Текст книги "Воины Крови и Мечты"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Уолтер Йон Уильямс,Джейн Линдскольд,Джо Лансдейл,Виктор Милан,Майкл А. Стэкпол,Карен Хабер,Джеральд Хаусман,Ричард Аллен Лупофф,Джеффри Карвер,Стивен Эмори Барнс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Я видел раньше кое-что подобное, – сказал он.

Лось небрежно спросил:

– Правда? Где?

– В Нью-Мексико. Посмотрите. – Дэвид сунул руку в карман и вытащил керамический осколок. Он протянул его Лосю, который осмотрел его и отложил в сторону. – Можно я возьму это на время?

– Конечно.

В дальнем конце комнаты стоял еще один шкаф, уставленный трофеями боевых искусств. Дэвид направился туда.

– Карате и дзюдо? – Он рассматривал динамичную бронзовую статуэтку двух сцепившихся в захвате атлетов примерно в фут высотой. Надпись гласила: «Большой Чемпионат, тяжелый вес. Открытый турнир Солт-Лейк-Сити, 1967 год».

Грозовой Лось хмыкнул. Бренда следила, как он шаркает при ходьбе. Казалось, он страдал от ужасной травмы. Только глаза были по-настоящему живыми, но…

В этих глазах было нечто, что одновременно пугало и успокаивало ее. Эти глаза смотрели на жизнь из иного пространства. Пространства, расположенного – ближе… к некой истине? Или это были просто старые и усталые глаза?

– Это не дзюдо, – мягко сказал он. – Дзю-дзюцу.

– А какая разница?

– Карате – это в основном удары. Дзюдо – захваты. А в шориндзи дзю-дзюцу сочетаются удары и захваты.

– Bay, – сказал Дэвид. – Bay.

Он побродил по трейлеру, трогая разные экспонаты. Вытаращив глаза, кружил по комнате. Грозовой Лось посмеивался.

– На этом кубке написано «Тристану Уорли», – сказал Дэвид.

– Это мое «белое» имя. Грозовой Лось – мое целительское имя. Оно было дано мне дедом, и оно обладает силой. – Он покачал головой. – Белые имена никакой силой не обладают.

Триас закатила глаза и хмыкнула.

Зазвонил телефон. Лось даже не взглянул на автоответчик, принимавший звонок. Это происходило уже двенадцатый раз за два часа.

Он стоял совсем рядом с Дэвидом, трогал его лицо, волосы, казалось, впитывал его в себя, и в этом было нечто почти интимное. Он ходил вокруг мальчика, рассматривал его, затем наклонился пониже.

– Ты хочешь работать со мной, Дэвид? – прошептал он. – Это должно быть твое решение.

– Ему нужен кто-то, – начала Бренда.

Грозовой Лось строго взглянул на нее.

– Дэвид, – прошептал он. – Это должно быть твое решение.

Дэвид медленно кивнул.

– Подойди сюда, Дэвид, – сказала Триас. Она порылась в сумочке и достала пачку сигарет «Джарум». Дэвид взял их и протянул Грозовому Лосю.

Старик низко склонил голову.

– Хо, – сказал он. – Ну что ж. Посмотрим, что мы сможем сделать.

Бренда крепко обняла Дэвида, сердце бешено колотилось у нее в груди.

– Не знаю, что мне делать, – прошептала она. – У меня больше нет ответов на вопросы.

Она выпрямилась, вытерла глаза, прямо посмотрела в лицо Лосю.

– Мы не богатые люди, – сказала она. – Но если вы сможете помочь моему мальчику, я дам все, что вы захотите.

– Речь не о деньгах, – сказал Лось.

– Я вернусь завтра к вечеру, Дэвид, – сказала она. – И тогда я заберу тебя домой, если захочешь.

Он молча кивнул, глядя, как мать и доктор Триас садятся в пыльный серебристый «Лексус». Сжимая в левой руке рюкзак, Дэвид долго смотрел им вслед. Грозовой Лось мягко похлопал его по плечу.

– Она хотела уехать, – мрачно сказал Дэвид. – Она прямо дождаться этого не могла.

– Это не важно. Все это не для женщин, – сказал Лось. – Пойдем. Посмотришь мой спортивный зал.

