355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роман Галкин » Боярин (СИ) » Текст книги (страница 4)
Боярин (СИ)
  • Текст добавлен: 26 декабря 2017, 14:00

Текст книги "Боярин (СИ)"


Автор книги: Роман Галкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Однако морозец-то щиплет чувствительно. Выглянув из-за угла и никого поблизости не обнаружив, отправляюсь в дом. У крыльца снова сталкиваюсь с Меньшиковым.

Кадка в доме уже оказывается наполненной водой, и на ее боку висит ковшик. Алексашка зачерпывает из кадки и, держа ковшик двумя руками, пьет, шумно глотая. Похоже, не у одного меня горит после вчерашнего.

– Слушай, Алекс-с… сандр, – обращаюсь к нему. – Есть у тебя пара секунд для тет-а-тета?

– Чего есть? – спрашивает тот, откашлявшись после того, как поперхнулся.

– Спросить у тебя кое о чем хочу.

– Так спрашивай. Только не морочь голову своими учеными словами.

Беру его под локоть и отвожу к лестнице – нечего караульному слушать разговор.

– Понимаешь ли, Александр, какое дело? Я, как ты наверное понял, из дальних краев с более демократическими порядками. Поэтому, хоть я там у себя и далеко не последний человек, но в разных светских премудростях не силен. А особенно в, как бы это назвать, в дворянской субординации, что ли. У нас там, понимаешь, все люди больше по ученым степеням различаются. Кто профессор какой, кто этот, как его, лаборант, а кто и вовсе, научный сотрудник какой-нибудь.

– Как ты?

– Почему я?

– Так тыж вчера так представился.

– Да? А, ну так я ж не простой научный сотрудник. Я… как бы это сказать-то? Ну да, об этом успеется. Короче, Сань, в смысле, Александр, помоги мне пожалуйста освоиться с этим делом, а?

– Ды, это…

– Вот спасибо Сань, в смысле, Александр! – дружески обнимаю его за плечи. – Я был уверен, что ты не откажешь в просьбе. Не зря же длин, кхм, Петр Александрович тебя средь всех выделяет.

– Выделяет? Меня?

– А то? Вот когда ты ушел на разборки с горбатым, он так мне и сказал. Вот, мол, Димон, на одного только Алексашку и могу положиться. Кабы, говорит, не он, так и не знаю, говорит, кому бы и доверился.

– Ну… Дык… Это… – польщенный парень, а теперь-то я хорошо видел, что, несмотря на густую бороду, он довольно молод, буквально осоловел от услышанного.

Не дав ему прийти в себя, спрашиваю:

– Поясни для начала, как мне обращаться к длин… в смысле, к Петру Александровичу. Только учти, что я не мужик какой-нить лапотный, а ученый муж, почти ровня некоторым дворянам. Имей в виду, что мне, может, со дня на день периодическая таблица Менделеева приснится, и я тогда и вовсе… это… – я ткнул пальцем вверх, показывая, как высоко я поднимусь, открыв во сне таблицу Менделеева, но так и не смог подобрать слово, определяющее невероятную степень моей учености.

– Вот ты и вчера этих помещиков поминал. Грозился во сне что-то непотребное о них узнать.

– Каких помещиков?

– Менделеевых.

– Да? – до меня только сейчас дошло, что если периодическая таблица приснится мне, то и называться она должна моим именем. Мда, тут я прокололся. Интересно, что я еще вчера набуровил. Случайно яблоко Ньютона мне на голову не падало? Да ладно вчера. Сейчас-то я почти трезвый, а с Менделеевым так влип. – Ты ж понимаешь, Александр, что у пьяного язык без костей?

Меньшиков пошевелил языком, словно определяя свою степень трезвости по наличию в нем костных образований. Даже высунул его на миг, скосив вниз глаза. Не выдержав такого зрелища, бросаюсь к воде и, хватанув из ковшика и сделав вид, что поперхнулся, захожусь в притворном кашле.

Подоспевший Алексашка заботливо хлопает меня по спине.

