Текст книги "До основанья, а затем (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16

Глава шестнадцатая.

17 марта 1917 года.

«Не может быть законности калужской или казанской, законность должна быть единой, всероссийской» (В. И. Ленин).

Утром я проснулся еще до рассвета, от скрипнувшей двери. Из узкой щели на меня смотрел любопытный глаз, судя по всему, маленького ребенка. Через несколько секунд раздался шепот, глаз исчез и дверь захлопнулась. Я встал из развороченной постели с белоснежным бельем и стал одеваться. В столовой меня ожидал кружка чая и бутерброды с ливерной колбасой, круг которой я вчера принес в мешке с продуктами.

– Есть не буду, спасибо, Анастасия Михайловна, надо бежать. – я присел к столу и припал к кружке с чаем.

– Да, конечно, надо бежать…– с обидой повторила за мной женщина: – Вы, мужчины всегда куда-то бежите, а потом исчезаете из нашей жизни, оставляя нас…

Я ничего не ответил, потому что в словесную игру со вдовой играть я не хотел. Уверять, что я не оставлю ее я не собирался, соединившая нас в эту ночь постель была просто удовлетворением потребностей обоих участников.

Конечно, то, что госпожа Воронова, оставшись без средств к существованию, не пошла в содержанки, а пыталась выкарабкаться своими силами, давая уроки, вызывало уважение, но я хорошо помнил связи ее покойного мужа, что действовали в столице Империи под видом норвежского консульства. Поэтому я допил свой чай, поцеловал хозяйке руку и ушел, вежливо попрощавшись.

– Командир, ты где был⁈ – первые слова которые я услышал войдя в бывший великокняжеский дворец.

– Доброе утро, господа! – я обвел взглядом озабоченные лица своих заместителей: – Что-то случилось?

– Здравствуйте, Петр Степанович! – почти хором ответили мне помощники: – Вести нехорошие.

– Тогда прошу в мой кабинет, и распорядитесь завтрак подать, а то я с утр голодный.

Личный состав в столовой «рубал» кашу с мясом, судя по довольным лицам, весьма вкусную и сытную, мне же подали чай с двумя бутербродами по причине Великого поста на хлеб намазали мелко порубленную селедку с сыром и горчицей. Блюдо было странным, но после утренней прогулки употребилось влет.

– Рассказывайте, господа, что произошло. – я сделал большой глоток чай и даже зажмурился от удовольствия – стекла, выбитые взрывом еще не вставили, оконные проемы забили деревянными щитами и заткнули тряпками, во дворце, мягко говоря, было прохладно, но стекла обещали поставить только послезавтра, в дни революции они стали дефицитом.

– Звонили наблюдатель от дачи Дурново. Анархисты человек сто, при пяти пулеметах, на грузовиках, с утра выехали.

– Куда выехали – неизвестно?

– Нет. Но нас с утра с двух сторон пасут. Справа и на противоположной стороне канала в подворотнях люди стоят, за нами наблюдают. Мы с утра пулеметы выставили под окна, и два взвода в готовности находятся.

– Нет, они нападать не будут. Вы в суд людей направили?

– Да, с вечера там караул выставили. Патруль обошел окрестности, там все спокойно.

– Значит ребята будут перехватывать наш конвой по дороге в суд.

– Да откуда они узнали? – в сердцах воскликнул фельдшер.

– Чудак человек, это же суд. Суд им повестки разослал, когда и где будут судить, свидетелей вызвал, защитников, наверное, каких-то организовал, вот нас и ждут до этого времени.

– И что делать?

– Сейчас будем решать. Надо попробовать задержать кого-то из наблюдателей и потихоньку сюда притащить, допросить, с какой целью он наблюдает за нами. Ну а с задержанными мы поступим следующим образом – Задержанных связать, и поместить их в гробы.

– Куда⁈

– в гробы. У нас же гробы остались? Ну вот. Срочно нанять ломовиков, можно два-три гроба на каждую повозку. Наших павших товарищей впереди, по одному гробу в телегу. Пошлите мальчонку в ближайший театр, пусть оркестр наймет, всех, кого найдут и сюда. На у мы пока наметим маршрут, чтобы процессия шла мимо кабинета мирового судьи.

