Текст книги "Дракон и роза"

Автор книги: Роберта Джеллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Захватив Элизабет, Ричард чувствовал себя в большей безопасности. В Ренне Генрих поклялся, что женится на старшей дочери Эдварда, как только станет королем, но Ричард опасался, что тот попытается тайно вывезти ее из Англии и жениться на ней до этого, чтобы привлечь на свою сторону всех приверженцев памяти Эдварда. Затем Ричард послал еще одну делегацию в Бретань, и на этом, похоже, удача отвернулась от Генриха.

Франциск потерял сознание во время государственного обеда. Послов принимал Пьер Ланду. Ланду не решился действовать слишком быстро, поскольку несколькими днями ранее Франциск оправился от подобного, хотя и не столь сильного удара, но он пообещал послам, что если Франциск потеряет рассудок или умрет, Генрих будет к ним доставлен. Необходимости в немедленных действиях не было, так как Генрих отсутствовал при дворе и не знал, что происходит.

Чувствуя себя под защитой Франциска, он намеренно покинул двор, чтобы уклончивые ответы герцога английским послам не стали более очевидными. Спустя неделю, когда Франциск все еще был частично парализован и полностью невменяем, Ланду выдвинул свои условия. Через несколько дней Ричард уже хвастался перед несколькими своими приближенными, что за небольшую плату в виде доходов Ричмонда и поддержку Ланду против бретонского высшего дворянства Генриха Тюдора отдадут в его руки. Когда пространное письмо Ричарда о согласии на условия Ланду еще не было написано, в сторону Дувра во весь опор поскакал ночной всадник.

С ранним приливом этот всадник уже отплывал на корабле во Фландрию, а два дня спустя он уже выпаливал свое сообщение Джону Мортону, который сбежал за границу после провала мятежа Бэкингема. Тот же курьер был отправлен назад в Англию, его хозяину было противопоказано вмешиваться в это дело, и Кристофер Урсвик, доверенный помощник Мортона, во весь опор поскакал в Бретань. Он нашел Генриха в Ванне, весьма озабоченным известиями о болезни Франциска, которые только сейчас достигли его, но когда Урсвик сообщил ему свою новость, Генрих просто кивнул.

– Беда одна не ходит. Ты выдержишь еще один длинный путь, Урсвик?

– Да, милорд.

– Тогда поезжай во Францию. Пока ты поешь, я подготовлю письма с просьбой к Карлу о пропуске.

– Милорд, не будет ли вам лучше положиться на благосклонность Карла и поехать сейчас со мной? Французы уже приглашали вас к себе. Если Ланду попытается схватить вас здесь…

– Он не попытается, – Генрих ответил так спокойно, что Урсвику стало ясно, что капли пота, выступившие у него на лбу, вызваны близостью огня. И действительно, как раз в этот момент Генрих отошел от огня. – У Ланду сейчас нет достаточных сил, чтобы повернуть против меня бретонскую знать, а мои силы сконцентрированы здесь, в Ванне. Ему понадобится армия, чтобы захватить меня. Зачем ему подвергать себя такой опасности? Он прислал мне записку о болезни Франциска и, конечно, не подозревает, что я знаю о его намерениях. Он, должно быть, думает, что очень скоро я приеду проведать герцога. Тогда он сможет без труда поймать меня в ловушку.

В эту ночь Джаспер и Эдвард Пойнингс были вызваны в комнату Генриха. Они нашли его уже в постели; в свете свечи его глаза ярко блестели, а лицо было бледное. Новость Генриха была встречена проклятиями Джаспера, который начал яростно мерить комнату шагами, и бесстрашием Пойнингса, который, нахмурив брови, спросил:

– Мы будем драться или убегать, милорд?

– Ни то, ни другое. Я послал записку, в которой спрашиваю о здоровье Франциска и о том, сможет ли он принять меня. Ответ, конечно, будет положительным, но мой курьер заболеет в пути и будет очень медленно возвращаться назад. К тому времени, когда он все-таки вернется сюда, я думаю, мы уже получим весточку от Урсвика. Тем временем, дядя, ты вместе с Эджкомбом, Дорсетом, Котени, Гилдфордом и подходящим вооруженным отрядом тоже подготовишься отдать дань уважения Франциску и справишься о его здоровье. Как только вы будете готовы, вместо этого вы двинетесь к границе и укроетесь во Франции.

