в карауле. Вдвоем с Алексашкой нам не сдюжить с таким количеством противников.

Кстати, почему их так мало? Это все, что осталось от преследователей? Вряд ли. Возможно, где-то рядом расположились другие отряды.

Кто они такие? В отличие от большинства мужиков, встреченных мною в этом мире, эти носили на лице лишь усы. Говор похож на тот, на котором в моем мире разговаривают старики на юге России, например, на Кубани или на Украине. Может, казаки какие? Однако для казаков одеты слишком по-казенному.

Не поняв ничего из сказанного мною, вислоусый кивнул на меня, и тут же Серко и мужик, сидящий слева, накинулись с двух сторон, заломив мне руки за спину. И в очередной раз, благодаря дядькиным тренировкам, тело сработало раньше, чем разум успел что-то сообразить.

Как только напавшие начинают заламывать мои руки выше, пригибая меня к земле, резким прыжком делаю кувырок в воздухе. Ноги при этом расставляю как можно шире, поймав под колени и сжав головы противников. Даже удивительно, как я смог так сигануть в громоздкой дубленке. Раньше такие трюки и налегке в спортзале не каждый раз удавались. Не зря, видать, говорят, что страх высвобождает скрытые резервы организма.

Так и падаем втроем. Благо подо мной нарубленные ветки. Да и дубленка опять же смягчила удар спиной. А вот под правой коленкой что-то хрустнуло и тело Серко обмякло. Фигасе, я терминатор!

Вислоусый Чинига что-то кричит Панасу и тот направляет в меня ствол своей пукалки. Лучше б всем скопом навалились да повязали. А так ведь пристрелит щас ни за что, ни про что!

Уходя с линии огня, снова делаю кувырок. Серко остается лежать неподвижно. Второй мужик, освободившись от захвата, резко дергается и опрокидывает на себя котел с остатками варева. Грохочет выстрел и мужик под котлом затихает.

– Ты… Це… – пан Чинига переводит взгляд то на Панаса, то на убиенного им.

Панас, сам ничего не понимая, хлопает глазами. Кажется будто он вот-вот заплачет. Правда, непонятно по какой причине – то ли из-за того, что убил товарища, то ли из-за выплеснутого на снег ужина.

Остальные усиленно пытаются хоть что-то сообразить. Однако безрезультатно, и потому лишь молча смотрят на происходящее..

– Я же предупреждал, что вы все на прицеле у снайперов, – нарушает тишину мой язык, притягивая взгляды ко мне.

Где же чертов Алексашка? Народу-то всего семь человек осталось. Выпрыгнул бы щас из темноты, да пошинковал сабелькой двух-трех…

Видя, что вислоусый, указывая на меня, снова открывает рот для очередного приказа, поспешно кричу, поднимаясь на ноги:

– Пан Чинига, нешто вы меня не узнали? Я ж свой!

Так и не вымолвив ни слова, он по-птичьи склоняет голову на бок и внимательно смотрит на меня.

– Який свий?

– Так вы меня не узнаете? – спрашиваю снова, просто не зная, что еще предпринять.

– Ни.

– Я вас тоже.

И в этот миг у костра за моей спиной раздается громкое и продолжительное: «пш-ш-ши». Лес вокруг озаряется яркой вспышкой, в нос шибает резким запахом пороховой гари.

Еще во время первого своего кувырка я краем глаза заметил, что к костру отлетел какой-то мешочек. Вероятно, в нем был порох, и какой-нибудь попавший под мешочек уголек прожег ткань и воспламенил содержимое. Это, естественно, лишь мое предположение, но другого объяснения у меня просто нет. А проводить расследование причины образования ярко-шипящего феномена не было возможности.

Почти все находившиеся на поляне на некоторое время ослепли от яркой вспышки. Мне повезло, что я в этот момент стоял спиной к костру. Также остался зрячим горбоносый мужичек, с изъеденным оспой лицом. Я находился как раз между ним и костром, и потому вспышка его не ослепила. А притвориться ослепленным он не догадался и потому получил прямой удар в подбородок и опрокинулся навзничь, давая мне дорогу для бегства.

Наверно, я мог уйти и менее поспешно, но кто знал, как долго продлится слепота собравшихся на поляне? Сбив преграждавшего мне дорогу мужика, ныряю щучкой в кусты и на четвереньках продираюсь сквозь них в лес. Оказавшись на свободном пространстве, вскакиваю и бегу в темноту. Однако, находясь на освещенной поляне, я тоже отвык от темноты, и потому сразу увязаю в следующих кустах, напоровшись на них сослепу. Хорошо еще лбом в какое-нибудь дерево не въехал.