Пока я ломал голову над схемой города, мои соратники разбежались, после чего началась какая-то неразбериха. А потом ко мне зашла делегация «протестунов».

– Ваше благородие! – в дверь постучали, после чего на пороге кабинета появилась толпа бородатых мужиков в военной форме: – Разрешите до вас? Просим вас не делать этого?

– Чего не делать, братцы? – я встал из-за стола и сделал несколько шагов в сторону решительно смотрящих мне в лицо ветеранов.

– Да, божеское ли дело, живых людей в гробы запихивать? – мужик завертел головой, после чего перекрестился на икону, висящую в красном углу, единственной, левой рукой.

– Фамилия?

– Иконников Павел, стрелок. – вытянулся боец.

– Где руку потерял?

– Под Перемышлем, гонвед из пулемета подстрелил.

– И ты ветеран на пост ходишь?

– А как же, хожу, службу знаем.

– Службу знаешь… А когда нас взрывали и в патрули стреляли, ты где был?

– На Садовой, в патруле…

– И если бы анархисты, за которых ты сейчас пришел просить, поехали не на Офицерскую, а на садовую, то мы бы тебя сейчас хоронили? Честного солдата, что на войне все свое оставил, сегодня бы просто закопали бы в мерзлую землю, сверху крест березовый, и все, нет больше тебя. Так?

– Но ведь вон как орут!

– И что? Ты что, думаешь, что мне нравится их слушать? И я вовсе не за то их в гробы запихнуть приказал, что они наших товарищей в спины стреляли и нас здесь всех пытались взорвать. И не за то, что они делали это за деньги, хотя вроде бы революционеры и за счастье народное борются. Я просто хочу, чтобы вы сегодня живыми пришли после службы сюда, или по своим домам, своих жен и детей увидели.

– Это тут причем?

– Друзья этих веселых ребят, что сейчас там причитают, в количестве не менее ста штыков, да еще и с пулеметами, засели во дворах недалеко от нас. Как думаете, для чего?

Бойцы вытаращили глаза, изображаю усиленную мозговую деятельность.

– А мерзнут у костров по подворотням эти морячки для того, чтобы опять напасть на наш конвой, и отбить своих, как они считают, товарищей. А продажные писаки напишут, что вы не бандитов конвоировали в суд, а, подобно царским жандармам волокли революционеров на расправу. Вот поэтому вы арестантов положим в гробы, спокойно довезем их до суда, а там выгрузим, а наших товарищей повезем дальше, в их последний путь. И мне, товарищи, глубоко насрать до чувство бандитов, которые ради денег убивали наших милиционеров и грабили обывателей, насиловали женщин, просто проходящих мимо, потому что на шлюхах они решили деньги сэкономить. А кто со мной не согласен, то будьте любезны, сдавайте повязки, мандаты милиционеров, оружие и идите в столовую. Будете там сидеть, пока мы с похоронами и судом не закончим, а потом пойдете на все четыре стороны, куда хотите. Я с чистоплюями возится не хочу.

Бойцы потоптались в коридоре и пошли вниз, о чем-то недовольно переговариваясь, а мне доложили, что удалось скрасть одного из наблюдателей, когда он отлучился в близлежащую лавку.

– Так то там матросы рядышком стоят, при оружии, грузовики во дворы загнали и костры жгут, у жильцов дрова забрали, но никто пикнуть не моги, все боятся. – возбужденно рассказывали мне бывшие полицейские, утащившие наблюдателя, когда он с теплым калачом и куском колбасы возвращался на свой пост.

– Вы кто такой будете, товарищ, и какую партию представляете? – склонился я к молодому пареньку, под глазом которого наливался синяк, руки были связаны ремнем за спиной, а из карманов кургузого пальто торчали калач и надкусанный полукруг жаренной колбасы.

– Я анархист-синдикалист, немедленно отпустите меня!

