355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роман Галкин » Боярин (СИ) » Текст книги (страница 12)
Боярин (СИ)
  • Текст добавлен: 26 декабря 2017, 14:00

Текст книги "Боярин (СИ)"


Автор книги: Роман Галкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Что скажешь, Афанасий Егорыч?

– Надо бы высечь этого холопа, да понимаешь, Дмитрий Станиславович, мне с Никитой Олеговичем ссориться не с руки. Он поставки провианта в порубежные крепости контролирует… – воевода красноречиво замолкает, почесывая шею под окладистой бородой.

Мне остается лишь понятливо кивнуть.

– Ладно, давай так поступим, – предлагаю после короткого раздумья, кивнув на исписанный им лист, – пошлем гонца к Светлейшему Князю с этой грамоткой – пусть он сам решает, что делать со своим гвардейцем. Гонцом пошлем шалопая Борьку…

– Да разе ж можно ему такое доверить? – прерывает меня воевода.

– Нужно! – многозначительно указываю пальцем в потолок. – В первую очередь именно доверием нужно воспитывать подрастающее поколение! Воинское умение придет со временем, а вот желание служить Отечеству можно воспитать лишь доверием. А стрелец этот, желая искупить свою вину, будет вдвое радеть за дело. Понимаешь? Тем более, что не в бой его посылаем, и не во вражеский тыл, а всего лишь с донесением, в котором нет особой государственной тайны.

– Мудрено как-то ты изъясняешься, Дмитрий Станиславович, – крякнул воевода по завершению моей высокопарной речи. – Это что ж, этому щенку еще и лошадь дать придется?

– И хорошую лошадь, Афанасий Егорыч. А то какой-то непорядок прослеживается в подопечном тебе воинстве.

– Это какой же непорядок, – возмущенно краснеет собеседник, выпучив на меня глаза. На его лбу выступают крупные бисеринки пота. Вот одна капля сползает и, соединившись с другой, повисает на густой брови над правым глазом. Воевода смахивает ее и вытирает лоб рукавом, продолжая буравить меня взглядом.

М-да, пожалуй нужно было поаккуратней наезжать на этого бородача. Но теперь-то уже отступать поздно. Потому, поумерив в голосе гонора, продолжаю более спокойно:

– А ты сам посмотри на это дело будто бы со стороны. Что бы ты подумал о военачальнике, который не может доверить стрельцу простейшее задание по доставке донесения, но при этом доверяет ему оружие и ставит стеречь рубежи государства? А? Получается, в армию значит, можно, а водку… тьфу ты, а лошадь доверить ему нельзя? Так что ли?

Воевода продолжает пялиться, но раздражение на его лице сменяется озадаченностью. Он явно пытается осмыслить услышанный довод. Прищурив глаз, добавляю:

– И много ли на вверенном тебе, Афанасий Егорыч, рубеже таких воинов, к которым у тебя доверие отсутствует? – увидев, что собеседник окончательно сбит с толку, совсем уже миролюбивым тоном продолжаю: – Ты, дорогой друг, главное такую оплошность в разговоре с Петром Александрычем не допусти. Не поймет он, как можно допускать к охране Отечества не заслуживающих доверия воинов. Да и вообще, давай забудем об этом разговоре, будто и не было его вовсе.

После нескольких долгих минут молчания воевода говорит:

– Досталось ему крепко. Тяжеловато будет на лошади-то скакать.

Я уже думал об этом моменте, однако в моих планах было послать именно этого парня. Во-первых, как я уже говорил, стараясь искупить вину, он проявит надлежащее рвение. И во-вторых, сам не знаю почему, испытываю к этому юному стрельцу доверие. Потому отвечаю:

– На то он и воин, чтобы терпеть боль и невзгоды. В следующий раз пусть не дает себя бить какому-то холопу.

В конце концов Афанасий поддается моему давлению отправить гонца немедленно и отдает распоряжение приготовить лошадь. На мое замечание, что неплохо бы дать парню еще и заводную, а так же снабдить его провизией, отмахивается:

– Чай не в степь его отправляем. Отпишу грамоту – по ней в яме и лошадь сменит, и покормится.

