Текст книги "О, Мари!"

Автор книги: Роберт Енгибарян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Какие глупости! Да, только одна женщина, но ведь это Мари! Я еще не видел девушки красивее и привлекательнее, чем она. И как она любит меня! Уверен, при необходимости готова любой ценой меня защитить. Может, убедить ее сделать аборт? А если с ней что-нибудь случится? Или потом не сможет родить, что тогда? Останемся бездетной парой? Или я брошу Мари? Нет, никогда. Я себе такого не позволю! Гнать подальше такие подлые мысли… Да какая разница, сегодня она родит или завтра, все равно мы не раз говорили, что хотели бы иметь троих, а может, и четверых детей. Двух мальчиков старших и двух девочек младших, чтобы мальчики защищали сестер. А может, девочек старших, чтобы они ухаживали за младшими братьями? Да как получится! Не останется же страна навеки такой дикой, а власть – такой идиотской и бесчеловечной. В конце концов человеческое начало верх возьмет. Люди ведь добреют со временем, вот и в стране рано или поздно установятся нормальные правила жизни и достойная оплата труда… Мои мысли прервал междугородный телефонный звонок:

– Давид, – услышал я голос Арама, – привет! Как ты? Как Мари? Не собираетесь в ближайшее время в Москву?

– Привет, Арам, дорогой! Тебе, наверное, мама сказала мой рабочий телефон? Прости, что сразу не перезвонил.

– Ничего страшного. Давид, у меня к тебе одно дело. Важное дело, слушай внимательно. Подойдет человек, ты его знаешь – помнишь, я для него одну вещицу отправил с тобой? По телефону не могу объяснять, он сам все скажет. Помоги ему. Считай, что для меня это делаешь.

– Конечно, постараюсь быть полезным.

– Давид, это нужно, очень нужно, мы в долгу не останемся.

Я помнил человека с неприятным взглядом и внешностью. Тогда он произвел на меня нехорошее впечатление. Интересно, что ему нужно? Ладно, сегодня у меня много дел, необходимо допросить нескольких свидетелей и провести очную ставку. Позвоню Мари, а то потом времени не будет.

– Привет, мамаша, уже проснулась?

– Только что. Мне это не нравится. Ты почему меня не разбудил?

– Ребенку и молодой маме нужен долгий крепкий сон.

– Ну что ты зациклился на одном и том же?

– Напоминаю, что тебе уже пора постепенно готовить детское приданое…

– Об этом только что сказала твоя мама, а папа меня поздравил, – не без торжества заметила Мари.

– А что там за голоса?

– Это вероятные покупатели нашего дома. Обсуждают, обмениваются мнениями.

– Что за люди? Что они собой представляют? Откуда они?

– Не из Еревана. По-моему, не то из Тбилиси, не то из Баку.

* * *

Позвонил человек от Арама. Договорились встретиться после работы недалеко от прокуратуры. Когда я вышел, он уже ждал меня. На этот раз он мне показался менее отталкивающим.

– Давид, я знаю, ты хороший друг Арама, он тебя хвалил, говорил, что ты настоящий мужчина.

– Спасибо. Чем могу быть полезным?

– Я знаю, что ты близко дружишь с Левоном Багдасаровым, ну, с Прыгуном, – это был тот самый рыжеватый следователь по особо важным делам, бывший чемпион по прыжкам с вышки. Я начал догадываться, к чему клонит посетитель.

– Ну, мы хорошие знакомые, общаемся, иногда обедаем вместе. Человек он уважаемый, старше меня лет на десять, поэтому не могу сказать, что мы близкие друзья. Но хорошие рабочие отношения установились.

