Текст книги "Повод для паники"

Автор книги: Роман Глушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Кауфман хитро мне подмигнул.

– Мои-то часы как раз не работают, – возразил я. – Но вы правы: было бы очень любопытно выведать тайны вашего дома. Эти ваши… помощники кого угодно озадачат. Хотя, кажется, я разгадал, в чем их секрет.

Отец и дочь многозначительно переглянулись.

– Так-так, – азартно потер ладони Наум Исаакович. – Ну что ж, любезный сосед, тогда вам и слово. Поделитесь-ка с нами своими догадками.

– Ваша тайна на самом деле не такая и великая, – начал я. – С устройствами, работающими по сходному принципу, я уже неоднократно имел дело. Каролина Наумовна, как поклонник реал-технофайтинга, должна знать, что такое «громовержец» и блайндер…

– Это оружие реалеров, – пояснила Кэрри для отца. – Первое разит молнией, второе используют только великие мастера… И иногда капитан Гроулер. – Причислять меня к мастерам она отказывалась принципиально, да и черт с ней. – Чтобы стрелять из блайндера, надо иметь навык, поскольку он поражает только глаза. Узконаправленный луч света воздействует на сетчатку и дезориентирует противника. Хотя, насколько я помню, у капитана Гроулера лучше получается дезориентировать врага прикладом блайндера, нежели его вспышкой.

– Вы разбираетесь в оружии, – похвалил я девушку, пропуская ее сарказм мимо ушей. – И «громовержец», и блайндер устроены примерно одинаково: источник питания, конденсатор и простейшая схема производства выстрела. Никакого программного обеспечения – только полуавтоматический прерыватель стрельбы. И наше примитивное оружие прекрасно справляется со своей задачей. Ваши «помощники» работают по аналогичной системе. Такому сообразительному человеку, как вы, дядя Наум, не составило труда подключить их к генератору и заставить выполнять одну-две несложные функции. К примеру, нагревать термоэлемент или качать воду из резервуара. Могу поручиться, что так оно и есть.

– Дьявол! – ругнулась Кэрри, огорченно хлопнув себя по коленям. – Да, папа, капитан Гроулер действительно не так неотесан, как кажется. Совершенно невероятно! Даже поверить не могу!

– Кэрри, следи-таки за речью! – пожурил ее отец, после чего, довольно улыбаясь, пояснил: – Перед тем как вы помогли нам открыть дверь, я уверил дочь, что вас не шокирует наше оригинальное убранство, а она была со мной не согласна. Как видите, прав оказался я. Я убедился, что вы – неординарная личность, едва только вас увидел.

– Вот как? – удивился я. – И что конкретно убедило вас в моей неординарности? То, чем я занимался за углом собственного дома и что вы успели заметить в ваш бинокль?

– Да будет вам дуться по поводу того курьезного эпизода, – сконфузился Наум Исаакович. – Все мы люди, с кем не бывает? Нет, капитан, ваша неординарность кроется прежде всего здесь. – Он коснулся пальцем своего тронутого сединой виска. – Где ваш ключ, позвольте спросить?

– Оставил дома. Какая от него сегодня польза?

– И что вы чувствуете, разгуливая по улице без инфоресивера?

– То же, что и если бы, простите, вышел без штанов, – честно признался я.

– Но тем не менее вы не паникуете, как любезная Гертруда и тот грубиян на стоянке инскона?

– Я не привык паниковать, даже когда знаю, что проигрываю игру. Так что мертвыми инфоресиверами, виртуальными дворецкими и прочими членами их издохшей компании меня подавно не напугать.

– Но ведь их отказ тоже может причинить травму – душевную, – возразил Кауфман.

– Понятия не имею, о чем вы. Реалер не может позволить себе такую роскошь – страдать от душевных травм, – пояснил я. – Душевные страдания игрока могут испортить игру всей команды. Когда-то мне крепко вбили в голову одну простую истину: душа – не конечность, поэтому душу нельзя травмировать.