– К тебе, Дмитрий, Петр Лександрычч благоволит. Значит, можешь обращаться к нему запросто, по имени отчеству, – говорит он, продолжая похлопывать. – А ежели заметишь, что сердит он, тогда называй не иначе, как Светлейший Князь.

– Спасибо за науку, Александр, – благодарю, закончив кашлять. – А как-нибудь, типа, Ваша Светлость…

– Не любит он этого, – обрывает меня Алексашка. – От равных себе придворных терпит. А тем, кто пониже, может сгоряча и по роже заехать.

Удивляюсь такому факту, но не решаюсь уточнять причину.

– Пойдем уже, – зовет меня парень и направляется к лестнице.

Поднимаясь вслед за ним, размышляю о том, что как-то легко принял свой перенос в прошлое. Какой, кстати, год-то на дворе? Как бы выяснить ненавязчиво, не спрашивая напрямик? А то еще придется выдумывать, что в тех краях, откуда я прибыл, другое летоисчисление. Опять же, надо придумать, откуда я прибыл. Не рассказывать же правду, а то еще сожгут на костре, как какого-нибудь колдуна. Кстати да, надо поосторожнее языком трепать. И так уже на каких-то помещиков Менделеевых подозрение навел. Вот обвинят их в умышленном составлении периодической таблицы химических элементов и отправят, не разобравшись, догонять Джордано Бруно по дороге в рай… или в ад. М-да.

3

Княжеский допрос

Наверху как будто и не было никакой суеты. Коридор пуст, за исключением появившегося караульного у дверей комнаты, где ночевал Светлейший Князь. Доносятся голоса из-за соседних дверей. Откуда-то даже слышится храп.

Петр Александрович, не раздевшись, лежит на своем топчане. Да собственно, те соломенные тюфяки, которые служат здесь вместо постели, и не располагают к тому, чтобы раздеваться. Как-то иначе я представлял себе быт князей – типа, постели с перинами, горой белоснежных подушек и свисающим балдахином. Может, это какой-нибудь неправильный князь? Ездит в открытых санях, спит на тюфяках. Хотя, звание Светлейший говорит о его довольно высоком положении. Я хоть и, очень мягко выражаясь, небольшой знаток истории, но наверняка должен был слышать что-то о нем. Надо, кстати, узнать, как его фамилия.

При нашем появлении Князь приподнялся на локте и кивнул на лавку, стоящую подле.

Я снова, расспрашиваемый им, поведал о ночном столкновении с киллерами. Затем, Петр Александрович огорошил меня вопросом о технологии производства пластиковых окон. Да-да, он так прямо и спросил, мол, расскажи-ка, друг любезный, подробнее о технологии производства пластиковых окон.

Ошарашенный подобным требованием, теряю дар речи. Какие, нафиг, пластиковые окна?! Мелькает мысль о грандиозном розыгрыше. Смотрю на дверь, ожидая, что сейчас в комнату ввалится толпа каких-нибудь придурков, в числе коих будут Сэм и Дэн, и, возглавляющий их, престарелый Валдис Пельш объявит, что я попал в программу «Розыгрыш».

Однако опять оказался виноват мой, размягченный спиртным, язык. Оказывается, вчера я выставил себя не только великим химиком, но и знатоком технологий производства пластиковых окон. И что теперь делать? О каких технологиях рассказывать Светлейшему Князю? Как он запомнил-то все эти слова?

Два года назад я открыл фирму по установке пластиковых окон. Снял маленький офис в одном из бизнесцентров, посадил офис-менеджером одну из своих подруг, которая имела опыт в этой работе, нанял установщиков, так же имеющих опыт, и на этом успокоился. Нет, первое время, около месяца, я как-то пытался контролировать процесс. Но понял, что только мешаю специалистам. Окна, естественно, сами не делали, а, как и многие подобные фирмочки, заказывали в Липецке. Летом дела шли неплохо. Осенью и вовсе пришлось нанимать дополнительных рабочих. После Нового Года бухгалтер, которая вела мою фирму, заявила, что если я не хочу залезть в долги по аренде и налогам, то лучше срочно прикрыть предприятие. Я ей поверил. Весной открыл уже другую фирму по продаже котельного оборудования для частных домов. Вот и весь мой опыт в производстве пластиковых окон. Да даже если бы я и был великим спецом в этом деле, то как бы мне это помогло здесь?