Выпутавшись из цепких веток, со всей возможной скоростью удаляюсь вглубь леса. Общеизвестно, что панический страх отнимает много сил и сбивает дыхание. Нечто подобное произошло и со мной – постоянное ожидание выстрела в спину или удара острой сабли заставляло делать много ненужных движений, метаться из стороны в сторону, натыкаться на сучья и ветки. В конце концов, выбившись из сил, тупо побрел в темноту, кое как вытаскивая ноги из глубокого снега.

Постепенно успокаиваюсь. Эмоциональный сумбур в голове складывается в более упорядоченные мысли. Убедившись, по отсутствию каких-либо звуков сзади, что погони за мной нет, вспоминаю о Меньшикове. Куда же он делся? Может, он был где-то поблизости с поляной? Так чего же тогда не помог мне? Хотя, а я сам на его месте рискнул бы кинуться на выручку человеку, окруженному почти десятком головорезов? Ведь реальных шансов не было никаких… М-да…

И куда мне теперь идти?

Да возвращаться в логово под прибрежными кустами.

А в какой стороне река?

Пытаюсь сориентироваться в темноте. В конце концов, направляюсь в ту сторону, где, по моему мнению, должна быть скованная льдом река. Однако, пройдя довольно приличное расстояние, к берегу так и не вышел. Поняв, что заблудился, останавливаюсь и пытаюсь сообразить, в каком направлении все же идти.

И тут до моего слуха доносятся далекие голоса. Кто бы это мог быть? Еще одна группа «серых»? А вдруг наши? Где-то же должен быть князь с гвардейцами.

Иду на звук голосов, стараясь, по мере приближения, двигаться бесшумно и скрываясь за стволами деревьев. Вот и отблески костра из-за густых кустов. Слов пока не разобрать, но ясно, что там что-то горячо обсуждают, не заботясь о скрытности.

Набредаю на чьи-то следы – кто-то шел вдоль кустов. Различаю знакомый голос – пан Чинига отчитывает кого-то за нерадивость… Твою мать!

Получается, что я нарезал круг по ночному лесу и снова вышел туда, откуда убежал. Интересно, они посылали за мной в погоню? Если и посылали, то преследователи уже наверняка вернулись. Вот прикольно будет, если утром пойдут по моему следу, отчетливо видному на снегу, и вернутся обратно к своей поляне. Хотелось бы услышать, какие они тогда мысли будут высказывать. Хотелось бы, но еще больше хочется убраться отсюда подальше и побыстрей.

Значит, мы с Алексашкой вон с той стороны пришли. Точно, вот и наши следы темнеют на снегу. Куда же он-то делся? Ладно, мне сейчас о собственной шкуре думать надо. Эти вон что-то загомонили сильнее.

Теперь уже уверенно бреду к реке по нашим старым следам. Голову мозолит мысль, что утром так же легко могут пойти вслед за мной и противники. Однако я просто не знаю, куда еще можно отправиться и утешаю себя мыслью о том, что на речном льду след потеряется. Да мне бы только отлежаться в убежище до утра, а там… А что там? Короче, утро, как говорится, вечера мудренее.

Вот только как бы не окоченеть до утра. Сейчас-то, пока двигаюсь, даже взмок. А что будет, когда завалюсь спать? А к утру мороз, наверняка, покрепче долбанет. И никаких реальных способов добыть огонь в голову не приходит.

Так размышляя, добрел до берега. Поскользнувшись на льду, вспомнил, что хотел вырубить себе шест. Тут же дошло, что сабля осталась у врагов. Да и черт с ней. Там, в логове должен валяться мой старый шест, отрубленный от вмерзшего в лед дерева.

Посередине реки останавливаюсь – показался какой-то шорох в том месте, куда направляюсь. Постояв некоторое время и ничего более не услышав, решаю, что это либо снег съехал с веток, либо проскочил какой-нибудь ночной зверек.

Когда, дойдя до противоположного берега, пригнулся, чтобы проникнуть под нависающие надо льдом густые ветви, мелькнула мысль о том, что Меньшиков, возможно, тоже решил вернуться в убежище. Может, это он и шуршал здесь? Может, окликнуть?