В очередной раз озадачиваюсь упоминанием о загадочной яме, но, помня как ухохатывался князь каждый раз, когда я про эту яму спрашивал, решаю не задавать лишних вопросов. Лишь убеждаю собеседника никого не посвящать в то, с какой целью отправлен гонец, и выражаю желание лично проводить парня.

– Коль охота тебе ноги бить, воля твоя, – не возражает воевода, вероятно стремясь поскорей уже отделаться от этого нудного дела, а заодно и от меня, принесшего столько хлопот на его седую голову. Как следует вдохнув, орет в сторону двери: – Петруха!

Вбегает писарь и застывает перед столом, ожидая распоряжения. Видя, что воевода свернул в трубочку грамоту, соображает немедля растопить над свечой сургуч и заливает им края бумаги. Афанасий тут же припечатывает невесть откуда взявшейся в руке печатью, безжалостно сплющив свиток, после чего небрежным пассом руки дает понять писарю, чтобы тот отвалил.

Я зову Борьку, а воевода тем временем пишет еще одну бумагу и заверяет ее печатью – это та самая грамота для загадочной ямы.

Задачу стрельцу по праву ставит сам военачальник. Я лишь киваю, когда он посматривает на меня, будто вопрошая, правильно ли говорит?

Ямская слобода, где Борька должен получить лошадь, находится по другую сторону крепости. Не желая нечаянной встречи с Залесским, наказываю стрельцу идти по стене, поднявшись на которую минуем несколько башен. Наконец покидаем крепость и по крутому склону спускаемся к покрытой льдом речушке. В моем мире здесь проходит Комсомольский проспект, а на вал поднимается один из путепроводов. Речушка естественно Осколец. А вот храма Александра Невского нет. Возможно, еще не построили, а может, в этом мире его и не будет вовсе.

Если я правильно помню расположение оскольских слобод, то Ямская слобода находится слева от спускающейся от крепостных ворот дороги, справа Гуменская, а вон те прилепившиеся на крутом склоне домишки по эту сторону Оскольца – слобода Казацкая.

Возле большой рубленой избы, находящейся примерно на месте «Детского Мира», Борька получает лошадку и собирается уже отправиться в путь, но я не даю ему запрыгнуть в седло.

– Давай-ка, братец, пройдемся немного, – говорю вопросительно смотрящему на меня парню. – Хочу кое-что передать Светлейшему Князю на словах. Кое-что такое, что нельзя доверить бумаге. Надеюсь на тебя положиться можно?

– Дык, я ж… Да я… – стрелец от волнения из-за оказанного доверия не может подобрать слова, чтобы в полной мере выразить насколько надежным человеком он является.

– Ладно, ладно, верю. Я в людях разбираюсь, и сразу вижу – кому можно доверять, кому нельзя. Тебе, несмотря на то, что ты попутал меня с вороной, доверять можно. Иначе и разговора никакого не было бы. Тем более, что ты и сам оказался втянут в эту историю в качестве несостоявшегося убийцы.

– Да я…

– Молчи уже! И слушай.

За разговором выходим на заледеневшую после вчерашней оттепели дорогу. Где-то здесь в том Осколе находится улица Ватутина, и где-то здесь же проходил Екатериниский тракт, напоминанием о котором остались вытянувшиеся в линию старинные вязы пересекающие заболоченный луг на полпути между городом и селом Незнамово.

– Запоминай, Борис, что необходимо передать Светлейшему Князю, – останавливаюсь и кладу руку на плечо парнишки. – Скажешь, боярин Залесский имеет прямое отношение к покушению на князя. Понял? Действует он в сговоре с Бельскими. Запомнил? Подозревая, что я знаю о предательстве, Залесский хочет меня устранить. Потому оклеветали гвардейского старшину, которого князь оставил при мне. И расскажешь, как холоп Залесского толкнул твое ружье в мою сторону. Понял? Повтори.

Борька повторил все верно, хоть и заикаясь и спотыкаясь от волнения на каждом слове.

– Да, и вот еще что, – говорю, когда стрелец уже запрыгнул в седло. – Ты, если ребра болят, перетяни их чем-нибудь потуже – ремнем или тряпкой какой. Понял? Ну, давай, скачи.

