Текст книги "Воины Крови и Мечты"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Уолтер Йон Уильямс,Джейн Линдскольд,Джо Лансдейл,Виктор Милан,Майкл А. Стэкпол,Карен Хабер,Джеральд Хаусман,Ричард Аллен Лупофф,Джеффри Карвер,Стивен Эмори Барнс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Моя реальная спальня приветствовала меня желто-зелеными огоньками ВР-пульта и застоялым запахом одеколона, которым я побрызгался утром. Я остался в кресле, не отсоединив нейронный выключатель и ремешки, и стал смотреть в крохотное окошко, которое почти позволяло разглядеть столицу штата.

«Почти» стало моим ключевым словом. Я почти мог нормально работать. Почти мог обходиться без помощи людей, лишь привлекая их взгляды к своим пустым штанинам.

И вот теперь, в том единственном месте, где я казался таким же полноценным, как остальные, мои акции резко упали.

– Я не могу тебе помочь, – сказал доктор Левин. – Твое состояние не имеет ничего общего с фантомом или интерфейсом. Рефлексы коренятся в головном и спинном мозге.

Я ожидал чего-то подобного, но хотел услышать эти слова от специалиста по виртуальной реальности. К этому времени я готов был ухватиться за любую соломинку. С того вечера ничего не изменилось. Каждый раз во время спарринга я уходил в тень.

Не то чтобы я боялся выходить на ковер. Вся моя храбрость осталась при мне. Проблема коренилась ниже уровня сознательных манипуляций. Доктор Левин обескураживающе подтвердил, что мои нейроны помнят побои, нанесенные Монго. И это психическое наследие нельзя было сбросить, подобно избитому суррогату.

– Мы можем устранить усталость, боль или увечье суррогата, поскольку весь этот опыт является частью симуляции. Программа автоматически стирает их каждый раз, как ты отключаешься. – Глаза доктора Левина за толстыми очками излучали кипучую энергию. Этот человек относился к тому типу оголтелых, твердокаменных технарей, которые, оседлав любимого конька, могли не слезать с него часами. – Разумеется, фантом имеет способности к обучению. Твой пульт выполняет текущий анализ информации для закрепления успеха. Таким образом, ты развиваешь выносливость, координацию движений и силу. Если бы этот твой рефлекс был изъяном, записанным в эвристической цепи, я, возможно, сумел бы его отыскать и стереть. На худой конец, мы могли бы вернуться к той конфигурации фантома, которая существовала накануне нападения. В этом случае ты потерял бы некоторые приобретенные навыки, но сохранил бы все, что приобрел до тех пор.

Он вздохнул:

– Я работаю в области, где, казалось бы, нет ничего невозможного. Это химера, мой мальчик. Мы можем ввести любые данные в существующую нервную систему, можем обмануть мозг, создав второй набор соматических связей для управления фантомом – поскольку симулированное тело является близким аналогом реального, но мы не можем воссоздать саму нервную систему. Если бы мы могли это делать, ты не был бы привязан к этой каталке и ВР-пульту. Мы сделали бы из тебя киборга с ногами лучше тех, с которыми ты родился.

Технические подробности явно завораживали Левина. Потерявшись в своих рассуждениях, он уже не понимал, что это означает в нормальных человеческих терминах, что это значит для меня. Эта моя незначительная реакция на происшедшее, подобная легкому непроизвольному тику, изменила всю мою жизнь.

Бесстрашный – так меня называли. И это было верно. Я всегда атаковал безоглядно. Возможно, это было безрассудно, но такая тактика позволяла мне доминировать над соперниками, лучше владеющими техническими приемами. Моим секретным оружием была непрошибаемая уверенность в себе. Что с того, что фантом будет уничтожен? Минутой позже я вернусь, полностью готовый продолжать бой. Мое подсознание принимало эту ситуацию.

Теперь же, когда противник делал выпад, передо мной начинали мелькать кулаки Монго – не столько их реальный образ, сколько моя реакция на воспоминания о пережитой пытке. С подобным недостатком мне не светила победа на турнире. Моя карьера оборвалась. Возможности отвлечься тоже не оставалось.

– Что-то ты притих. Ты нормально себя чувствуешь?