Вот я и начинаю что-то мямлить, ссылаясь на то, что мало что помню из вчерашнего, про пластиковые окна, мол, что-то слышал краем уха, но без Интернета никакой информации надыбать не смогу.

– Без чего? – садится на топчане князь.

Опять двадцать пять! Все, теперь думаю перед каждым словом!

– Интернет, Петр Александрович, – начинаю выкручиваться, стараясь не ляпнуть очередное несвойственное этому времени словечко, – это такая Большая Научная Энциклопедия, напечатанная в нескольких томах и включающая в себя все известные научные познания.

– И где же сей труд хранится? – видно, что он искренне заинтересовался.

Что мне теперь-то ему ответить? Придется импровизировать на ходу.

– Там, откуда я прибыл.

Такой ответ явно не удовлетворяет Светлейшего Князя и он, нахмурившись, встает передо мной.

– Ой, не юли, Дмитрий, не испытывай мое терпение! Говори как есть – откуда ты таков появился?

Я тоже поднимаюсь, стараясь смотреть на него искренним взглядом святого простачка.

– Извините, Светлейший Князь, но можете подвесить меня на дыбе, я и тогда не дам вам ответа на этот вопрос, – замечаю взметнувшиеся вверх брови князя и поспешно добавляю: – Дело в том, что я и сам этого не знаю.

– Это как же так? Ты же вчера говорил о каком-то граде металлургов.

– Вероятно, вчерашнее чрезмерное возлияние частично прорвало завесу амнезии и я что-то вспомнил, – делаю робкое предположение. – Но разрозненные обрывки сведений могут только еще больше запутать, выдав такие сложные словосочетания, как «технологии производства пластиковых окон», по сути не несущие в себе никакой полезной информации.

– Может, и правда тебя на дыбу надо, Дмитрий Станиславович? – снова садится на топчан князь. – Сдается мне, что дыба более основательно порвет эту твою завесу. Или предлагаешь напоить тебя, а?

– Не поможет, – спешу авторитетно заявить. – Вчерашний феномен является редким исключением. Уверен, что как дыба, или другие телесные истязания, так и чрезмерное употребление алкоголя, скорее вызовут полную амнезию. Возможна также и потеря рассудка.

– Что есть амнезия?

– Амнезия, Петр Александрычч, есть потеря памяти.

– И что ж ты, совсем ничего не помнишь о себе?

– Ну почему же. Благодаря вчерашнему феноменальному прорыву, а может, и стрессу, полученному сегодня ночью при встрече с кил… кхм, с убийцами, я кое что вспомнил.

И тут меня понесло не хуже того Остапа. По мере развития моей фантазии оказывалось, что не так-то много я и «забыл». Петр Александрович, а вместе с ним и Алексашка, и зашедший несколько позже Федор узнали, что я с младенчества воспитывался в монастыре шаолиньского типа, только в русской интерпретации и с уклоном не в боевые искусства, а в сторону науки. Содержали меня, как и других воспитанников, в строгости и не выпускали за стены монастыря. Сутками напролет, лишь с небольшими перерывами на сон и скудную пищу, я постигал различные науки. Будучи способным учеником, к своему совершеннолетию поднаторел в учении так, что превзошел некоторых своих учителей, вызвав тем самым их недовольство и нелюбовь к себе. Но Ректор монастыря – так называли настоятеля – заметил мои таланты и приблизил к себе, досрочно присвоив звание младшего научного сотрудника. Это, в свою очередь, породило недоброжелателей в среде других научных сотрудников, которые в свое время потратили немало сил и времени, чтобы достичь такого звания. Зависть – страшное дело! Мне приходилось жить, будто среди ядовитых змей, постоянно оглядываясь и следя за тем, куда ставлю ногу. Но ничто не могло сломить моей тяги к знаниям, и еще через несколько лет я уже поднялся до звания кандидата наук, оставив позади исходящую ядом зависти толпу конкурентов. Во всем монастыре был только один профессор равный мне по гениальности ума. Это был правая рука Ректора Сэм, в миру Семен. Ректор был уже довольно стар, и Сэм надеялся в скором времени занять его место. Однако, увидев мой стремительный карьерный взлет, он понял, что его ректорство может не состояться. Этого Сэм допустить не мог. Ректор был отравлен. В этом его заместитель обвинил меня. Ученый совет поддержал его голословное обвинение и приговорил меня к самому страшному наказанию – к вимпацетину.

