Соавторы: Джеральд Хаусман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Мы так и подумали, – ответил старик. – Но потом, некоторое время спустя, один из мудрейших сказал, что этого не может быть. Потому что, если бы он был человеком из Первого Мира, то, когда мы смотрели на него, произошло бы чудо.
– И что вы сделали, дедушка?
– Мы похоронили его, как положено. А потом забыли о нем. Насколько я знаю, с тех пор о нем не вспоминали.
– Зачем тогда ты рассказал мне о нем?
– Потому что вскоре мы забудем и о Сихиде. Забудем о белом человеке, который бежал быстрее лучших бегунов нашего племени. Мы забудем его.
– Я понял, дедушка.
– Льюис? – позвал Кольтер, выныривая из сна. Был предрассветный час, когда ночь и день перепутываются, когда свет и тьма сливаются и воздух наполнен тайной, и туман колышется над травой, словно призраки древних кроликов.
– Льюис? – опять позвал Кольтер, садясь в траве.
Тень не произнесла ни слова, лишь положила к его ногам сладко дымящийся пучок шалфея, перевязанную на индейский манер красным кожаным ремешком.
Он узнал мальчика по мягкой покатости плеч. От него веяло чем-то очень знакомым, возвращая его к переходу через великие горы, к чему-то связанному с Шарбонно и его женщиной из Змей. Как ее звали?
Сакагагвеа. В ней, как и в этом мальчике, была какая-то порывистость, чистая и надежная, словно ключ, бьющий из скалы. Ни один белый человек, из тех, кого он встречал, не умел так двигаться, за исключением, быть может, французов-плотогонов, людей, которые стали почти индейцами. Случилось так, что он увидел Сакагагвеа еще раз в то утро, когда она собиралась родить. Согласно поверьям Змей, ее племени, она должна была съесть кусочек хвоста гремучей змеи. Ее соплеменники, змеи, верили, что это обеспечит легкие роды.
Джон вернулся обратно в свое травяное царство. Подул предрассветный ветер, принеся с собой колючий дождик. Кольтер начал дрожать. Над головой плыла темная туча. Он закутался в собранную траву. Мальчик сделал то же самое.
– Что-то я забыл твое имя, парень, – проворчал Кольтер. Мальчик описал в воздухе два кольца большим и указательным пальцами и прижал их к глазам.
Кольтер пожал плечами. Подросток завел руки назад.
– Мальчик-Хвост-Колечками, – сказал Джон. Паренек улыбнулся и что-то сказал на своем языке.
Теперь улыбнулся Кольтер: на языке кроу это означало Брат Енота.
В руках у мальчика был обломок камня, который он с восхищением разглядывал.
– Это я вырезал, – сообщил ему Кольтер. – Это мой знак. Я никогда не учился читать и писать, но могу делать отличные знаки. Мой тотем, – Кольтер хихикнул, постучав по камню ногтем.
Мальчик хихикнул в ответ; его длинные прямые волосы закрывали лицо. Он отдал камень Кольтеру.
– Да нет, возьми себе, – отказался Кольтер. – Он принадлежит вашему племени. Отдай его человеку, который хочет съесть мою печень. Скажи, что я выжег еще один на дереве возле чертовой ямы; и еще один на большой поляне у подножия Титских гор. Есть и еще, но…
Лицо мальчика медленно разгоралось в свете восходящего солнца; туман от травы поднимался все выше. Поверх глаз юного индейца Кольтер увидел другое лицо; это был белый юноша примерно тех же лет. Рядом с ним стояла трактирная служанка и царапала цифры на грифельной доске. Кольтер не мог прочесть их, но вынул перочинный нож и вырезал на доске свой знак. Девушка мрачно посмотрела на него, требуя, чтобы он заплатил. Юноша напротив протянул монету. Усталость всей жизни подкатила к горлу Кольтера. Он понял, что его сейчас вырвет.
Лицо юноши придвинулось вплотную. Это было лицо человека, который смотрит на мир глазами молодого трактирного гуляки, только что оставившего ферму. Но было в нем что-то своенравное, эти маленькие глазки, медвежий взгляд, неуклюжая грация, хитрость.
Жадно хватая ртом воздух, Кольтер оттолкнул от себя стол, металлический привкус во рту становился невыносимым.
Кто был этот человек, который притворялся, что знает его, Кольтера, лучше его самого?
Тошнота прокатилась волной и исчезла. Он еще раз посмотрел парню в глаза. Здоровенный, счастливый, только вчера с фермы: от него исходило животное тепло, нечто такое, на что липнут мухи.
– Кто ты такой, парень, черт тебя подери? Молодое лицо растаяло в густом табачном дыму салуна. Кольтер вздохнул:
– Неужели не будет конца этим встречам? Он застонал в полузабытьи, и его вывернуло на траву. Все внутренности разом рванулись вверх. Три вороны кашляли в облаках над головой. Ветерок кружил в золотистой полуденной траве.
– Сколько же мне еще ждать смерти? – крикнул Кольтер воронам.
Потом ему показалось, что он взмыл вверх и полетел через широкую реку, которую минатари называли Сварливой. Он плыл, летел, плыл, пытался приземлиться, пристать к берегу, его руки-крылья били по траве, дождю, глади реки, опять по траве… Он вылетел из самого себя, чтобы встретиться с тенями, встающими позади оперенных голов.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
ГЛАСС
Ближайший к нему всадник прищурился и медленно произнес по-английски:
– Что с тобой случилось?
– Боролся с медведем гризли, – ответил Хью, – некоторое время назад, – затем он повторил это, как смог, на сиу.
– Гризли? – удивился человек. – Это он сделал с тобой такое?
– Да, – сказал Хью.
– Где?
– Там, у развилки Большой реки.
– Как ты попал сюда?
– В основном ползком.
– А что стало с медведем?
– Он мертв.
– Что ты там делал?
– Охотился для майора Генри.
– Мы сражались вместе с майором Генри против ри. Только что закончили войну с ними, – он жестом показал на корзины. – Их деревня горит. Мы везем домой их кукурузу и тыквы.
Хью кивнул.
– Я видел, как они прошли на запад, – сказал он. – Я тоже сражался с майором против ри.
– Почему ты сейчас не с ним?
– Меня оставили умирать. Наверное, я был совсем плох. Может, еще умру, – он сухо рассмеялся.
– Гризли суровы и опасны.
– Не спорю.
– Ты, как мне кажется, тоже. Пойдем с нами. Мы накормим тебя, а наши женщины вылечат твои раны.
– Я принимаю ваше гостеприимство, – кивнул Хью.
Всадник крикнул на сиу, опуская ружье. Остальные тут же убрали оружие и спешились. Они начали разгружать вьючных лошадей, чтобы перераспределить груз.
Вскоре одну из лошадей освободили для верховой езды и предложили Хью. Не без помощи он взгромоздился ей на спину. В такой позе, когда ноги вытянуты, а вес тела приходится на ягодицы и крестец, ожившая боль из бедра начала просачиваться в ногу и поясницу. Некоторое время он пытался приноровиться к новым ощущениям. Затем по сигналу старшего они тронулись в путь легким шагом.
Однако без седла, после всего, что случилось… Каждый толчок копыт отдавался болью, и большую часть пути Хью ехал стиснув зубы.
Он вцепился в лошадку и старался рассмотреть все мало-мальски необычное, попадавшееся на пути – все, что помогало отвлечь его внимание. Когда они свернули на запад с того направления, которым он шел раньше, это стало легче, благодаря его неистребимой привычке примечать дорогу. Ему очень хотелось узнать, далеко ли до стоянки сиу, но он воздержался от вопроса, поскольку это могло быть расценено как признак слабости.
Несколько раз они останавливались передохнуть, и Хью подозревал, что некоторые из этих остановок были сделаны не столько ради лошадей, сколько ради него. Старший из индейцев, Танцующий Бизон, по дороге расспрашивал во всех подробностях о схватке с медведем. Хью отвечал обстоятельно, упоминая даже о своих снах – зная, какое значение сиу придают миру сновидений – ибо медведя боялись, уважали, почитали священным. По обилию заданных вопросов он заключил, что его теперь тоже уважают, поскольку он смог выйти из поединка живым. И чем больше он размышлял над этим, тем больше сам начинал удивляться происшедшему. Странно, что он снова очутился здесь. Не только из-за медведя, но принимая во внимание всю его жизнь…
День был прохладный и ясный, отдельные листья уже начинали желтеть. Солнце перевалило за поддень. Хью начал было удивляться, почему они не остановились перекусить, но понял, что, должно быть, стоянка уже недалеко.
Немного погодя он почувствовал запах дыма. Затем послышался лай собак. А вскоре донесся отдаленный детский крик. Через некоторое время вдали показалась деревня. Она стояла на расчищенном месте около реки. Хью насчитал несколько десятков типи, между которыми бродили люди и собаки. Их заметили. Собаки принялись хором лаять, ребятишки уставились в сторону всадников и несколько мужчин прокричали приветствия.
Они въехали в деревню, где Танцующий Бизон спешился и отдал указания, как разделить добычу, что они привезли. Затем помог спешиться Хью и повел его к одному из покрытых шкурами жилищ.
Там он помог Хью сесть на бизонью шкуру и сам сел рядом. Вокруг сновали несколько женщин – жены Танцующего Бизона, решил Хью, за исключением пожилой, которая была занята изготовлением пары мокасин и была. по-видимому, тещей. Хозяин попросил женщин принести поесть ему и гостю.
Пока готовилось угощение, несколько воинов, которые были с ними в пути, заходили под полог с приветствиями и тоже были приглашены разделить трапезу. Пока они беседовали, Танцующий Бизон взял длинную трубку и начал набивать ее табаком. Немного погодя он зажег трубку, поднял ее вверх, опустил в сторону запада, а потом направил на все остальные стороны света.
Затянулся, медленно выпустил тонкую струйку дыма и передал трубку Хью. Хью сделал то же самое и передал трубку по кругу. Давно забытое ощущение радости наполнило его душу при виде этой церемонии.
…Запахи кухни смешивались с ароматом табака. Угощение включало в себя, как мог видеть Хью, оленину, кукурузу, а с ними тыкву и другие овощи.
Он наслаждался дымом, компанией и возможностью избавиться от той проклятой лошади. Бедро и ягодицы болели, но боль становилась тупой и теплой. Да еще горячая пища в завершение… Хью на мгновение погрузился в мечтательное состояние, воскресившее все его грезы о еде во время пути, когда перед ним по порядку возникали всевозможные блюда, и он ощущал их запах и вкус.
Жены Танцующего Бизона роздали мужчинам деревянные плошки, они подошли к котлу и наложили себе горячего мяса и овощей. Вернувшись на бизонью шкуру, принялись есть прямо пальцами, тщательно облизав их после еды. Хью исподтишка несколько раз глубоко вздохнул, чтобы подавить громкую признательную отрыжку.
После обеда воины удалились. Танцующий Бизон предложил Хью раздеться, чтобы жены могли постирать его одежду и приступить к лечению ран. Хью снял с себя все и растянулся на шкуре, повинуясь приказам женщин.
Обмыв его, они принялись втирать какую-то жгучую едкую мазь в правую ногу, бедро, плечо. Массаж они начали мягко, затем – с возрастающей силой. Жжение становилось почти невыносимым, массаж слишком энергичным. Но женщины четко соблюдали еле уловимую грань. Вскоре жжение сменилось теплом, Хью расслабился… закрыл глаза и стал наслаждаться ощущениями. А потом заснул.
Проснулся он только утром. В тот день его опять хорошо накормили, а в перерывах между едой женщины массировали его тело и втирали мази. Вечером он уже смог сделать несколько осторожных шагов без костыля, держа его, однако, наготове, чтобы успеть опереться, если вдруг начнет падать.
На следующий день он прошел дальше. Боль стихала. Все струпья с ран были смыты. Ему удалось сделать десять коротких шагов, прежде чем он оперся на костыль. Чуть позже он прошел двенадцать шагов, а в поддень – в два раза больше. Хью чувствовал, что перелом сросся, хотя было еще трудно сказать, выздоровел ли он окончательно. Продолжавшиеся боли могли быть из-за нагрузки на мышцы, отвыкшие от такого рода движений. Вечером он прошел тридцать шагов, и мог бы пройти больше. Чувствовалось, что завтра он окрепнет еще, хотя и решил не торопить события. Он снова поручил себя заботам женщин. Силы возвращались. Скоро можно будет отправиться дальше. Пока же Хью смаковал вновь обретенные радости. Ожидание в такой обстановке не было тягостным, и он быстро шел на поправку. Он разминал свои мощные конечности и играл мышцами на спине и плечах. Лучше, гораздо лучше…
На следующий день он стал ходить. Утром поднялся без костыля и больше уже не притрагивался к нему. Правда, частенько отдыхал, но зато проходил весь день и ночью спал как убитый.
На следующее утро жены Танцующего Бизона принесли ему новую рубашку, штаны и мокасины из оленьей кожи. Одежда оказалась ему как раз впору. Хью почувствовал себя лучше, чем когда-либо с момента схватки с медведем. Он отправился в лес и быстро отыскал там звериные тропы, хотя и не занимался этим целую вечность.
Через несколько часов он вернулся и попросил лук и стрелы. Вооружившись, поковылял обратно в лес и нашел свою тропу, помеченную особыми знаками. Он пошел по следу, и забытое радостное возбуждение охватило его.
С минуты на минуту он сможет проникнуть в разум своей жертвы, предвидя все ее действия.
Листья подернулись желтизной, сквозь них просачивался яркий свет осеннего солнца. Некоторые уже валялись на земле. Все еще свежие и влажные, они не шуршали, когда он наступал на них. Прохладный ветерок доносил аромат земли и гниющего дерева. Над головой затараторила белка, в отдалении послышалась птичья трель. Время от времени Хью останавливался, замирал и прислушивался к разнообразным звукам – шуршанию тростника, хрусту ветки, падению какого-то плода или шишки на лесную подстилку. Он слышал, как обитатели леса снуют вокруг него и над головой.
Теперь он мог многое рассказать о том, кого искал: пасется, насторожен, но не подозрителен. На первый взгляд просто бродит туда-сюда, хотя на самом деле придерживается северо-восточного направления. Хью прошел немного дальше, чтобы удостовериться в правильности своих догадок.
Проверив свои выводы, он прикинул скорость и направление движения животного. Затем, повернув налево, пошел наперерез. Дойдя до места, где предположительно должна была появиться добыча, начал искать укрытие.
Небольшие заросли кустарника прямо впереди казались вполне приемлемыми. Он направился туда и встал на колени. Приготовил лук, достал стрелу.
– Олень, – прошептал он, – прости, что я собираюсь убить тебя, но людям надо есть, а эти люди были добры ко мне. Я должен отплатить им за доброту и хочу, чтобы этой платой был ты. Я надеюсь, ты не затаишь на меня зла. Я ничего не имею против тебя лично и хочу, чтобы ты знал: мы постараемся использовать все, что ты нам дашь.
После этого Хью замер и заставил свой разум утихнуть. Прошло не меньше получаса, прежде чем появился он – олень-трехлеток. Хью подождал, пока он подойдет поближе. Натянул лук, спустил тетиву.
Стрела попала точно в цель, в переднюю часть тела, пронзив легкие и, возможно, сердце. Животное вздрогнуло, споткнулось, упало на передние колени, изо рта показалась кровь. Оно пыталось подняться, не смогло, упало и улеглось, тяжело дыша. По земле побежала струйка крови.
Хью встал и подошел к оленю. Освежевал тушу, разделал и подвесил на ветвях, используя кожаные ремешки. Затем, очистив пучком листьев руки и нож, направился в – лагерь.
Там он сообщил Танцующему Бизону о своем подарке, и индейцы отправились в лес с вьючной лошадью. Вечером намечался праздник, и Хью должен был формально отблагодарить их за заботу.
Так он и сделал, хотя и не сказал им о своем намерении наутро отправиться дальше к форту Киова. Спал он прекрасно.
Проснувшись до рассвета, он потянулся за одеждой и обнаружил, что Танцующий Бизон положил рядом лук и запас стрел, подарок на прощание. Хью оделся, бесшумно вылез из типи и зашагал к лесу вдоль границы лагеря. Над деревней висела тишина, птицы еще спали в своих гнездах. Костыль он бросил, ему доставляло удовольствие шагать, почти не хромая.
Он пошел обратно к реке, взяв направление чуть к юго-востоку относительно того, которым они прибыли в деревню. Этот путь казался легче и короче. К тому же всегда интереснее идти по новой тропе.
Рассвет застал его уже далеко от деревни. Немного позже он подстрелил себе белку на завтрак. К полудню добрался до реки. Напился и наелся ягод. Уровень воды в Миссури был низким, она неспешно несла свои воды, по берегам валялось множество бревен. По воде яркими пятнами плыли ивовые и тополиные листья. Темные птицы летели на юг.
Вверх по течению он наткнулся на стадо оленей на водопое. Пальцы дрогнули, но Хью не стал хвататься за лук. Слишком много мяса для одного. Большая часть пропадет. Остаток пути до Киовы ему придется довольствоваться мелкой дичью и придорожными растениями. Он двинулся дальше, поев ягод и корешков. По реке проплыло каноэ, Хью спрятался на всякий случай. Скорее всего это были сиу, и все же… Теперь, когда главные испытания были позади, совсем не хотелось подвергать себя риску.
Хью шел, а вокруг падали листья. Каждый порыв ветра срывал все новые и новые. Они приятно шуршали под мокасинами.