– Прекрасно, – сказал я, глядя на календарь. – Просто думаю, что мне теперь делать.

– Это поправимо, я думаю, – настаивал специалист. – Со временем симптомы могут исчезнуть. К тому же есть множество виртуальных видов спорта, где легкие колебания не имеют значения. Теннис, например. Разумеется, боулинг. А гольф ты пробовал?

– Подключиться, – приказал я своему виртуальному пульту и набрал код додзё мистера Каллахана.

– Пароль? – спросил пульт своим приятным материнским голосом.

Меня поразило, что мой пароль был принят. Уже восемь месяцев я им не пользовался и не удивился бы тому, что Каллахан вычеркнул меня из реестра тех, кто имеет доступ к адресу его виртуальных конференций.

Зал додзё материализовался передо мной. Несколько бойцов растягивались на площадке. Мистера Каллахана не было; если он по-прежнему следует своим привычкам, то появится непосредственно к началу занятий. Оставалось шесть минут.

Я чувствовал себя последним идиотом, избегая взглядов узнававших меня товарищей. Мне не нужна была их жалость. Раньше я был бойцом, с которым считались, который претендовал на призовые места. Теперь меня списали со счетов. Это было ясно каждому. Сознание этого не пускало меня сюда большую часть года.

Но даже долговременный отдых не помог. Карате-до вписало слишком много глав в книгу моей жизни. Назовите это страстью, пусть. Как бы то ни было, я решил лучше добавить еще страницу-другую к уже написанным, чем оставить вспаханное поле вовсе не засеянным.

В течение шести минут я мерил шагами зал. С последней секундой мистер Каллахан, мигнув, появился на своем почетном месте. Увидев меня, он поднял бровь и жестом указал на площадку, где все выстроились для церемонии открытия. Я занял место в ряду бойцов моего ранга. Каллахан в молчании прошагал на середину зала.

Я облегченно вздохнул. Первый барьер преодолен. Мне разрешили возобновить тренировку.

Класс опустился на колени и сделал поклон. Начался разогрев. Я отдался привычной процедуре. С каждым упражнением, а позже с каждым базовым движением ката я все больше расслаблялся. Это было мне необходимо. Здесь было мое место.

Под конец мы исполнили хореографически отточенную атаку и выстроились для спарринга. Каллахан не обращал на меня особого внимания – лишь слегка подправил мне осанку во время отработки приемов, – но на этот раз я не позволял тому, что он делал или не делал, воздействовать на меня. Я был здесь просто ради самосовершенствования. Работал с полной отдачей. Даже напряженнее, чем обычно, поскольку устанавливал параметры моего второго «я» таким образом, чтобы он был чуть-чуть не в форме. Как правило, подобно другим ВР-спортсменам, я поддерживал физические данные фантома на нижнем уровне сил, способностей, молодости и гибкости, чтобы было над чем работать. Некоторые спортсмены жаловались, что им хотелось бы иметь целый набор фантомов и переключаться с одного на другой – наверное, более большой и мощный. Я же был рад тому, что позволяли мне ВР-программы и физиология мозга. Они давали мне то тело, которое я имел бы, будь у меня ноги и если бы можно было всегда оставаться двадцатилетним, бодрым и свежим. Задача состояла в развитии тех качеств, которые не могла охватить технология. Сегодня дополнительные нагрузки поддерживали мою сосредоточенность. Это было необходимо, если я хотел сразиться с соперником.

Мистер Каллахан вызвал с десяток студентов и разбил их на пары. Меня он пропустил. Я сидел, ерзая, пока мои коллеги проверяли свои навыки. Мне страстно хотелось оказаться на их месте.

Вернее, мне необходимо было оказаться их месте, даже если суждено уйти побитым и несчастным, как в прошлый раз.

Первая группа села на место. Мистер Каллахан в упор посмотрел на меня. Мое сердце учащенно забилось. К моему огромному разочарованию, он выбрал комбинацию спарринг-партнеров, где мне не досталось места.

Так продолжалось и дальше. В общей сложности он вызвал семь пар. Некоторые из моих товарищей участвовали в трех-четырех схватках. Кроме меня, единственными игроками, которых он не вызвал, были те, кто по природе или убеждениям являлись противниками активных боев.

– Время заканчивать занятия, – сказал сенсей. Все. Он не дал мне возможности попробовать свои силы. Меня внесли в список тех, кто требовал специального отношения. Он даже мог повесить на меня одну из тех бело-голубых карточек, которые можно увидеть на особых местах для парковки.

Я отключился в ту же секунду, как окончилась церемония закрытия.

– Как прошли занятия? – спросил отец, пока я ехал в ванну.

– Цыплячий помет, – сказал я.

Хотя посещение следующих занятий доставило мне такое же удовольствие, как жевание опилок, я все же не пропустил их. Каллахан вновь не допустил меня до спарринга. То же самое повторялось и следующие несколько раз.

Я не мог тренироваться в других местах. Виртуальность боевых искусств в Сакраменто, где я начинал много лет назад, с радостью приняла бы меня обратно. Но я уже привык тренироваться с лучшими. Принять что-то иное было бы просто завуалированной формой поражения.

Спросить сенсея, почему он так ко мне относится, я тоже не мог. Традиционный этикет додзё не допускал, чтобы студенты задавали мастеру вопросы о стиле обучения. Назовите это дурацкой традицией, но для меня ритуал составлял самую суть карате. Каллахан должен относиться ко мне по всем правилам или никак. Мне приходилось быть таким же японцем, как и он.

Через шесть недель я все-таки решился поговорить с Кейтом Накаямой. Мы задержались после занятий, отрабатывая ката, когда другие студенты уже исчезли.

– Допустит ли он меня когда-нибудь еще до спарринга?

– А разве это имеет значение? – спросил Кейт.

Я склонил голову набок.

– Что ты имеешь в виду?

– Спарринг – это позднейшее нововведение в карате-до, – напомнил мне Кейт. – Гоген Ямагучи ввел его в 1935 году. Для того, чтобы быть полноценным каратистом, вовсе не обязательно участвовать в спарринге. Сам мистер Каллахан перестал заниматься спаррингом сорок лет назад и не возобновлял занятий вплоть до расцвета BP. Все свои зрелые годы он делал только ката и отрабатывал движения, пока артрит не заставил его отказаться и от этого. Как тебе известно, никто не перестал называть его мастером. За это время он поднялся с седьмого до десятого дана.

– Это разные вещи, – сказал я. – То был его сознательный выбор.

– О?

Кейт говорил, словно ученый дедушка. И если подумать, он был совершенно прав. Накаяма был одним из семпаев – старших студентов – Каллахана. Хотя тот, с кем я разговаривал, выглядел молодо, ему было не меньше семидесяти. Для него я был ребенком.

О чем он толковал? Очевидно, он говорил совершенно серьезно, и отказ от спарринга казался ему достойным выбором, который он сделал бы для себя сам, и чувствовал бы себя при этом вполне комфортно. Даже сейчас, в виртуальном варианте, он редко участвовал в турнирах, хотя в классе регулярно занимался вольной борьбой. Он был дьявольски хорошим борцом, но я сильно подозревал, что когда подкралась старость и ему пришлось оставить кумитэ, он не воспринял это как большую потерю.

Ну а Каллахан? Первый титул он получил в восемнадцать лет. Люди, подобные ему, редко принимают с благодарностью списание в архив. Вот почему он был чемпионом мира в своем весе.

– Если… – Я замялся. – Если сенсей понимает, что это для меня означает сейчас, почему он так ко мне относится? Разве не следовало бы ему настаивать на том, чтобы я участвовал в спарринге вместо того, чтобы запрещать мне это?

Кейт слабо помахал рукой.

– Не знаю, что у него на уме, но я ему доверяю. Почему бы тебе не подождать и посмотреть, что будет?

– И сколько мне ждать? – спросил я. – Слишком много времени потеряно.

Кейт странно улыбнулся и пожал плечами.

Едва ли я так же верил в мистера Каллахана, как Кейт. С другой стороны, никакого собственного решения у меня не созрело. Я продолжал работать. Каллахан не отменял моратория на мой спарринг. Прошло три месяца прежде, чем я начал замечать перемены.

Моим партнером в тот вечер был очень быстрый борец по имени Тим Бромэдж. Мы были заняты в якусоку кумитэ – упражнении по подготовке к спаррингу. Мне не нравилась эта ситуация. В неограниченном вольном стиле Тим не представлял для меня проблем. Каким бы быстрым он ни был, я знал способы вывести его из равновесия и отвлечь внимание. Но якусоку кумитэ – совсем другая история. Здесь каждое движение предопределено. Одна сторона нападает, другая защищается, и никто из партнеров не может применить неотрепетированную технику. Большая часть раунда велась под диктовку мистера Каллахана. Это не оставляло мне возможности использовать угрожающие, обманные движения, искаженный угол атаки или подавляющие шаги. Здесь все решала форма. При таком ограничении моего репертуара Тим мог нанести мне прямой удар прежде, чем я шагну назад и поставлю блок. Он был просто быстрее меня. Все это действовало крайне обескураживающе.

Но не сегодня. Каждый раз, как Тим наносил удар, я перехватывал его. Буквально каждый раз.

– Хорошо, – сказал мистер Каллахан, проходя мимо. С того памятного дня в больнице это было первое адресованное мне замечание, если не считать рутинных инструкций.

После нескольких других заданий классу вновь было предложено заняться якусоку кумитэ. На этот раз моим партнером оказался коренастый, очень мощный парень. Его движения были неторопливыми.

В вольном стиле я мог найти у него миллион брешей благодаря его неповоротливости, но уж если его удар достигал цели, ничего хорошего ждать не приходилось. В тот вечер, разумеется, характер тренировки не позволял мне уходить от его ударов, и, хотя он должен был делать только заранее определенные выпады, я ожидал синяков и шишек.

Однако мне удалось поставить блок. Как он ни был силен, а я все же добился успеха в тридцати случаях из тридцати, применяя оборонительную тактику так точно и вовремя, что его кулаки ни разу не достигли цели.

– Хорошо, – вновь обронил мистер Каллахан.

И тут я понял его идею. Сенсей больше обычного упирал на оборону. Причем делал это не напрямую, но с такой регулярностью, что мне ничего не оставалось, кроме как совершенствовать эту сторону моего мастерства. Я никогда особенно не заботился об оттачивании блоков – моим девизом было: «лучшая защита – это нападение». Сенсей подталкивал меня к новому индивидуальному стилю.

Ну ладно, поганец, подумал я. Не знаю, почему ты не говоришь этого вслух, но если хочешь, я стану лучшим из этих чертовых блокировщиков во всем нашем поганом мире.

Следующие девять месяцев я отрабатывал контрдвижения на все типы нападения, в том числе и такие, которые практически никогда не применяются. К концу этого периода еще оставались игроки, которые ставили блоки лучше, чем я, но разрыв стремительно сокращался.

Однажды вечером мистер Каллахан в начале урока вольного стиля объявил:

– Сегодня мы будем делать упражнения, которые я не вводил последние несколько лет. Демонстрируют мистер Накаяма и мистер Тайтлман.

С мест поднялись и поклонились друг другу два бойца наивысшего ранга после самого мистера Каллахана.

– Мистер Тайтлман может применять только наступательную технику, мистер Накаяма – только оборонительную.

Сенсей дал команду сходиться. Оба выдали каскад приемов. Как ни привык я к высококлассному исполнению, но и у меня отвалилась челюсть. Они были устрашающе прекрасны. Комбинации Тайтлмана вырастали одна из другой; кроме того, ему не приходилось заботиться о контратаках. Ловкий, подобранный и быстрый, он настолько владел своими движениями, что казался вечным двигателем.

И все же Кейт не уступал ему. С нечеловеческой точностью мой приятель уклонялся от ударов и отбивал кулаки и ноги противника. Он вовсе не выглядел обороняющимся. Когда Тайтлман наносил удар, Кейт хватал его за лодыжку и сваливал с ног. Когда Тайтлман размахивался в фури учи – хлыстообразном выпаде, – целясь в висок Кейта, последний подныривал под удар и отталкивал противника далеко назад. Тайтлман проводил на полу больше времени, нежели тот, кто по правилам должен был стать жертвой. Ему потребовалось почти полматча, чтобы исхитриться нанести один-единственный удар.

Они поклонились друг другу и сели.

Каллахан указал на меня:

– Вы будете защищаться. Мистер Сидденс будет нападать.

Наконец-то. Хотя это и не был настоящий спарринг, упражнение все же освобождало меня от пут. Я быстро вскочил.

Пока мы смотрели друг на друга, додзё перепрограммировало наши облики. Резкие черты Сидденса преобразовались в наружность среднестатистического противника. Правда, на этот раз я знал, с кем мне предстоит сразиться. Сидденс был бывшим морским пехотинцем, и он отличался стилем, почти столь же агрессивным, каким был мой стиль до нападения.

– Хадзимэ! – крикнул сенсей.

Я колебался, намереваясь прыгнуть вперед, как делал Кейт, но Сидденс первым рванулся в атаку, и мой защитный рефлекс вновь заставил меня съежиться. Однако я успел отпрянуть и качнуть бедрами, отводя пах – цель Сидденса – с линии огня. Зацепив его ступню ладонью, я отвел ее в сторону. Это было классическое движение, известное как сукуи уке – блок-совок. За истекший год я отрабатывал его миллион раз.

Он выбросил кулак. Я прыгнул в сторону, а потом вперед, обойдя противника, очутился позади, плотно прижавшись к нему. Он попытался выкрутиться, замахиваясь локтями и коленями, но я крепко ухватил его догу, и в течение пяти победоносных секунд он не мог достать меня. Из его горла вырвался разочарованный рев, а мое настроение поднялось до заоблачных высот, где не бывало уже почти два года.

Хорошие вещи не длятся долго. Сидденс вырвался из моего захвата и ударил локтем в ухо. Я отшатнулся, излишне раскрывшись. Отчаянно ставя блоки, я ухитрился продержаться еще секунд тридцать прежде, чем он повалил меня на пол и убил ударом в затылочную часть шеи.

Тем не менее, вернувшись после отключения в неповрежденный суррогат, я не чувствовал себя побежденным. Заметив, как я сияю, Кейт подмигнул мне. Мы с ним оба знали, что, доведись мне работать в спарринге с таким борцом, как Сидденс, год назад, я был бы убит вдвое быстрее. Теплая волна удовлетворения омывала мою нервную систему.

Одна мысль доставляла мне особую радость. Я все еще трусил в момент атаки. Но в тот раз я впервые понял, что таится за непроницаемой внешностью мистера Каллахана. Он уже повернулся к следующей паре борцов и казался целиком поглощенным схваткой, но я уже знал, что у него есть особые планы на мой счет.

В последующие шесть месяцев сенсей почти на каждом занятии разрешал мне работать в спарринге по новой, введенной им схеме. Я всегда играл роль обороняющегося. У завсегдатаев додзё появилось некое предчувствие. Они, как и я, знали, что рано или поздно я избавлюсь от своего проклятия.

Этот момент наступил совершенно неожиданным образом. Шло самое заурядное во всех отношениях занятие, когда вдруг мистер Каллахан вызвал меня на середину зала…

И сам встал напротив.

– Сегодня у вас будет нормальный спарринг. Джийю кумитэ.

Во рту у меня сразу же пересохло. Сенсей. Шихан. Он уже много лет не участвовал в спарринге со своими учениками. Приберегал свое волшебство для турнирных соперников. Чужаков. Врагов.

Я посмотрел ему прямо в глаза и постарался не намочить штаны доги.

Кейт подал команду. Когда он крикнул, я занял самую оборонительную позицию, на которую был способен.

Большинство приемов, которые обрушил на меня Каллахан, я просто не мог разглядеть. Вокруг меня мелькали кулаки, ступни, локти. Внезапно я оказался дома в своей каталке. ВР-пульт жизнерадостно сообщил мне, что матч продлился пятнадцать секунд. Мне же это показалось одной секундой.

Я рематериализовался в додзё. Каллахан кивнул и сказал:

– Сначала.

Весь дрожа, я занял свое место. Мы сошлись. На этот раз что-то пробудилось во мне, какая-то способность, которая вызревала долгое время. Назовите это состояние духа решимостью самки, защищающей своего детеныша от пасти льва. Подняв блок, я отвел летящий кулак от лица. Мое тело само увернулось от дугообразного удара в живот. Я поднял ногу, когда сенсей пытался ударить меня ступней в коленный сустав.

Он убил меня круговым ударом в голову. Я продержался не дольше, чем в предыдущий раз. Но теперь все стало яснее. Я начал различать большинство нацеленных на меня приемов.

Я рематериализовался.

– Сначала, – сказал мистер Каллахан.

О боже, подумал я. Он наступал. Я отходил как можно быстрее, бешено обороняясь.

На этот раз посреди молотилки, весь объятый ужасом, я заметил небольшую брешь.

Я ударил. Мой кулак достал подбородок сенсея. Не так сильно, как мне хотелось бы, но достаточно для того, чтобы заставить Каллахана моргнуть, когда его челюсть поцеловала суставы моих пальцев.

Несколько мгновений спустя он вновь убил меня. Я продержался двадцать три секунды.

Но все же мне удалось ударить его. Ударить его. Когда я подключился, то увидел, что он мне улыбался. Из его разбитой губы стекала струйка крови.

– Возможно, у нас еще будет случай поработать в спарринге, – сказал он и указал мне место в строю.

Следующие три месяца – в течение которых я работал в спарринге каждый вечер – закрепили то, что вспыхнуло в тот раз. У меня появилась новая способность. Хотя я по-прежнему не мог оголтело атаковать, как бывало до Монго, зато научился выжидать, позволяя сопернику раскрыться в своих движениях, и в хорошие вечера, будучи в отличной форме, мог побить практически любое число противников. Это было не так просто, как сминать их неукротимой атакой, но давало мне ощущение цели, к которой стоило стремиться, чувство неизведанной территории, которую можно было исследовать. Будучи Бесстрашным, я никогда не смог бы нанести удар сенсею. Лишь тот, кто испытал настоящий страх, способен стать мастером защиты.

Я только что закончил успешную тренировку и задержался, оттачивая ката, когда голос из зала заставил меня вздрогнуть.

– Ты доволен собой сегодня?

Я вскочил и повернулся. Ко мне шел мистер Каллахан.

– Да, – ответил я, стараясь казаться столь же невозмутимым, как он. – Да, сегодня я очень доволен собой.

Он изогнул губы в улыбке Моны Лизы.

– Я слышал, что ты записался на Международный турнир в Риверсайде.

– Только на уровень С, – отозвался я. – Просто проверить себя. Ведь это самое начало.

– Да, самое начало. Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Я… – Я кашлянул. – Это никогда не пройдет, верно? Мне придется жить с этим до конца.

– Вполне возможно. – Он поскреб подбородок. – Но разве это имеет значение?

Уже не так, как прежде. Горечь притупилась, я уже не с той силой ощущал себя жертвой. Но…

– Я все еще хочу победить, – сказал я. – Когда я был Бесстрашным, то знал, что смогу дойти до самой вершины. Не уверен, смогу ли я это сделать в своем новом качестве.

Он широко улыбнулся. Повернувшись к зеркалу, он показал на отражение моего высокого, неизменно здорового фантома.

– У тебя осталось пятьдесят, шестьдесят, может быть, семьдесят лет. Кто может сказать, что ты сумеешь сделать за это время?

Его рука упала вдоль туловища. Хотя движение и было весьма изящным, но в нем, казалось, отразилась вся тяжесть восьми десятков лет. Сколько препятствий, сколько разочарований, подумалось мне, преодолел этот человек на пути к титулу мастера карате? Я не был уверен, что окажусь когда-нибудь в его лиге. Однако в тот момент гораздо более существенным представлялось другое: Томас Каллахан завидовал мне. Может быть, испытания, выпавшие на мою долю, оказались слишком тяжкими для меня, а может быть, и нет. У меня была надежда. Вне зависимости от того, насколько хорошо сохранился до сих пор его головной и спинной мозг, перед сенсеем уже маячило препятствие, которое не преодолеть никаким усилием.

– Думаю, мне просто стоит попробовать, – сказал я. Теперь я понимал, что моя попытка значила для него столько же, сколько и для меня.

Он кивнул.

– Относись к этому, – мягко сказал он, – как к вызову.