Чужой среди своих

Вползаю полностью под прибрежные заросли, и тут мне на голову падает какая-то тряпка. Сзади кто-то наваливается и, сопя в ухо, прижимает ко льду. Судя по ухватившим меня рукам и по сопению, напавших двое. Значит, все же выследили.

Сил сопротивляться нет. Так и лежу прижавшись щекой ко льду. Хорошо хоть тряпку на голову накинули – не так холодно щеке. Кстати, здесь и так тьма почти кромешная, так зачем было на голову что-то накидывать?

– Вяжи его покрепче, ребята, – слышу голос Алексашки. – Чтоб не убег. А то он шустрый, вражина.

– Так может, срубить голову, и вся недолга? – раздается у меня над ухом. – Тады точно не убежит.

– Эт точно, – хохотнув, поддерживает товарища второй, навалившийся на меня. – Без головы оно не видно будет куды бечь.

– Голову срубить успеется. А щас вяжите, говорю, крепче. Уж больно интересный человек этот Дмитрий. Чую, ежели хорошо повыспрашивать, много интересного от него узнать можно. А Петр Лександрыч дюже любит об интересном послушать.

Услышав голос пропавшего спутника, я даже обрадовался. Еще больше обрадовался тому, что он не один, значит, встретил-таки князя. Но когда до меня дошел смысл разговора Алексашки со схватившими меня гвардейцами и я понял, что он меня узнал, и именно меня называет вражиной, то со мной случился конкретный ступор. Я даже не попытался заговорить, чтобы узнать причину столь коварного предательства. Да, именно предательства – так мною было воспринято случившееся. Ведь еще днем я спас этому бородачу жизнь, пусть и ценой зарытого в снегу золота. Золота? Неужели это из-за золота он так со мною обошелся? Может, князь наехал на него за утрату, а он спихнул всю вину на меня и теперь выслуживается? Вот гаденыш! Нет ну, долговязый-то адекватный человек. Он наверняка поймет, что если бы я не грохнул бочонком того бандита, то Алексашку там же и прикончили бы. И золото целехонькое, упакованное в бочонок, врагам бы досталось. А я, получается, и Меньшикова-гаденыша спас, и золото от врагов спрятал в снегу. А меня, значит, как какую-то шпану скрутили и вражиной обзывают? Вот она княжеская благодарность! Мало вас, мироедов, в семнадцатом…

Пока я так рассуждал, приходя в себя от неожиданного пленения, мне связали за спиной руки и куда-то поволокли, не снимая с головы тряпки. Сперва тащили волоком, потом, судя по натужному дыханию, приморились и, несколько раз двинув по ребрам то ли кулаком, то ли ногой, приказали двигаться самому.

Поднявшись, понимаю, что кусты мы миновали, или же вышли в такое место, где ветви не смыкаются, и можно было идти в полный рост. Подталкиваемый конвоирами, бреду увязая в снегу, постоянно спотыкаясь и падая.

– Да снимите вы эту хрень с головы! – восклицаю после того как, в очередной раз упав, получаю чувствительный пинок по ребрам. – Боитесь что ли, что загипнотизирую?

– Савелий, сдерни с него кафтан, – слышу голос Алексашки. – Не то, разобьет голову о какое дерево раньше времени.

– Это с чего же ты так на меня окрысился, Иудушка? – спрашиваю в спину Меньшикову, когда с моей головы сдергивают кафтан.

– Иди, вражина! – получаю в спину чувствительный толчок и падаю лицом в снег. Отплевываясь и думая о том, что с кафтаном на голове падать было комфортней, кое-как поднимаюсь и бреду за княжеским денщиком. Тот даже не оглянулся в ответ на мою реплику.

Впереди виднеются красноватые отблески костра. Вскоре выходим к небольшой утоптанной полянке. У огня сидят четверо. Еще двое идут к нам навстречу.

– Никак поймали? – спрашивает один из них знакомым голосом.

– Поймали, Федор Савелич, – подтверждает Алексашка. – Сам к нам в руки и приперся, вражина.

– Сам ты вражина! – не выдерживаю незаслуженного оскорбления. – Сбежал, бросив меня одного среди…

Не досказав упрек, снова получаю чувствительный тычок и лечу мордой в снег. Ноги цепляются за какую-то ветку, потому падаю плашмя, не успев подогнуть колени или извернуться. Лишь пригибаю голову, чтобы не расквасить нос, и врезаюсь лбом в плотно утоптанный снег. В голове вспыхивает сноп ярких искр и гаснет вместе с моим сознанием.