– А как же ты, Гарри?

– Я должен попытаться избежать столкновения с бретонцами, даже с теми, кто поддерживает Ланду. Войска, где я числился, не смогут без сопротивления с их стороны двинуться в сторону границы и тем более за пределы Бретани. Я последую за вами позже.

Генрих кусал губы. Он боялся и не хотел разлучаться с Джаспером. Какое-то мгновение в нем вновь боролись два человека – маленький мальчик, который хотел бы спрятаться на груди у Джаспера, и рассудительный мужчина, который выбрал наименее опасный путь из всех возможных.

Когда он обернулся к Пойнингсу, от маленького мальчика не осталось и следа, только тень в глазах и пустота в желудке.

– Нед, мы должны пожертвовать тобой, ты согласен?

– Если жертва необходима, и если я больше всего подхожу для этого, то, думаю, да.

– Не считая моего дяди, ты единственный способный командир в округе. Ты должен остаться здесь и присматривать за людьми. Я также оставлю здесь сэра Эдварда Вудвилла – от него не много пользы, но его корабли могут оказаться полезными. Сиди здесь, как можно тише. Если Ланду двинется против тебя, сам решай – драться тебе или сажать часть людей на корабли, а других оставить. Оставшимся скажешь, чтобы они разнесли по стране, что их преследует Ланду. Я думаю, я молюсь, что они найдут себе убежище. Нед, – произнес Генрих извиняющимся тоном, – я оставляю тебе неприятное задание.

– Но что ты будешь делать, Гарри? – настаивал Джаспер.

– Я еще до конца не решил. Я должен наилучшим образом использовать все возможности, которые могут появиться, а что это будет, я не могу вам сказать, а гадать не хочу. И вы оба этого не скажете, – подумал Генрих, – даже если вас схватят и будут допрашивать.

Ложь не беспокоила его. Генриха никогда не тяготила ложь, поскольку он лгал только после тщательного обдумывания и с твердым убеждением, что неправда – лучшее и самое безопасное средство. По этой же причине его самого практически невозможно было уличить во лжи, поскольку он произносил ее с силой и напором правды, без сомнений и колебаний. Неудивительно, что у него был вполне естественный вид, когда, получив французский паспорт он на рассвете дня разбудил Вильгельма Брэндона.

– Вставай, лентяй, а то проспишь такой прекрасный день! Поедем со мной на охоту.

– Подождите, милорд, – заворчал Вильгельм, – прошлой ночью я выпил лишнего.

Генрих рассмеялся:

– Тогда тебе точно нужно ехать. Воздух освежит твою голову, а я объясню тебе, почему ночью лучше работать, чем пить до утра.

Брэндон уже встал с постели и одевался, хотя движения у него были замедленные.

– Я знаю, я уже слышал это. Ты скажешь, что выглядишь не лучше меня, но зато у тебя не болит голова и…

– Да, я вижу, ты выучил слова, но урока так и не извлек. Ладно, лошади уже оседланы. Спускайся вниз как можно тише. В здешних лесах всю дичь уже вывели, но я слышал, что остался кабан. Мы поедем только с тобой вдвоем и егерями, Вильгельм. Я не хочу делить такую добычу с кем-либо еще.

Они не спеша выехали со двора на улицы, которые постепенно уже заполняла дневная жизнь. На группу всадников в охотничьих костюмах и с оружием никто не обратил никакого внимания – к таким зрелищам здесь давно привыкли. Они были первыми, кто выехал за ворота города в этот день, но и это не заслуживало никакого внимания. Выбравшись за город, они отпустили поводья, и свежие лошади с радостью перешли с шага на легкий галоп. Вильгельм Брэндон был слишком озабочен своим здоровьем, чтобы заметить, что сопровождающие его всадники были вовсе не егерями, а личными слугами Генриха. Он не заметил, что они держались пустынной дороги и двигались на восток, поскольку светлеющее небо раздражало его глаза.

