Текст книги "До основанья, а затем (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Из соседнего переулка выбежал приблатненого вида паренек и, прыгая через лужи, бегом бросился к логову бандитов. Забежав на крыльцо, парень, тревожно оглядываясь на проулок, из которого он прибежал, стал долбиться в запертую дверь и что-то кричать. Через пару минут его пустили внутрь, а еще через некоторое время в молчавшем после вчерашней гулянке здании раздались злобные крики десятков грубых мужчин. Судя по всему, оставленный на «шухере» наблюдатель либо засек мое оцепление, либо к нам выдвигался для восстановления законности на данном участке Империи отряд милиционеров Прежбымовского, и, судя по отсутствию разбегающихся, как тараканы, бандитов, преступники не испытывали страха перед приближающимися силами правопорядка.

Моя вторая догадка оказалась верной – через несколько минут из переулка показался отряд, двигавшихся не в ногу, людей, абсолютно гражданского вида, изображавших из себя лихих вояк. Два десятка городских милиционеров были, в основном, люди молодые, либо в студенческих пальто или в гимназических тужурках. В качестве принадлежности к карающим отрядам государства, у всех на правой руке была завязана, стандартного вида, белая повязка, с надписью «Городская милиция. Центральная часть.»

Выйдя на пустырь, раскинувшийся перед трактиром, колонна милиционеров начала растягиваться в некую цепь, что, осторожно обходя улицы и лошадиный навоз, стали брать трактир в полукольцо. Из переулка, откуда прибыл отряд милиции, высунулось несколько любопытных голов, количество которых с каждой минутой увеличивалось. Телевизоров у населения совсем не было, императорские театры были дороговаты, люди радовались и такому развлечению.

– Граждане бывшие заключенные! – гордо расправив плечи из плотной группы милиционеров в центре пустыря, выдвинулся господин Прежбымовский, и, красиво вскинув к губам луженный раструб, красивым голосом начал вещать: – Предлагаю вам выйти из трактира с поднятыми руками и без оружия. Обещаю, что революционная власть поможет всем оступившимся найти свой путь в жизни.

Когда он начал свое выступление по второму кругу, раздался звон стекол многочисленных открываемых окошек, а затем зазвучали выстрелы. Через несколько секунд все было кончено. На грязном пустыре осталось лежать пять тел, причем двое были тяжело ранены. Один, в студенческой короткой куртке, молча полз в сторону проулка, оставляя за собой темный след. Второй, совсем молодой парнишка, извивался в луже, куда он упал, оглашая окрестности громким криком, который обрывался только на мгновение, пока пацан набирал новую порцию воздуха.

Из трактира раздавались радостные крики и незамысловатые шутки, а у стоящего напротив трактира дома какой-то смелый до безумия фотограф, устанавливал треногу своей фотографической камеры.

Глава 8

Глава восьмая.

12 марта 1917 года.

«Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора. Это – одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения при известном состоянии войска и при известных условиях»

В. И. Ленин «С чего начать»

Я встал на крыше сарая во весь рост и махнул рукой, потом отдал команду лежащему рядом со мной на крыше бойцу из бывших полицейских, после чего продолжил наблюдать за развитием событий. Пару минут ничего нового не происходило. Раненные громко стонали, мертвые лежали спокойно. Из-за углов близлежащих домов и заборов выглядывали головы любопытствующих местных жителей и испуганных милиционеров-белоповязочников, впервые понявших, что революция – это не только весело, но, зачастую, очень больно и страшно. Потом со стороны публики раздались воодушевленные крики, а на сцену появились новые супергерои – из переулка, где расположился мой обоз из трех подвод выползло чудо-юдо. На станке, установленном на четырехколесную тележку, на вертлюге, был водружен пулемет «Максим», с трех сторон которого были закреплены огромные листы десятимиллиметровой стали, полностью закрывавшие и пулеметный расчет и двух здоровых бойцов, что перекатывали мой штурмовой щит весом в триста пятьдесят килограмм. Свинцовая винтовочная пуля мой щит не пробивала никак. Якобы, где-то, с шестнадцатого года в России начали тысячами клепать бронебойные пули, изобретенные очередным поручиком-энтузиастом, но я пока таких не встречал. За стальными листами я лично ездил в Колпино, на Ижорский завод, поменяв два десятка изъятых на улице револьверов на восемь квадратных сажен броневого листа у местной рабочей дружины. В отличии от заводоуправления, где необходимо было заказывать проект, согласовывать сроки производства, получать разрешение на использование стратегического военного материала и еще миллион формальностей, веселые пролетарии, у которых затряслись руки от вожделения владения разномастными револьверами, сделали мне все в течении трех часов, найдя нужную броню на складе, раскроив литы и пробив необходимые отверстия по сделанному мной, тут же, на коленке, чертежу.