– Экий ты, Савелий, медведь, – словно бы из-за стенки доносится глухой голос Федора. – Нешто убился Дмитрий-то?

Меня переворачивают. От неосторожного движения в голове вспыхивает резкая боль, к горлу подступает тошнота. Сознание вновь ускользает в вязкую тьму.

Не вяжется здесь что-то, – врывается в забытье голос Петра Александровича. – Дмитрий конечно человек престранный. И, сдается мне, приврать мастак. Но чтобы он с поганцами заодно был… Он же мне жизнь два раза спас.

– Да я, Петр Лександрыч, самолично слышал, как он кричал тем, на которых мы наткнулись, мол, свой он. И даже по имени некоего пана называл. Мол, нешто тот не узнает его? Я как услышал, так сразу ходу.

– Может, ты, Алексашка, чего не так понял?

– Все я так понял. Ежели он их ранее не знал, то отчего же по именам обращался? Враг он, Петр Лександрыч. Точно тебе говорю – враг.

– Не враг я! – не выдерживаю и пытаюсь сесть.

Кое-как приподнявшись, а сделать это со связанными за спиной руками не легко, снова со стоном опускаюсь на снег. Опять кружится голова и душит тошнота – видать, неплохо приложился головой оземь.

– Погоди, – слышу властный голос князя, вероятно, предупреждающего какое-то действие ретивого денщика. – Расскажи-ка нам, Дмитрий Станиславович, отчего это ты с такой радостью к вражеской компании кинулся? И откуда тебе эти люди известны? А коли, они тебе известны, то поведай заодно, кто они такие и какого лиха здесь ищут?

Вот и что я должен поведать этому долговязому? Теперь-то я понял, почему Меньшиков принял меня за врага – он услышал, как я обращался к пану Чиниге, призывая того вспомнить меня, и сделал соответствующие выводы. Ну и как мне теперь оправдаться? Как заставить поверить в то, что всего лишь хотел отвлечь вражину, пытаясь сохранить себе жизнь? И самое главное, что ответить на первый княжеский вопрос – за каким я вообще поперся к тому гостеприимному костерку? Сказать правду, которая выглядит полным бредом? Я бы на его месте счел такое объяснение издевательством, со всеми вытекающими отовсюду последствиями.

Наконец, с трудом усевшись и переждав приступ головокружения, решаю, что лучший способ оправдаться – наехать на обвинителя.

– Ты бы, Петр Александрыч, подыскал себе денщика посмышленее. Такой и до беды доведет по глупости.

– Сиди, – скомандовал Светлейший, подняв руку ладонью в сторону встрепенувшегося Алексашки, и обратился ко мне: – Говори яснее.

– Если бы за последние сутки я не успел узнать этого парня, – киваю на возмущенного денщика, – то сейчас был бы уверен, что он пытается избавиться от меня из-за припрятанного в лесу золота. Типа, убрать ненужного свидетеля, а самому втихаря заныкать золотишко. Или не так уж ты и прост, и я угадал твои намерения? А, Александр?

Меньшиков буквально задохнулся от нахлынувших на него эмоций. И судя по его, выпученным в негодовании, глазам, среди этих эмоций не было ни одной положительной.

То разевая, то закрывая рот, он медленно встал с кучи веток. Мне стало не по себе и я отчаянно задергал надежно связанными руками.

– Охолони! Охолони, говорю! – крикнул на денщика князь.

Однако Меньшиков будто не услышал и продолжил медленно надвигаться на меня. Дорогу ему заступил Федор и, положив руки на Алексашкины плечи, молча толкнул его назад. В свет костра выступили двое гвардейцев, готовые выполнить любой приказ Петра Александровича, или же Федора.

– Да что ж он такое говорит-то, а? Петр Лександрыч, да разе ж я не доказал свою верность? Да разе ж я… Да на кой мне то золото? Я же…

– А ну, сядь да замолчи, – властно скомандовал князь, и Алексашка послушно уселся на ворох веток.

– Теперь говори, о каком золоте вы тут собачитесь?

Как я понял, у Меньшикова до сих пор не было времени рассказать о зарытых в снегу золотых монетах. Да оно и понятно, не до того видать было. Слушая его рассказ, жду, что он повернет как-нибудь так, чтобы выставить меня виноватым. Но его рассказ оказывается на удивление правдив и лаконичен.