– Занятная философия.

– Папа, не спрашивай капитана Гроулера о чуждых ему вещах, – перебила отца Кэрри, но дядя Наум ее не послушался и терпеливо разъяснил:

– Под душевными травмами я предполагал то, что вы наблюдали у встреченных вами утром людей. Разве вы не заметили странностей в их поведении?

– Еще бы не заметил! – подтвердил я. – Так, значит, все они… травмированные душой? А я-то решил, что они просто сбрендили. Бегают, суетятся, психуют… Чего, спрашивается, психовать? Один черт, рано или поздно все образуется.

– Нет, я таки потрясен вашим самообладанием! – покачал головой Наум Исаакович. – Кстати, о нем и идет речь. Железное самообладание – редчайшее в наше время явление! Жуткий анахронизм! До встречи с вами мне еще не доводилось сталкиваться с человеком, имеющим такую выдержку. Надо полагать, это у вас профессиональное качество, без которого в спорте просто не выжить. И прекрасное качество, замечу. В ваших глазах, движениях, манерах есть что-то такое… такое…

– Звериное, – подсказал я, поскольку знал капитана Гроулера куда лучше, чем кто-либо из сидящих в комнате.

– Именно! – поднял палец Кауфман. – Но в хорошем смысле этого слова. Звериное, природное, естественное… То, что всегда помогало людям выживать в трудные времена. В вас это состояние выражено особенно сильно. Вам известно что-нибудь о войнах начала эры Сепаратизма?

– Немного. Тогда вроде бы даже порохом не пользовались.

– Верно. Огромные армии сходились на просторных полях и, бывало, сражались по нескольку суток кряду. Люди бросались на копья, мечи, стрелы и умирали тысячами. Какое безграничное самообладание надо было при этом иметь! Я часто задумываюсь над тем, сколько еще полезных качеств растеряло человечество в процессе эволюции. Когда-то люди хладнокровно рубили друг друга на куски и умывались вражеской кровью, а мы впадаем в безумие оттого, что не можем выйти из дома или определить персон-маркер собеседника. Человечество отдалилось от своей природы, капитан. И отдалилось весьма сильно. Мы научились очень достойно жить, но одновременно разучились выживать. Это плохо. Того, кого взрастили в раю, ад убьет одним своим видом.

– Ну вы-то, дядя Наум, и в аду прекрасно устроились, – заметил я. – Едите жареных курочек и попиваете горячий кофе. Маленький островок рая посреди адского хаоса. А вот я со всем своим самообладанием, чтобы не умереть с голоду, вынужден довольствоваться вашим гостеприимством. Так кто же из нас более приспособлен к жизни?

– Вы таки всерьез убеждены, что видите за окном ад? – ответил вопросом на вопрос Наум Исаакович и снова помрачнел. – Падающие здания, дым на горизонте и паника на улицах навели вас на подобные мысли? Молодой человек, уверяю вас: это еще не ад и даже не чистилище. Это пока лишь порог райских врат, где отвергнутые души остаются ни с чем. Ад ожидает нас впереди. Разумеется, если наша ситуация не выправится в ближайшие дни. Иначе… Вы себе представляете, как изменится мир уже через месяц? А через год?

– Но что же все-таки конкретно произошло, дядя Наум? – вернулся я к оставленной нами теме. – Генераторы конденс-поля в порядке, следовательно, основа основ нашего мира на месте. Одна причина отпадает. Может быть, все дело в контролерах? Что-нибудь вроде массового невыхода на работу. Знаете, как в древности, когда требовалось выразить протест или еще какое недовольство…