Пулемет наводился «в ту степь», так как не был предназначен для снайперской стрельбы, а лишь для шквального огня в упор, на подавления, поэтому щит не имел никаких смотровых щелей, а лишь небольшой перископ на верхней кромке щита, что мне сваяли в обществе «Оптического и механического производства» за несколько банок тушенки, из отходов основного производства. Справа от ствола пулемета, прямо на щите, была намалевана краской отвратительная рожа с черными усами и надписью «милиция» над ней.

Боевая бронированная колесница неторопливо двинулась к ближайшему раненному, что полз в сторону домов, закрыла его от бандитов, молча наблюдавших за нашими передвижениями из трактира и неторопливо покатила обратно в проулок, волоча гимназиста, зацепив его багром за ворот шинели, под защитой брони – в переулке, у подвод, под охраной милиционеров, находились молодой лекарь, нервно курящий одну за другой папиросы, и пожилой фельдшер, которых я сегодня утром выдернул из больницы, заткнув возмещенные крики медицинской общественности тут же выписанными повестками зловещего вида и содержания.

Второго раненного, что лежал в луже, бандиты отдавать не хотели. Когда бронеповозка выкатилась из проулка во второй раз, из окон трактира раздалось несколько выстрелов, одна пуля даже попала в луже, рядом с головой стонущего паренька. Со стороны оцепления раздалось несколько винтовочных выстрелов – засевшие за срубами и сугробами фронтовики пытались подавить бандитствующих стрелков. А потом в дело вступил пулемет, что прошелся длинной очередью по окнам верхнего, а потом и нижнего этажа. Стрелок, стоящий за щитом, по сыплющемуся вниз стеклу и разлетающемуся в щепки наличникам, корректировал огонь своего «максима», после чего в трактире наступила тишина.

– Граждане бандиты! Ввиду высокой общественной опасности вашей банды имею указание живыми вас не брать. – я встал на крыше сарая в полный рост, держа перед собой, в сомкнутых кулаках «маузер» и «браунинг»: – Поэтому…

Меня прервали – из конюшни высунулся седлавший коней мужик, одетый распахнутую на груди солдатскую шинель. Его белесые глаза побежали по крыше справа налево, когда мы встретились с ним взглядом, я начал на спусковые крючки. Два выстрела ударили почти синхронно, мужик ойкнул и стал заваливаться назад, рука с зажатым «наганом», начав подниматься, на пол пути остановилась, после чего безвольно повисла вдоль падающего навзничь тела.

– В живых оставим только тех, кто выйдет из трактира в течении трех минут, без оружия и с поднятыми руками! – я махнул рукой, и пулеметчик дополнил мою речь короткой очередью по окну мансарды, очевидно зацепив кого-то, так как из трактира раздались крики и чей-то стон. Скрипнула дверь, и из коридорчика черного хода, выходившего во двор, выглянула чья– то физиономия. Я не стал изображать героя, лег на живот на мокрую дранку крыши и выстрелом заставил человека скрыться в доме.

– Командир, это мы! – сзади, громко сопя, подсаживая друг друга полезла тройка ветеранов с винтовками.