Как только всадник скрывается за обвешенными черными кляксами вороньих гнезд вязами, поворачиваюсь, чтобы вернуться в крепость, и тут же растерянно останавливаюсь, буквально оглушенный неожиданно навалившейся тоскливой безысходностью. До сих пор с момента моего нелепого попадания в этот мир события вокруг кружили не останавливающимся вихрем, не позволяющим толком задуматься и осознать в полной мере все со мной произошедшее. Даже после ранения из-за большой потери крови я находился в каком-то полубредовом состоянии, не располагающем к размышлениям. А как только встал на ноги, так тут же влип в очередную заварушку и чудом остался жив. Но самое главное, рядом всегда находился кто-нибудь, на кого я мог положиться. Ну, или, вспоминая как под прибрежными зарослями меня мутузили Алексашка с Савелием, по крайней мере я думал, что могу положиться. А тут вдруг один посреди чужого серого холодного мира.

Грязный истоптанный снег, низкие крытые соломой избы, мрачная крепостная стена на взгорке и нависшие над головой тяжелые тучи, готовые обрушиться мокрым снегом – все это угнетающе действовало на мое сознание.

И куда мне сейчас идти? В дом к воеводе? И в качестве кого я там буду находиться. Ладно, пока болел после ранения, но сейчас вроде как здоров. А в качестве гостя вряд ли приглянусь Афанасию. Кому нужен такой гость, приносящий столько беспокойства: лекаря, который меня лечил, убили, в убийстве обвиняют моего же телохранителя, влиятельный столичный боярин из-за меня смотрит волком на хозяина. М-да… От такого гостя всякий захочет избавиться быстрее.

А самая главная проблема вовсе не с жильем. Уж на улицу не выбросят. Ежели не захочет воевода терпеть меня в своем доме, то наверняка определит куда-нибудь на постой – должна же здесь быть хоть какая-то гостиница для командировочных типа меня? Проблемой, если задержусь в Осколе, будет выжить. Наверняка Залесский вновь попытается ликвидировать нежелательного свидетеля. В очередной раз поминаю черта, который дернул за язык, сказать, будто я узнал этого горбоносого.

От князя каких-то действий скоро ждать не стоит. Если ему вообще до меня будет в столичных дворцовых интригах. Вообще-то, почему до меня? Залесский-то в заговоре против него замешан. Так что Петруха Князь Светлейший просто обязан отреагировать. Вот только сколько дней будет добираться до столицы Борька?

В задумчивости смотрю на выехавших из крепостных ворот двух всадников, и лишь когда те минуют мост, узнаю холопов Залесского. Не по мою ли душу? Отворачиваюсь и спешу скрыться в подвернувшемся проулке. Сделав несколько шагов, останавливаюсь из-за возникшей мысли о том, что эти двое могут отправиться в погоню за гонцом к Светлейшему. Прошло достаточно времени, чтобы столичный боярин узнал о миссии молодого стрельца. Хоть воевода и обещал хранить молчание, но стоит ли ему доверять?

Разворачиваюсь и снова выхожу на дорогу и, лишь когда один из всадников указывает на меня рукой, соображаю, что сделал глупость. Если они отправились в погоню за Борькой, то вряд ли станут отвлекаться на меня. А я все равно никак не смогу их остановить. Если же они ищут меня, то я сейчас сам облегчил им задачу.

Увидев, как скачущий впереди достает из-за пояса плеть, снова бросаюсь в проулок, затравленно оглядываясь по сторонам. Вдоль узкой улочки тянутся низенькие плетни, через один из которых пытаюсь перемахнуть, когда копыта уже стучат за самой спиной. Однако пересохшие ореховые прутья с треском рассыпаются, когда пытаюсь оттолкнуться от них руками, и я смешно падаю поперек рассыпавшегося заборчика, словно ледокол пробороздив лбом шершавый снежный наст по ту сторону.

Слышу ехидный смех остановившихся всадников, но его тут же перекрывает истошный женский крик:

– Вы пошто же плетень-то рушите, окоянные?! Федька! Федька-а! Где ты там есть?! Тут, не ровен час, хату по бревнышку разнесут!

– Чего орешь, дура? – раздается в ответ спокойный мужской голос.