– Да, история знавала подобные катаклизмы, которые порой приводили к тяжким последствиям. Однако… – Наум Исаакович поморщился. – Ваша логичная на первый взгляд версия лишена главного. В ней есть только следствия, но нет причины. Назовите мне причину, по которой современный контролер должен учинять забастовку? Чем он может быть недоволен? Трехчасовым рабочим днем? Четырехдневной рабочей неделей? Изматывающим трудом? Недостойным жалованьем? Выходом в отставку в тридцать лет, когда у него еще вся жизнь впереди? Нет, конечно, недовольные Службой имеются и в наше время, но вряд ли их недовольство обретет когда-либо массовый характер. Наши забастовщики – это фиаскеры-одиночки на фоне многомиллиардной армии законопослушных контролеров, презирающих лентяев. Но если вы таки настаиваете, чтобы дядя Наум дал вам самую правдоподобную причину кризиса, я попробую. Кэрри, милая, среди вас, молодых, еще гуляет легенда о Синем Экране Смерти или она давно не популярна?

– Гуляет, папа, – ответила Каролина. – Не сказать, что она особо популярна, но по крайней мере молодым контролерам ее пока рассказывают.

– Синий Экран Смерти? – переспросил я. – Никогда не слышал такую легенду. Хотя среди реалеров тоже ходит много подобной чепухи: призраки старых полигонов, проклятое оружие, плохие знамения перед турниром… А что за Синий Экран?

– Очень древняя история… – Наум Исаакович откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы на животе. – Заря современной цивилизации, первые примитивные модули – носители искусственного интеллекта. Общаться с ними было тяжело и неудобно – очень уж медленно они работали. Только-только появился прообраз «Серебряных Врат», который был лишь небольшим пакетом рабочих и контрольных программ, что вручную устанавливались непосредственно на каждый модуль. Тогда никто еще не отождествлял «Врата» с Единым Информационным Пространством, которому на самом деле в те годы было уже больше века. Да и Единым его не называли – оно дробилось на множество видов связи, существующих параллельно и подчиненных разным ведомствам.

– Представляю, какой хаос творился тогда в виртомире, – заметил я.

– Не то слово, молодой человек, – кивнул Кауфман. – Существовали даже такие понятия, как информационные войны и киберпреступность. Это уже потом, после всеобщего упразднения границ, «Вратам» привили мощный искусственный интеллект. Они перестали быть бездушной операционной системой и превратились в несокрушимые «Серебряные Врата» – первого помощника человека во всем, передатчика информации и хранителя мировых знаний. Создатели «Серебряных Врат» обрели такое влияние, что смогли монополизировать Пространство, обратить его в Единое и в кои-то веки навести там порядок. Но на закате эры Сепаратизма, когда несовершенные модули с несовершенным искусственным интеллектом оперировались столь же несовершенными «Вратами», строптивость машин была явлением повсеместным и привычным. Сейчас уже никто не скажет вам, что доподлинно означает Синий Экран Смерти. Известно одно – тот, кто видел его перед глазами, имел дело с мертвым оборудованием. Синий Экран был этаким предсмертным вздохом наделенного искусственным интеллектом модуля и воспринимался древним контролером как катастрофа.

– Когда я только поступила на Службу, – продолжила за отцом Кэрри, – старшие коллеги рассказали мне, что, согласно старому преданию, в день наступления Конца Света пикры на терминалах контролеров будут светиться синим огнем. Якобы именно поэтому мы испокон веков носим форму красного цвета и не держим возле терминала синих вещей – мол, незачем вгонять искусственный интеллект «Серебряных Врат» в траурное настроение. По той же причине контролеры не произносят на Службе слово «синий», а ругательства наподобие «да гори оно синим пламенем» не рекомендуется употреблять даже в мыслях. Таковы неписаные правила, с которыми у нас знакомят всех новичков. Абсурд, конечно, но… прочно укоренившийся и переросший в традицию.

– Любопытная сказка, – заметил я с горькой усмешкой. – Жаль, нельзя проверить, правдива она или нет. Только почему эта легенда кажется вам самой логичной, дядя Наум? Вы не видели причины в моей теории, а я не вижу в вашей. Отказ систем жизнеобеспечения, Транс-сети, «Серебряных Врат»… С чего бы вдруг терминалам контролеров загораться синим пламенем?