– Лежите здесь, не дайте никому убежать через задний двор, а я вниз. – я подполз к краю крыше сарая и соскользнул вниз, повиснув на руках.

С точки зрения обороны здание трактира было абсолютно неприспособленно. Боковые стены его были глухие, к тому же слева обзору мешал глухой забор из плотно сбитых досок и сараи, которые полностью закрывали подход ударной группы моих сотрудников.

– Готовы? Молодцы. Давай гранаты.

Два человека, пригнувшись, скользнули к входу в кабак, после чего одновременно забросили в ближайшие окна первого и второго этажа по ручной гранате. Одновременно с броском гранатометчиков, открыл огонь на прикрытие мой передвижной ДОТ.

– Бойся! – в голосе кричавшего звучала откровенная паника. Граната, заброшенная на первый этаж благополучно ушла в проем окна, то граната второго этажа зацепилась за осколок стекла и упала обратно, на землю, прямо перед моей штурмовой группой.

– Берегись! – я вжался в стенку сарая, прижимая к животу принесенный мне пулемет «Мадсен».

Борис Шкалкин, самый здоровый из наших сотрудников, кому сегодня доверили нести переносной штурмовой щит, сжался за ним, вмиг став в два раза меньше в размере. Я и те двое, что стояли за моей спиной, попытались сделать тоже самое, но вряд ли у нас получилось уменьшиться настолько. Мимо нас протопал гранатометчик первого этажа, и пристроился к нам, сжимающимся за щитом, пятым, а вот второму гранатометчику сегодня не везло фатально. Разворачиваясь, чтобы бежать обратно, он наступил на размотавшуюся обмотку и тут же рухнул на землю, поднялся, теряя драгоценные секунды, сделал три шага и рухнул лицом вперед, одновременно с, показавшимся тихим, хлопком гранаты.

– Тащи его в доктору! – я обернулся к гранатометчику номер раз и он, понятливо кивнув, ухватил пострадавшего, лежащего изодранной спиной вверх, за воротник шинели и, крякнув, потащил его в тыл.

– Вперед!

«Максим» перенес свой огонь на правое крыло трактира, а мы, держась друг за другом, двинулись вперед.

– Кувалда! – боец, идущий последним, выскочил вперед, молодецки размахнувшись, со всей дури долбанул по двери кабака, которые оказались не заперты и от удара чуть не слетели с петель.

– Вперед!

Сразу за дверью обнаружился небольшой закуток, с опрокинутым стулом, очевидно, что когда то тут было рабочее место вышибалы. Справа открывался проход в обеденный зал. Нашего появления тут никто не ожидал, десяток мужчин, стоя и сидя у окон с разбитыми стеклами, старательно палили из револьверов и винтовок в кого-то, кто располагался на улице.

Ствол моего пулемета располагался на специальной полочке щита, над плечом сопящего от напряжения Шкалкина, что тащил щит, уткнувшись лицом в сплошной массив брони, действуя по моим командам. Отстрелявшись по спинам бандитов магазином на тридцать патрон, я дал команду «назад», и мы, плотной гусенечкой, отошли в сторону швейцарской, где мне подали сзади полный магазин, приняв пустой. Пока мы отходили, я успел заметить, как трое, самых шустрых, уцелев от моей очереди, успели запрыгнуть за массивную стойку, стоявшую у противоположной стены.

– Идем втроем! Гранату готовь! – мы с Шкалкиным шагнули из-за косяка, за моей спиной, держась рукой за мое плечо, прижимался ко мне Виктор Воробьев, единственный студент в нашем отделе, бросивший свой физико-математический факультет после того, как всю его семью кто-то порубил топором прямо в собственной квартире. Красавец студент талантливо играл на биллиарде, а также ловко кидал гранаты, когда была нужна не дальность полета, а точность попадания.

Над широкой стойкой торчали головы бандитов и стволы их оружия. Как только мы показались из-за угла, загремели выстрелы и несколько пуль ударили в поверхность бронещита.

Я ударил короткой очередью из «Мадсена», после чего бандиты нырнули за стойку.

– Граната! – тушка гранаты, дымя запалом, по параболе кувыркнулась за стойку, откуда с криком полезли бандиты, прямо под очередь моего пулемета.

– Махни коробке, чтобы огонь прекратили.

Я вставил в пулемет новый «рог», дождался, когда на улице прекратится стрельба «максима», после чего дал команду «Вперед. Вправо влево, подранков смотрим.»

Гусеница вновь пошла вперед. Идущие за мной сотрудники делали контрольные выстрелы в распростертые на полу тела – пленные бандиты не были нужны никому.

В конце зала располагалась лестница, ведущая на второй этаж и справа был широкий проход, ведущий в кухню, на которой располагались две большие печи и стеллажи с посудой.

– Есть кто живой? Поднимайся, не то бросаем гранату.

– Не стреляйте! – над стоящими на плитах кастрюлями и сковородами появились задранные вверх руки и бледные лица. Двух обнаруженных на кухне поварят заперли в тесной кладовке, дверь которой виднелась в углу кухонного помещения, а сами, двинулись дальше, на второй этаж.

Верхнюю площадку лестницы никто из бандитов не удерживал и это была их ошибка, так как ступенях Шкалкин не мог прикрывать нас щитом. Зато потом, поднявшись на второй этаж, «мадсен», как огненной метлой вымел стрелков, пытавшихся отстреливаться их дверей номеров, расположенных справа и слева от длинного коридора. Дальше шла зачистка номеров, одного за другим. Выбивалась дверь, дверной проем заслонялся щитом, из номера раздавалось несколько пистолетных выстрелов, после чего короткая очередь из пулемета ломала всякое сопротивление.

Попыток организованно контратаковать нас не было. Остатки банды сидели по номерам, кто куда успели заскочить, и сжимая в руках свое оружие, терпеливо ждали, когда в дверях его комнаты появиться ободранный многочисленными попаданиями щит группы захвата.

Через час тела членов банды были выложены в ряд у стены трактира. Счастливый фотограф из газеты «Петроградской газеты» двигал свою камеру, чтобы на запечатлеть на снимке все три десятка бандитов и лежащие рядом с ними оружие. По двору и зданию трактира ходили мои сотрудники, в поисках тайников и схронов, а из кладовой и погреба на две подводы грузили мешки и кули с продуктами. Из конюшни вывели лошадей, которых запрягли в две, стоящие во дворе трактира, подводы, на которые тоже стали грузить обнаруженные ценности.

Раненые и врачи уже убыли в лечебницу, трупы убитых милиционеров лежат отдельно, с накрытыми лицами, возле них растерянно топчутся их товарищи, по недоразумению, оставшиеся живыми.

Наконец из сейфа, обнаруженного в номере, очевидно принадлежащем хозяину трактира, мои люди принесли вещевой мешок, наполненный деньгами и золотыми изделиями, после чего я дал команду грузить на подводы оружие, обнаруженное на и при телах бандитов и двигаться в сторону нашего дворца. Заботу о покойниках, как плохих, так и хороших, я оставил заботам господина Прежбымовского Модеста Сигизмундовича, как хозяина местной территории.

Отправив наш обоз с трофейным оружием и продуктами на базу, я, прихватив вещевой мешок, изъятый в кабинете хозяина трактира и Сухова-Старовойтова, комиссара моего отдела, приставленного ко мне решением высокой комиссии, уселся в свою пролетку, дав команду сидящему на козлах Тимофею править в Таврический дворец. Четвертым в пролетку уселся Воробьев, прижимая к себе еще теплый от стрельбы ручной пулемет.

Во дворец мы прошли беспрепятственно, с мешком и пулеметом, ведомые местным обитателем Суховым-Старовойтовым. В чиновничьей шинели цвета маренго, знаками Министерства финансов и огромным пистолетом Борхардта К 93, с пристегнутым прикладом, что грозно висел на груди чиновника, Сухов-Старовойтов выглядел очень опасным, настолько, что ленивые солдаты запасных полков, толпившиеся на подходах в дворцу, почтительно расступались перед его целеустремленной фигурой.

К сожалению, триумфальное пришествие в кабинет комиссара Временного правительства по Петрограду, не получилось, у господина Пущина шло совещание и нам предложили подождать.

– Аркадий Федорович! – толкнул я в бок оплывшего на соведнем стуле чиновника: – Вы бы здесь не сидели, а метнулись бы по дворцу, и нашли бы репортеров и фотографа.

– Вы полагаете? У нас же были и журналисты, и фотограф. – скосил на меня светлыми глазами уставший от волнений чиновник.

– Поверьте, Аркадий Федорович, пиара много не бывает. Бандиты и оружие это одно, а вот возвращенные народу ценности…– я встряхнул мешок: – Это другое. Только не говорите им, что мы принесли, но пообещайте, что будет сенсация.

Специалист по министерским интригам и играм по подсиживанию ближнего своего мгновенно проснулся, поправил на груди свой гигантский пистолет и исчез в коридорах правительственного дворца.

Через сорок минут двери кабинета градоначальника распахнулись, оттуда повалил чиновный и иной люд, а навстречу им в кабинет проникли я со своими коллегами, три репортера с неизменной фотокамерой на треноге и парочка чиновников – знакомых моего комиссара. Увидев эту суету, часть лиц, вышедших с совещания, из любопытства вернулись обратно, в кабинет Пущина.

– Это что такое? Что вы хотели? – увидев странную толпу, целеустремленно входящего в начальственный кабинет, Лаврентий Иванович Пущен не на шутку испугался.

Я, дождавшись, когда все любопытствующие сгрудятся у стен, сделал два шага, отдаленно напоминающих строевые, в сторону замершего за своим столом градоначальника, положил перед ним вещевой мешок и, отступив на шаг, вскинул ладонь к козырьку папахи.

– Господин комиссар по городу Санкт– Петербургу. Докладываю, что сегодня, около десяти часов утра, получив сообщение, что отряд милиции Центральной части, под командованием господина Прежбымовского попали в засаду у трактира Брюханова в районе Лавры и несут потери. Совместно с назначенным вами в наш отдел народной милиции Адмиралтейской части комиссаром господином Суховым-Старовойтовым, мы выдвинулись всеми нашими силами в указанный район, где в ходе часового боя полностью уничтожили банду численностью в тридцать два человека, захватив большое количество оружия, боеприпасов и доказательств преступной деятельности бандитов. Наши потери – один раненный от взрыва гранаты, потери милиции Центральной части в настоящий момент устанавливаются. Доклад закончен. Докладывал начальник Адмиралтейской части народной милиции Котов.

О время мое речи хозяин кабинета успокоился, встал и по окончанию доклада пожал мне руку.

– А это что вы мне принесли… Петр Степанович? – Пущин ткнул пальцем в пузатенький вещевой мешок.

– Не могу знать. Мешок обнаружен в сейфе, в комнате главаря банды. Очевидно материальные ценности.

В это время население не имело понятие о значении слов сэлфи, блогер и инстасамка, но фотографироваться народ любил. Несколько газет Петрограда на следующий день разместила на первых страницах большие фотографии из кабинета комиссара Пущина, где он был запечатлен в окружении набежавшего в кабинет народа, над красиво разложенными на столе пачками купюр в разных валютах, ювелирной мелочью, золотыми монетами и столовым серебром. Я стоял одесную от начальника имперской столицы, держа на перевес ручной пулемет и улыбаясь во весь рот. В коротком интервью, что потребовали дать возбужденные репортеры, я скромно рассказал о руководящей роли комиссаров Временного правительства, помогающих новой, народной милиции, успешно бороться с распоясавшимся бандитизмом и возвращать народу похищенные ценности.

Блестящий, как золотой червонец, Пущин на прощание крепко жал мне руку и предлагал заходить к нему при любой, даже малой нужде. Счастливый Сухов-Старовойтов с коллегами из Минфина сел подсчитывать и оприходовать доставленные материальные ценности, а я, подхватив пулемет и бывшего студента, двинулся в сторону пролетки с дремлющим Тимофеем и недовольной Звездочкой.

Глава 9

Глава девятая.

14 марта 1917 года.

«Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы.»

Томас Джозеф Даннинг, британский публицист и профсоюзный деятель.

– Тимофей! – я тронул своего кучера за плечо, и он с возгласов «Стой, холера!», натянул поводья. Кобыла Звездочка обиженно всхрапнула и остановилась.

– Подождешь меня, хорошо. На тебе два рубля, вон до чайной на углу, пойди, погрейся. – я протянул кучеру деньги, ободряюще хлопнул по ватному плечу и спустился с пролетки.

Я огляделся. Полмесяца назад этот дом на набережной Фонтанки приютил меня на ночь в этом бредовом сне, позволил осмотреться и отдышатся. Правда потом с господином Пыжиковым Ефремом Автандиловичем мы расстались не очень хорошо, но чувство благодарности не позволяло мне забыть тот факт, что с запасов продовольствия покойного купца я две недели кормил личный состав отдела, и теперь, когда я выбил у комиссара Временного правительства паек задним числом, я хотел вернуть вдове и дочери купца вывезенные с их склада продукты. Визит к Пыжиковым как-то сразу не заладился.

Сначала я долго стучал ногой в чугунное литье запертой калитки, пока не появился недовольный дворник Мирон, в грязном, заляпанным чем-то и вонючем халате и с непокрытой головой.

– Ну что стучи, что стучим? – пошатываясь, дворник подошел к калитке и, опершись на нее, уставился на меня тяжелым взглядом, обдавая запахом денатурата: – Чего надо?

– Мирон, ты меня что, не узнал?

– Узнал…– дворник мотнул головой и икнул: – Ты этом, душегуб из Австралии, хозяина нашего убил и все добро себе прибрал…

– Ты что такое несешь? Кого я убил?

– Я же говорю – хо-зя-и-на! – по складам, помахивая передо мной волосатым пальцем, произнес пьяный дворник.

– Да с чего ты взял эту чушь?

– Хозяйка мне газету показывал, а в газете врать не будут… Я тебе сейчас покажу. – Мирон скрылся в дворницкой, чтобы, через минуту, появится назад, сжимая в руку обрывок газеты.

– Вот смотри. – в газете «Копейка», журналист Широков Валериан, озаглавив заметку «Откусил руку, кормящую его», ссылаясь на вдову купца второй гильдии П., яркими, сочными фразами расписал, как известный международный авантюрист, называющий себя капитаном К., обманом организовал похищение дочери купца П., затем фиктивно освободил ее, получив награду от отчаявшегося родителя. Прокутив полученные от купца деньги, К. действуя по привычной схеме, втерся в доверен купцу, обещая решить его проблемы, поселился в его доме, на всем готовом, после чего организовал налет бандитов на склады купца, вывез все ценное имущество, а затем, когда купец стал что-то подозревать, зверски убил несчастного коммерсанта, предварительно несколько часов подвергая купца бесчеловечным пыткам. Чтобы добавить перчинки, и без того, к зловещему портрету «капитана К.», журналист заострил внимание на то, что вдова в беседе с ним была вынуждена признать факт пребывания дочери купца в руках бандитов в течении нескольких дней.

– Мамаша видно дочь выдать замуж совсем не хочет. – я протянул через решетку обрывок бульварной газеты задремавшему дворнику.

– А? – Мирон, который, повиснув на решетке, уже стал похрапывать, вздрогнул, когда газетный листок задел его сизый от холода или дрянного алкоголя, нос: – Какая мамаша? Барышня, Анна Ефремовна, сейчас, как есть, круглая сирота.

– А Мария Андреевна, вдова Ефрема Автандиловича, она барышне кем приходиться?

Мирон покачался на калитке, пожевал бледными губами, потом вынес свой вердикт:

– Мачехой, однако, Мария Андреевна Анне приходиться, как есть мачеха.