Однако когда Генрих свернул с дороги в небольшой пролесок, Брэндон наконец-таки проснулся.

– Сир, неужели вы думаете, что здесь могут водиться кабаны. Это же просто лесополоса между полями.

– Я не думаю, что в здешних местах вообще остались кабаны, Вилл. Мы с тобой их всех давно перебили.

Генрих слез с лошади и на глазах изумленного Брэндона начал переодеваться. Он стащил с себя дорогой плащ, отстегнул рукава на панцире и сбросил сапоги и штаны. Один из слуг собрал и упаковал эти предметы туалета, а второй подал вместо них грубую домотканую одежду и поверх всего – свой плащ. Затем из походной сумки развернули тонкую кольчугу.

– Перестань пялиться, Вилл, – засмеялся Генрих. – Ты хочешь, чтобы тебя отправили назад в Англию и лишили головы? Я так – нет. Мне также не по вкусу, чтобы предатель Ланду жирел на доходах Ричмонда. Ты – джентльмен, путешествующий с пятью слугами. Ты посещал меня, нашел мой двор слишком бедным, и теперь направляешься к Ланду, – если кто спросит. Ну, перестань ужасаться. Ты – единственное оружие, которое у меня осталось. Ты сможешь без хлопот проводить меня во Францию, Вилл?

– Пока в моем теле есть хоть капля крови, я приведу и выведу вас хоть из ада, милорд.

Генрих громко рассмеялся.

– Тогда, вперед. Будь моим щитом и мечом.

По правде говоря, он не ожидал никаких неприятностей. Он часто ездил охотиться и возвращался поздно вечером. У них в запасе был целый день, а возможно и ночь, прежде чем шпионы Ланду забеспокоятся и доложат о его отсутствии. К этому времени они уже будут в безопасности во Франции.

Однако Генрих слегка переоценил осторожность Ланду и недооценил ретивость эмиссаров Ричарда. Получить от Франциска письмо с требованием приехать к нему и успокоить его оказалось делом не сложным.

Его затуманенный мозг забыл об эмиссарах и опасности, и жаждал умиротворяющего голоса и мягких манер своего воспитанника. Возможно, что герцог уже смутно осознавал, что он почти уже пленник, и надеялся, что Генрих сможет его спасти.

Вооружившись добытым посланием Франциска, которого Генрих вряд ли осмелился бы проигнорировать, люди Ланду въехали в Ванн почти в то же самое время, когда Генрих выезжал через другие ворота.

Они быстро обнаружили, что их добыча улизнула. Если бы это были люди Франциска, которые принимали Генриха почти как своего второго хозяина, они бы сели и стали ждать. Однако Ланду был не так прост.

Отряд состоял из нанятых им лично наемников, которыми командовал умный и недоверчивый капитан.

Он навел справки и установил, что Генриха не сопровождали ни егеря, ни собаки. Уверения Пойнингса, что все вещи и ценности Генриха остались в его комнате, не возымели действия. Если Генрих охотится, к нему вполне можно присоединиться и проследить за его возвращением, а если он попытался скрыться, то они наверняка смогут его схватить.

ГЛАВА 7

Генрих Тюдор оторвал голову от стола. Казалось, что счета, лежащие перед ним, сводили его с ума, даже когда он закрывал глаза. Он выглянул в узкое окно. Неужели солнце никогда не светит во Франции весной? Генрих посмотрел на свои руки, которые всегда были тонкими и красивыми; они выглядели как истощенные клешни, а его обычно блестящие глаза потускнели. Прошел почти уже год, как он сбежал от Ланду, а ужас той поездки, когда приходилось петлять и прятаться, без еды и сна, изо дня в день был ничем по сравнению с ужасом этого года.

Поначалу все было не так уж и плохо. Он был так тепло принят, что его сомнения по поводу обращения за помощью к Франции почти развеялись. Казалось, что ему нужно только вывести своих людей из Англии невредимыми, и деньги, корабли и новые люди сами поплывут к нему в руки и обеспечат ему успех. Но Генрих, который считал, что разбирается в дворцовой фракционности и интригах, обнаружил, что ему есть еще чему поучиться. По сравнению с той борьбой слов и политик, в которую он теперь был втянут, двор Франциска казался ничтожным, а заговоры бретонского дворянства детскими шалостями.