– Ну вот, обращается к рассказчику князь, дослушав до конца повествования. – И чего ж по-твоему Дмитрий спасал тебя да бил врагов, ежели он с ними заодно?

– Дык, я же сам слышал… – Меньшиков озадаченно уставился на меня, будто ища поддержки. Мол, ну сознайся давай, чего тебе стоит?

– Может, развяжете мне руки? – подаю голос, чувствуя некую разрядку в скопившемся вокруг меня напряжении. Все-таки долговязому нельзя отказать в благоразумии. Не зря он в столь молодом возрасте Светлейшим стал.

Князь кивнул на меня. Кто-то тут же завозился за спиной, с сопением распутывая веревку, видать резать пожалел.

Руки действительно затекли и, освободившись, нестерпимо раззуделись от прилива свежей крови. Размяв кисти, перебираюсь на свободный ворох веток. Голова все еще кружится, но тошнота пока отступила. Краем глаза замечаю, что сзади подошли и остановились две фигуры. Как говорится, доверяют, но охраняют. Ну и пусть охраняют, секьюрити, блин.

– Рассказывай, – коротко бросает мне Светлейший, дождавшись, когда я окончательно устроюсь возле костра.

Начинаю рассказывать издалека, с того места, когда Алексашка почуял запах дыма, надеясь по ходу неспешного повествование придумать что-нибудь правдоподобное. По ходу вставляю размышления на тему, что если бы ветерок дул с другой стороны, то мы бы почуяли дым не вражеского костра, а как раз княжеского, и пришли бы куда надо, и не было бы никакого недоразумения.

Дойдя, наконец, до того момента, когда мы подобрались к вражеской стоянке, и так ничего и не придумав, сообщаю, будто увидев, что врагов всего-то с десяток, решил сходу напасть на них. Мол, думал, что Алексашка поддержит меня, и мы, неожиданным наскоком, покрошим их в капусту. Однако когда, пришибив парочку первых попавшихся под руку, заметил, что товарищ, на которого я так надеялся, и не думает нападать на врагов, а позорно ретировался в неизвестном направлении, то понял, что одному мне с эдакой толпой не справиться. Вот и сделал попытку заговорить ихнего главного, имя которого узнал из обращения к нему одного из сидевших у костра. С этого момента я рассказывал чистую правду, а потому повествование пошло более уверенно.

– Ежели вы не напали бы на меня предательски, то можно было бы сообща вернуться, да изничтожить гадов, – сетую, закончив рассказ. – Их там осталось-то всего ничего. Заодно провизией разжились бы.

– Экий ты храбрец, – то ли с одобрением, то ли с недоверием говорит Федор, так и стоявший рядом. Похоже, это на его ворох веток я приземлился.

– Так говоришь, их там всего с десяток было? – прищурившись, будто что-то обдумывая, спрашивает князь.

– У костра девять было. Кто-то еще в карауле стоял. Двоих я точно уделал, – о том, что одного из них пристрелил свой же, скромно умалчиваю.

– Караульного Алексашка зарубил, – сообщает князь и переводит взгляд на денщика. – Верно?

Тот молча кивает.

– Может, стоит наведаться к ним, как считаешь, Федор Савелич? – обращается Петр Александрович к единственному оставшемуся подле него боярину. – Больно охота мне разузнать, кто они такие, да кем посланы и почто?

– Оно можно, – соглашается тот. – Только странно, что мало их так.

– Я тоже об этом думал, – поддакиваю боярину, вспоминая свои размышления. – Возможно, они растянулись вдоль опушки небольшими группами, дабы охватить большую территорию. Но, когда я второй раз на них наткнулся, то не заметил, чтобы кто-то подошел к ним на шум. А выстрел должен был быть далеко слышен.

– Может, не успели? – предполагает Федор.

– Вряд ли. Я довольно долго по лесу кружил.

– Вот и нечего гадать. Все узнаем на месте, – князь встал и, наполовину вытянув из ножен саблю, резко вогнал ее обратно, словно герой боевика, передергивающий затвор дробовика перед лихим делом.

– Дык, а… – Алексашка вопросительно перевел взгляд с Петра Александровича на меня, как бы спрашивая, не связать ли этого субчика заново на всякий случай?