– Вимпацетин, – поясняю в финале своей истории, – это препарат, лишающий человека памяти. Если вам когда-нибудь доводилось встречать человека, абсолютно ничего не помнящего, то, возможно, это был изгнанник из нашего монастыря.

– Доводилось, – кивает Алексашка, но тут же умолкает, повинуясь жесту Князя, отмахнувшегося от него.

– Где находится сей странный монастырь, ты, Дмитрий Станиславович, конечно же не помнишь? – вопрошает князь у меня, недоверчиво прищурив правый глаз.

– Не помню, – с виноватым видом развожу руками и вздыхаю. – Вернее будет сказать – не знаю. Ибо никогда до сих пор не покидал его стен. Местоположение монастыря скрывалось от всех. Об этом знали только сам Ректор и члены ученого совета, к коим я не принадлежал.

– Сдается мне, что ты врать горазд, Дмитрий, – Петр Александрович кладет руку мне на плечо и пристально смотрит в глаза.

Пожимаю плечами и смотрю на него обреченно-невинным взглядом.

– К сожалению, Светлейший Князь Петр Александрович, я ничем не могу подтвердить свои слова. А потому целиком полагаюсь на ваш суд и ваше доверие.

Виновато опускаю голову, уставившись взглядом в свои зимние ботинки. Стоп! Как это ничем не могу подтвердить свои слова? Могу!

– Возможно, частичным доказательством моих слов будут некоторые детали одежды, которая находится на мне, – сообщаю князю.

Тот подозрительно осматривает меня. Расстегиваю молнию на одном ботинке, снимаю его и показываю подступившим зрителям, несколько раз вжикнув туда-сюда.

– Вот, застежка, именуемая «молнией». Сама молния пластиковая, а «собачка» – вот эта штучка, служащая для соединения застежки – металлическая. Вряд ли во всем мире вы найдете мастеров, способных сделать такое, – с удовлетворением отметив открытые рты слушателей, продолжаю: – Обратите внимание на подошву. Кто-нибудь сможет сказать, из какого материала она сделана?

– Из какого же? – спрашивает Петр Александрович, забирая из моих рук ботинок и с интересом ковыряя ногтем синтетический каучук подошвы.

– Не могу сказать, – в очередной раз развожу руками. – Сие знание сгинуло в провале моей памяти. Но уверен, что подобного материала вы не найдете нигде в мире.

Хочу еще показать металлическую молнию на ширинке джинсов, но никак не могу придумать, как покорректнее это сделать. Однако следующее заявление князя заставляет меня забыть о ширинке и подумать о собственном здоровье.

– Может, все таки дыба поможет возродить твою память, Дмитрий? Ты даже не представляешь, скольким несчастным сей способ помог.

– Воля ваша, Петр Александрович, – говорю, внутренне холодея, но стараясь сохранять внешнее спокойствие. – Однако я уверен в безрезультатности этого метода, ибо никакими пытками не вытянуть из человека того, что он не знает. А вот ложную информацию получить можно.

– Какую такую ложную информацию?

– А такую, когда сломленный пытками человек начинает соглашаться на все, и говорить все, что на ум взбредет, лишь бы его больше не пытали. Много ли пользы будет от такой информации? – озадачиваю князя вопросом и тут же продолжаю: – Зато от здорового от меня может быть гораздо больше пользы, благодаря сохранившемся обрывкам знаний и прогрессорскому складу моего ума.

Светлейший князь задумчиво смотрит на меня, теребя в руках ботинок. Несколько раз вжикает молнией, удивленно хмыкает, зачем-то нюхает внутренности обувки и, сморщив нос, отбрасывает его к моим ногам. А чего он хотел? Я же почти сутки не разувался.