– А вы таки вспомните, о чем вы с вами только что говорили: редчайшее стечение неприятных обстоятельств. Каскад причин, порождающий лавину следствий. При всем совершенстве отладочной подсистемы «Контральто Д» нашелся-таки и для ее зубов крепкий орешек. Не справлявшиеся с проблемой древние модули капитулировали, выбрасывая в таких случаях белый флаг – Синий Экран. «Серебряные Врата» поступили в аналогичной ситуации сообразно своему предку. В сущности, такое их поведение вполне логично. Как в природе – от мощного стресса организм впадает в кому. Что-то послужило для виртомира сильным источником раздражения, что и вызвало у него подобную защитную реакцию. Но меня больше волнует другой вопрос: помнят ли приемы экстренной реанимации те, кто веками только и делал, что стучал пострадавшего по спине? Вот тут я, молодой человек, жутко сомневаюсь…

Первая ночь, проведенная мной в Жестоком Новом Мире, выдалась бессонной. Я ворочался на кровати, которая впервые казалась мне такой жесткой и неуютной. Из разбитого окна тянуло холодом и страхом. От холода спасал теплый плед, а вот от страха спасения не было. Глядя на луну, взошедшую над погруженным во мрак миром, я испытал натуральное звериное желание завыть от тоски – во весь голос, протяжно и жалобно. И наверняка завыл бы, наплевав на все приличия, если бы не открытые окна в доме Кауфманов – моих новых добрых знакомых, у которых я провел весь день и даже разрешил им уговорить себя остаться на ужин.

Освещение в особняке соседей функционировало так же исправно, как и печь с подведенным к ней резервным водяным отоплением. Однако хитрые приспособленцы намеренно не зажигали лайтеры, дабы не собрать вокруг своего жилища столпотворение из отчаявшихся соседей. Да и не только соседей – свет окон кауфмановского особняка был бы единственным источником света на видимом почти до горизонта подлунном пространстве. Что творилось бы окрест наших домов утром, страшно было вообразить. Предусмотрительные дядя Наум и Кэрри хоть и являлись на редкость гостеприимными людьми, принимать гостей в таком несметном количестве не собирались. Куриный вольерчик, любезно продемонстрированный мне птицеводами-любителями, вряд ли насытил бы голодную ораву паломников, что неминуемо стянулись бы поутру к обители Кауфманов.

Прежде чем лечь в постель, я долго шатался из угла в угол спальни, периодически подходя к окну и с тревогой всматриваясь в горизонт. Далекое зарево полыхало на Алтае и чуть слабее багровело на западе – там, куда утром рухнул с орбиты злосчастный рудовоз.

Дядя Наум высказал предположение, что падающие рудовозы были для нас не единственным источником смертельной опасности. По мнению соседа, больше всего следовало бояться инстант-коннектора, чьи боты при отказе систем управления могли оказаться полностью неуправляемыми. Автоматическая система торможения и остановки ботов размыкала ускорительные либериаловые контуры, после чего боты плавно сбрасывали скорость от восьмикратной звуковой до нуля. Если же в связи с кризисом где-то в стоп-зонах инстант-коннектора остались неразомкнутые контуры… Последствия от прибытия на финишные пункты разогнанных до максимальных скоростей ботов должны были оказаться не менее разрушительными, чем от падений космических перевозчиков. А если еще брать в расчет загруженность межконтинентальных хайвэев…

У дяди Наума не находилось слов и мужества, чтобы толком описать мне свои догадки, и он лишь удрученно качал головой.

Я волновался за Сабрину – ей частенько доводилось пользоваться Транс-сетью. Трудно было представить, что инстант-коннектор – средство, с давних пор объединяющее человечество, – превратился в массового убийцу. Жуткий кошмар, до которого так и не додумались создатели разнообразных виртошоу ужасов. Действительность превзошла все фантазии, в том числе самые немыслимые…

Искать спасения от окружающего ужаса в спиртных напитках я даже не пытался. Бежать от действительности – удел ничтожеств. Вот мой сосед Наум Исаакович Кауфман – пожилой человек, а выдержки и силы духа у него не меньше, чем у любого из реалеров. И Кэрри под стать отцу – спокойна и даже пытается иронизировать. Плоские у нее шутки, конечно, но сам факт того, что она способна шутить в сложившихся обстоятельствах, делает ей честь. Так неужели мой дух слабее и я позволю себе опуститься в глазах стойких соседей?