– Замечательно! То есть вы не бандит?

– Какой бандит⁈

– Ну мы боялись, что нас бандиты обкладывают. А как вас зовут?

– Платошкин Михаил.

– Подскажите, а товарища Бодрова вы знаете?

– Знаю конечно. Он мне лично сегодня руку жал.

– Попятно. А скажите, люди, вооруженные, рядом с которыми вас задержали – это ваши товарищи?

– Ну конечно товарищи. Там же флаги наши на грузовиках висят.

– Подскажите, с какой целью столько человек из числа товарищей-анархистов в соседних от нас дворах несколько часов мерзнут?

– Нам сказали…– пацан захлопнул рот.

– Ну смелее! Сказали отбить ваших товарищей по партии, когда их десяток лопухов – калек в суд поведут.

Пацан кивнул головой, опустив глаза.

– Понятно. Этого в кладовую, и чаю дать, чтобы он сухой булкой не подавился. Выпустим после суда. И общее построение командуйте.

Когда все свободные от дежурства и охраны были построены в холле, закрытом сегодня для приема посетителей, я коротко рассказал о том, для чего страдают уже разложенные по гробам страстотерпцы и предложил тем, кто мои методы не приемлет по моральным или религиозным соображениям, выйти из строя.

Вышли два человека, один из которых был бывший стрелок Иконников, второго я не помнил.

– Иконников, расскажи пожалуйста нам, если ты недоволен моим решением, что ты предлагаешь? Как доставить бандитов в суд.

– Ну я…

На этом предложения Иконникова закончились.

– Ты что предлагаешь? – я повернулся ко второму.

– Рядовой Кулебяка.

– Говори, милиционер Кулебяка, твои предложения.

– Ну смелее! Например, вы вдвоем с Иконниковым обязуетесь доставить бандитов в суд. Я даже за вами тачанку с пулеметом направлю. Когда анархисты вас убьют, то я лично их из пулемета расстреляю, отомщу за вас. Или вас расстреляю, за то, что вы без боя отдадите бандитов анархистам. Согласны?

Бойцы, понурив головы молчали.

– Кто у этих товарищей командиры отделений?

Из строя вышли два милиционера с унтерскими лычками.

– Командиры, этих двоих отведите на кухню, в помощь кухаркам, и одного человека выделите, чтобы следил, как бы они морячков не предупредили. А завтра эти ребята поедут к семьям наших убитых товарищей, деньги им повезут, послушают, как родня по убитым убивается, да расскажут, как злой начальник с бандитами и душегубами плохо поступил. А остальные, кто не занят в охране дворца, выходи строится, я слышу, что музыканты уже подошли.

И опять над замершей гладью реки мойки разносились плачущие звуки оркестра, трепетали на ветру закрепленные на первых повозках транспаранты «Земля будет гореть под ногами бандитов». Впереди колонны шел я, с черной ленточкой на милицейской повязке, и Трефом, важно идущим у правой ноги. Затем несли знамя отдела народной милиции, пиратски скопированное с советского знамени. На последнем по очереди гробу, был установлен немецкий пулемет на станке, и лежала солдатская папаха. За последней телегой, не в ногу шагали мобилизованные оркестранты из труппы Суворинского театра, что за скромные деньги бросили репетицию и прибежали с набережной реки Фонтанки. За оркестром шагали в ногу две сотни вооруженных бойцов. Путь наш лежал на воинское кладбище рядом с Чесменской богадельней, насколько я помнил из прошлой жизни, могилы возле Чесменской церковью существовали и через сто лет.

Присутственно место мирового судьи находилось в начале улицы Казанской, у Екатерининского канала, в обычном доходном доме, в одном дворе с Пробирной палатой. Судя по всему, анархисты нашу траурную процессию оставили без внимания, ожидая конвоя с преступниками. Мы же дошли до арки дома, выходящей на будущий канал Грибоедова, после чего подходы к дому оцепили, а гробы с живыми обитателями стали быстро заносить во двор, где домовины вскрывались, оттуда извлекались находящиеся в прострации «жильцы», что силами охраняющего судью усиленного караула поднимались на второй этаж, к кабинету мирового судьи.