– Чую я, плут ты, Дмитрий. Однако чем-то приглянулся ты мне. Потому, ежели все равно идти тебе некуда, будешь пока при мне, а там посмотрим. Алексашка, вели завтрак подавать!

Утренняя дорога

После обильного завтрака, на котором я даже не пригубил вина, выхожу вслед за всеми во двор. Судя по тому, что уже совсем рассвело, времени сейчас примерно около восьми часов утра. С удивлением смотрю на стоящую посреди двора высокую карету. На дверях кареты золоченый герб – вижу такой впервые. В обрамлении из дубовых листьев стоит медведь. На его спине сидят два орла: один смотрит в одну сторону, другой – в противоположную. Над грозной троицей парит золотая корона.

– Это чья ж такая карета? – вырывается у меня вслух.

– Чей же ей быть, ежели не Светлейшего Князя? – удивляется моей глупости Федор.

Смотрю на стоящие рядом с каретой сани, в которых вчера ехал вместе с Петром Александровичем, перевожу взгляд на князя. Тот, заметив, смеется.

– Отчего ж я в этот гроб с окошком полезу, когда на улице благодать такая? – вопросом отвечает он на мое недоумение.

За распахнутыми воротами видно множество груженых саней, меж которыми снуют солдаты.

К моей радости, Петр Александрович распоряжается нам с Алексашкой ехать в санях, а сам, мотивируя тем, что ночью воры не дали ему выспаться, скрывается в карете.

Алексашка садится на место кучера, я пристраиваюсь рядом. Теперь-то я расспрошу его подробнее о реалиях сего времени.

Выезжаем первыми. За нами шесть лошадей, запряженные попарно, легко тащат массивную карету. Следом трогается обоз. Среди саней попадаются крытые. Вероятно, боярские. А может, с каким ценным грузом. Но карет больше нет.

Оглядываюсь на двор, из которого выехали. Довольно высокий частокол скрыл от глаз внутренние постройки. Виден только второй этаж здания, в котором провели ночь. Издали у него довольно мрачный вид – посеревшие от времени бревна венцов, маленькие мутные окошки. Чуть правее, на холме видна небольшая деревенька не более чем в десяток дворов. И полное отсутствие каких либо признаков цивилизации – ни столбов с проводами, ни антенн на крышах. А крыши-то соломенные. Только крыша в постоялом дворе крыта то ли какими-то досочками, то ли серой черепицей – с такого расстояния уже не разобрать.

И так, с чего бы мне начать расспрашивать Алексашку? Надо бы еще определиться, как мне к нему обращаться. Запросто, как к равному? Или снисходительно, как, хоть и к чужому, но к слуге? А для этого необходимо сперва определиться со своим статусом. М-да, задачка, однако.

В конце концов, решаю пока держаться с денщиком князя нейтрально и начинаю беседу.

– Александр, ты, надеюсь, не забыл о своем обещании просвятить меня насчет реалий сего бренного мира?

Тот явно был глубоко погружен в свои мысли, поэтому некоторое время тупо смотрит на меня, не понимая, что от него требуется.

– Ты же знаешь теперь, что вся моя жизнь прошла за монастырскими стенами, – напоминаю свою историю.

– Ну? – кивнув, вопрошает Алексашка, все еще не понимая, что я от него хочу.

– Ну и в итоге я абсолютно ничего не знаю о мирской жизни. Понимаешь? Аб-со-лют-но.

– Ну, дык понимаю. Чего ж я, – Алексашка взмахивает вожжами так, что те бьют по бокам лошадей. Сани ускоряют ход. – Чему ж я-то тебя, Дмитрий, научить-то могу?

– Просто расскажи о том, что я спрошу. Вот, например, какой нынче год на дворе?

– Да што ж вас там, в монастыре этом странном, вообще в неведении обо всем держали?

– Иноки храма науки часов не наблюдают, времени не знают, ибо живут вне времени, отдавая всего себя служению храму и преумножая познания своими трудами, – оттарабаниваю взбредшую в голову белиберду, словно заученную заповедь. И уже нормальным голосом повторяю вопрос: – Дак какой год-то?