У него была шаркающая тяжелая походка, совсем не похожая на атлетический пружинящий шаг инструктора тхэквондо, у которого учился Дэвид. Перед тяжелыми полотнищами геодезического купола был расстелен кусок брезента, закрепленный шестами в ярд длиной. Брезент был квадратный, со стороной не меньше пятидесяти футов.

– Что это? – спросил Дэвид.

Грозовой Лось отогнул край брезента, показав самую огромную песчаную картину из всех, какие Дэвиду приходилось видеть.

Картина представляла из себя круг диаметром тридцать футов. Оттенки были преимущественно коричневые и зеленые, с отдельными включениями синего и зеленого. Черные росчерки абстрактных птиц и десятки танцующих солнц располагались в геометрическом порядке.

Дэвид долго смотрел на картину.

– Я делаю ее с тех пор, как купил эту землю, вот уже пять лет.

– Но разве ветер не…

– Каждый день. И я каждый день ее подправляю. Я никогда ее не закончу. – Он нагнулся к горшку и извлек из него пригоршню черного песка. Тонкими линиями он изобразил две человекоподобные фигуры. – Видишь? Это я и мой дед. Он научил меня многому, – Лось показал на фигуру в нескольких футах влево. Она немного расплывалась. – Две недели назад меня навестил один из моих студентов. Я заставил его добавить себя к этой картине. Я его все время подправляю, но… – Он пожал плечами. – Придется ему самому вернуться и нарисовать себя заново. Это мои воспоминания. Моя жизнь.

– Почему вы переехали сюда? – спросил Дэвид.

– На земле есть особенные места, – просто сказал Лось. – Это место особенное для меня.

Грозовой Лось достал из кармана связку ключей и сунул один из них в выщербленную дверь в куполе.

Дэвид переступил через порог и попал в иной мир.

Купол оказался немного больше, чем казался снаружи. Если не считать квадратного мата со стороной пятьдесят футов посередине, все помещение было заставлено оборудованием для занятий боевыми искусствами, качалками, приспособлениями для растяжки мышц, шведскими стенками.

Лось снял рубашку и надел черную куртку от джи. Если не считать маленького животика, он был гибок, словно хлыст, и очень силен. Кожа, правда, сморщилась и обвисла, но мышцы под ней двигались, словно он был каким-то диким животным, а не человеческим существом. Лось сел на старый черный железный стул и протянул руку к маленькому холодильнику. Тот оказался полон бутылками с водой и красными банками колы. Он вытащил банку джолт-колы и щелкнул крышкой.

– Ты изучал тхэквондо, Дэвид?

Мальчик кивнул.

– Не покажешь мне, что помнишь?

Мальчик опять кивнул и встал перед одним из тяжелых мешков высотой семь футов, но всего восемнадцати дюймов в диаметре. На высоте пяти футов было надето толстое резиновое кольцо, словно кто-то протащил мешок через автомобильный баллон.

Восемьдесят процентов веса Дэвида покоились на левой ноге, слегка согнутой для поддержания равновесия. Правая нога впереди была тоже согнута, мысок ступни обеспечивал точку опоры. Дэвид повел плечами, перенес вес сзади вперед и развернулся. Задняя нога со свистом описала дугу и врезалась в мешок. Проделано было красиво.

– Хо, – сказал Лось. – А теперь… сделай то же самое, но приди в ярость.

– Ярость?

– Злость. Подумай о том, что тебя мучает. Или мучает твою маму. Сойди с ума от злости.

Дэвид скорчил рожицу, завопил и пнул мешок немного сильнее, чем в прошлый раз.

Лось покачал головой. Он сделал глоток колы, поставил банку и с огромным усилием поднялся со стула.

– Не так, – очень небрежно он ударил Дэвида по щеке левой рукой. Звук шлепка прокатился по замкнутому пространству словно выстрел.

Голова Дэвида мотнулась влево, он закрыл руками лицо. Слезы заполнили глаза и покатились по щекам.

Лось глумливо усмехнулся:

– В чем дело, сосунок? Мамочкиному сынку больно? – Дэвид смотрел на Лося, как на помешанного. – Убирайся с глаз моих, ты, писклявая, тошнотворная маленькая мартышка, ниггерское отродье…

Дэвид взорвался. Он пришел в бешенство, движения стали некоординированными, но ураганно-быстрыми. В течение доли секунды его физическая хрупкость превратилась в целеустремленность. Нога оторвалась от пола и врезалась в Лося, едва успевшего поставить блок рукой. Лось оторвал его от земли и бросил на мат.

Дэвид приземлился с тяжелым выдохом и тут же перешел к серии быстрых, еле уловимых атакующих движений. Вновь и вновь Лось отшвыривал его, но Дэвиду удавалось быстро вскакивать. Один раз он почти задел палкой по лицу Лося. Тот увернулся, опять поймал Дэвида и притянул к себе прежде, чем тот успел удариться о мат.

Дэвид походил на отчаявшегося зверька с угольками-глазками: он не отказывался спасаться, отказывался сдаться в плен. Он задыхался, лицо покраснело. Лось повалил его на бок. Дэвид ударил его в рот локтем… Лось откинул голову, а мальчик продолжал выворачиваться из захвата, бешено колотя руками и ногами, пока усталость не победила. Он разрыдался, вся его ловкость исчезла, и Лось прижал его к мату.

Каким-то образом захват перешел в объятие. Лось крепко сжимал его, а Дэвид кричал и царапался, пока наконец не обмяк, превратившись в дрожащий комок со слезами, струящимися по щекам.

– Шшш, шшш, – говорил Лось. – Это было тяжело, да? Не было никого, кому можно доверять. Никого.

Дэвид трясся, как маленький кролик.

– Твой отец умер. Твоя мать ждет не дождется, как бы улизнуть на работу. И Триас ты заставил засомневаться в своих знаниях. – Дэвид стукнул его, и Лось качнулся вбок.

– Я могу помочь тебе, Дэвид. Ты не безумец. Я буду с тобой. – Дэвид отпихивался от него, стараясь вырваться на свободу, но Лось держал его все крепче, пока Дэвид не затих.

– Я не оставлю тебя, – сказал Лось. – Клянусь, что не оставлю, пока все это не кончится и ты не сможешь обходиться без меня.

Дэвид опять уперся в грудь Лося, но на этот раз уже без прежней злости, словно начал смиряться со своей участью.

– Ты меня не оставишь? – спросил Дэвид.

– Не оставлю.

– А папа меня оставил.

– Я знаю. В этом не было твоей вины.

– Но как ты мне поможешь? Никто не может мне помочь.

– Все люди чувствуют страх и одиночество, – сказал Лось. – Это просто два лика Смерти. Чулакуа учит преобразовывать чувства в волю. Использовать их и понимать, что каждое из них делает с твоим разумом, твоим телом, твоей энергией, твоей чистотой. А как только ты очистишься, мы сможем выяснить, что беспокоит тебя. Это путь моего народа.

Дэвид смотрел на него.

– По мне, так ты не очень похож на индейца.

– Слишком долго был с белыми, – сказал Лось.

– Я тоже, – сказал Дэвид. Они посмотрели друг на друга и начали хохотать, хохотать, и где-то посреди смеха Дэвид опять начал плакать, только теперь он сам припал к груди Грозового Лося. Маленький, несчастный ребенок, который впервые за долгие месяцы не был одинок.

Обед был хороший и горячий. Свежий хлеб, который Грозовой Лось испек на своей кухне. Огромная миска салата и что-то вроде индейки в остром соусе. После куска яблочного пирога Дэвид осмотрел коллекцию видеозаписей, обнаружил видеоигру «Сега Генезис» и подбил Лося на матч. Они сражались почти до полуночи, Дэвид был охвачен лихорадочным возбуждением. Он разбил Лося в семи играх из десяти, затем сдался от усталости.

Лось ждал этого момента. Он подвел Дэвида к куполу и протянул ему рюкзак.

– Найди себе место, которое покажется твоим, – сказал он.

– Прямо здесь? – спросил Дэвид. – Я буду спать здесь?

– Конечно, – сказал Лось.

Дэвид походил кругами по залу и обессиленно рухнул на маты. Лось усмехнулся и помог ему разложить спальный мешок.

– Сделай мне одолжение, – сказал Лось. – Сходи сначала в ванную. Я не хочу, чтобы тебе понадобилось ночью вылезать из мешка.

Дэвид поплелся в направлении туалета, и, пока он отсутствовал, Лось собрал несколько кожаных мешочков. Когда Дэвид вернулся, Лось усадил его на мат.