– Я ему верю, – отмахнулся князь, но, сделав шаг от костра, снова повернулся к денщику, бросив: – Но ты будь подле него. Мало ли. Так что, ежели что…

Это недосказанное «ежели что», отразившись в суровом взгляде Меньшикова, холодком пробежало по моей спине. Вот и думай теперь, кого больше опасаться – то ли тех парней в серых шинелях, то ли княжеского денщика, воспылавшего ко мне непонятной неприязнью.

Обращаю внимание на то, что князь слегка прихрамывает, и вспоминаю разговор о его ранении. Из-за долгополой шубы не ясно, куда его зацепили, но рана, скорее всего, несерьезная, если так легко передвигается.

Боярин Басманов, прихватив пару гвардейцев, ушел по нашим с Алексашкой следам вперед. На полпути он появился и сообщил, что враги исчезли, оставив рядом с местом стоянки три присыпанных снегом трупа.

Подумав, Светлейший все же решил пройти до этого самого места, чтобы осмотреть подробнее, и, может быть, двинуть дальше по вражеским следам.

Когда вышли к окруженной густым кустарником поляне, и я принялся заново рассказывать, как было дело, снаружи послышался шум схватки и на поляну вбежал Федор с обнаженной саблей.

– Мы в западне, Светлейший! – тяжело дыша, крикнул он. – Обложили так, что не вырваться.

Затравленно озираемся на окружающие нас кусты. За ними раздается выстрел. Отовсюду треск проламываемых веток. Со всех сторон, прямо через заросли выходят люди в серых одеяниях, держа направленные на нас ружья.

Приплыли, блин. Вот что бывает, когда дичь возомнит себя охотником. Видите ли, Светлейшему захотелось спросить у этих серых, чего это они за ним носятся по заснеженным полям и лесам. Интересно, дадут они ему такую возможность, или сразу грохнут?

Окруживших нас гораздо больше, чем присутствовало на поляне, во время моего дружеского визита. Значит, где-то рядом находилась еще одна группа.

Из-за кустов выходят четверо с зажженными факелами и, подняв их повыше, освещают сгрудившихся в центре княжеских людей.

Замечаю, что остался как бы в стороне от общей компании. Князь, Федор, Алексашка и пара оставшихся гвардейцев стоят спинами друг к другу, обнажив сабли, готовые к последней схватке.

А я значит побоку? Ну и правильно. Мне их разборки ни к чему. Вот только как объяснить это серым?

А вот и пан Чинига. Что-то шепчет единственному в этой компании бородачу в черном полушубке и мохнатой папахе, опущенной на глаза. И указывает прямо на меня, словно я являюсь целью всего предприятия. А может, жалуется, что я не заплатил за ужин? Ясно одно – в стороне остаться не получится.

В голову приходит мысль, что если вражины сейчас выстрелят, то вместе с нами могут перебить и друг друга, ибо окружили довольно плотным кольцом. А значит стрелять сходу скорее всего не будут. Почему бы не воспользоваться ситуацией? Шестеро против двух десятков? Ну и что? Нам же не побороть их надо, а вырваться и убежать.

Поворачиваюсь к товарищам по несчастью и встречаюсь взглядом с Меньшиковым. Заговорщицки подмигиваю ему и обращаюсь к пану Чиниге:

– Давненько не виделись, пан Чинига. Чего это вам не спится? Или мошка лесная одолела?

– Шось? – тот перестал нашептывать черному и уставился на меня. Затем вновь обратился к собеседнику: – Ось, бачите?

– Кто таков? – строго вопрошает бородач, задрав голову, чтобы лучше рассмотреть из-под свисающей с папахи длинной шерсти, и делает шаг в мою сторону.

Прокручиваю вариант, как половчее скрутить этого бородача. Жаль, нет ничего в руках. Приставить бы клинок ему к шее, глядишь, и пропустили бы нас. Он-то, судя по всему, здесь в явном авторитете. Надо только сойтись поближе.

– Дык, я ж говорил уже энтому Чиниге, что свой я, – вспоминаю, что пойманных прошлой ночью абреков послали некие Бельские и наудачу продолжаю: – Я ж от Бельских по душу Светлейшего прибыл. Только вот убивать его они раньше времени запретили, и всем велели передать. Он им зачем-то живой требуется.

Сочиняя на ходу, делаю шаг вперед, но тут за спиной раздается голос Меньшикова:

– Ах ты ж, с-сучье отродье!

Оборачиваюсь и еле успеваю поднырнуть под руку с саблей, заблокировав ее локтем левой руки. Но тут же получаю сокрушительный удар в правую челюсть.