– Семь тысяч двести седьмой год ныне, Дмитрий, – наконец просвещает меня Алексашка, продолжая качать головой, выражая удивление такой моей неосведомленности.

Услышав названную цифру, слегка теряюсь. Это что за год такой? Я куда попал? В будущее что ли?

– От Рождества Христова? – пытаюсь уточнить конкретнее.

– Чего это вдруг? – удивляется собеседник. – Мы ж не Европы какие-нибудь. От Сотворения Мира знамо.

– Ясно, – вздыхаю облегченно. Как это я сам не сообразил, что это то еще старое летоисчисление, кажется, византийское. Жаль не знаю, сколько лет разницы между этими летоисчислениями. Тысяч пять или шесть… Та-ак, новое летоисчисление на Руси ввел Петр Первый. Значит его еще нет, или он еще до этого не додумался. Кстати, кто сейчас на троне?

– Еще один важный вопрос, Александр. Поведай темному монаху, кто сейчас сидит на российском престоле? – озвучиваю вопрос и настороженно слежу за реакцией возницы.

Однако тот лишь сокрушенно качает головой, видать, смирился с моей дремучестью, и отвечает:

– Уже год как на престол взошла юная Ольга Федоровна Годунова.

Фигасе! Это какая-такая Ольга Федоровна, да еще Годунова? Как бы плохо я ни знал историю, но никакой Ольги Федоровны быть не должно. Тем более – Годуновой. Не ну, быть-то она могла и быть, но только не на престоле. Не было у нас такой царицы. Годунов Борис был. Потом, кажется, началась череда каких-то лже-Дмитриев. Так, надо прояснить обстановку.

– Будучи иноком, – говорю, как бы между прочим, – слышал о неком царе Борисе Годунове. Он, вроде бы, после Ивана Грозного царствовал. Или ошибаюсь?

– Ошибаешься, инок…

– Не смей называть меня иноком! – решаю определить кое-какие позиции, слегка наехав на Алексашку. – Я уже давно не инок. Ректором-настоятелем мне жалован чин старшего научного сотрудника, что соответствует дворянскому званию!

– Ды, это, – мужик явно растерялся, соображая как среагировать на неожиданный наезд.

Делаю вид, что остываю и миролюбиво говорю:

– Называй меня Дмитрием, или же запросто Дмитрием Станиславовичем. Титулы можно не перечислять, – и не дав Алексашке осмыслить услышанное, возвращаюсь к прерванному разговору: – Так значит был такой царь – Борис Годунов.

– Был, а как же. Аккурат после Федора Иоановича и царствовал. А не после Ивана Васильевича, как ты сказал.

– А нынешняя царица кем ему приходится?

– Не царица – Императрица Ольга Федоровна дочь Федора Третьего.

– Ясно, – говорю, понимая, что сходу мне в эти наследно-царственные дебри лучше не лезть. Да и не это главное. Главное то, что не было в истории этих царей. Пусть я мог не знать о какой-то императрице Ольге – допустим поправила Россией годик без всяких значимых деяний, не оставив следа в истории – но такого количества Годуновых точно не было. И что из этого следует? Алексашка морочит мне голову? Я сошел сума, и все происходящее со мной – обычный глюк? Я попал куда-то не туда, не в нашу историю? Параллельный мир? Параллельная ветвь истории? Что выбрать из перечисленных вариантов?

Ладно, пока не буду спешить делать какие-либо выводы. Пока допустим достоверность полученной информации. Пусть сейчас семь тысяч двести седьмой год от Сотворения Мира, пусть на Российском престоле сидит некая Ольга. Юная, кстати.

– Сколько ж годков императрице?

– Десять недавно исполнилось, – отвечает Александр, погоняя лошадей.

Вот те на, действительно юная. Как же она правит-то? Впрочем, Петру, если мне не изменяет память, тоже десять лет было, когда он царем стал.

– Что ж с ее отцом приключилось, что дочка в таком возрасте править империей стала? – продолжаю выспрашивать княжьего денщика. – И почему дочь на престол взошла? Нет сыновей?

– Эх, – шумно вздыхает собеседник и сокрушенно качает головой. – И о горе великом ты тоже не знаешь, значит.

– О каком горе?