Первый урок он извлек, когда Франциск достаточно поправился, чтобы понять, что случилось. Его крепкая привязанность сразу же проявилась в том, что он снял осаду с Пойнингса и Вудвилла, выслал им денег и разрешил их небольшой армии присоединиться к Генриху во Франции Генрих понял, что французам безразлично, кто сидит на троне в Англии до тех пор, пока страну раздирает гражданская война. Они помогут мне, но не до полной победы.

Генрих искусно поменял свою тактику. Раньше он пытался убедить французский совет в слабости Ричарда, в своей силе и способности быстро и уверенно победить. Теперь он демонстрировал свою неуверенность; он признавал, что Ричард довольно силен на севере, и что может потребоваться много времени, чтобы поднять страну. Ему понадобится французская помощь – может быть на годы. Его просьбы об оказании этой помощи и вежливые отказы ее дать настолько навязли у него в зубах, что он даже потерял аппетит и постоянно чувствовал боли в желудке.

Это маневрирование, однако, принесло ему и немного удачи – удачи, которой у него уже не было несколько лет, и которая сопровождала его всю оставшуюся жизнь. Генрих только что закончил разговор и изысканно раскланялся с герцогом Орлеанским, лидером одной из политических фракций, когда к нему приблизился мужчина, приблизительно его лет, одетый в скромную одежду священника.

– Милорд Ричмонд? – спросил он по-английски.

– Да? – довольно резко ответил Генрих. Он не мог позволить повесить себе на хвост еще одного беженца, тем более священника, который не умел сражаться и не имел власти.

Священник улыбнулся.

– Мне не нужна ваша помощь, милорд. Я хотел бы предложить вам свою.

– Тогда я благодарю вас, – произнес Генрих более любезно, но все еще недоверчиво. Помощь редко предлагали безвозмездно, а плата за нее нередко превышала ту, которую Генрих мог себе позволить. – Но с кем я говорю?

– Меня зовут Ричард Фокс. Мое имя вам ничего не скажет, но я думаю, вы запомните его.

Уверенность говорившего заставила Генриха сосредоточить все свое внимание на нем, но Фокс даже глазом не повел под его пристальным взглядом.

– Может быть, я и запомню – пробормотал Генрих. – А какую именно помощь вы хотите мне предложить, доктор Фокс? – добавил он, улыбнувшись.

– Мне кажется, вы знакомы с законами церкви? – уверенно продолжил тот, поглаживая меховую оборку своей сутаны.

– Достаточно, чтобы узнать сутану доктора-каноника. А что вам известно о мирском законе?

– Я немного изучал его, – сказал Фокс, пощипывая нижнюю губу, что, как позже узнал Генрих, было его привычкой.

– Тогда, разгадайте такую загадку. Является ли любой акт парламента законным вне зависимости от его содержания, и перекрывает ли он любой предыдущий акт по тому же вопросу, вне зависимости от того, ссылается ли он на предыдущий акт или полностью противоречит ему.

– Вы должны предоставить мне, милорд, детальные подробности, и даже после этого я вам отвечу неоднозначно, а с еще большими оговорками и недомолвками. Когда же законник поступал иначе?

Теперь они оба улыбались. Предложенное испытание было успешно пройдено, поскольку Фокс нисколько не сомневался в том, что имел в виду Генрих.

– Отлично, – сказал Генрих. – Во времена правления Ричарда II мой прадед был узаконен актом парламента – узаконен без каких-либо оговорок. Когда на трон взошел брат моего деда Генрих IV, его законность была подтверждена парламентским актом, но на этот раз право престолонаследия оговаривалось. Поскольку второй акт утверждал, что он подтверждает первый, а на самом деле изменил его содержание, то правомочен ли этот второй акт?

– Это не имеет значения, – сказал Фокс и поднял вверх палец, как бы прерывая Генриха. – Вы можете взойти на трон только одним из двух путей: завоевав его или обратившись с просьбой к парламенту, что вы и сделаете после того, как Ричард будет свергнут с престола. В обоих случаях парламент примет закон, провозглашающий вас королем. Теперь, если какой-то акт может считаться недействительным вследствие того, что он был принят под давлением обстоятельств, а акт, провозглашающий вас королем может по этим причинам считаться недействительным – в таком случае и акт Генриха IV тоже будет недействительным, поскольку он также был принят в обстоятельствах захвата власти. Тогда первый акт – акт Ричарда II – действителен и ваши притязания на трон неоспоримы и вы можете занять его по праву.

Генрих кивнул, но Фокс опять поднял палец, чтобы тот не прерывал его.

– Но, – продолжал священник, – если любой акт парламента действителен, не взирая на его содержание или какие-либо обстоятельства, то и акт о провозглашении вас королем тоже будет действителен и заменит собой все предыдущие акты, которые лишили вас права на трон. Следовательно, вы будете королем по закону и никто не может оспаривать это право.

Ответ был столь же уязвим, как старое дырявое решето, но поскольку столь же уязвимы были и притязания Йорков, которые основывались на дважды прерывавшейся женской линии, свержении с престола, убийстве и захвате власти, он вполне годился. Генриху понравился доктор Фокс, его циничный юмор и он получал удовольствие от того, что у Фокса такой же изворотливый ум, как у него самого. Сначала он доверял ему мелкие дипломатические поручения, потом все более и более важные. Их обоюдная симпатия увеличивалась с каждым днем. Ричард Фокс был наиболее космополитичным человеком в окружении Генриха и наименее зараженным наследственной ненавистью к французам. Даже когда Эджкомбу не хватало дипломатического лоска, чтобы скрыть свою неприязнь и недоверие, Фокс всегда был на высоте.

Однако ни выигрышная тактика Генриха, ни тонкие увещевания Фокса не могли проломить ту стену, которая существовала между регентшей Анной и герцогом Орлеанским. Оба предлагали свою помощь взойти Генриху на трон, но никак не могли сойтись на путях и средствах достижения этой цели, так как ни на грамм не доверяли друг другу. Их перепалки почти разрушили его здоровье, но также принесли ему еще одну удачу.

После семи месяцев споров граф Оксфорд, чьи связи и власть были гораздо большими, чем у Котени, убедил своего Йоркского тюремщика, что Ричард Глостер – монстр, и что Генрих Тюдор – единственная надежда Англии. Тюремщик и узник, которые, несмотря на различие в своем положении, за десять лет совместного заключения превратились в закадычных друзей, сбежали в Париж. В фундамент правления Ричарда в Англии был вбит еще один клин.

Однако с приобретением Оксфорда маятник достиг своей наивысшей точки и двинулся назад. У Ричарда появилось время заняться податливой вдовствующей королевой, и она слала одного курьера за другим своему столь же легкомысленному сыну, Дорсету. Не видя никаких признаков движения в пользу Генриха при французском дворе, Дорсет легко дал себя уговорить, что его будущее связано с Ричардом. Со свойственными всем Вудвиллам неблагодарностью и неверностью Дорсет ночью бежал из Парижа и поехал к побережью. Его поступок не остался незамеченным Генрихом. Дорсет множество раз проявлял свое беспокойство и намерения. Джаспер помчался за ним следом и привез его обратно, прежде чем новость о его бегстве могла выйти наружу и наделать вреда. Следуя строгим указаниям Генриха, Джаспер улыбался и говорил приятные вещи, но его глаза горели желанием убить Дорсета, который покорно возвращался, бормоча жалкие оправдания и уверения в преданности.

Генрих оторвал взгляд от окна и перевел его на разложенные на столе бумаги, но буквы расплывались от накатившихся слез. Дорсет был первым; но вскоре за ним последуют остальные. Его люди устали жить в ссылке и в бедности; надежда, которой они жили, требовала поддержки, а их моральный дух падал. Наемники уже давно были распущены: у Генриха не было денег, чтобы платить им. Англия была охвачена недовольством, но некому было превратить это недовольство в активное восстание. Если он высадится в Англии сейчас, – думал Генрих, – они обязательно проиграют, как проиграли, когда их поддерживал даже такой человек, как Бэкингем. Однако если он сейчас не двинется, то вскоре вообще останется без поддержки.