Пустые гробы выносились на набережную и вновь укладывались на повозки.

Через двадцать минут процедура была закончена, возле суда остался я с пятидесятью бойцами-свидетелями, что обладали подвешенными языками и могли внятно рассказать судье о событиях ночного штурма логова шайки купца Носова, что еле переставляя ноги, поднимался по черной лестнице, ведомый под локти моими бойцами.

– Давай, Семен Васильевич, с Богом. – я хлопнул по плечу Фельдшера Загибова, что оставался старшим на похоронной процессии и вместе с вахмистром Куценко и начальником канцелярии Платоном Иннокентьевичем Муравьёвым нырнули в здание. Куценко отвечал за охрану здания за время судебного заседания, мы же с Муравьевым двинулись «в процесс».

Судья сидел в окружении двух заседателей. Один был выздоравливающий солдат из соседнего с нами госпиталя, которого выбрали общим голосованием несколько десятков раненых, а второй– худощавый, усатый рабочий лет пятидесяти, направленный рабочим Советом судостроительного завода. Когда наша «делегация» ввалилась в судебный кабинет, судья что-то негромко объяснял своим соседям.

Вообще, как бы не ругали царизм, но в части устройства мировых судов он был прогрессивен. В малограмотной стране бесплатные суды, куда мог, просто с порога обратится любой, даже не имея письменного заявление, это дорогого стоило.

Я представился занял небольшой столик сбоку от судейского, а подсудимые под конвоем были плотно усажены на длинную деревянную лавку. Задержанные выглядели, мягко говоря, не очень. У некоторых резче проявились морщины и прибавилось седины. Хотя им изначально сказали, что в гробы их запихивают только для их же безопасности, для транспортировки, мне кажется, что бандиты и анархисты в это не верили до момента, пока их не извлекли обратно на белый свет.

Ввиду того, что судья категорически отказывался выходить за свою компетенцию, что согласно Уголовному уложения 1903 года ограничивалась годом тюрьмы и пятистам рублями ущерба, и судить подсудимых за их реальные поступки, я обвинил задержанных в вооруженном захвате чужих квартир, без образования преступного скопища, зачитал суду список толпящихся на черной лестнице свидетелей, что учувствовали в ночном штурме здания, захваченного купцом Носовым.

После всех формальностей в кабинет ворвался, задержавшийся где-то, защитник Носова, который сходу потребовал немедленно освободить купца и его прихвостней, так как все предъявленные им обвинения необоснованно. Помещения купец с компанией занял на основании возмездных договоров, честно заплатив за каждую комнату. Ну а то, что цена несколько занижена, так на то и свобода договора, и равенство сторон. На судейский стол легло несколько листочков, из которых следовало, что жильцы квартир второго этажа спорного дома уступают предпринимателю Носову Илье Сергеевичу право пользования квартирами со всей обстановкой и вещами, на неопределенный срок, за пятьсот рублей ассигнациями, кои и получены при составлении договора, претензией друг к другу стороны не имеют.

Приобщил представленные защитой документы судья вопросительно посмотрел на меня. Настало время доказательств со стороны обвинения.

На стол перед судьями были выложены выписки из домовых книг, где было указано, что в квартирах второго этажа проживали не задержанные, а иные люди, показания жильцов квартир на третьем этаже злополучного дома о исчезновении жильцов, ранее проживавших на втором этаже и о угрозах, сопровождающих процесс выселения. В довершении всего были зачитаны показания владельца конторы ломовых перевозок, что ранее незнакомое лицо, впоследствии оказавшееся купцом Носовым, ворвавшись в сопровождении вооруженных людей в его контору по найму ломовых повозок, заставил его за сто рублей переписать право на контору и занимаемое ей помещение на указанного купца. Купец

Заслушав рассказы десятка милиционеров, судьи утомились и выкликнули свидетелей со стороны защиты. В судебный кабинет вошел уже знакомый мне моряк с «Гангута». Мореход был зол, видимо несколько часов ему пришлось провести на улице, безуспешно ожидая в засаде нашего конвоя.

– Кто вы? Назовитесь. – потребовал судья.

– Николай Плахов, гальванер линейного корабля «Гангут».

– Что вы можете рассказать суду относительно нахождения подсудимых в доме по улице Лиговской.

– Я про людей и нахождения в доме ничего не знаю, но четверых человек из организации анархистов Брянской губернии вы должны немедленно выпустить. Объединенная конференция организаций анархистов –максималистов и анархистов –универсалистов постановила… – моряк замахал каким-то листом с рукописным текстом.

– А ты, соленый, тут не шуми…– солдат из госпиталя оторвал от лежащего перед ним листа бумаги четверть, достал кисет, но, под укоризненным взглядом судьи спрятал все под стол и продолжил: – Ты доложи суду, что твои анархисты в чужой квартире делали ночью и куда хозяев их подевали? Если приехали в Петербург на вашу конференцию, то почему с бандюками оказались?

– Ты, сапог, хавальник свой закрой! – окрысился моряк: – Сидит тут, рот разевает! Мы ваш суд не признаем, потому как он старорежимный и…

Гальванер беспомощно оглянулся к дверям, откуда выглядывал знакомый мне «волосатик».

– Реакционный у вас суд! – волосатый анархист ввинтился в зал судебного заседания: – мы требовали революционного суда над нашими товарищами, а не этого посмешища.

– Вы кто, любезны? – судья растерянно посмотрел на меня.

– Если я не ошибаюсь, это гражданин Бодров, секретарь конференции анархистов-универсалистов. Разрешите, я задам ему несколько вопросов в рамках судебного заседания?

– Прошу!

– Господин Бодров, вы знаете этих людей? – я показал на белгородских анархистов.

– Да, это наши товарищи из Белгородской губернии, прибыли к нам на конференцию братских анархистских организаций…

– И на этом основании вы требуете их освобождения от ответственности?

– Мы не признаем старорежимные судилища и считаем, что сейчас имеет право на существование лишь новое, революционное правосудие, правосудие со стороны товарищей по партии.

Глава 17

Глава семнадцатая.

17 марта 1917 года.

«И ввел ее Исаак в шатер Сарры, матери своей, и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее…»

Ветхий завет. Бытие. Гл. 24

Я повернулся к судьям, но не успел открыть рот, как на анархистов вызверился заседатель– рабочий с судостроительного завода.

– А ты кто такой есть? – сухонький мужик встал со стула и стукнул по столу мосластым кулаком: – Ты, волосатый, откуда будешь?

– Я член…

– Вот именно, что член! – рабочий повернулся к остальным судьям: – Ну, с полосатым мне все ясно, у нас на заводе такие как он всю войну толкутся, не сколько помогают корабли чинить, сколько пакостят, лишь бы в море, против германца, их не выпихнули…

– Но-но, папаша! – моряк шагнул вперед, но тут же остановился – колыхнувшиеся штыки конвоя воззвали его к благоразумию.

– А вот ко второму у меня вопросы. – не обращая внимания на злобно сопевшего моряка, продолжил заседатель: – Сдается мне, что он и не Бодров вовсе, а Изя Ганиковский из Павлограда… Покажи документы!

– Я с таким обращением со мной мирится не намерен. – Бодров, или как его там, дернул за рукав моряка: – Пойдемте, товарищ Плахов, нам здесь делать нечего. Мы не желаем участвовать в этом позорном судилище и найдем способ выпустить наших товарищей из застенков. Держитесь, братья, час освобождения уже близок.

Когда за анархистами захлопнулась дверь, мировой судья объявил окончание судебного следствия, после чего, пару минут переговорив между собой, судьи встали.

– Суд выслушал представленные доказательств и, с учетом всех обстоятельств дела приговорил….– зачитав фамилии и имена подсудимых, судья: – к девяти месяцам тюремного заключения и выплате денежной компенсации в пользу потерпевших и отдела народной милиции Адмиралтейской части. Приговор может быть обжалован в течении четырнадцати суток путем подачи апелляционной жалобы в окружной суд. Заседание окончена.