– Отравили всю семью царскую во время обеда. В одночасье умерли и Федор Борисович с Софьей Павловной, и трое наследников. Благо Ольга Федоровна наказана была за какую-то шалость и не обедала в тот раз вместе с семьей.

– Да как же так могли отравить-то? – искренне удивляюсь услышанному. – Неужто для императора кто попало еду готовит и на стол подает?

– Оно понятно, что кто-то из приближенных яд подсыпал. Да и знамо кто, только доказать нельзя. Да и не до доказательств в ту пору было.

Алексашка снова замолчал, словно выдал мне исчерпывающий ответ. Да что ж мне, каждое слово из него вытягивать? Налить бы ему грамм пятьсот для размягчения языка.

Постепенно, вытягивая из неразговорчивого мужика крохи сведений, мне удалось кое что узнать о мире в который меня занесло.

Весть о смерти императорской семьи стала известно народу чуть ли не в ту же минуту, как случилось преступление. Еще не все придворные знали о этой беде, а у стен кремля уже собралась галдящая толпа. Часть толпы требовала немедленно наказать цареубийц, ничуть не интересуясь их личностями, и пойманы ли они. Другая половина толпы кричала, что свершилась воля божия, что, мол, император со своей семьей принял муки за общие грехи, и что теперь всему народу надлежит молиться денно и нощно сорок суток. Третьи кляли всех и вся, сетуя на тяжкую долю. Неизвестно как и кем толпе были доставлены несколько бочек браги, и сей напиток подогревал и так до предела накалившиеся страсти.

Тем временем в Кремле похватали всех, кто был связан с императорской трапезой. Руководил скорым следствием Степан Чемоданов (кто такой этот Степан Чемоданов – я пока выяснять не стал). Засекли насмерть немало слуг, но никаких конкретных фактов выяснить не удалось. Однако все при дворе были уверены, что отравление императорской семьи дело рук князей Голицыных, давних недоброжелателей династии Годуновых, при этом ухитрявшихся оставаться при дворе. Самих князей в Кремле не оказалось, хотя их и видели уже тогда, когда двор облетела весть о грянувшей беде. Тут же пришли донесения, что людьми Голицыных по всей столице умело разжигается смута. Чемоданов снарядил было отряд гвардейцев для ареста князей, но тут (все к одному) прибыли гонцы с вестью о нападениях на русские селения по южному порубежью крымских татар и приближении к границе турецкой армии. Слухи о том, что турецкий султан готовится двинуться войной на Россию ходили давно, но никто в них не верил. Одно дело посылать в набеги подконтрольные ему татарские орды, поставляющие в Турцию живой товар, и совсем другое дело открытая война с Москвой. Интересы Османской империи распространялись на Восток и на Юг, а холодная Россия вряд ли могла вызвать сильный интерес. Так было принято думать до сих пор. Да и то, что крымчаки посреди зимы в набег пошли – тоже было делом невиданным. Однако не верить полученным сведениям оснований не было.

Евстафий Басманов, при поддержке Светлейшего князя Петра Невского, убедил Чемоданова не спешить с арестом Голицыных. Голицыных поддерживала значительная часть столичного дворянства, что могло вызвать еще большую смуту. В данный момент необходимо было как можно скорее двигать войска навстречу туркам. Командование Русской Армией решено было поручить Петру Александровичу, который уже проявил свои полководческие таланты на войне с Европой, за что и был пожалован титулом Светлейшего Князя. Трон же должен остаться за чудом спасшейся Ольгой Федоровной, и Степану Чемоданову надлежало быть ей защитой и опорой.

Как удалось усмирить толпу, собравшуюся у Кремля, толком выяснить у Алексашки не удалось. Ясно было что к этому делу опять же был причастен Петр Александрович, а также тайная служба Евстафия Басманова.

В общем, в столице пока все стихло. Расследование гибели императорской семьи если и проводилось, то тайно, и никаких официальных заявлений не делалось. Да и не знал об этом толком мой собеседник, ибо убыл из столицы вместе с князем.