Привстав на четвереньки, заползаю за плетень и осматриваюсь. Боярские холопы гарцуют на дороге, не решаясь в присутствии хозяев пересечь границу двора, и вопросительно поглядывая друг на друга. Оравшей бабы не вижу. А вот у дверей небольшого сараюшки стоит рыжебородый крепыш, держащий в руках охапку березовых полешек.

– Чегой-то это? – задрав брови спрашивает он, глядя на нас.

– Бандиты это, – киваю на всадников, вытирая ладонью текущую с расцарапанного лба кровь.

– Сам ты бандит, – возражает тот, что с плеткой. – А ну вылазь сюда! Боярин с тобой поговорить желает.

– Вы никак людишки боярина Залесского? – вопросительно прищурив глаза, подходит ближе мужик.

– Я доверенное лицо Светлейшего Князя Петра Александровича Невского! – кричу, поднимаясь на ноги и отступая дальше от пролома в плетне.

– Чье лицо? – мужик переводит взгляд с всадников на меня.

– Доверенное, – многозначительно указываю перстом в небо и, пока мужик смотрит на нависшие над головой тучи, продолжаю, кивнув на боярских холопов: – а это воры и разбойники!

– Я тебе, сученок, сейчас покажу, кто вор, – шипит один из всадников и направляет лошадь в пролом.

Заскакиваю за спину продолжающего ничего не понимать мужика, выхватываю у него одно полено и бросаю во всадника. Однако полено, прокрутившись в воздухе, врезается торцом в глаз лошади. Та, заржав, вздымается на дыбы и, переступив, разворачивается и обрушивает передние копыта на плетень, превратив в щепу очередную часть забора.

– Федька! – снова орет баба, и я наконец вижу ее.

Она стоит у низенького крылечка хаты, в своем сером одеянии практически не различимая на фоне такой же серой стены.

– А ну, пошто озорничаете?! Вот сейчас на вилы насажу! – слышу хриплый голос и, повернувшись, вижу выходящего со двора напротив седого мужичка с вилами в руках. За ним следует похожий на него молодой детинушка, крепко сжимающий отблескивающую отполированным деревом оглоблю.

– Мочи козлов! – кричу, завидев подмогу и выхватываю у рыжебородого еще одно полено.

– Федька! – истошно орет баба.

– Нут-кась, погоди, – перехватывает мою руку с занесенным поленом очнувшийся от ступора мужик и кричит соседям: – Пантюха, погодь! И Данилку свово окороти. Разобраться надо. Не видишь штоль, это ж боярина Залесского людишки. Нешто в обозе их ни разу не видел?

– Знаю я энтих воров, – прохрипел Пантюха, врезав плашмя вилами по лошадиному крупу и еле успев отскочить от взбрыкнувших копыт.

– То они Наську снасильничали, – плаксиво прогудел молодой, примеряясь, как бы половчее сшибить всадника оглоблей.

Поняв, что поддержка мне обеспечена, вырываю руку у рыжебородого и кидаю полено в одного из налетчиков. Однако промахиваюсь, и оно, перелетев узкую улочку и чиркнув о соседский плетень, падает во дворе седого, заставив взвизгнуть истошно лаявшую не видимую мне собачонку.

Тот всадник, в которого я метился, что-то крикнул товарищу, и они, развернув лошадей, поскакали прочь. Мечу в них третье полено, но оно падает далеко позади.

– Фух, отбились, – вздыхаю облегченно, вытирая с расцарапанного лба пот, перемешанный с кровью, и киваю на оставшиеся в руках мужика поленья: – Спасибо. Можешь уносить. Больше не нужны.

– Федька! – орет баба, мужик морщится, как от зубной боли, а я еле сдерживаюсь, чтобы не метнуть в нее полешком.

– Чего ж она орет-то так? – спрашиваю, не удержавшись.

– Дык, он ее вместо пустолайки и держит, – хохотнув, сообщает подошедший сосед.

– Энто кто кого держит-то еще! – орет от крыльца баба, у которой оказался чуткий слух, что очень редко сочетается с громким голосом.

– Эт вы чего ж наделали, мужики? Это ж людишки боярина Залесского, – снова заладил свое рыжебородый. – А нут-ка боярин щас воеводе пожалится, а тот стрельцов пришлет для расправы?