Только вас, Петр Степанович, в любом случае велели во двор не пускать, даже собрание жильцов про данному вопросу собиралось, мне провизор Швондер, председатель комитета жильцов бумагу специальную принес.

– Мне Мирон, твоя бумага неинтересна. Я, как начальник местной народной милиции имею право в любое место заходить. Видишь, что у меня есть? – я достал из бумажника самолично выписанное удостоверение с фотографией и бессрочный пропуск из числа тех, что я позаимствовал со стола комиссара Временного правительства по городу Санкт-Петербургу, с короткой, но емкой надписью «Пускать везде»: – А если вы, со своим Швондером будете мне в этом деле препятствовать, то будете вместе в камере сидеть за осуществления препятствия правосудию.

Мирон горячо уверил меня, что он в гробу видел выкреста Швондера, но, если мне надо прямо сейчас пройти на территорию жилищного товарищества, то он меня настоятельно просит дать ему по морде, чтобы кровь во все стороны, так как все эти бумаги – это дела барские, но без места он остаться не хочет.

– А кто из родственников Ефрема Автандиловича сейчас дома?

– Так Мария Андреевна со своим присяжным поверенным в квартире находятся, покупателей ждут, а Анну Ефремовну после похорон хозяйка к тетке на квартиру отправила, сказала, что у нее приличный дом, и развратным девкам, которые, того и гляди, в подоле, чего доброго, принести могут, тут не место…

– Погоди Мирон, какой присяжный поверенный и каких покупателей?

– Так Мария Андреевна сейчас квартиру эту продает, а присяжный поверенный уже дней десять у нее безвылазно находится, вдруг покупатели приедут в неурочное время, а без судейского продавать квартиру никак нельзя, обмануть вдову могут нечестные люди.

– Понятно, Мирон, давай, не болей. На требе три рубля на поправку здоровья.

Не слушая счастливое блеянье дворника за спиной, я двинулся в сторону квартиры, где иждивением покойного купца проживала его тетка – Серафима Карповна Поветкина.

Дом тетки был попроще или местный дворник был на каком ни будь профсоюзном собрании работников бытового обслуживания, но я беспрепятственно дошел до дверей нежной мне квартиры и начал крутить ручку механического звонка. Через пару минут за дверью раздалось осторожное шуршание, после чего пожилая женщина еле слышно спросила:

– К кому вы пришли?

– Серафима Карповна, здравствуйте. Это Котов Петр Степанович, знакомец Ефрема Автандиловича.

– Вы один?

– Конечно один.

За дверным полотном залязгали многочисленные запоры, наконец дверь чуть-чуть приоткрылась и в узкую щель выглянул настороженный глаз пожилой женщины. Убедившись, что стою на лестничной площадке действительно один, тетка купца распахнула дверь во всю ширь, на ее лице появилось выражение искренней радости.

– Проходите скорее, Петр Степанович, а то на лестнице студено. Вешайте свою куртку сюда, а то горничную я рассчитала, а у меня руки болят, не могу у вас одежду принять. Дождавшись, когда я разденусь, меня пригласили проходить в гостиную, после чего тетка убежала по хозяйственным делам, обещая напоить меня чаем.

В квартире было довольно-таки прохладно и тихо. Серафима Карповна появилась минут через десять, принеся на подносе кружки, какие-то вазочки и металлический чайник, после чего начала суетится возле меня, предлагая попробовать какие-то хитро сваренные варенья по семейным рецептам. Судя по радушию хозяйки, подписчицей газеты «Копейка» она не являлась.

Дождавшись, когда пожилая женщина сядет напротив меня, попробовав и похвалив варенье из каждой розетки, я приступил к делу.

– Серафима Карповна, что у вас произошло?

– Вы, о чем, Петр Степанович?

– … – я не успел произнести аргументы, доказывающие, что у хозяйки дома какие-то проблемы, когда в дверь опять кто-то зазвонил.

Тетка вздрогнула, после чего криво улыбнувшись мне, сказала, что вернется через пару минут и вышла из гостиной, плотно прикрыв дверь за собой. Раздались чьи-то шаги и в гостиную вышла дочь Пыжикова – Аня. За те две недели, что мы не виделись, шестнадцатилетняя девица подурнела и стала похожа на женщину без возраста. Аня куталась в абсолютно старушечью шаль серого цвета, была одета в какой-то балахон, вызывающий ассоциацию со словом «пыльный». Я был поражен изменениям, случившимся с девушкой за несколько дней, что мы не виделись. Даже, лежа связанной на ящиках на отцовском складе, будучи похищенной бандитами, Аня выглядела бодрее.

– Здравствуйте, Анна Ефремовна. – я встал из-за стола и коротко поклонился.

– Ах! – только сейчас заметив, что за толом в пустой гостиной кто-то сидит, девушка испуганно вскрикнула, но потом, узнав меня, шагнула в мою сторону:

– Ах, Петр, это вы?

– Да, Анна Ефремовна, случайно узнал о вашем затруднительном положении и прибыл узнать, могу ли я чем то помочь…

– Вы как рыцарь на белом коне, уже не в первый раз врываетесь в ряды врагов, чтобы спасти меня!

– Ну я приехал на кобыле по кличке Звездочка, но я ей передам, что сегодня она была белым конем. – я улыбнулся: – И где ряды врагов? Что-то сегодня я их не вижу.

– Так вот же они, ужасно кричат в коридоре! – девочка раскрасневшись, глядела не меня с непонятной надеждой.

Я, испугавшись, что у дочери купца после смерти отца стала прискорбна разумом, осторожно пошел к двери, откуда приглушенно доносился невнятное бубнение нескольких человек.

Толстые, плотно прилегающие двери, оббитые снизу войлоком, сыграли со мной злую шутку. Как только дверь приоткрылась, я вынужден был признать, что в прихожей действительно кричали.

Серафиму Карповну обступило несколько развязных молодых людей, один из которых тыкал пожилой женщине в лицо какой-то бумагой, а двое остальных, по-хозяйски, осматривали обстановку прихожей, один даже, подойдя к вешалке, с видом знатока щупал рукав моей кожаной куртки. В дверном проеме были видны несколько фигур здоровых мужиков, терпеливо стоящих на лестнице.

– Вас, любезная предупреждали, о необходимости съехать с квартиры? Предупреждали. Мы время вам дали, но вы не вняли. Мы ломовиков наняли, расходы понесли, поэтому в любом случае сейчас мебель вывезем и квартиру опечатаем. – при этом, тип, выглядящий как типичный судебный сутяга, тыкал тетке купца листом бумаги прямо в лицо, а Серафима Карповна только горестно охала и, казалось, сейчас рухнет на пол без сознания.

– И что здесь происходит? – я подошел поближе и, улучив момент, выхватил из руки молодого человека документ, которым он так старательно тыкал пожилой тетке в лицо.

Документ, назывался выпиской из генеральной книги старшего нотариуса Санкт-Петербургского окружного суда, о том, что двадцать шестого февраля сего года был утвержден крепостной акт продажи купцом Пыжиковым Ефремом Автандиловичем, принадлежащих ему двух квартир за двенадцать тысяч рублей.

– Но-но, потише, господин хороший! – молодой человек попытался вырвать у меня бумагу, но я ему не дал, выставив перед собой вторую руку.

– Это что за херня? – я был в полнейшем недоумении – не был похож купец в последние дни своей жизни на человека, избавившего свою семью, членов которой он искренне любил, от всей жилой недвижимости. Единственным вариантом я был готов допустить, что купец собирал деньги на выкуп у бандитов похищенной Анны, но это по числам не срастается. Получается, что купец оформил сделку до того, как узнал, что дочь похищена. Юриспруденция конечно за прошедшие годы далеко ушла вперед, но и наши предки совсем дураками не были – продать квартиру в столице за один день было невозможно.