В зал заседаний, расталкивая выводящих осужденных конвойцев, ворвалась тетка в нагольном полушубке и сером платке, таща в одной руке большую, плетеную из лозы корзину, а во второй вяло упирающегося мужика в распахнутой на груди поддевке – народ жаждал правосудия.

– Сейчас куда этих? – вахмистр махнул рукой на стоящих в стороне понурых бандитов: – В тюрьму?

– Да сейчас прямо! – я криво улыбнулся: – Чтобы они уже завтра на свободе были? Давай, строй колонну, пулемет на подводе в конце пусть двигается, и направляемся в мастерские Пыжикова. Там им найдется работа.

– Это ваша новая казарма, граждане осужденные – по моему сигналу ворота сушильной камеры распахнулись: – Это доски. В том ящике инструменты и гвозди. Сегодня сбиваете себе нары и в том углу роете яму, сбиваете себе нужник. Времени вам хватит. Завтра начнете работать.

– Пошел на х… – вперед шагнул один из анархистов: – Я ни хера делать не буду.

– Конвой, этого в карцер, на трое суток, остальные приступаем к работе.

К этому времени рабочие мастерских заканчивали натягивать колючую проволоку на столбы, отделившие сушильную камеру от остальной части мастерских. Над забором, окружающим территорию предприятия также натянули колючую проволоку, а по углам поставили, обшитые досками, невысокие вышки.

Когда работы по огораживанию были закончены, а на проходе навешена запираемая снаружи калитка, старший конвоя прибил на стену сушильной камеры, составленные мной правила содержания, главным принципом которых были «Кто не работает, тот не ест.», после чего покинули локальную зону, предоставив осужденных самих себе.

– Здравствуйте, господа. Мадемуазель. – после того, как я закончил с размещением осужденных, ноги привели меня в домик заводоуправления, где в кабинете главного инженера мастерских и пары мастеров, мной была обнаружена и Анна Ефремовна Пыжикова: – Не ожидал вас здесь увидеть.

– Добрый день, господин Котов. – главный инженер, Дольбаго Павел Викентьевич, пожал мне руку: – Анна Ефремовна проявляет удивительный интерес к создаваемому нами новому образцу оружия, и даже вполне освоила стрельбу из него.

– Стрельбу⁈– я был поражон: – У вас уже есть из чего стрелять?

– Да, вчера еще опробовали ваш пистолет-пулемет, сегодня собирались вам телефонировать. – Павел Викентьевич шагнул в сторону и передо мной, на покрытом дерюжкой, столе главного инженера я обнаружил свою прелесть. Нельзя сказать, что внешний вид оружия поражал своей красотой и лаконичностью, но по сравнению, с так называемым автоматом Федорова, он выглядел миниатюрно. Деревянный приклад с металлической пяткой, прикрученный к водопроводной трубе, из которого на несколько сантиметров торчал обрезок винтовочного ствола. Магазин прямой формы вставлен в широкий зев приемника снизу. Широкие проемы сбоку для рукоятки затвора, с виднеющейся могучей пружиной. Примитивный предохранитель выполнен в виде выреза вверх, напоминает систему запирания оконного шпингалета. Две одинаковые по форме деревянные ручки пистолетного типа, одна у спусковой скобы, а вторая прикручена к кожуху ствола в передней части оружия. Оружие получилось откровенно страшненьким, все в сварочных швах и заклепках.

– Сколько задержек?

– Случаются. На один магазин в среднем три перекоса патрона.

– Понятно. Мы можем пойти, испробовать оружие?

– Безусловно.

Мы все вместе спустились с подвал под мастерскими, где был оборудован небольшой тир и начали стрелять. Сначала, весьма неплохо отстрелялась барышня, единственное, что омрачило – при перекосе патронов Анне не хватало сил передернуть затвор. Ну и очередями чудовище из мастерской пока не стреляло.

– Сколько уже изготовили экземпляров?

– Два. Дорабатываем, надеюсь, что завтра уже предоставим на испытания стреляющий очередями образец.

– Отлично. Дайте мне один из них, а то я без пулемета чувствую в некоторых ситуациях, как без брюк. Прошу прощения, Анна Ефремовна.

– Но…

– Давайте, давайте, мне на первое время и такой сойдет. Вы же продолжайте шлифовать свои самопалы. Меньше заклепок, больше сварки. Теперь давайте бумагу, перо, будем рисовать новые проекты.

Мне нужно было очень и очень много. И если стальные шлемы уже вполне применялись на фронте, то кирасы, способные защитить моих милиционеров от пистолетных пуль всяких разных анархистов и бандитов требовалось уже, как минимум, пара сотен. А еще мне нужны были безотказные автоматы, броневики, способные успешно противостоять бронированным «Путиловцам» и люди, очень много людей. А времени остается очень мало. Очень скоро, в апреле, в Санкт-Петербург прибудет главный большевистский отморозок – «дедушка Ленин», а я еще не решил, что с ним делать. С одной стороны – сколько он сделал во вред России, не каждый может сравнится. А с другой стороны, советское воспитание выворачивает душу, протестуя против уничтожения этого словесного эквилибриста, что прилагал максимум усилий чтобы «действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды».

– Петр Степанович? – я поднял глаза и увидел озабоченные лица Дольбаго и Ани.

– А? Извините, господа, я кажется немного отвлекся. Павел Викентьевич, там в сушилке вам новых работников разместили…

– Павел Степанович, ну куда мне еще работники. Штатные рабочие каждый день к заводоуправлению ходят, донимают вопросами, когда работать начнем…

– Скажите, что скоро. А новые работники особые, им созидательный труд обязателен, иначе они к своей бандитской жизни вернутся. Опять начнут убийства совершать, здания захватывать. Им сегодня мировой судья по девять месяцев отвесил, с обязательным привлечением к труду…

– Это что-же за законы теперь такие, что за убийства девать месяцев тюрьмы только дают? – главный инженер перекрестился: – Это что же на Руси творится…

– Павел Викентьевич, а кто вам сказал, что за убийства всего девять месяцев им дадут? Этих субчиков сегодня судили за захват конторы ломовиков и квартир обывателей, а по остальным делам еще следствие ведется. Просто мировой судья категорически отказался выходить за рамки своих полномочий, а им еще царь-батюшка полномочия урезал одним годом тюремного срока. Как окружной суд вновь начнет работы, мы как раз следствие по убийствам и бандитизму закончим, и пойдут они на каторгу лет на двадцать, и выйдут оттуда аккурат в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. А пока тюрьму еще ремонтируют, они пусть на нашей территории посидят. Вы им определите работу какую, например, курки или спусковые крючки пусть из заготовок выпиливают напильниками.

– Вы меня как-то ошарашили, Петр Степанович, я право, даже не знаю, что сказать…

– Павел Викентьевич, надо просто дать им урок, исходя из нормы выработки слесаря средней облученности. Через месяц будем начислять им зарплату, которая будет уходить на их питание, охрану, возмещение ущерба. У нас во дворце анархисты все стекла бомбой своей выбили, людей ранили. Так что этим ребятам еще пилить – не перепилить. Ладно, поеду я, не буду вас отвлекать. Если что-то срочное – не стесняйтесь, сразу телефонируйте. Анна Ефремовна, вы здесь останетесь или вас куда-нибудь на извозчике отвести?

– Если можно, до квартиры тетки довезите, Петр Степанович, буду вам очень благодарна. – девушка поему-то покраснела и опустила глаза.

– Конечно можно. – я подал пальто барышне, после чего изъял у недовольного главного инженера автомат и все имеющиеся у него магазины в количестве двух штук, покинул территорию мастерских.

У ворот нас встретила делегация заводского Совета, чей тыл подпирала толпа мужиков и баб, настроенных весьма решительно.

– Барчук! – вперед выдвинулся какой-то мужик лет сорока, с жуликоватыми глазами на круглом лице, вида совсем не пролетарского, которого я ранее никогда не видел: – Когда работа будет?

– Ты чьих будешь, хамло?

– Это товарищ Артем из Совета рабочих депутатов. – вперед вышел один из усатых членов местного совета.

– Правда? А скажи, товарищ Артем, что Энгельс написал Каутскому?

– Э?

– Не знаешь? А еще из комитета! А как хоть Энгельса звали? – я шагнул к растерявшемуся «товарищу Артему», и приставил ему ко лбу ствол страхолюдного автомата: – А вот это инструктор из комитета должен знать. Да и вообще, граждане, сдается это засланный казачок. Смотрите, ручки у него какие мягкие. Документы у него хоть проверили?

– Был у него документ, предъявлял! – заорали из толпы несколько человек: – Опусти ружжо!

– Чуть попозже. Что хотели, граждане? Зачем собрались?

– Хотели мы заявить хозяевам мастерских. – очухался и злобно заорал «товарищ Артем»: – Что если через два дня не начнется работа на условиях, установленных городским Советом, то послезавтра начнется забастовка.

– Пойдем со мной. – я ухватил представителя городского Совета за плечо и потащил к коляске, что стояла поодаль. Сзади, ни на шаг не отставая, попискивая от страха, семенила Анна Ефремовна.

– Граждане! – я поднялся в коляску и встал во весь рост: – Сейчас в мастерских главный инженер, уважаемый Дольбаго Павел Викентьевич, не зная отдыха, готовит производство нового оружия. Как только он закончит эту работу, мы сразу же запустим полный цикл производства и, естественно, призовем всех на рабочие места. Вы думаете, мне нравиться каждый день тратить на еду для вас…

– Ты нам этих хлебом и кашей не тычь! – снова заорал представитель городского Совета: – Ты думаешь, что своими подачками ты откупишься от рабочего человека? Набиваешь карманы золотом, а людей принуждаешь есть хлеб из червивой муки и кашу с сором! Сам жри свои помои!

– Ах ты тварь! – тут уже не сдержался я: – Я сам это ем каждый день, и мои бойцы это едят, с одного склада продукты получаем! Я тебе сейчас…

Наверное он понял меня неправильно, или, может быть я махал автоматом слишком энергично, но, не поставленный на предохранитель автомат вдруг дал короткую очередь над головой агитатора. Несколько человек пригнулось, товарищ Артем, изрыгая ругательства, под прикрытием членов местного комитета, стал отступать назад.

– Вот видите, товарищи, конструкция оружия совсем сырая, сам стал стрелять… – я обескуражено развел руками: – Так что ждем, когда конструкция у оружия будет надежной.

– А скажи, начальник, что за рабочих ты в сушилке поселил? – народ осмелел и вернулся к насущным вопросам: – Вместо нас работать будут, что ли?

– Это, дорогие мои, бандиты, которых милиция поймала. У нас же жизнь новая, революционная. Поэтому, незачем бандитам в тюрьме бездольем маяться, надо работать, в поте лица зарабатывать хлеб свой насущный. Ибо, еще в Писании сказано – «Кто не работает, тот не ест». Правильно я говорю товарищи? Пусть воры и преступники берут в руки инструмент и начинают работать…

– Наверняка опять рабочего человека, что детям малым калач на базаре бес спросу взял, поймали и теперь измываются! – крикнул в середине толпы какой-то провокатор.

– Ты иди, да проверь! Выходи, кто это крикнул. –я пытался рассмотреть среди сотни лиц кричавшего: – Я тебя до утра с ними подселю и даже вечернюю пайку дам. А утром, если живой останешься, сюда придешь и расскажешь честному народу о своих новых друзьях. Ну что, кто смелый?

О никто не вышел, толпа, что-то недовольно ворча, стала расходится, а я сел в коляску, подмигнул испуганной Анне Ефремовне и попросил Тимофея довести нас до дома тетки Пыжиковой.