Он вновь улыбнулся, но на этот раз улыбка была строгой.

– Ты никуда отсюда не выйдешь ночью? – спросил он.

Дэвид потряс головой.

– Хорошо.

Лось сунул руку в мешок и достал пригоршню белого песка. Он нарисовал им окружность вокруг спального мешка и еще одну окружность вокруг первой. Между ними он выложил круг из красного песка.

Напевая себе под нос что-то неразборчивое, он изобразил несколько маленьких солнц и грубые очертания птицы. Затем взял украшенную перьями трубку, набил ее и зажег. Он стал причудливым образом вращать ее в руках, тихо приговаривая и выдувая дым по направлению сторон света.

К тому времени, как он закончил, Дэвид уже посапывал, свернувшись калачиком в центре песчаных кругов. Тонкие струйки дыма еще колыхались вокруг.

Лось внимательно посмотрел на него, а потом вышел из-под купола на лунный свет. Он достал из кармана керамический фрагмент и вновь вгляделся в него.

– Мимбрино, – задумчиво сказал он и поднял лицо к луне. – Шесть ночей до полнолуния. – Он зажег гвоздичную сигарету, глубоко затянулся, выпустил дым. – Что бы ты сделал на моем месте, дед?

Дэвид был босиком, в сером тренировочном костюме. Они сидели, скрестив ноги, в сухом русле реки. Над ними возвышались утесы. Солнце начинало показываться из-за края скалы, словно желтый глаз, проникающий взором в иную, пустую и бесплодную реальность.

Лось разбудил его до рассвета. Дэвид, обычно способный проспать до полудня, чувствовал себя отдохнувшим и… спокойным. Прошедшая ночь не принесла с собой ни одного сновидения, даже тени сновидения. Он чувствовал себя исцеленным. На старом дребезжащем «шевроле» они долго ехали через горы к этому сухому руслу. Лось расстелил прямо на песке потрепанный соломенный татами и поставил рядом три складных стула.

Грозовой Лось сел на один из стульев рядом с брезентовой дорожной сумкой, набитой оружием для боевых искусств. Дэвид сел на пятки. Лось зажег очередную из бесконечной вереницы гвоздичных сигарет. Он закашлялся и сплюнул в пустую банку из-под джолт-колы.

– Вся штука в обратном подходе. Ты можешь научить тело таким вещам, которые недоступны разуму. Когда ты этого добьешься, то приобретешь контроль над всеми связями между телом и мозгом. Это было хорошо известно нашим старикам, а мы утратили эти знания, став более «просвещенными». Не думаю, что это нас обогатило. Встать, – скомандовал он. – Кувырки.

– Почему кувырки? – удивился Дэвид. – А как насчет ударов и выпадов?

– Все это очень хорошо и полезно, но большинство драк оканчивается на земле. Очень важно, чтобы земля была твоим другом.

Дэвид встал, и Лось указал ему на два складных стула, через сиденья которых был перекинут шест.

– Кувыркнись, – сказал Лось. Он нажал кнопку на большой магнитоле, стоявшей сбоку от него. Ритмическая ударная музыка, сопровождаемая распевами, начала толчками вырываться из хромированных динамиков.

Дэвид разбежался, перелетел через шест, упал на мат и, перекувыркнувшись, вскочил на ноги.

Он развернулся, побежал в обратном направлении, вновь нырнул через шест, упал на мат, перекувыркнулся. Вперед-назад, вперед-назад, вновь и вновь дугой через шест – все это превратилось в какой-то однообразный танец. Маленькое лицо исказилось от напряжения, он кряхтел от натуги каждый раз, как ударялся о мат.

В конце концов он свалился на бок, тяжело дыша. Волосы взмокли от пота.

– Зачем… музыка? – спросил он.

– Ритм – это координация, – ответил Лось. – Это также дорога к внутреннему разуму. Ты устал. Хорошо. Встань.

Дэвид, пошатываясь, поднялся на ноги. Он так устал, что едва держался на ногах.

Лось протянул ему тридцатидюймовую деревянную палку.

– Что это… для чего это?

– Ты должен постичь энергию, – сказал Лось. – Сейчас. Расслабься.

Он подошел к человекообразной кукле, которая была прикручена проволокой к грузовику. Несколько секунд он рассматривал куклу, а затем взорвался молниеносными движениями. Все произошло так быстро, что глаз едва успевал отслеживать его действия. Это походило на барабанное соло в джазе, исполнявшееся на кукле. В дело шел то один конец палки, то другой, то боковая поверхность; левая рука, локоть, колени, голова – все участвовало в этой сокрушительной, потрясающей, зубодробительной какофонии движений. За десять секунд он ударил куклу не меньше пятидесяти-шестидесяти раз.

К концу представления Дэвид уже сидел с отвисшей челюстью.

– А теперь следи внимательно, Дэвид, – Лось вытер лоб. – Каждый из этих ударов направлен по так называемому углу атаки. – Он сделал выпад в направлении 1:00. – Это номер один. – Ударил слева на 10:00. – Это номер два. – Выкрутил палку на 5:00 и ударил слева на 7:00. – Это номер четыре. – А затем ткнул прямо в центр воображаемого циферблата. – А это номер пять. У такого способа мышления есть свои преимущества. – Он вновь размахнулся по направлению 1:00. – Это номер один, – сказал он и ударил по кукле сверху вниз приблизительно под тем же углом. – И это тоже номер один.

Он ударил вправо левым кулаком, вновь под тем же углом.

– И это номер один.

Он сделал шаг назад, подпрыгнул в воздух и развернулся. Левая нога описала красивую дугу, ударив куклу точно в то же самое место, под тем же углом. Грузовик издал гулкое туумм.

– И это тоже номер один. Другими словами, вместо того, чтобы следить за тем, какой удар на тебя надвигается, тебе приходится лишь выбирать угол атаки. Это упрощает проблему выбора. Есть еще одна вещь, которая работает на тебя, мальчик. – Он поднял палку и начал крутить ее, словно волшебный жезл. Дэвид открыл рот от изумления. Лось размахивал ею так и эдак, нанося удары по кукле с разных сторон. Затем он бросил палку и поднял тупой томагавк.

Затем нож. Затем саблю. Затем две скрепленные между собой тридцатидюймовые палки. Короткие и длинные палки. Две сабли. Палочку размером не больше стопки монет.

Потом в ход пошли голые руки. И во всех случаях в основе движений лежали те же схемы, та же невидимая для глаза скорость, та же сокрушительная сила.

Лось остановился, тяжело дыша. Он, прищурившись, глянул на Дэвида, который чувствовал себя последним дураком.

– Вид оружия не имеет значения. Техника тоже не имеет значения. Существует только пять способов нанесения удара. Это означает, что ты можешь воспользоваться ножом, веткой, скрученной газетой, голыми руками или чем-либо иным. Знаешь, что означает «что-либо иное»?

Дэвид тупо покачал головой.

– Это означает, что в мире снов ты можешь воспользоваться любым предметом, который отыщешь. Любой комбинацией когтей и клыков. Ты можешь противостоять любому инструменту или естественному оружию. Дело не в твоем теле. Дело в разуме. Через него лежит путь к силе. Понимаешь?

Дэвид кивнул.

– Сэр? – спросил он робко. – Да?

– Тот удар в прыжке. Вообще-то вам не под силу было его выполнить…

Лось усмехнулся.

– Мое тело не смогло бы это сделать, – признался он.

– Как же тогда?..

– Мое тело существует внутри разума, – сказал он. – А мой разум может все.

Солнце клонилось к горизонту. Дэвид работал, увеличивая время тренировки каждый раз на двадцать минут, отдыхал, слушал речи Лося, слушал размеренный ритм музыки. Он так устал, что ему казалось, будто тело его парит в воздухе. Сейчас он лежал на спине, прислушиваясь к музыке и голосу Лося.

– Постарайся увидеть это, – говорил Лось. – Номер один. Различи линию огня. – Как и до этого, в течение дня, он ясно увидел приближающийся огонь. Время здесь было… каким-то неправильным. Горы, солнце, движение и медленное размеренное дыхание, которому его учил Лось, – все сплавилось в некое единство, которое скорее снимало усталость, нежели прибавляло ее. – Постарайся увидеть… – сказал Лось.

И тут возникла вспышка. Полоса света, или огня, которая была ярче остальных, и Дэвид резко откатился с ее траектории, перевернувшись на живот. Палка Лося опустилась на землю как раз там, где только что была голова Дэвида.

Дэвид перекатился обратно, восстанавливая дыхание. Он увидел свет, фосфористый росчерк, словно спичкой чиркнули в темноте. Видел его. Или нет?

– Я… слышал вас, – сказал он.

Лось кивнул:

– Я знаю.

Дэвид встал на колени. Огненный росчерк отпечатался в мозгу. Застыл. Словно падение метеорита.

– Я… меня немного тошнит, – сказал он.

Лось начал сворачивать мат.

– Пора заканчивать.

Дэвид помог ему отнести вещи в грузовик. Перед тем, как забраться в кабину, он сказал:

– Вообще-то я не слышал вас.

– Я знаю, – сказал Лось и тронулся с места.

В тот вечер около одиннадцати к трейлеру подъехала «Импала» Бренды. Лось открыл дверь; на нем были тренировочные штаны и халат; дряблый живот нависал над эластичным поясом, но мышцы груди и плеч рельефно проступали под кожей.

Она посмотрела через его плечо на сына. Тот сидел перед телевизором, сжимая в руке пульт.

– Привет, Дэвид. Все в порядке, дорогой?

Он едва взглянул на нее.

– Привет, мам, – сказал он, продолжая сметать с экрана анимационных террористов.

Лось бесшумно рассмеялся и вытряс из пачки гвоздичную сигарету.

– Как он?

Лось прислонился спиной к дверной раме.

– По-моему, он в отличной форме. Координация хорошая – он только что разбил меня в трех партиях в «Наемника». Здесь проблем нет.

– Но?.. – Она услышала страх в собственном голосе и разозлилась на себя.

– Вы не задумывались, – спросил он, – почему я занялся этим случаем?

– Я думала, Триас – ваша приятельница.

– Которая считает меня помешанным, – рассмеялся он.

– Если это вопрос денег… – Она полезла в сумочку за чеком.

Лось вновь усмехнулся:

– Нет. Я отменил все свои дела. Мне просто было интересно, что вы думаете по этому поводу.

Она посмотрела в лицо этого человека и вдруг вспомнила лицо своего сына, одновременно напряженное и невинное, полностью поглощенное любимой игрой. Она пыталась понять, как это случилось, что невинное дитя чуть не разбило ей сердце.

– Нет, – тихо сказал Бренда. – Я не имею ни малейшего представления, почему вы это сделали.

Он еще раз рассмеялся:

– Только не ради вас и даже не ради мальчика. Скорее ради себя самого, честное слово.

– Что вы имеете в виду?

– Для доктора Триас, – сказал он, выпуская длинную струю едкого дыма, – мир снов – это фантазм. Остаточный выхлоп, испускаемый двигателем, когда зажигание уже выключено. И с этой точки зрения она их и изучает. Триас – хорошая женщина, но у моего народа к этому отношение иное.

– Какое же?

– Мир снов, который мой народ называет Нагуал, столь же реален, как и этот мир, который мы называем Тонал. Возможно, даже реальнее. Сами посудите: в Тонале наш разум может задумать то, что тело не способно осуществить. Иными словами, мир меньше, чем наш разум. Знаете, что об этом говорят мои люди? – Он помахал рукой, показывая на звезды, на блестящую луну, темные титанические очертания гор.

– Нет, а что? – Она не была уверена, хочется ли ей услышать ответ.

– Здесь наши сны пересекаются. Ваши сны и мои. Мы можем обсудить то общее, что мы видели во сне. Но, допустим, я рассказал вам о своих снах, и это не совпадает с вашей реальностью, и тогда вы назовете это иллюзией. Добавьте третье лицо, и «реальностью» станет то, с чем согласятся все трое. Место, где все три сна совпадут. Вы понимаете меня?

– Консенсусная реальность, – сказала она.

– Хо. И мы думаем, что то, с чем согласятся тысяча или миллион человек, – это реальность, и она реальнее, чем то, что видит и чувствует один человек. Но так ли это?

– Не знаю, – честно призналась она.

– Да, – сказал он добродушно. – Вы не знаете. Ваш сын что-то видит во сне. Каждый раз он видит что-то другое, правда?

– Да… – она нахмурилась. – Доктор Триас говорила, что если вы видите сон и во сне посмотрите на страницу, потом отвернетесь, а потом посмотрите обратно, то написанное изменится. Потому что нет внешнего…

– Воздействия. Хороший, надежный мир. Однако вот чего она вам не сказала, а вам следовало бы понять: страница все равно останется страницей. Книга останется книгой. Вы улавливаете разницу?

– Кажется, да, – сказала она. – Суть вещи останется прежней.

– Хо. Вот чего не случится: вы не сможете, держа в руке книгу, отвернуться и потом превратить ее в розу – если только вашему разуму книга и роза не представляются одним и тем же. Вы понимаете?

– То есть… например, и то и другое воспринимается как источник красоты?

– Совершенно верно. Книга стихов может превратиться в розу. Далее. Каждую ночь Дэвид видит сны. Почти каждую ночь ему снится нечто, которое хочет его съесть. Убить его. Форма этого нечто – внешний фактор. Она зависит от образов, воспринятых в течение дня. Он может увидеть собаку или кошку. Услышать разговор о льве. И тому подобное.

– Внешнее воздействие.

– Хо. Но что остается неизменным, так это страх, зло, боль. Реальность. А когда он начал устанавливать контроль над сном, сон сделался более неистовым.

– Почему?

– Раньше сон развлекался с ним. Забавлялся. Подходил все ближе и ближе. Когда Дэвид начал сопротивляться, сон удивился и тоже стал бороться – преподал ему урок. Прошлой ночью я защитил Дэвида…

– Каким образом?

Лось улыбнулся.

– Простите. – Он отбросил свою пятьдесят первую сигарету за день и закурил пятьдесят вторую.

– Что все это означает для вас?

– Я переживаю собственные сны, – сказал он. – Это тело у меня не единственное. Это лицо не единственное. – Он посмотрел на нее искоса, почти лукаво, и засмеялся над ее недоверчивым выражением.

– Не беспокойтесь. Я не сумасшедший. Просто я таким образом выражаю свои мысли.

– Это уже легче.

– Я прислушиваюсь к своим снам, – сказал он. – И они говорят мне, что ваш сын в беде. У вашего сына осколок горшка, принадлежавшего людям, называвшимся мимбрино. У него не должно быть этой вещи. Каким-то образом он… подцепил страх.

– Подцепил страх?

– И очень глубокий. – В темноте, когда лицо Лося подсвечивалось угольком на конце сигареты, он казался совсем древним стариком. – В старые времена люди говорили о демонах.

Бренда почувствовал, как напряглось ее лицо.

– О, мы о них уже не говорим. Я полагаю, это всего лишь способ описать те глубоко сидящие в нас, острые реакции страха, в которые верит Аннель Триас. Вещи, которые заключают разум в рамку. – Его лицо было устремлено куда-то вдаль, и слова уплывали туда же.

А потом это лицо начало претерпевать ряд пугающих, еле заметных трансформаций. Улыбка сменялась угрюмостью. Уверенность сменялась чем-то, весьма напоминающим страх.

– Можно сказать, что Дэвид нападает сам на себя. Если вы голодаете, тело начинает пожирать собственные мышцы. Дэвид голодает. Я знаю немного о вас и его отце.

Она отвернулась. Несколько секунд помолчала, потом сказала:

– У нас уже давно ничего не получалось. Мы старались держаться вместе ради Дэвида. Но просто ничего не получалось.

– Дэвид говорил, что не может припомнить случая, когда вы целовались, или держались за руки, или каким-либо иным образом проявляли привязанность друг к другу. Ему кажется, что он был случайностью, разрушившей обе ваши жизни.

– Это несправедливо.

– Все в этой истории несправедливо.

– Вы, кажется, начали говорить о чем-то другом, мистер Лось, – тихо напомнила она.

– Просто Лось, – засмеялся он, выпуская клуб дыма. – Я начал говорить о том, что если бы вы не были деловой женщиной, погруженной в мир Тонал, то я бы определил это так: Дэвид одержим.

Она произнесла тихо, очень тихо:

– Одержим?

Он рассмеялся, и это звучало почти убедительно. Почти.

– Конечно, это звучит безумно. Кто верит в демонов в наши дни? – И потом с нарочитой небрежностью он спросил: – Кстати, откуда у Дэвида этот осколок?

Она засмеялась ему в унисон и заметила, что ее смех звучит исключительно ненатурально.

– Этим летом мы были в Аризоне и Нью-Мексико. Осматривали какие-то пещерные поселения.

Он вздохнул:

– Я просто хотел проверить. Дэвид говорил то же самое.

– Если существовали такие вещи… такие вещи, как демоны… то не может ли посещение древних скальных жилищ навлечь на человека беду?

– Если существовали?

– Ну если представить себе нечто подобное.

– Что ж, тогда я бы сказал нет. Эти древние жилища посещало слишком много людей. Даже если в них когда-то и была некая… сила, то она уже давно иссякла.

Ее следующие слова были произнесены так тихо, что он едва их расслышал:

– А если они новые? Только что открытые?

Он отшвырнул сигарету в темноту. Она закрутилась, рассыпая искры.

– Где вы были?

– Милях в ста к северу от Феникса. Это новые раскопки. Какое-то захоронение.

– Он там… трогал что-нибудь? Какие-нибудь только что вырытые предметы?

– Какого рода предметы?

– Это могло быть что-то вроде горшка, – мягко сказал он. – Запечатанный сосуд.

– А что в нем должно было быть?

– Сломанные, обугленные кости. Пепел. Не слишком много. – В пустыне было очень тихо, если не считать ветерка, свистевшего в кустарнике. – Я хочу вам кое-что сказать. Это, конечно, всего лишь легенда. Дед говорил, что мимбрино обладали волшебной силой. Что другие племена их боялись. О них ходили всякие истории. Мимбрино имели дело с духами – демонами, я полагаю. Один из них был очень близок западной концепции Песочного Человека – существа, навевающего сны. Если Дэвид вошел в контакт с чем-то подобным… – Он с силой выпустил дым. – Оно его убьет.

Бренда прислонилась к стенке трейлера, в ногах совсем не осталось силы.

– Что может это остановить? – прошептала она.

– Шаман-воин. Тот, что может путешествовать через миры. Тот, кто готов умереть, чтобы убить. Здесь есть один секрет, знаете ли. Будешь сопротивляться этому, и оно тебя убьет – подобно сопротивлению в электрической цепи. Существуют истории о людях, буквально сгоревших заживо. Спонтанное воспламенение. – Он вновь рассмеялся. – Сказки какие-то.

– Но он всего лишь мальчик, – сказал она. Она оглянулась на Дэвида. Тот уже растянулся перед телевизором и крепко спал.

– Но это всего лишь фантазии, – сказал Лось.

– Если… если в нем что-то сидит… почему оно не возьмет его прямо сейчас?

– Оно зависит от лунного цикла, – сказал Лось. – Его сила достигает апогея во время полнолуния. И с каждым разом оно забирает все большую часть его существа. У нас в запасе неделя, – сказал он, разглядывая небо. – Дней пять.

– Вы говорили Триас, что чулакуа была создана для того, чтобы помочь молодым воинам побеждать страх, – сказала она. – Это ведь не совсем так, не правда ли?

Он только улыбнулся.

– Если бы и в самом деле было… что-то. Пытающееся погубить Дэвида. Может ли он научиться каким-то ударам или движениям, которые прогнали бы кошмар прочь?

– Важны эмоции, а не действия. Все эти удары, пинки, броски и захваты… Дерьмо собачье. Возьмите любое человеческое существо и приведите его в сосредоточенное и нескованное состояние – пусть это будет одержимость, вдохновение, угроза собственной жизни или жизни любимых – и вы вызовете в нем животную реакцию, реакцию R-мозга. Он разорвет на кусочки любого обладателя черного пояса. – Лось хмыкнул, бросил сигарету на землю и затоптал ее. – Хороший инструктор доставит вам удовольствие, поможет лучше узнать себя. Но кроме этого, нужен экстаз, выходящий за пределы страха, боли, радости, – чистое ощущение. Полная раскованность, охватывающая тело, достаточно сильное, гибкое и сбалансированное, чтобы воспринять поток эмоций, не сжигая себя. Вот в чем заключается подлинная работа настоящего инструктора – подготовить учеников к смерти, а значит, к жизни. Все остальное – лишь тень истинной цели.

– Вы можете научить этому Дэвида?

– За пять дней? Нет. Но, возможно, я сумею помочь ему научиться самому.

Бренда обняла Дэвида. Он казался маленьким и холодным – но спокойным. Таким спокойным она не видела его уже несколько месяцев. Что бы здесь ни происходило, это место хорошо влияло на ее дитя.