Существовал и вполне прозаический довод против пьянства: нагревшееся за день пиво пить уже не хотелось.

Безжизненный мрачный пейзаж за окном не только пугал, но и в какой-то степени завораживал. Такого реалистичного пейзажа не мог продемонстрировать ни один ландшафт-проектор, а потому, глядя в окно на злую холодную луну, призрачно-черные силуэты деревьев и зарево на горизонте, я испытывал ощущения, сходные с теми, какие обрушились на меня при первом взгляде на настоящий океан. Не то восторженный испуг, не то испуганный восторг, вызывающий трепет перед естественной природной красотой. Вот только при созерцании безграничного океана восторга во мне было все-таки куда больше, чем испуга.

Собрав все теплые одеяла, что удалось отыскать в темноте, я укутался ими с головой и, проворочавшись еще с полчаса, все же заснул. Последнее мое пожелание самому себе было не «спокойной ночи». Я пожелал, чтобы утром меня, как обычно, встретил брюзжащий старик Бэримор, а все пережитое вчера оказалось лишь кошмарным сном. Исключая, разумеется, визит к Кауфманам. Не знаю, какие впечатления остались у них после знакомства со мной, но для меня время, проведенное у соседей, было единственным светлым воспоминанием о вчерашнем дне.

Точно неизвестно, сколько я проспал, вымотанный переживаниями и согретый толстыми одеялами. Но разбудил меня не занудный баритон виртуального дворецкого, а обеспокоенный голос вполне живого человека. Однако занудливости в том голосе было столько, что ее, без сомнения, хватило бы на десяток Бэриморов.

– … Да проснитесь вы наконец, капитан Гроулер! – с укором требовал ходивший где-то внизу, под окном, дядя Наум. Судя по раздраженному тону соседа, он будил меня уже довольно давно. – Как вы можете спать, когда вокруг столько шума? Прошу вас, поднимайтесь! Разве не слышите: нас с вами умоляют о помощи! Капитан Гроулер! В вашем возрасте много спать – вредно!..

Первым моим позывом был метнуть в зануду подушкой (против Бэримора такой прием не действовал, поскольку через голопроекцию дворецкого подушка пролетала насквозь – проверено, и не единожды). Однако я воздержался от грубости. Но не из уважения к пожилому человеку, а оттого, что по собственной глупости мог утратить почетное право помогать Кауфманам в регулировании популяции их курятника. Потерять такую привилегию в нынешних суровых реалиях значило лишить себя последнего удовольствия в жизни.

– В чем дело, дядя Наум? Стряслось что-нибудь серьезное? – стараясь придать голосу дружелюбие, с неохотой откликнулся я, выкапываясь из-под одеял. За окном уже рассвело, но солнце еще светило неярким багровым светом. Сказать по правде, давненько не просыпался в такую рань. – Погодите минутку, сейчас выйду!..

Пока продирал глаза и напяливал штаны, сумел вычислить причину, напугавшую Наума Исааковича, благо определить ее можно было уже на слух. Мирную утреннюю атмосферу будоражили несмолкаемые беспорядочные стуки и приглушенные человеческие крики. Какофония раздавалась отовсюду. Походило на то, что все жители нашего мегарайона состязались, кто из них быстрее развалит голыми руками собственный дом. Поражали единодушие и энтузиазм, с коими добропорядочные граждане предавались своему занятию. Крепко же я спал, раз не расслышал прелюдии этого впечатляющего концерта!