– Да я их за Наську, – Данилка потряс оглоблей, но седой прервал его, хлопнув по плечу.

– Погоди, сын. Федун накаркает – стрельцы и вправду заявятся. А ты кто ж таков будешь, человече? – перевел он внимание на меня.

– Я-а? – протягиваю с деланным удивлением, мол, да меня все знают. – Я доверенное лицо Светлейшего Князя Петра Александровича Невского.

Видя недоверие во взгляде мужика, киваю на рыжебородого:

– Он подтвердит.

– Я-а? – искренне, в отличие от меня, удивляется хозяин разоренного плетня.

– Чего ж тогда ты не поделил с этими иродами, что они не посмотрели на твое это, какое там, лицо? – вопросительно уставился на меня Пантюха.

– Узнал я об одном их нехорошем деле. Вот они и хотят избавится от опасного свидетеля.

– Тю, да про их нехорошие дела все знают, – машет рукой мужик. – Вона у ламских спроси, они такого порасскажут.

– Не знаю, чего там порасскажут ламские, но ежели я свижусь со Светлейшим Князем, да расскажу ему кое о чем, то живыми вы больше не увидите ни этих холопов, ни ихнего боярина – шпалу горбоносую.

– Ды ну? – седые брови полезли кверху. Мужичок бросил взгляд на рыжебородого и, встав так, чтобы тот не видел его лица, заговорщицки подмигнул. – А иди-ка ты, человече, отсюдова скорее. Не то и взаправду стрельцы нагрянут, да наваляют и нам, безвинным, по шеям из-за тебя.

Вытянув меня за рукав на дорогу, подтолкнул вдоль по улице.

– Иди, человече, иди, не мешкай, – и, сделав несколько шагов рядом со мной, шепотом добавил: – Свернешь направо в проулок, увидишь сарай обгоревший и свежий сруб. Там племяш мой Володька живет. Скажешь, Пантелей обождать велел.

Понятливо агакнув, ускоряю шаг, не обращая внимания на вопли бабы по поводу порушенного плетня.

10

В дом воеводы вернулся только после того, как наступили вечерние сумерки. На всякий случай меня сопровождали Владимир с Данилой. Однако ни Залесского, ни его подручных мы не встретили, а потому у крыльца я распрощался с парнями, пообещав, что в ближайшее время непременно возьму их к себе на службу. Честно говоря, с этим обещанием я загнул, и теперь чувствовал себя неловко. Но когда в теплой, сухой избе Владимира меня накормили вкусной похлебкой, то, охмелев от умиротворения и уюта, возжелал немедленно сделать что-нибудь хорошее хозяевам. А что я еще мог, кроме как наобещать с три короба? Вот и не уследил за своим языком. Дружески положив руку на плечи хозяина дома, русоволосого здоровяка с простодушным выражением лица, и наблюдая за снующими вокруг детишками, чье количество мне никак не удавалось сосчитать – то ли четверо, то ли пятеро, заверил, что непременно возьму его к себе на службу. Однако когда тот поинтересовался, что за служба такая? – ответил, мол, пока он официально не оформлен, знать ему об этом не положено. Но в жаловании обижен не будет, и вообще, жить отныне будет, аки у Христа за пазухой.

– Нешто и его так же с плетками холопы столичных мироедов гонять будут? – ехидно поинтересовался присутствующий при разговоре Пантелей, глядя при этом на мой расцарапанный лоб.

– Не баись, Пантелей, – остановил я его недоверие, выставив перед собой раскрытую ладонь. – Дай срок, встречусь со Светлейшим… Да я тебе уже говорил, что как только Петр Александрович узнает ведомую мне информацию, так Залесский вмиг головы лишится.

А то Светлейший Князь поверит тебе, а не Залесскому? – недоверчиво прищурил глаз мужик.

– А кто такой Залесский? – фыркнул я презрительно, не найдя других аргументов.

– Может, и врать ты здоров, Дмитрий, – вдруг тяжело вздохнул седой. – Может, и на беду ты у нас объявился. Да только все одно Данилка мой рано или поздно сгубит свою головушку. Вот как пойдет в обозе с этими ворами, так и натворит бед. Не простит им свою Наську.