– Мне страшно, – прошептал Генрих, – о, как мне страшно. Если я проиграю, я умру.

Слово повисло в воздухе, и Генрих обдумывал его с медленно нарастающей злостью. Если бы Эдвард оставил его в покое, он никогда не угрожал бы ему, и, может быть, смог бы добиться его доверия. Если бы Ричард позволил сыну Эдварда править и избежал бы искушения устроить кровавую бойню английскому высшему дворянству, он бы женился на Анне Бретонской и мирно жил. Что за жизнь оставили ему люди Йорка? Даже если он откажется от своего права на престол, перестанет ли его преследовать Ричард? Лучше умереть, чем жить в страхе. Генрих открыл дверь в прихожую и сказал слуге, чтобы он пригласил к нему членов его совета.

– За исключением Дорсета, – добавил он задумчиво. Он с чувством расцеловал Джаспера и начал:

– Джентльмены, нам здесь нечего больше делать. Пока мы будем околачиваться в Париже, герцог Орлеанский и регентша будут блокировать друг друга и ничего не сделают. Еще важнее то, что дух людей упал, и надежды оставшихся в Англии слабеют. Настало время рискнуть всем, поскольку скоро нам нечем будет рисковать. Таким, по крайней мере, мне видится положение дел. У кого-нибудь из вас есть основания полагать иначе?

Брэндон, Котени, Пембрук и Оксфорд с облегчением вздохнули. Переговоры им давно действовали на нервы. Пойнингс, Эджкомб и Гилдфорд одобрительно пробурчали. Говорил один Фокс.

– Я полагаю, что если вы начнете действовать, милорд, то мы получим некоторую помощь со стороны французов. Не ту, что нам хотелось бы, – мы ее никогда не получим, – но все-таки.

– Деньги? – разом спросили Гилдфорд и Эджкомб.

– О, да. В этом отношении наши дела обстоят не лучшим образом, – Генрих показал рукой в сторону заваленного счетами стола.

– Я могу заложить мои земли, – предложил Оксфорд. – Поскольку они сейчас не мои, за них много не выручишь, но какой-нибудь банкир наверняка рискнет несколькими тысячами крон.

Генрих улыбнулся.

– От тебя не часто услышишь слово, Оксфорд, но ты всегда говоришь по делу.

Дальше обсуждать было нечего. Все принялись стаскивать с себя все, что у них было ценного и складывать вещи на стол. Генрих знал, что зимние меха, их гардероб, все, за исключением оружия и доспехов, вскоре попадет в руки ростовщиков, и его скудная казна наполнится монетами.

– Я соберу с людей все, что смогу, – предложил Гилдфорд.

Фокс облизнул свои тонкие губы.

– Вы можете рассчитывать на двадцать тысяч ливров с моей стороны. У вас есть друзья, милорд, а мы, священники, – улыбнулся он, – специалисты по вымогательству.

– А я думаю, что смогу получить столько же или больше с французов, – сказал Генрих.

– Каким образом? – спросил Джаспер. – Минуту назад ты говорил, что от них больше нечего ждать.

– Бесплатной помощи больше не будет. Эти деньги будут одолжены под надежные гарантии.

– Бога ради, что у вас еще осталось незаложенным?

Генрих тихо рассмеялся.

– Дорсет.

Увидев общее непонимание, он снова рассмеялся.

– Он – лучший залог. Если мы потерпим неудачу, Ричард захочет получить его обратно, чтобы не вызвать новых осложнений со стороны вдовствующей королевы, и он погасит заем. Если мы добьемся успеха, мне придется выкупить сводного брата моей жены. – На лице Генриха промелькнуло выражение неприязни. – Ему неприятен мой брак с Элизабет Йоркской, но это путь к трону и он знает, что должен следовать по нему.

– О, да, – кивнул Фокс. – Я смогу отлично обыграть вашу идею. Предоставьте это мне, милорд, и я сделаю то, о чем вы и не мечтали, сталкивая эти две группы.

– Тогда в следующий понедельник мы отправляемся в Руан собирать флот. Бурчье останется сторожить Дорсета до тех пор, пока мы не получим французского золота. После этого нам не придется о нем беспокоиться. Французы сами будут следить за своим залогом.

План осуществлялся достаточно гладко, хотя Фокс остался в Париже, чтобы выскрести из него все до последнего пенни и вынюхивать новости по делу Генриха. Суда были зафрахтованы, и Генрих со своими людьми был готов погрузиться на них в Орфлере.

На сумрачном севере Англии жизнь Элизабет была такой же несчастной, как и у Генриха. Хотя ужас, от которого она раньше цепенела, со временем стал отдаваться лишь холодком в ее сердце, ее стали все более тяготить скука и одиночество. Ее мягкая и впечатлительная натура взывала к дружескому лицу; ее ум требовал возбуждения. Даже в аббатстве были люди, с которыми можно было поговорить; ее, например, часто посещали священники и беседовали с ней о музыке и книгах. Наконец, когда до короля Ричарда стали доходить рапорты смотрительниц о том, что Элизабет чахнет от тоски, ей разрешили немного пообщаться с внешним миром. Время от времени к ней приходил священник или монах, чтобы прочесть проповедь о воле Божьей и о благостном смирении перед ней. Однажды свидания с ней попросил брат в миру, который принес связку книг и письма от вдовствующей королевы. После того как в письмах и книгах не было обнаружено ничего предосудительного, молодого человека пропустили к Элизабет. Ее прислуга осталась наблюдать за ней. Эти женщины ничего конкретного не подозревали, а просто были проинструктированы слушать все разговоры Элизабет.

Если прислугу и можно было одурачить, но только не Элизабет. Книги от матери? Более странного подарка от нее нельзя было придумать. Холодок пронизывающий ее сердце начинал охватывать все ее тело, но она ничего не могла с собой поделать и просто уставилась в украшенный драгоценными камнями требник в ее руках. Под дорогим бархатным переплетом была проделана продолговатая ниша. Она бы никогда не заметила ее, как не заметили ее дамы, если бы молодой человек, принесший подарок, не надавил бы ее пальцами на это место, когда передавал книгу. После его ухода Элизабет молча села, держа книгу в руках. Осмелится ли она открыть ее? Если кто-то из прислуживающих ей дам найдет требник с оторванным переплетом, Ричарду донесут, что она получила послание. Дрожа от страха, Элизабет начала перелистывать страницы книги.

Когда она дошла до молитвы по умершим, дыхание у нее перехватило и на мгновение ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Очень мелко, рядом с выделенной заглавной буквой, изящным почерком леди Маргрит были выведены четыре буквы: Анна. Это могло означать только одно: ее тетя, королева Анна, умерла. Леди Маргрит потребовалось много смелости, чтобы послать ей это. Элизабет знала, что та находится под домашним арестом. Одна из дам, которую Ричард назначил прислуживать ей и шпионить за ней, со злорадством сказала Элизабет, что ей не следует больше надеяться на помощь ее близкого друга – супруги лорда Стэнли. Ему едва удалось спасти ее: только благодаря его доходящей до истерики настойчивости леди Маргрит не посадили в Тауэр, а его преданность жене оказала ему плохую услугу. Король уже не доверял ему как раньше, а его старший сын от первой жены, лорд Стрэндж находился в имении короля в качестве заложника верности его отца.

Прижимая требник к груди, Элизабет прошла в свою личную часовенку. За ней, естественно, последовали дамы, но они опустились на колени рядом с ней. Прикрывая своим телом требник, она начала молиться, одновременно ощупывая заднюю обложку книги. Ей повезло, что ее руки дрожали, так как только случайно ее пальцы могли натолкнуться на почти невидимую прорезь. Сдерживая крик, Элизабет просунула туда палец и медленно вытащила крошечный листок бумаги.

«Дорогая моя, – прочитала она, – Бог защитит тебя. Сохраняй мужество. Попытайся не поддаваться. Тот, кто любит нас обеих, скоро придет».

Генрих получил известие о смерти супруги Ричарда, а через несколько дней в Орфлере уже ходили упорные слухи, что король женится на своей племяннице Элизабет. Тянувшееся месяцами состояние разочарованности и нервного напряжения сменилось у Генриха вспышкой бешеной ярости, которую Джаспер не видел у племянника с его раннего детства.

– Убийца, проклятый развратник, – разбушевался он, колотя кулаками по стене. – Я увижу его мертвым или сам умру. Такому гаду нет места на земле!

– Генрих, ты поранишься, – закричал Джаспер, обнимая и успокаивая его. – Не злись так. Это только слухи. Церковь никогда не даст ему разрешения на такой брак.

– Я клянусь, что не буду убивать своих врагов, – выпалил Генрих, задыхаясь и корчась от судорог, которые буквально разрывали его на части, когда он впадал в ярость. – Я клянусь, что не пролью кровь Йоркских монстров, но Ричард Глостер должен умереть.

– Да, да, в этом мы все можем поклясться, – успокаивал его Джаспер. – Давай ложись. Даже если Ричарду хватит его дьявольской хитрости, чтобы жениться на девочке, от Эдварда остались и другие дочери. В качестве наследниц все девочки одинаковы. Тебе не обязательно жениться на старшей. Не изводи себя так.

– Она моя, говорю тебе. Он не сможет получить ее! – Голос Генриха опять сорвался на грань истерики.

Джаспер знал, что Элизабет несколько раз писала Генриху и даже прислала ему знак своей любви в виде кольца с прядью своих волос, но Генрих никогда не показывал виду, что эти знаки внимания имеют для него не только политическое значение.

– Тебе приглянулась эта девочка, Гарри? – спросил он наконец.

– Приглянулась? Как мне может приглянуться дочь человека, который травил меня как дикого зверя и чья мать морочит голову убийце ее собственных детей? – Генрих оперся о спинку своей кровати и прижал руки к плоскому животу. – При чем здесь мои симпатии? – произнес он более спокойным голосом. – Она самая популярная из принцесс, которая в сознании людей связывается с образом Эдварда. Кроме того, она была обещана мне. Она моя, говорю тебе, и никакой другой мужчина не получит ее.

Джаспер подсел поближе к кровати племянника и погладил его по руке. Маленький мальчик, которого помнил Джаспер, в этот момент расплакался бы, но мужчина только подтянул к себе колени, прижал ребра ладоней к глазам и молча боролся с болями, разрывающими его тело.

– Мы не можем больше ждать, Джаспер, – наконец произнес он усталым голосом. – Будь добр, скажи тем, кто за это отвечает, чтобы они ускорили подготовку кораблей и провизии.

– Гарри, ты болен. Тебе нездоровится уже несколько месяцев. Ты знаешь, что мы не можем уехать отсюда, пока ты не поправишь свое здоровье. Мы отправляемся в Англию на битву, а не на праздники.

– Я буду готов, когда будут готовы корабли. Я говорю тебе, дядя, моя душа не успокоится и мое тело не выздоровеет, пока живет это грязное животное по имени Ричард Глостер.

Джаспер был удивлен и чувствовал себя неуютно, когда на следующий день увидел, что настроение Генриха не изменилось. Столь люто ненавидеть одного человека было совсем не характерно для него, поскольку он никогда не поддавался страстям и слишком хорошо знал людей. На взгляд Джаспера, Генрих обычно отличался излишней терпимостью и чувство кровной мести было для него неестественным. Однако протесты не помогли, подготовительные работы были ускорены и стало казаться, что худшие времена остались позади, и удача вновь будет сопутствовать им. Из Парижа примчался Фокс в сопровождении Филберта де Шонде и войска сомнительного качества с мулами, гружеными тяжелыми денежными сундуками. Затем из Уэльса пришло письмо от некоего Джона Моргана, обещавшего Генриху поддержку со стороны Риса Томаса и сэра Джона Сэвиджа, двух ведущих фигур в Уэльсе. Маргрит все еще номинально оставалась пленницей, но Морган писал, что Брэй собрал приличную сумму денег и держит ее у себя для нужд Генриха. Деятельность Брэя, предположительно и неизвестная лорду Стэнли, давала некоторые основания полагать, что Стэнли может перейти на их сторону.