Кауфман бегал вокруг тумбы от ландшафт-проектора, бубнил что-то под нос и нервно жестикулировал. Облаченная в брючный костюмчик, очаровательная злючка Кэрри сидела на газоне неподалеку и недовольно поглядывала то на отца, то на выбитое окно моей спальни. На траве рядом с ней лежал совершенно не подходящий для хрупкой девушки инструмент. Да, именно тот самый инструмент, на котором, по-моему, даже издалека различалась запекшаяся кровь невинных пернатых.

Вполне закономерно, что я не знал, как выглядят допотопные раритеты наподобие печей, чайников и насосов, но не разбираться в древнем оружии для реал-технофайтера непростительно. Топор! В руках я его еще не держал, но о правилах эксплуатации сего примитивного орудия представление имел. Семейство Кауфманов вышло в Жестокий Новый Мир подготовленным к любым неожиданностям.

– Доброе утро, любезный сосед! – завидев меня, приветливо помахал рукой Наум Исаакович. Каролина лишь коротко кивнула. – Жутко извиняюсь, что разбудил, но разве можно спать, когда отовсюду слышится глас вопиющих о спасении?

– Чего это они разорались? – полюбопытствовал я, зевая. – Я что-то пропустил?

– А вы таки проверьте ваш ключ, – порекомендовал дядя Наум.

– Если вспомню, куда его задевал… – Я оглянулся в поисках инфоресивера, но на обычном месте его не оказалось. – И что я там увижу?

– Такое непременно надо посмотреть самому…

Я пригляделся получше и вскоре обнаружил то, что искал. Ключ валялся возле кровати, задрав вверх свои паучьи лапки-биомагниты. Сразу бросилось в глаза, что микролайтеры на них светились, демонстрируя готовность ключа открыть для меня «Серебряные Врата».

– Наконец-то! – проворчал я, однако облегчения почему-то не испытал. В душу закралось нехорошее предчувствие, какое раньше терзало меня при выходах на пустынные полигоны стадиума – где-то поблизости засада противника, но определить, где конкретно, не удается. Вот и сейчас: инфоресивер явно функционирует, а вокруг вместо радостных криков только вопли отчаяния… Да и Наум Исаакович с дочерью что-то не выглядят счастливыми.

Я поднес приборчик к виску, и биомагниты прилипли к коже – значит, связь с «Вратами» все-таки есть. Пикр также исправно развернулся вуалью перед глазами…

…И тут же наградил меня ослепительной синей вспышкой. Никаких музыкальных заставок, никакой обязательной надоедливой рекламы при входе в виртомир – лишь сплошная синева, холодная и молчаливая.

Мертвая!

Так вот ты какой – Синий Экран Смерти, предвестник Конца Света…

– Можете ничего не говорить – мы с Кэрри тоже видели это. – Наум Исаакович сразу уловил мое подавленное настроение, когда я вновь приблизился к окну. Сам он, впрочем, угнетенным не выглядел. Каролина тоже. У этой семейки, готовой ко всем случаям жизни, где-нибудь наверняка припрятаны огнеупорные скафандры для адского пламени, что будет гулять по планете при Апокалипсисе.

– А что надо сказать? – пожал я плечами. Настроение на всю оставшуюся до Конца Света жизнь было испорчено. Захотелось подобно тем несчастным узникам собственных домов заорать от безысходности и начать крушить стены. И уже неважно чем – руками или головой; главное – выплеснуть накопившиеся эмоции.

– Да все, что угодно, только умоляю: не надо посыпать себе голову пеплом и разрывать собственные одежды!

– Я похож на психа? – буркнул я. – И где вы видите пепел? У меня что, ночью во дворе пожар случился?

Недоверчиво покосившись на Кауфманов, я высунулся из окна и осмотрелся. Как и ожидалось, следы возгорания отсутствовали. Да и откуда им было взяться там, где гореть попросту нечему?

– Папа, сколько раз тебе твердила – подбирай выражения. – Кэрри тяжко вздохнула и картинно закатила глаза к небу. – Ты постоянно забываешь, что капитан Гроулер склонен воспринимать все буквально.

Все ясно: про одежду и пепел – это очередная кауфмановская шутка для интеллектуалов, изначально не рассчитанная на троглодитов.

– А капитан Гроулер держится молодцом, – заметил дочери Наум Исаакович. – Впрочем, я и не сомневался, что он выдержит. Спускайтесь вниз, молодой человек, нам сегодня предстоит совершить немало подвигов. Слышите, нас уже зовут… Мы с Кэрри могли бы не тревожить вас и заняться этим сами, но вам такое щепетильное дело куда сподручнее.

– А вы уверены, что нам следует освобождать этих ненормальных? – спросил я, невольно представляя, как улицы наполняются толпами вызволенных из плена паникеров с выпученными глазами и нервозным поведением. – Пошумят-пошумят да угомонятся, а там, глядишь, и кризис минует.

– А если таки не минует?

– Ну что ж… тогда давайте попробуем. Вы ведь меня затем и позвали, чтобы какая-нибудь Гертруда Линдстром у вас топор не отобрала.

И я с ворчанием принялся спускаться из окна. Ладно, поможем, все равно делать больше нечего, кроме как ожидать Конца Света.

– Осторожнее! Держитесь за выступ! Обопритесь получше! Так, не торопитесь! Очень хорошо, теперь спускайте другую ногу!.. – заботливо руководил моим нисхождением со второго этажа дядя Наум, ставший невольным свидетелем моего вчерашнего трюкачества. Сегодня его советы были излишни: урок по теме «Деструктивное влияние гравитации на человеческий организм» капитан Гроулер усвоил твердо.

Каролина с показной неохотой вручила мне свою любимую игрушку, и мы втроем направились к ближайшему дому, откуда раздавались призывы о помощи.

День выдался на редкость запоминающимся. Мне довелось познакомиться почти со всеми соседями, что проживали в радиусе полукилометра от наших с Кауфманами особняков. Замечательные, дружелюбные и гостеприимные люди… хотелось бы сказать о них, но не получалось. Не исключено, что позавчера я не испытывал бы в этом никаких сомнений, и любая из освобожденных нами семей радушно пригласила бы нас на чашку чая или бокальчик вина. Но сегодня всех нас окружал уже иной мир, в котором просто не оставалось места для открытых дверей и задушевных бесед. Мир истерик, криков, отчаяния и паники; мир, где на невозмутимых людей, как я и Кауфманы, смотрели словно на сумасшедших.

А может, и впрямь безумцами были мы, а не они? В конце концов, разве мое спокойное поведение нельзя было при желании трактовать как тихое помешательство? Да еще при наличии в руках топора, который я был готов обрушить на голову любому, кто покусится на здоровье моих новых друзей, не столь воинственных, чтобы отпугивать недоброжелателей одним своим видом.

Понять беснующихся внутри собственных домов сограждан было легко. Подавляющее большинство из них когда-то служили контролерами или являлись таковыми сегодня. Все они были наслышаны, что означает знамение в виде Синего Экрана Смерти.

Практически у всех, до чьего спасения у нас дошли в этот день руки, окна в особняках так и оставались затонированными с ночи кризиса. Попытаться разбить крепкий венерианский кварц, как поступил вчера я, догадались единицы, однако ничего хорошего из их попыток не вышло – не хватило сил или терпения. Поэтому все, что могли наблюдать затворники помимо стен своих домов, представляло собой однотонные синие пикры ключей, неожиданно заработавших после суток молчания. Любой землянин окончательно и бесповоротно рехнулся бы от такой картины… К счастью, вызволенные нами из-под домашнего ареста соседи не казались мне окончательными безумцами, но среди них попадались и впрямь безнадежные.

Нас постоянно принимали за контролеров. Поначалу мы пробовали доказывать обратное, но нам не верили и считали наши оправдания попытками уйти от ответственности за опоздание. Поэтому проще оказалось изобрести универсальную отговорку, чем рассказывать правду. В конце концов Наум Исаакович придумал дежурную легенду, согласно которой мы действительно были спасательной группой контролеров, высланной перед основной ремонтной бригадой.

На вопросы, когда же прибудут главные силы, Кауфман отвечал уклончиво: «Скоро. Сидите наготове и ждите. Хозяева, отсутствующие дома в момент появления ремонтной команды, будут обслуживаться в последнюю очередь». Благодаря этому предупреждению мы были избавлены от толпы нежелательных сопровождающих. Лишь несколько человек неотступно ходили за нами, игнорируя любые предупреждения. Разговора с ними не получалось. Шокированные люди были пока не в том состоянии, чтобы адекватно выражать собственные мысли, просто плелись следом и наблюдали за нашей работой. Наум Исаакович тут же метко окрестил сопровождающих «апостолами».

Все наши спасательные акции проходили по шаблонному сценарию, стихийно выработанному в ходе первого освобождения. Периодически менялась лишь вступительная часть, за которую отвечали либо Каролина, либо ее отец. Если из-за заклинившей двери раздавались истерические женские крики, на переговоры выдвигался дядя Наум. Его вкрадчивый дружелюбный тон быстро успокаивал паникующих затворниц. Когда же хозяином освобождаемого нами дома являлся мужчина, в дело вступала Кэрри. Даже находясь в сильном нервном возбуждении, граждане мужского пола внимали приятному бархатистому голоску девушки.

И кто категорически не допускался к переговорам, так это я. Кауфманы запрещали мне приближаться к домам жертв катаклизма до тех пор, пока контакт с хозяевами не будет установлен. Наум Исаакович высказал резонное предположение, что ожидающие Конца Света паникеры примут мой раскатистый бас не за Глас Спасителя, а скорее за нечто противоположное – рык злобного демона или еще кого-нибудь из сатанинской свиты. Я не возражал и, держа топор на плече, следил за ходом переговоров издали.

Когда наступала очередь моего вмешательства, дядя Наум подзывал меня и молча указывал на требующую взлома дверь, после чего я получал еще одну возможность попрактиковаться во владении архаичным оружием. После первого же практикума пришлось забинтовать ладони обрывками тряпки – Кэрри, имевшая опыт работы топором, забыла предупредить меня о таком побочном эффекте, как мозоли. Ухмыляясь, она пожертвовала мне на бинты кусок чистой ветоши, прихваченной ею из дома. Пожертвовала во имя нашей благородной миссии, в которой трудяге Гроулеру была отведена немаловажная роль.

После уничтожения входной двери начиналась самая непредсказуемая часть мероприятия – очное знакомство со спасенными жертвами. Здесь от нас прежде всего требовалась тактичность и жесткость. Желательно было, конечно, вести себя в рамках приличий, но обычно получалось иначе. Из трех десятков выпущенных нами на свободу затворников только несколько вели себя пристойно – то есть не стали выскакивать навстречу с безумными глазами, хватать нас за одежду и умолять немедленно объяснить происходящее. Однако эти тихони вели себя так потому, что все они пребывали в глубоком шоке, который лишь усиливался после того, как они видели, во что превратились их раскуроченные двери.

День закрытых дверей и захлопнувшихся «Серебряных Врат»…

Тяжелее всего было общаться с теми, кто в перевозбуждении уже не отдавал отчета в своих действиях. За прошедшие сутки в этих людях накопилось столько негативной энергии, что они были готовы выплеснуть ее на первого подвернувшегося под руку человека, требуя у него ответа за все постигшие мир беды. Вот тут-то и проявлялось благоразумие Наума Исааковича, пригласившего меня поучаствовать в акции. Без моей поддержки Кауфманам пришлось бы туго. Причем наш топор ничуть не смущал выскакивающих навстречу психов, какие еще недавно являли собой вполне добропорядочных граждан. Приходилось применять рукоприкладство, поскольку на словесные увещевания психи не реагировали.