Видя, как посмурнели лица всех присутствующих, я решил не уточнять, кто такая Наська, и что с ней случилось. Надо будет, расскажут сами, а еще больше бередить душевную рану добрым людям не хотелось.

– Потому одна надежа на справедливость Светлейшего Князя, да на то, что ты не все врешь, Дмитрий, – продолжает говорить мужик, – Может, и правда знаешь чего такого, от чего головы у энтих иродов послетают.

– Знаю, Пантелей, знаю. Да вот только отстал я от князя из-за ранения. Теперь не знаю, как и выбраться отсюда.

– Ну, мы чай в ямском приказе служим, – хлопнул себя по колену мужик. – Можем и пособить в энтом деле с первой оказией. А ежели ты действительно на государевой службе состоишь, да еще и к Светлейшему Князю близок, то нехай воевода в наш приказ грамоту отпишет.

– Да в том-то и загвоздка, мужики, – со вздохом развел я руками, – что служба моя тайная, и хоть воевода и знает о большом ко мне княжеском благорасположении, но о моих высоких полномочиях ему знать не положено. Но, что-нибудь придумать придется.

За разговором время пролетело незаметно. С удивлением узнал, что ямщики, это не подобие таксистов из моего мира, а такие же служивые, как, например, стрельцы. Если проводить аналогию, то ямской приказ можно сравнить с автомобильными войсками. Естественно, в открытую я об этом не расспрашивал, но часто и наводящие вопросы вызывали у мужиков удивление моей неосведомленностью. Поэтому, чтобы не пришлось плести им про отрезанный от мира монастырь, перевел разговор на боярина Залесского.

Володька с Пантелеем многое поведали о воровстве столичного боярина с подручными. Например, о том, как по пути следования к порубежью продовольственных обозов, распродавалось на сторону качественное зерно, а взамен за бесценок скупалось порченное сыростью и плесенью. Слушая о подобном беспределе, в очередной раз заверял о том, что всеми силами поспособствую скорейшей расправе над преступниками. Почему-то верилось, что князь ничего не знает об этих делишках, а узнав, не одобрит. Но, как бы то ни было, участие Залесского в заговоре Светлейший точно не простит. Однако и тут оставалось сомнение, высказанное Пантелеем: отчего бы Петру Александровичу доверять мне больше, чем столичному боярину? Из-за того, что я пару раз случайно спас ему жизнь? Дык в том-то и дело, что случайно.

Когда за окошком начали сгущаться сумерки, явился Данила и сообщил, что инцидент с боярскими холопами пока остался без последствий – ни стрельцы, ни кто другой для разбирательства и расправы не явились. В принципе, этого и следовало ожидать. Даже удивительно, что я поддался страху, посеянному рыжим Федуном. Неужели, зная о благорасположении ко мне Петра Александровича, воевода послал бы на меня стрельцов? Если и допустить, что он в сговоре с Залесским, то в любом случае убрать меня постараются тихо, не привлекая лишних свидетелей. Но в предательство военачальника крепости не верилось, а потому я решил вернуться на ночь в его дом. Надо бы попытаться освободить Савелия и поговорить о возможности моего следования в столицу для встречи с князем..

– Дмитрий, – обратился Пантелей, когда мы дошли до его дома. – Ты это, ну, маво Данилку тоже к себе возьми на службу, а? А то пропадет парень. А так вон Володька за ним присмотрит.

– На какую службу? – не понял Данилка.

Я, уже забыв о своем обещании Владимиру, чуть было не повторил его вопрос, но вовремя опомнился.

– Да не вопрос, – а что еще оставалось ответить?

Воевода был уже дома и, когда я вошел, как раз ужинал в кругу семейства. Общее беспокойство вызвал мой расцарапанный лоб, но я отмахнулся от расспросов, заявив, что просто неловко поскользнулся.

Вопреки моим ожиданиям, Афанасий Егорыч легко согласился отправить меня в столицу. Более того, было видно, что он даже обрадовался моей просьбе. Причина этого тут же выяснилась.

– Алена Митрофановна непременно срочно хочет в столицу отправиться, – сообщает воевода и прерывается, чтобы с громким шипением и хлюпаньем высосать из деревянной ложки горячее варево. – Через неделю Никита Олегович с обозом тронется, так вот жешь невмоготу ей ждать. Готова одна в путь отправиться.