Русская армия под командованием Светлейшего Князя наваляла туркам как следует, разогнав попутно и крымчаков. Взяли в осаду Азов и, развивая успех, собирались было двинуться в Крым. Но тут случились какие-то новые обострения с Европой, грозившие разразиться новой войной. Опять же пришли нехорошие вести от Чемоданова о вновь затевающейся смуте. А тут еще при посредничестве Английской Короны начались переговоры с турецким султаном.

В итоге большая часть армии была переброшена к западной границе, а оставшиеся войска отошли к прежним рубежам и простояли там до зимы.

И вот по прошествии целого года Светлейший Князь с боярским обозом возвращались в столицу. Тем более, что Степан Чемоданов многократно уже звал его прибыть в Кремль, опасаясь нового заговора против юной императрицы.

Почти все фамилии, названные денщиком князя, были мне знакомы. Вот только кем были владельцы этих фамилий в привычной мне истории, я вспомнить не мог, ибо и не забывал по причине незнания. Однако чувство какой-то неправильности не покидало. Если принять все как есть, то получалось, что я попал не просто в прошлое, а еще и в прошлое совершенно другого параллельного мира, со своей параллельной историей. Если так, то может мое незнание истории и к лучшему. А то ляпнул бы что-нибудь по поводу реалий моего мира и попал бы впросак.

Решив, что для первого раза информации хватит, прекращаю доставать Алексашку расспросами. Оглядываюсь назад и вижу, что обоз растянулся почти до горизонта. Некоторое время едем молча. Убаюканный мерным ходом саней, клюю носом. Так и выпасть можно. Вот смеху-то будет. Может перебраться в зад да вздремнуть часок-другой на свежем воздухе? От того же свежего морозного воздуха захотелось есть. Сейчас бы шашлычок сварганить… Интересно, тех гигантских пирожков, которыми потчевали в деревянном отеле, с собой в дорогу не прихватили?

– У нас в санях ничего пожевать не найдется? – спрашиваю Алексашку.

– Пожевать? – удивленно переспрашивает тот.

– Жрать чего-то захотелось, – поясняю ему.

– А-а, – протягивает парень. – Дык, в Курск приедем, там и потрапезничаем.

– В Курск? И скоро мы там будем?

– К вечеру должны быть, – невозмутимо поясняет собеседник и, оглянувшись назад, притормаживает лошадей, чтобы не слишком отрываться от княжеской кареты и остального обоза.

Вот те на! Я-то думал, что рановато захотел есть – мы всего-то часа два ехали, и до полудня, когда по моему разумению должен был быть обед, было еще далеко. А оказалось, что не просто рановато, а даже слишком рановато.

– Это что ж мы обедать не будем? – высказываю свое недоумение.

– Светлейший Князь в столицу спешит, – получаю короткий ответ.

И что теперь, с голоду загибаться? Не пешком же спешим, а в санях. Можно было бы и на ходу пожевать чего-нибудь. Однако удерживаюсь от желания высказать это соображение Алексашке. Мало ли, вдруг у них тут еда на ходу воспринимается так же, как, к примеру, мочиться в штаны. Кстати, а если по нужде захочется, тоже до вечера терпеть, или прямо с саней…

– А куда ночных чертей дели? – спрашиваю, вспомнив об абреках, которые пытались меня зарезать самыми настоящими ножиками.

– Каких чертей? – снова не понимает меня собеседник.

– Ну, киллеров этих, что на князя покушались.

– Киллеров? – удивляется тот незнакомому слову, однако соображает о ком идет речь и кивает назад, в сторону тянущегося за нами обоза. – Везут в столицу для более пристрастного допроса. Ты почему их так назвал-то?

– Так в ученых книгах называют наемных убийц, – сходу придумываю объяснение.

Алексашка качает головой и ничего не говорит.

В княжеской карете

До нас доносится свист. Оборачиваемся и видим машущего нам бородача, сидящего на козлах рядом с кучером княжеской кареты. Наши сани замедляют ход и останавливаются.

Из подъехавшей кареты выходит князь. Щурясь от искрящегося на солнце снега, он потягивается, раскинув в стороны руки.

– В санях, пожалуй, спать лучше было бы, – заявляет он, ни к кому конкретно не обращаясь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю