Текст книги "До основанья, а затем (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Глава шестая.

11 марта 1917 года.

«Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?… С нарушителями закона есть только один путь – физическое их устранение.»

Депутат Государственной Думы А. Ф. Керенский, из выступления на заседании от 14 февраля 1917 года.

Комиссия комиссара Временного правительства по городу Петрограду прибыла к великокняжескому дворцу в два часа пополудни на большом легковом автомобиле. Водитель лимузина, облаченный в кожаные куртку, картуз, бриджи и ботинки с крагами, глядел на мир из-за мутного стекла открытой кабины. Рядом с водителем гордо восседал унтер-офицер в мохнатой папахе, офицерской портупеей поверх новенькой шинели и с наганом в кожаной кобуре на боку. В закрытом салоне, на оббитых зеленым плюшем диванах, приехали три чиновника, молодой человек в полувоенной форме под серым пальто, с белой повязкой на рукаве, а также улыбчивый подполковник в залихватски заломленной фуражке.

Первым делом господа комиссионеры, в том числе и унтер, долго топтались у металлических секций заграждения, пока, по свистку постового, к ним не подошел инвалид с повязкой «Народная милиция. Помощник дежурного».

После этого посетители провели в здание дворца и проводили до моего кабинета. На всем протяжении пути чиновникам и господам военным специально обученные люди демонстрировали нормальную работу полицейского участка в моем понимании этого слова.

В фойе топтались просители и прочие страждущие. За тремя, широко разнесенными, столами, наши грамотеи из числа гимназистов опрашивали заявителей, быстро заполняя формализированные опросные листы, вручая на прощание заявителям квитанции о приеме заявлений с датой их рассмотрения.

Посетители вслед за дежурным поднялись на второй этаж и прошли в мой кабинет.

– Здравствуйте, господа! – я поднялся из-за стола: – С кем имею честь?

– А вы, милостивый государь кем будете? – вперед выступил худощавый мужчина с желтоватым желчным лицом и бархатными петлицами чиновника, судя по кокетливому бантику внизу государственного орла, от Министерства Финансов.

– Я начальник Народной милиции Адмиралтейской части по городу Санкт-Петербургу Котов Петр Степанович.

Судя по презрительному выражению лица молодого человека с белой повязкой, это был мой конкурент на названную мной должность. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что презрительные рожи держали все гражданские члены комиссии. Унтер с восхищением рассматривал обстановку кабинета, а подполковник так дружески мне улыбался, что я понял, что это не армейский офицер, а чин из какой-то «конторы».

– Так кто вы?

– Я председатель комиссии, назначенной приказом исправляющего обязанности комиссара Временного правительство по городу Петрограду, коллежский секретарь по Министерству финансов Сухов-Старовойтов Аркадий Федорович. Вот мой мандат.

На мой стол легла отпечатанная на машинке желтоватая бумажка, где указывались перечисленные мне данные желчного субъекта, стояла печать и подпись комиссара.

– А остальное?

– Что остальное? – не понял начальственный чиновник

– Остальные документы! Постановление о производстве проверки, состав комиссии, вопросы, подлежащие проверки комиссией. Что вы, как будто с Земли Франца Иосифа приехали, какой-то малограмотный?

– Знаете, что? Если вы не допускаете комиссию до проверки ваших людей, то мы немедленно возвращаемся в Таврический дворец и докладываем…

– А кто вас отсюда выпустит? Куда это вы собрались? Я вас на режимный объект допустил, а оказалось, что вы неустановленные лица, не имеющие полномочий, пытающиеся под видом высокой комиссии что-то здесь вынюхать.

– Я вам мандат показал!

– На мандате фотографии предъявителя нет. Есть у вас паспорт с фотографией? Может быть вы настоящего Сухов-Старовойтова жизни лишили и теперь пытаетесь здесь шпионить?

– Вы понимаете, что это произвол⁈ – перешел на крик Аркадий Федорович.

– Господа, господа! – улыбчивый подполковник попытался вклинится между нами: – Давайте успокоимся…

– А вы, господин полковник, вообще на бывшего жандарма похожи. – я вытянул вперед руку, не давая странному военному подойти ко мне слишком близко.

После моих слов в кабинете наступила тишина. И, если чиновники выглядели как люби, не удивившиеся моему предположению, то человек с повязкой, и унтер замерли, как пораженные пустым мешком по голове.

– Тише, тише, господин Котов! – наклонившись ко мне, быстро зашептал подполковник: – с сегодняшнего дня чины штаба отдельного корпуса жандармов приказом министра юстиции более не подлежат аресту и препровождению в крепость. Только не надо об этом кричать…

– Что, специалисты потребовались революционерам? – еще более тихо, зашептал я: – Ладно, не волнуйтесь, у меня нет предубеждений. Но это не снимает с господина Сухов-Старовойтова правильно оформить бумаги комиссии, а тем более итоговые акты…

– А кто вам сказал, что итоговые акты будут? – насмешливо, но тоже шепотом (наверное, это заразное) зашипел чиновник МинФина: – Я вам сразу скажу…

– Ничего вы не скажете, а если скажете, то вам же хуже будет. Я сейчас нарочного в Таврический дворец пошлю, к комиссару, с подробным изложением, какой вы идиот и как сорвали работу комиссии, выставив пославшего вас господина Пущина Лаврентия Ивановича таким же идиотом.

Считаете, что после этого вас на приличное место возьмут?

– Мне до Пущина дела нет, он, можете считать, уже без должности…– чиновник осекся и бросил взгляд на своих коллег – слышали ли они его оговорку?

– Сдается мне, что если мы с вами не договоримся, то вы, все-таки, со службы успеете вылететь раньше, чем ваш начальник. – тут же воспользовался я промашкой моего собеседника: – Хотите попробовать?

– Хорошо, что вы хотите? – устав спорить со мной, пошел на попятную колежский секретарь.

В общем, мы договорились -составили и подписали план проверки, по которому чернильные души в чиновничьих мундирах пошли работать – уточнять списки личного состава, количество крупы и портянок в кладовых. Унтер, игнорируя их, плотно засел в нашей столовой, поглощая вместе с вахмистром чай из большого медного самовара, подполковник терся рядом со мной, рассказывая неприличные анекдоты из жизни бывшей царской семьи, а юноша с белой повязкой стоял над душой дежурных гимназистов, внимательно изучая порядок прохождения заявлений в моей дежурной части. В обед члены комиссии откушали бутербродов с колбасой и чай с сахаром и коньяком в моем кабинете, после чего я предложил им выехать, так сказать в поля, посмотреть, как несут службу народные милиционеры.

Часом позже.

Автомобиль комиссии стоял на проезжей части улицы Офицерской, недалеко от театральной площади. Члены комиссии, прижав носы к стеклам салона, старательно протирали запотевшие стекла, наблюдая за заполненной народом улицей.

– Господа, обратите внимание! – я, наклонившийся к приоткрытой дверце авто, ткнул рукой в сторону пятиэтажного доходного дома, откуда не торопясь вышли три фигуры в серых шинелях и с красными повязками на рукавах, что рассыпавшись в короткую цепочку, двинулись в нашу сторону.

Три пацана гаврошистого вида, которым, в принципе, нечего было делать в этом зажиточном районе, если они не продавали газеты или пироги, или не неслись куда-то с каким-то поручением, увидев приближающийся патруль, резко развернулись в нашу сторон и ускорились. Молодые люди грамотно рассчитывали ускользнуть от неторопливо бредущих милиционеров, один из которых имел грубую деревяшку вместо левой ноги. Метров за двадцать до машины из подворотни, как тени выскочили двое мужчин в поношенных пальто с овчинными воротниками, но с неизменными красными повязками на руках, которые в считанные мгновения прихватили компанию молодежи и прижали их к стене дома. Пока молодые люди, опешив от неожиданности, пытались вырваться из крепких рук взрослых мужчин, патруль, как то быстро оказался рядом, и вот, не обращая внимания на крики пацанов, из уткнули лицом в стену доходного дома, широко раздвинули ноги в стороны и назад и приступили к энергичному досмотру. Через минуту на штыке винтовки, что приставив прикладом к своей деревянной ноге, держал милиционер –инвалид, повисли спусковыми скобами три разномастных револьвера, а пацанов уже растащили в стороны и о чем-то настойчиво расспрашивали. Всего через три минуты двое из ребят были отпущены восвояси, а третий посажен в стоящую радом, мою пролетку, которая бодро повезла его в сторону нашего дворца, в сопровождении одного из мужчин в штатском. Патруль и второй мужчина в штатском нырнули в ближайшую подворотню, а я показал онемевшим членам комиссии три револьвера и три небольших листа бумаги.

– Это что такое было, Петр Степанович? – первый не выдержал жандармский подполковник.

– Как видите господа, небольшой эпизод нашей работы. Два оперативных сотрудника, действую в штатском, выявили молодежную шайку, которая, вооружившись взятых во время волнений на Арсенале, револьверами, решили пощипать буржуев на Адмиралтейской части. Дав сигнал ближайшему патрулю, они задержали молодых людей, изъяли оружие и предупредили планируемое тяжкое преступление.

– Почему одного из юношей увезли, а других отпустили?

– Этот молодой человек, когда из развели в разные стороны, назвался не тем именем, под которым его знают два его товарища. Поэтому эго увезли в отдел милиции для вдумчивого разбирательства. Заодно проверим его и его товарищей на заявленные ранее преступления. – я показал на записанные на формуляре химическим карандашом приметы молодых людей: – Молодого человека, после отработки на другие преступления, передадим отцу для плотной воспитательной работы.

– На каком основании вы решили, что оружие похищено с Арсенала? – прервал меня мой коллега с белой повязкой: – У нас оружие свободно продается населению, р вообще, возможно молодые люди члены революционных дружин, получившие оружие для борьбы с контрреволюционными элементами?

– Абсолютно с вами согласен, коллега. Но, только острая фаза борьбы с контрреволюционными элементами, когда на борьбу с ним выступил весь народ от мала до велика, закончен. И малолетним и необученным детишкам бегать по улицам с оружием уже нельзя. Вдруг они, к примеру, захотят из шалости по белым повязкам пострелять. Кроме того, молодые люди осведомлены, что их совершеннолетние родственники, если у них есть доказательства приобретения оружия легальным способом, могут прийти к нам в отдел с этим доказательствами и получить оружие обратно.

– Мне кажется, господа, что господин Котов нас вводит в заблуждение и это просто поставленный его любительским театром, отрежиссированный спектакль от этого режиссера-любителя! – не мог успокоится мой конкурент: – Как можно в этой толпе найти трех человек, у которых сразу обнаружатся пистолеты…

– Помолчите юноша и поучитесь. – оборвал я злобствующего молокососа, встал на подножку автомобиля и осмотрелся вокруг.

– Уважаемый! – я наклонился в сторону шоффера: – Сейчас поедете за мной, только держитесь от меня саженях в тридцати, хорошо?

Я шел за двумя типами, одетыми в поддевки и фуражки с лаковыми козырьками. Густо намазанные дегтем сапоги были собраны в гармошку. Ребята выделялись тем, что никуда не спешили, а, как заправские туристы, рассматривали вывески, не пренебрегая и салонами женских магазинов, где на грубых манекенах, установленных на тонких металлических штырях, красовались платья, пошитые по «самым модным парижским моделям».

Увидев на крыльце своего постового, я сделал вращательное движение рукой над головой, привлекая его внимание и дождался ответного кивка. Вдруг два мужика, за которыми я наблюдал в противоположной стороны Офицерской улицы, ускорились и пробежав пару десятков шагов, нырнули в узкий проулок. Я бросился за ними, в последний момент увернувшись от ломовой телеги, пересекавший мой путь и услышав все пожелания, которыми наградил меня ее водитель. Пробежав через арку дома, я с трудом затормозил на гладкой наледи, ухватившись за шершавую поверхность стены и осторожно выглянул из-за угла. Мои подопечные далеко не убежали, а увлеченно потрошили зашедшую перед ними в этот проулок парочку – мужчину, чье твидовое пальто в клетку, с блестящим воротником из черного бобра уже висело на сгибе руки одного из налетчиков, что совершенно не мешало этому аморальному типу держать в это же руке «наган», направленный на безропотных жертв. Второй бандит, мотивируя большим ножом, прижатым к шее женщины, снимать поскорее короткую шубку из неизвестного мне меха. Женщина повизгивала от страха, уставившись на иззубренное лезвие дрянного, но длинного ножа, запуталась в рукавах одежды и дело застопорилось.