Помешивая в миске пышущую паром уху, пытаюсь сообразить, о ком толкует Афанасий. Наконец до меня доходит, что речь идет о той самой Алене, которую мы спасли от бандитов.

– А я ж, Дмитрий Станиславович, и одну ее отпустить не могу, и в сопровождение дать некого, – продолжает объяснять ситуацию воевода. – Казаки почти все с Петром Александровичем ушли. Не стрельцов же лапотных боярышне в сопровождение давать? А ежели и стрельцов, то под чьим началом? У меня ж в стрелецком приказе почти всех начальных людей повыбивало. Да и самих стрельцов половина всего. Сам видел, каких щенков в приказ принимать приходится. Не считая полуголовы, двое сотников, да один толковый урядник остался…

– Да понимаю я тебя прекрасно, Афанасий Егорыч, – прерываю стенания воеводы, обжегшись-таки ухой. – Я-то чем помочь могу? Попросить у Светлейшего Князя, чтобы направил в твое распоряжение толковых командиров?

– Дык, я ж тебе об Алене Митрофановне толкую, – видя, как я втягиваю воздух в обожженный рот, Афанасий подает мне кружку с холодным компотом. – Ежели ты в столицу собрался, то возьми ее под свою опеку. А я тебе полдюжины стрельцов дам в сопровождение. А? Ну, или десяток. Мало ли кто из энтих недобитков по окрестностям шляется.

Услышав предложение, я даже поперхнулся компотом, отчего немедленно заработал лапищей воеводы по спине и чуть не ткнулся многострадальным лбом в миску с ухой. Сидящая напротив Воеводина дочка и ее малолетний братишка прыснули. При этом у пацана из носа выдулся пузырь, размером с папашин кулак. Супруга Афанасия строго глянула на дочь, одновременно из-под стола донесся глухой удар, вероятно мамаша припечатала каблуком доченькину ноженьку. Полина ойкнула, но тут же замолчала под строгим материнским взглядом, лишь густо покраснела, да глаза наполнились влагой. Снова раздался глухой стук из-под стола – это теперь уже сестра передала материнское нравоучение братцу, который как раз вытирал нос рукавом.

– Уй! – вякнул тот, отдернув руку от носа и, то ли случайно, то ли нарочно, заехал локтем в сестрин бок. Удар пришелся на вдохе, и Полина сдавленно пискнула.

– А ну, цыть! – грохнул кулаком по столу отец семейства, и я от неожиданности снова поперхнулся, но немедля отодвинулся, чтобы не заработать очередную оплеуху по спине.

Поднявший уже руку Афанасий недоуменно глянул на меня, но тут же вернулся к прерванному разговору:

– Ну, так что скажешь, Дмитрий Станиславович?

Откашлявшись, засовываю в рот изрядный кусок хлеба и делаю вид, что тщательно пережевываю, обдумывая меж тем ответ. Я-то не знал, как подъехать к воеводе с просьбой проспонсировать мне дорогу в столицу, а оказалось, что тем самым еще и одолжение ему сделаю. Если бы не поперхнулся от неожиданности, то наверное сходу дал бы согласие. Однако стоит все как следует обдумать. Савелия здесь оставлять не хочется. Да и новых знакомых надо как-то к делу приобщить. В случае чего, к ним у меня больше доверия будет, нежели к приставленным воеводой стрельцам.

– В принципе, Афанасий Егорыч, я не против, – говорю, закончив жевать, – Отчего бы и не сопроводить боярышню. Но, как говорил один очень древний философ, утро вечера мудренее. Посему, давай обсудим этот вопрос завтра.

– Завтра, так завтра, – соглашается собеседник и, как бы про себя, добавляет: – А то я думал, может, поутру бы и отправились.

– А Алена Митрофановна будет ли готова с утра выехать?

– Да она бы хоть сейчас отправилась. Очень уж ей невтерпеж вернуться в столицу. Невмоготу боярышне наша убогость.

На этот раз задумываюсь надолго, делая вид, что полностью отдался поглощению выставленной на столе снеди, периодически нахваливая то или иное блюдо, вызывая тем самым благодарный румянец на щеках хозяйки. М-да, если они каждый день в таком количестве наедаются на ночь, то нет ничего удивительного в их объемистых фигурах. А может, они тут не обедают? Если удастся свинтить отсюда поутру, то этого я уже не узнаю. Однако не о том я думаю…

– Савелия с собой заберу, – говорю тоном, не терпящим возражений, – Нечего ему тут прохлаждаться, да казенный харч переводить. Ежели виноват, пусть перед князем ответит.

– И то правда, – опять легко соглашается воевода, – У меня и без него забот полон рот. Хоть за Илюху я б энтого Савелия самолично вздернул, но ежели княжий суд, тогда да.

– Илюхе я жизнью обязан, потому сделаю все, чтобы убийца понес самое суровое наказание, – искренне обещаю собеседнику.

– Значится так, – Афанасий хлопает ладошкой по столу, отчего с глухим стуком подпрыгивают пустые миски, – Алена Митрофановна поедет в крытом возке. С нею припасы в дорогу и двое стрельцов на козлах. Ну и когда ты, Дмитрий Станиславович, для беседы ей компанию составишь. Акромя еще двое саней дам. В них восемь стрельцов, убивец спеленутый, и, опять же, ты себе местечко найдешь, когда боярышня отдыхать изволит. А может, всего восемь стрельцов возьмешь, а? Оно и лошадям легче, и доберетесь быстрей, а?

– Да на кой мне вообще твои стрельцы сдались, Афанасий Егорыч? Нешто мы в басурманские степи отправляемся?

– Не-ет, – Замотал головой воевода, – совсем без охраны отпустить не могу. Мне Петр Александрович касательно тебя особо наказывал. Говорил, нужон ты ему шибко. Мало ли что в дороге. Пусть даже не воры, а попросту колесо слетит…

– Какое еще колесо у саней?

– Ну, то я к примеру. Давай так, Крытый возок, одни сани и четверо стрельцов?

– Значится так, – теперь уже я хлопаю ладошкой по столу, – воинских людей в услужении гонять негоже. Потому для этого дела отправь двух ямщиков, коих я сам тебе укажу. Они и с санями управятся сноровистее. А для охраны Савелия двоих стрельцов за глаза будет. Дашь молодых, заодно я их в дороге к дисциплине приучу, чтобы бояр с воронами не путали.

– Энто на каких таких ямщиков ты сам укажешь? – удивился воевода. – Нешто тебе кто знаком в ямском приказе-то?

– Ты, Афанасий Егорыч, думаешь, что я к тебе с бухты-барахты обратился?

– С чего?

– А с того, что я привык к дороге загодя готовиться. Нынче, как гонца проводил, по Ямской слободе прошелся, с народом за жисть переговорил, да и подобрал себе пару хлопцев надежных. Данила и Владимир Волобуевы.

– Родственники?

– Братья двоюродные.

– Ладно, на том и порешим. Грамоты в приказы уже поутру отпишу. Эх, Дмитрий Станиславович, так и не удалось нам с тобой пообщаться за хмельною чаркой. Ну да вишь сам, какие у нас дела тут. И слободы порушенные восстанавливать надобно, и новобранцев воинской премудрости обучать. А всяких хозяйских забот оно завсегда выше крыши было. И ведь ни на кого положиться нельзя. Чуть проглядел, и все наперекосяк.

– Да вижу я, Афанасий Егорыч, мотаешься ты, аки белка в колесе. Всего себя на службу Отчизне отдаешь, – поддержал я стенания воеводы. – Оттого и не решаюсь обратиться к тебе с одной просьбишкой.

– Отчего ж? Обращайся, Дмитрий Станиславович. Ежели в моих силах, помогу, – заверяет польщенный Афанасий.

– Просьба-то сугубо конфиденциальная, – кошусь на сидящее напротив семейство, слушающее нас с открытыми ртами, – наедине бы нам переговорить.

– А ну, – дает команду хозяин, и домочадцы гуськом покидают трапезную.

– Дело это я, дорогой Афанасий Егорыч, никому другому доверить не могу, а самому теперь недосуг будет. Не дает мне покоя вчерашний выстрел. Вроде бы и все ясно, ан вот свербит меня что-то. А я своему чутью привык доверять. Оно меня, веришь-нет, еще ни разу не подводило.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю