Соавторы: Джеральд Хаусман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Пока он ел, свет и тепло продолжали окутывать его тело. Сорвав все сливы, что смог, он развернулся и направился вниз в долину. Бедро сильно болело от напряжения вчерашнего дня и переохлаждения; суставы онемели. Первые же движения заставили его застонать, но впереди лежала надежда, облегчая боль одним своим существованием.
Взявшись за дело с новыми силами, Хью заметил далеко впереди чахлую зелень. Как он и предполагал, там оказался ручеек, бьющий из ключа. А растительность сопровождала ручей его русла.
Вода. Надо тице. Засыпая, ощущал запах жаркого. Перед глазами стояли куски крольчатины, оленины, птичьи ножки, бизоньи отбивные. Каждый раз, когда Хью выкапывал хлебный корень или глотал пригоршню ягод, это оказывалось даже хуже, чем ничего. Голод только усиливался, заставляя думать о еде, по-настоящему желанной, – белках, форели, беконе, семге. Дни шли своим чередом, и он чувствовал, что теряет силы. Жалкая пища давала ему небольшой заряд энергии, но каждый раз, взглянув на руки, он понимал, насколько сильно истощен. Его могучие бицепсы и тяжелые предплечья усохли, сухожилия торчали, словно шнуры. Разглядывая свое отражение в воде, Хью едва узнавал себя, из ручья смотрел некто изможденный, с заострившимися чертами тощего лица, обрамленного густыми волосами, с глубоко запавшими глазами, расплющенным носом и темной полосой рваной раны над, бровями. Голод и злоба теперь слились в единое целое, да и источник у них был один – Джеми и медведь. Хотя медведь, упорный, сильный, сам дал ему многое из того, что имел, тогда как Джеми только забрал. Переход через равнину отнял у Хью почти все силы. Остался только самый примитивный животный инстинкт. Он весь превратился в голод, и целью его было мясо.
Джеми – теплая кровавая сытость… Хью продолжал ползти и чувствовал, что ему становится жарко, хотя ветерок был холодный и двигался он в тени. Он понял, что его лихорадит, но это уже не имело значения. Он будет пить и ползти, потеть, слышать голоса из прошлого, говорить забытые слова о каких-то местах, где бывал давным-давно. Вот он плавает в Карибском море, играет на полянах Пенсильвании. Борется, охотится и пирует с сиу.
Временами казалось, что вернулся туман, а когда он прояснялся, Хью полз по городским улицам, и прохожие не замечали его, над ним нависали странные ярко освещенные здания невероятной высоты, и причудливые экипажи без упряжек проезжали прямо по его телу… Иногда было лето, иногда зима, дождь, снег, все вокруг меняло цвет в зависимости от времени года. Он полз сквозь годы, сквозь страны, и казалось…
…А голод оставался с ним даже тогда, когда в небе проносились удивительные машины и странно одетые люди шли мимо. Двигаясь вместе с речкой, он слышал собственный голос, но не. понимал своих слов, да это и не имело значения. Вперед, вперед с течением воды.
Поток продолжал расширяться, подпитываемый случайными ручейками. Зеленая полоса вдоль него становилась больше, деревья выше. Порхали птицы, щебетали и пели, охотились за насекомыми.
Лихорадка ослабла, Хыо надолго погрузил лицо в воду. Собрал жиденького салата, поел, пополз дальше. Чуть позже упал и заснул.
Проснулся опять от холода: одежда промокла от пота. Попил еще и снова пополз. Долина начала сужаться, углубляться, становилась все более каменистой. Теперь он все время полз в холодной тени, земля, казалось, проваливалась, утаскивая его с собой. Травянистая пойма сменилась на усыпанный острой галькой берег.
В неярком свете облачного полдня Хью достиг резкого поворота ручья. Берега вдруг расступились, и глазам предстал плоский, обрамленный деревьями и тростником берег Моро, в которую низвергалась с высоты его речушка.
Хью подался вперед, чтобы рассмотреть получше. Речка глубоко вгрызалась в желтую скалу, которая преграждала ей путь к Моро. Хью решил взобраться на нее, когда услышал низкий бормочущий звук, не похожий на журчание воды.
Это был самый тяжелый подъем за все путешествие. Уклон временами становился очень крутым, и сломанная нога то и дело болезненно цеплялась за острые камни. Тогда он выбрал кольцевой маршрут, но трижды ему приходилось спускаться и отыскивать более удобную дорогу.
Только на исходе дня он добрался до вершины. Лежа там, вновь стал прислушиваться к странному звуку, пытаясь определить его источник.
Далеко внизу, на равнине, которую Моро делила на две половины, он увидел большое облако пыли, за которым едва проглядывали вершины деревьев.
Вглядываясь в даль, Хью заметил, что звук усиливается. впрочем, это могло лишь казаться из-за того напряжения, с которым он прислушивался. Постепенно внизу облака стало различаться некое движение. Пылевая завеса начала колебаться. Вот она раздвинулась, снова сомкнулась, опять распалась…
Наконец сквозь пыльную дымку Хью разглядел мигрирующее стадо бизонов. Должно быть, они направлялись на зимнее пастбище к Платту. Он жадно вглядывался в них – тонны живого мяса – до тех пор, пока солнце не село и ночь не укутала небо. Но звук их бега преследовал его и во сне.
Ему снился костер, на котором скворчали бифштексы и языки. А сам он сидел, высасывая сладкий мозг из костей. Проснувшись, услышал нарастающий топот копыт. Над долиной сиял месяц, отражался в воде, освещая темную бегущую массу, которая все приближалась, приближалась.
Хью опять заснул, теперь во сне он преследовал бизона по глубокому снегу, пока окончательно не увяз в нем. Проснулся от ставшего оглушительным грохота бега. Теперь вся масса стада катилась на запад прямо под ним, не оставив ему и крошки мяса. Солнце взошло над долиной, а внизу все перекатывался сплошной живой поток из пузырьков тяжелой плоти.
Было просто невыносимо видеть, как стадо бежит мимо, оставляя его голодным. Если бы была хоть малейшая возможность прибить бизона, пока все они не умчались… Хью огляделся.
Валун. Он понял, что не сможет его поднять, но камень выглядел достаточно круглым, чтобы можно было попытаться подкатить его к краю скалы. Тяжелый, конечно. И все же, если сдвинуть его с места…
Хью подполз к валуну, положил на него руки, уперся здоровой ногой, толкнул. Камень вздрогнул, но остался на месте. Надо раскачать. Он вновь уперся ногой, расслабил плечи, согнул руки. Толкнул, отпустил, снова толкнул, расслабился, толкнул… С каждым разом валун качался чуть сильнее в обе стороны. Толчок…
Камень высвободился из ямы, в которой лежал. Еще толчок. Перекатился через кромку своего ложа. Хью опять принялся равномерно раскачивать камень. Подполз ближе, держась за камень руками, вновь надавил. Толчок. Вперед. К обрыву.
И вдруг валун исчез за кромкой обрыва. Вниз. Хью быстро пополз к краю, чтобы проследить его падение. Камень в полете ударился о выступ, отскочил, покатился к бегущему стаду, чуть не врезался в бок самки бизона и замер. Стадо выровняло свой бег, обтекая валун.
Хью зарычал, схватил булыжник, бросил вниз. Еще! Еще… Они падали среди стада, нечувствительные, как капли дождя. Утомившись, он остановился и теперь просто зло смотрел вниз.
Наконец он отполз от края скалы и спустился к ручью. Напился, поел корешков, вслед за ручьем направился к реке. Местность была неровная, ползти приходилось медленно, раны заныли с новой силой, а лоб вновь начал пылать.
Вернулась лихорадка.
Утром вибрация почвы стала стихать. Стадо удалялось. Ушло… К полудню Хью убедился в этом. Топот копыт стал совсем слабым. Преодолев скопление валунов, он положил голову на руки и замер. Нет смысла торопиться, подгонять себя, особенно когда жар чередуется с ознобом. Он закрыл глаза и стал слушать затихающий топот.
Когда Хью проснулся, тени заметно удлинились. Он попил, умылся и двинулся дальше к устью речушки. Вокруг что-то неуловимо изменилось.
Лишь несколько минут спустя он понял, что именно. Тишина. Земля больше не дрожала от копыт бегущего стада.
Хью не спеша полз к реке. На пути попались еще два каменистых места, затем склон стал более ровным. Спустившись на равнину, он немного отдохнул, прежде чем двигаться дальше. В воздухе еще висела пыль, берега были изрыты тысячами копыт. Кора на деревьях снизу ободрана, молодые деревца повалены и растоптаны. Хыо пополз вперед, чтобы получше осмотреть долину.
Насколько хватал глаз, земля повсюду была одинаково взрыта. Он мысленно намечал себе путь, а потом полз в этом направлении. Пробираясь по вспаханной земле под полуденным солнцем, Хью решил двигаться как можно больше при свете дня. Мало-помалу он добрался до того места, где Моро поворачивала на восток. Богатый, сочный запах полноводной реки действовал умиротворяюще.
Когда уже стало темнеть, Хью вдруг услышал странный шум из-за следующего поворота. В нем ясно различалось тявканье и визг. Осознав, что это может означать, Хью почувствовал прилив сил. И поспешил вперед.
За поворотом реки он, как и ожидал, увидел тушу бизона, черную от облепивших ее ворон. Вокруг толкались похожие на собак звери, слишком крупные для койотов. Хью принялся поспешно озираться в поисках какого-нибудь оружия.
На берегу валялся выброшенный водой топляк. Там можно было постараться отыскать увесистую дубину. Хью направился туда. В излучине реки к берегу прибивало изрядное количество древесины. Он принялся выбирать себе достаточно тяжелую палку длиной фута в два. Наконец отыскал одну, она удобно легла в руку и не треснула от удара о землю.
Подобравшись к туше, Хыо закричал. Подобрал камень и запустил его в стервятников. Снова закричал, бросил еще один камень. Несколько ворон снялись с места и стали кружить невдалеке; другие отлетели в сторону, чтобы тут же вернуться. Три волка прервали пиршество, несколько секунд смотрели на Хью, а потом опять вернулись к прерванной трапезе. Он нашел еще один камень. Поднял его, бросил.
Камень упал далеко, на этот раз никто из пирующих даже не пошевелился.
Хью почувствовал, как в нем шевельнулась злоба… как же так, он, охотник, вынужден драться со стервятниками – а эти побирушки даже не обращают на него внимания. Волна ярости захлестнула его, ударив в голову и наполнив конечности бешеной силой.
Он заревел и пополз вперед, тяжело и неуклюже, словно медведь. Размахивая перед собой дубинкой, он подбирался все ближе, и вот сорвались и улетели с протестующими криками птицы. Волки молча смотрели на него, медлили. Ему это было уже неважно. Если они набросятся на него, он будет отбиваться, насколько хватит сил. Если его самого убьют и съедят – значит так тому и быть. Хью снова взревел.
Волки крадучись отступили от туши. Продолжая реветь он бросил им вдогонку несколько камней. Один из волков заскулил, и вся стая скрылась в прибрежных зарослях.
Хью бросился вперед к окровавленной туше, запустил, руки в разорванный бок. Мясо было скользким, оно тянулось и вырывалось из рук. За что бы он ни ухватился, добыча буквально выскользала из пальцев. В который раз он проклял Джеми за кражу ножа. Потом с урчанием впился в мясо зубами – кусал, рвал, грыз. Глотая, тряс головой и следил за тенями. Потом снова сосал и пил кровь, кусал и рвал, и все его мечты о мясе кружились в бешеном танце, в ритме биения крови в висках. Ухватив кусок коренными зубами, он мотал головой, отрывая его. Глотал, не жуя, и хватал новый кусок.
Пока он ел, сгустились сумерки. Из зарослей, осторожно приближаясь к туше, появились тени. Хью услышал собственное рычание и отметил, что оно заставило их остановиться, правда ненадолго. Хью быстро нагнул голову и оторвал еще один кусок теплого мяса. Тени неумолимо приближались, крадучись переставляя лапы с молчаливым упорством. Глаза волков горели в сгустившейся тьме, и Хыо вдруг понял, что ночь принадлежит им, что дубинка его бессильна против их питаемой тьмой смелости. Тогда он тихо отполз и взобрался на ближайший утес. Не успел он скрыться, как волки, ворча, набросились на еду.
С красной бородой, с руками, пахнущими кровью, Хью сидел на камне и наблюдал с высоты, как они толкаются и рычат над своей добычей. Время от времени он сам отфыркивался и рычал, вспоминая вкус туши бизона, от которой отрывал куски. Он облизывался и чмокал, а живот скручивался в судорогах и урчал от непривычного содержимого. Лицо вдруг залил жар, конечности внезапно ослабли. Его затрясло, прошиб холодный пот, голову заволокло туманом. Силуэты волков внизу казались то очень далекими, то совсем близкими, а то расплывались, словно во сне. Хью вытянулся на вершине каменной скалы, положил голову на руки. Дул холодный ветер, но ему не было холодно. Волки внизу рычали и лаяли. Хью снилось, что он там, вместе с ними, толкается, прокладывая себе дорогу к мясу, и рвет его зубами.
ОДИННАДЦАТЬ
КОЛЬТЕР
Кружа на крыльях ястреба, расплескивая ястребиным ветром темное небо и провожая дикими криками голубой раскаленный росчерк полета через плывущую завесу туч, темные линии гор, зеленые заросли лесов, рассеченные нитями струящейся голубизны, взмывая ввысь на крыльях ястреба, ловя ястребиным глазом вспышки света на ледяных полях, движение грохочущих стад под пыльными облаками на кружевных равнинах, арки радуг, горящие снежные пики за изгибами океанского берега… исчезающий птичий крик выстраивается клином и пронзает осень, затем бросается вниз в отвесном свинцовом падении, вырываясь из равноденствия… вниз… вниз-ой-йе-о-о… сквозь влажный шепот, раскаленные сполохи, ястребиный крик, охотничий клич, через Ее вечнодышащее исполосованное Тело, тараня изломанные кряжи, проваливаясь в низины под простреленным звездами небом, вниз, все время вниз между острых скал, холмов, ущелий… с криком вонзаясь в пещерообразные разломы, вниз, туда, где огненные глаза, где стены испещрены вкраплениями сверкающих минералов, ниже, еще ниже… под тяжким весом Земли, столь тяжким, что она стонет, когда вертится вокруг оси, и – наконец, приземлившись, угнездившись, нахохлившись, опускаясь еще ниже, ниже, под тяжестью мира удлиняясь, расширяясь, расплываясь – уже на четырех ногах, ниже, все ниже, ой-йе-о, в…
ДВЕНАДЦАТЬ
ГЛАСС
…Начало начал, где темные потоки низвергаются сквозь тьму, где слепые рыбы родятся в пещерах глубинных, где на стенах светящаяся плесень вычерчивает тела и лица прародителей всех живущих племен, где хрупкий папоротник пробивает себе дорогу сквозь угольные пласты, где бобер, олень, медведь – сам себе отец, где коты, рыбий народ, птица, которую он видел мгновение назад, а может, целую жизнь, змея, летучая мышь, енот, волк, койот и насекомые в янтаре, все видят во сне Ее тело, все сплошь в сверкающих самоцветах и нефтяных озерах, где жаркий гул расплавленных скал, текущих вечно, все глубже, глубже… свет подземного мира, и в вышине… мужчины и женщины, волосатые охотники, вечные скитальцы Земли, и большие цветы, странные, неизвестные цветы… он идет по ним, кровь на лице, во рту, в глотке… вот он запрокидывает голову и ревет, чтобы весь подземный мир знал, что он идет вперед, и нет силы, способной остановить его.
ТРИНАДЦАТЬ
КОЛЬТЕР
Его разбудило жужжание роящихся пчел. Открыв глаза, Джон увидел длинный серо-бурый шланг, свитый изящной восьмеркой и уложенный мотком, в шесть рядов.
Прямо под деревом, уставившись на него, монотонно шелестела большая гремучая змея: «ш-з-з, ш-з-з». Ее хвост был высоко поднят над треугольной головкой, темной и опасной.
Блеск сладкого хвоста в утреннем свете. Кольтер покачал головой, с улыбкой посмотрел на змею, которая не могла достать его. С ветки, на которой он спал, открывался прекрасный вид на ту зловонную землю, что раскинулась перед ним. Его земля.
Кольтеров Ад… Забавно, похоже, одна из прислужниц сатаны приползла поприветствовать меня здесь этим дивным вонючим утром…
Большая змея зашипела. Клубы желтого пара поднимались в небо. Земля вздымалась, пучилась, вздыхала, опадала. Кольтер задумчиво посмотрел на север.
Если индейцы осмелятся войти в долину, это вряд ли будет похоже на прогулку в парке среди фонтанов. Шипение змеи стало низким, угрожающим.
Глядя на змею сверху вниз, Джон вспомнил запись в дневнике Мериэузера в тот день, когда тот проснулся рядом с десятифутовой гремучей змеей.
«Погремушки, словно ряды кукурузных початков… рты розовые, клыки белые, изогнутые. Бросок их молниеносен, но твари эти не слишком точны в нападении, очевидно, из-за ограниченности зрения. Змея крайне опасна, но, когда она в полдень ползет сквозь сухой кустарник, она похожа на сверкающую струйку воды…»
Да, эта точно подписалась бы под этими строчками своей смертоносной головкой. Льюис, прямо скажем, ошибался, оценивая способности гремучих змей. Кольтер бросил вниз кусок коры и увидел, как извилистое тело свернулось золотисто-коричневыми кольцами, показав кольчатое кремовое брюшко.
Ясноглазая головка, обратился он к ней, живая длань сатаны.