Стрелять я не мог – жертвы и преступники стояли слишком близко друг к другу метрах в тридцати от угла, за которым я стоял, а ситуация становилась все более опасной. Жулик с ножом ухватился за ухо женщины и очевидно, «с мясом» вырвал из мочек серьгу, женщина вскрикнула, мужчина дернулся и тут-же упал, получив пулю из «нагана» в грудь. Женщина упала на него, а я упал на бок – теперь мне ничего стрелять не мешало, силуэты нападавших находились выше, чем потерпевшие. Двумя выстрелами я снял человека с револьвером, второй же, очевидно, очень сообразительный, бросился на сложенную в углу поленницу дров, отчаянным прыжком заскочил на нее, схватился за голенище сапога, куда попала моя следующая пуля, после чего перевалился через забор, возле которого была сложена поленница. Я тяжело поднялся с булыжной мостовой – в падении сильно ударился плечом о выступающий камень и отбитый бок ныл немилосердно. В общем, преследовать жулика я не стал. Через несколько секунд в подворотню забежал один из сотрудников в штатском, а потом, чуть не задев широкими крыльями стены арки, во двор въехал автомобиль комиссии.

Я выгнал из салона половину членов комиссии, загрузил туда стонущего мужчину, находящегося в шоке даму, и под панические крики председателя комиссии, шофер, распугивая набежавшую откуда не возьмись, толпу, резкими звуками пневматического клаксона, помчался в сторону городской больницы, а я вместе с подоспевшими постовыми приступил к осмотру места происшествия и описанию свежего трупа. Через полчаса во двор загнали крестьянскую телегу, отловленную в соседнем дворе, где с нее сгружали вязанки дров, покойника загрузили на доски кузова, и недовольный возчик в сопровождении милиционера двинулся в том же направлении, для сдачи тела в мертвецкую.

С трупа были сняты револьвер «наган» с плохо снятой заводской смазкой, производства Тульского императорского оружейного завода, нож в сапоге, паспорт мещанина, с разрешенным местом жительства в Великом Новгороде, кисет с золотыми изделиями, деньгами и патронами к револьверу.

– Признаться, весьма впечатлен. – широко улыбаясь, сообщил мне подполковник, пристроившись идти рядом со мной после окончания всех этих печальных хлопот: – Завтра, на заседании комиссии, буду рекомендовать принять ваш отдел на службу градоначальства, но вы, Петр Степанович, должны отдавать себе отчет, что далеко не все от меня зависит. Ваш коллега, назначенный на эту же должность, молчать не будет и постарается не допустить этого. А у него сильная поддержка…

– И кто это, его поддержка?

– О, он принес в кабинет министра юстиции ходатайства от всех четырех факультетов столичного университета, и ректор, профессор Грим то письмо подписал. А там, только на юридическом факультете, три с половиной тысячи студентов. Вот и считайте – с одной стороны выпускник университета, да еще и член партии социалистов-революционеров, за которого, кроме его ячейки еще шесть тысяч студентов и четыреста преподавателей.

– А что же он у себя, на Васильевском острове покой студентов не охраняет?

– Не могу знать, я не особо посвящен, но учитывая, что ректора университета прочат на место товарища министра просвещения, сами понимаете, какая у этого молодого человека поддержка. В любом случае вам надлежит завтра прибыть в Таврический дворец в десять часов утра на заседание комиссии. На этом прошу разрешения отклонятся. – подполковник махнул рукой и влез в подъехавшую коляску «лихача».

Глава 7

Глава седьмая.

12 марта 1917 года.

Если французские рабочие во время каждой революции писали на домах: «Mort aux voleurs!» – «Смерть ворам!» – и многих из них расстреливали, то это происходило не в силу их благоговения перед собственностью, а вследствие правильного понимания того, что прежде всего необходимо отделаться от этой банды. Всякий рабочий вождь, пользующийся этими босяками как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения'.

Энгельс Ф., «Предисловие ко второму изданию „Крестьянской войны в Германии“»

На утреннее построение личного состава приперся гость незваный, гость непрошенный, а именно звездный выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского императорского университета, тот самый тип с белой повязкой. Вел он себя прилично, представился, протянул руку и попросил разрешения выступить перед личным составом отдела.

– Товарищи! – голос у типа был громкий, видимо натренировался на студенческих диспутах и прочих революционных кружках: – Я Прежбымовский Модест Сигизмундович, три назад назначенный начальником Центральной части регулярной милиции, предлагаю вам, кроме, конечно, совсем убогих инвалидов, перейти в мою часть, где вы уже с сегодняшнего дня будете получать положенные пайки и прочие льготы, положенные стражам революции.

В утренней морозной тишине было слышно, как со свистом вырывается горячий пар через крепко стиснутые зубы, да за дворцом Треф скреб мощными когтями столб, с которого на него, с неповторимым презрением, взирал, пришедший на нашу территорию, рыжий кот, пригретый сестрами милосердия из соседнего госпиталя.

– Господин капитан, дозвольте выйти из строя. – жутко прохрипел бывший сибирский стрелок Абатуров, половина легких которого осталась в окопах под Новогеоргивском, выхарканая вперемешку со сгустками крови, во время немецкой химической атаки.

– Дозволяю, Абатуров. А вам, Модест Сигизмундович советую бежать, целее будете.

Абатуров, прихрамывая вышел из строя, и пошел в нашу сторону, скинув винтовку с плеча и поудобнее перехватив ее двумя руками. За пару шагов в академической голове любимца юридической общественности, очевидно, что-то щелкнула, и господин Прежбымовский, совершил немыслимый кульбит, не прощаясь, побежал с внутреннего двора, где проходило построение, в сторону набережной. Хрипя проклятия, максимально ускорившись, Абатуров проследовал за молодым человеком и скрылся за углом, чтобы через пару минут вернуться обратно.

– Не догнал…– виновато доложил стрелок: – а стрельнуть в гада из винтовки не стал. Там барышни в госпиталь на смену идут, неудобно стало их пугать.

Абатуров долго лежал в госпитале за углом, откуда и пришел к нам, отношение к медицинскому персоналу медицинского учреждения он сохранил самые нежные, по выходным возглавляя команду добровольных помощников, ходивших в госпиталь, помогать в разных делах, требующих мужских рук.

– Разрешите вопрос, господин командир? – стрелок не торопясь вставать на место, замер напротив меня, приставив винтовку к ноге.

– Разрешаю, и сразу отвечаю. Этот сопляк видел вчера вашу работу и обзавидовался, поэтому хочет переманить вас к себе. Калечные ему конечно не нужны. Через два часа в Таврическом дворце будет заседание по вашему поводу, думаю, что с сегодняшнего дня мы начнем нормально снабжаться всем необходимым.

– А если откажут господа начальники? – спросил кто-то из строя и тут же засмущался: – Разрешите вопрос? Нам вчерашние чиновники страсть как не понравились. Глаза снулые, как у миноги.

– Уже задал, в следующий раз пойдешь часовым вне графика. – мрачно успокоил я нарушителя дисциплины: – Если откажут, то у нас есть один путь – или пойдем и сменим власть, а на место этих, с снулыми глазами, мы отделение наблюдения посадим. Будут парни в тепле заседать, на кожаных диванах. И каждому в паек на четверть фунта сахарину положено, восмерик чая, и секретарша вот с такой жопой, чтобы хлопать было удобнее. Как вам план?

Судя по ржанию личного состава, план мой был одобрен и признан вполне осуществимым.

Через пятнадцать минут все обитатели дворца, кроме часовых на постах, были заняты завтракам. Мы с Трефом, по обыкновению, ели в моем кабинете, куда дежурная смена приносила по миске еды из общего котла, а потом мне подавали чаю. Я ел быстро, не замечая вкуса ячневой каши с кусками мяса, думая о планах на этот день. Сегодня у меня начинала работать группа наблюдения, куда я, после долгих раздумий, включил самых калечных– прикалечных бойцов. В эту группу были записаны все безногие, именно безногие. Не те, кто щеголял по столичным тротуарам, отчаянно скрепя, грубо вырезанными, деревяшками, а именно те, кто не имел ни одной ноги. Толстые куски войлока, на которых они проводили время, выпрашивая милостыню на улицах столицы, были заменены скоростными досками с закрепленными внизу колесами, на основе подшипников, честь по чести купленных в представительстве московской фабрики господина Нобеля «Шарикоподшипник». Кроме этого и заседания комиссии, имеющей для всех нас, обитающих во дворце, жизненно важное значение, у меня еще оставались дела, практически личного характера – необходимо было отдать некоторые долги.

На заседание комиссии я прибыл без опозданий, в сопровождении своего начальника канцелярии. На улице, в пролетке, остался мой возница, пулеметчик и «Максим», прикрытый от любопытных глаз куском брезента.

Из членов вчерашней комиссии, в кабинете комиссара Временного правительства по городу Петрограду, рассевшись за приставным столом, присутствовал ее председатель, веселый подполковник и не сводящий с меня ненавидящего взгляда, Модест с польским отчеством и фамилией.

Безликих чинуш не было, очевидно они с утра уже проверяли кого-то или что –то подсчитывали в закромах родины.

– Здравствуйте господа! – увидев злобного поляка, я решил сделать ход первым: – Прошу прощения, но не могу не задать вопрос – этот человек в каком качестве здесь находится?

– Господин Котов! – комиссар грозно смотрел на меня через стекла пенсне:

– Не устаивайте комедию, господин Прежбымовский является членом комиссии, вы с ним вчера весь день должны были совместно работать.

– А еще я видел его сегодня, после чего вынужден заявить отвод этому человеку! – бывший студент был самым ярым моим недоброжелателем в этом кабинете, его надо было нейтрализовать.

– Да что случилось?

– Вы знаете, что мой личный состав я собирал очень сложных людей, прямо скажем – калек, которые отдали свое здоровье за свою Родину, и были выброшены царским режимов на улицу, натурально побираться и подыхать в подворотнях. Я их собрал, обучил, приставил каждого к делу, по его силам. Я каждый день вдалбливаю им в голову, что новой республике важен каждый человек, что каждый гражданин ценен и своих мы не бросаем. Люди только начали отходить, поверили, что их труд будет оценен. – я перевел дух и продолжил.

– И тут с утра заявляется вот это и объявляет, что комиссия уже вынесла решение не в нашу пользу, и он готов забрать к себе тех, кто здоров, ну а калеки ему на хрен не нужны. Сказал, что с сегодняшнего дня будет выдавать паек и денежное довольствие.

В зале повисло недоброе молчание.

– А нам Модест Сигизмундович рассказал совсем иную историю. – протянул жандармский подполковник: – Ну и теперь кому верить.

– Я вам больше скажу, господа. Своими неумными словами господин Прежбымовский спровоцировал волнения инвалидов, так, что его чуть не убили, но молодой человек оказался хорошим спортсменом и смог убежать от одноного стрелка. В приемной стоит мой начальник канцелярии, он, честнейший человек, герой и инвалид войн, присутствовал при утреннем скандале и не станет врать, а на улице стоит моя тачанка, там два человека из нижних чинов, можете их расспросить.

– Тачанка – это что? – заинтересовался незнакомы словом любознательный жандарм.

– Это скоростная повозка с установленным на ней пулеметом. – любезно пояснил я и продолжил: – На основании этого я требую убрать отсюда этого провокатора и шовиниста.

– Да почему провокатора⁈

– Господа, вы вчера характеризовали мне этого молодого человека как яркую звезду российской юриспруденции, соответственно мы должны принять за данность, что господин Прежбымовский человек умный, осознающий, что он делает. Когда умный человек рассказывает сотне увечных воинов, что они скоро вновь окажутся на улице, никому не нужные, просящие подаяние, он должен предвидеть реакцию вооруженного человека с посттравматическим синдромом…

– С чем?

– Нервное состояние людей, вернувшихся с войны. Вы с этим еще столкнетесь, когда война закончится. Так вот, если бы он не убежал, его бы убили, а потом пришли бы сюда, во дворец, спросить с вас о том, сколько еще можно над увечными воинами издеваться? Поверьте, господа, если б они сюда пришли, вам бы это не понравилось.

– А вам не кажется, господин Котов, что такие служащие Республике не нужны? – желчно проскрипел председатель комиссии Сухов-Старовойтов Аркадий Федорович, чиновник от Министерства Финансов.

– И чем мои бойцы отличаются от солдат любого запасного полка? Вас бы за такие слова в любом полку, господин коллежский секретарь, на штыки бы подняли, а потом бы сказали, что вы контрреволюционный элемент. Так что никакой разницы не вижу. Только мои уже успели за Россию-Матушку кровь свою пролить, а остальные пока не очень в этом преуспели.

По морде Сухов-Старовойтова было видно, что ему очень хочется сказать «Я их туда не посылал», но он, подумав, произнес другое, политически грамотное:

– Господа, я чувствую, что не вправе присутствовать в месте, где ведутся разговоры, порочащие революционных солдат нашего героического гарнизона.

И тут меня осенило, я встал, покаянно склонив голову:

– Господа, каюсь, не всегда моя позиция и слова является политически выдержанной, поэтому прошу вас, при принятии решения о принятии на все виды довольствия моего отдела, включить туда дополнительно пункт о назначении ко мне комиссаром правительства коллежского советника господина Сухов-Старовойтова, а то у меня завтра операция крупная намечается, а вдохновлять личный состав не кому. И, кстати, второго номера пулеметного расчета у меня нет.

Я с улыбкой посмотрел на побледневшего чиновника.

– Зачем вам опять пулемет, господин Котов?

– Ну как же? Завтра у Лавры будем брать притон банды Витки Колено. Их там не менее тридцати человек и каждый вооружен, и стрелять очень любят. На прошлой неделе они обыскивали квартиру сенатора Хвостова, погрузили добро на две подводы, а к ним патруль солдатиков из девятнадцатой запасной бригады подошли, попросили поделится, так те солдат в две секунды убили всех, оружие и патроны забрали и укатили. Так что завтра будем их брать, журналистов пригласим, осветим в прессе нашу работу, чтобы население было в курсе, что мы не просто так паек, выделенный вами, проедаем…

– Но позвольте! – возбудился молчавший до сего момента в тряпочку господин польский юрист: – Лавра – это территория моей, Центральной части регулярной милиции. Я требую, чтобы вы не смели производить аресты на моей территории. Мы и сами справимся с этой шайкой.

– Но позвольте…

– Модест Сигизмундович прав, это его территория и право произвести арест этой шайки принадлежит ему. – не терпящим возражения голосом, припечатал комиссар Временного правительства Пущин, и я понял, что мне лучше не перечить: – Соблаговолите сообщить господину Прежбымовскому адрес, где скрывается шайка, и он разработает операцию.

– Как скажете, Лаврентий Иванович. – как я понял, Пущин имел отношение к формированию милиции Прежбымовского и сейчас хотел показать заинтересованным лицам результат своей работы: – Но я настаиваю, что адрес лежки банды я дам Модесту Сигизмундовичу завтра утром, во избежании утечки информации. Банду надо брать утром, после рассвета, но до десяти часов утра, пока они не рассосались по городу. Я сейчас план здания нарисую, со всеми окнами и входами, а адрес завтра вам телефонирую, в семь часов, по номеру, который вы мне назовете. Журналистов я тоже к вам отправлю, а сам обеспечу оцепление окрестностей, чтобы ни один из членов шайки не вырвался мимо ребят Модеста Сигизмундовича. Всех такой вариант устроит?

Главное, что мое предложение устраивало Пущина, поэтому поя просьба – выдать нам снабжение с даты принятия сходом жителей Адмиралтейской части, а не с сегодняшнего дня, подкрепленное решением совета ветеранов моего отдела типа «Слушали-постановил, получить продукты из расчета военного пайка на складе купца Пыжикова Ефрема Автандиловича, на условиях возврата такого же количества продуктов в течении календарного месяца», отторжения у комиссара не вызвало и в решение вошло в моей редакции. В общем, члены комиссии расходились весьма довольные друг другом. Бледный вид имел только Сухов-Старовойтов, но, наверное, что это от кабинетной работы. Ничего, поработает у меня комиссаром, чаще будет бывать на свежем воздухе.

Утро следующего дня.

Трактир, где окопалась банда Колена представлял собой отдельно стоящий двухэтажный бревенчатый дом с мансардой. Согласно вывески, в здании было открыто дав заведения «Трактир Брюханова» и «Экономическая чайная», но последнее заведение явно пустовало. Контингент трактира был рафинировано-специфический, ошибки быть не могло. Вчера с утра с ним плотно работала мой разведочный отдел, который подтвердил ранее полученную информацию. Особой удачей я считал выявленного скупщика, что среди беда дня вывез со двора трактира подводу различного тряпья, утрамбованного в мешки. Подвода, на которой кроме возчика ехал солидный мужчина в франтоватой куртке –венгерке, неспешно докатила от Лавры до магазина готового платья на десятой линии Васильевского острова, где груз был благополучно выгружен на заднем дворе.

За зданием трактира располагался большой двор с хозяйственными постройками, в том числе и конюшнями, где, судя по утренней суете, пара мужиков готовили лошадей к выезду. Очевидно, банда собиралась на очередной «обыск», на чем она и специализировалась с момента начала революции, благо этим процессуальным действием в настоящее время грешили все – от таких вот, каторжных громил до представителей политических партий левого толка. На мое счастье левая стена трактира была глухой, полностью зашитой широкими досками внахлест, что позволяло мне видеть все окрестности лежа на плоской крыше дровяного сарая.