– Он расследует одно дело, по которому проходит мой брат, да и я немножко. Брат уже под арестом. Не исключаю, что и меня скоро возьмут. И все это, понимаешь, из-за пустяка. Сущая чепуха. Брат – директор центральной базы по древесине. ОБХСС обнаружила недостачу около семидесяти тысяч рублей. Копейки, но ему грозит «вышка». Мы многого не хотим. Переквалифицировать с хищений в особо крупном размере на халатность, а это уже не более пяти лет. К тому же это в первый раз, судимости нет, с судьей тоже найдем общий язык, адвокат почти договорился, и брат через год или чуть больше выйдет. Твоему другу-следователю – пятьдесят, тебе – десять. Или «Волгу», на рынке столько же стоит. Помоги, у брата четверо детей, он деловой, шустрый мужик, далеко не бедный. Его никто не трогал, но пришел новый начальник ОБХСС – и сразу в три раза поднял ставку. Брат хотел поторговаться, а тот, подлец, чтобы набрать очки у начальства, решил именно его посадить. Должен же он начать свою карьеру с громкого дела! У любого, если проверить, можно нарушения найти, смотря куда клонишь и чего хочешь.

– Послушайте, мне ничего не надо, я не в таких отношениях с Багдасаровым, но попрошу его быть объективным.

– Давид, о чем ты говоришь? Недостача есть. Вопрос в другом: захочет он переквалифицировать с хищения на халатность или нет. Как раз за это и платим! Ты же знаешь, когда возбуждают дело, ставят самую тяжелую статью.

– Ладно, я попрошу, чтобы он вас выслушал, и скажу, что вас рекомендовал мой хороший знакомый.

– Хотя бы так, а там видно будет…

* * *

Да, жалко человека. Какое драконовское, антигуманное законодательство действует у нас в сфере хозяйственной деятельности! Если сумма превышает две с половиной тысячи рублей – копейки, цена средней шубы, – человек попадает под расстрельную статью. Вот как дешево ценит «самая народная» власть жизнь своего гражданина! Четверо детей, молодая неработающая жена. Кому есть дело до них? Получается, именно жизнь человека ничего не стоит. Права Мари – нет, Варужан, она повторяет его слова: это не страна, а большой исправительный лагерь.

А кто мне даст хорошую страну? Хватит ли моей жизни, чтобы дождаться счастливого конца? И что делать? Трусливо убежать к французским круассанам? А мама, родные? Выходит, страна – это мои близкие и родные, а не город, в котором я вырос, и уж тем более не эта власть. Может, удобнее жить по существующим правилам? Ведь это пустяковая услуга – побыть посредником в деле, которое без труда можно переквалифицировать, и оно скорее на самом деле больше похоже на халатность, чем на хищение. Фактически за правильный подход мне предлагают почти мою десятилетнюю зарплату. А Багдасарову – сколько это будет? – да он за всю жизнь не заработает такие деньги! А здесь – без труда, и к тому же почти без риска. Всего лишь переквалификация. Это не преступление, а позиция следователя, к которой он пришел после изучения материалов дела. Разумеется, прокурор не дурак, он поймет, что Багдасаров ведет дело правильно, но не утвердит, пока не получит свою долю. Также надо будет, видимо, договариваться с надзирающим прокурором, заместителем начальника или начальником следственного управления, а дальше – с заместителем прокурора республики, который ведет следствие. Бо́льшая часть суммы, которая причитается Багдасарову, не менее тридцати тысяч, пойдет наверх. Но, черт побери, как хорошо иметь черную «Волгу»! С белокурой моей девочкой кататься по городу – вот ребята будут завидовать!

А что я скажу родителям? Откуда у меня деньги? Руководству что отвечу? Но ведь другие сотрудники после нескольких лет работы имеют и машины, и загородные дома. Отдыхают каждый год в Сочи и Кисловодске, каждый день гуляют в ресторанах. А мы с Мари должны довольствоваться вонючими такси и машинами частников? К тому же все мои старшие коллеги оформили свои машины и дома на кого угодно, даже на престарелых бабушек, только не на себя. А я оформлю на папу, он известный в республике человек. Нет, он меня из дома выгонит! А если оформить на Мари и сказать, что машину подарил мсье Азат? Он точно согласится, не откажет мне. Что ему за дело? Через месяц-два он уедет, осталось только продать дом и имущество. Непонятно только, что он будет делать с нашими деревянными рублями в Париже. Хотя есть и другой путь – купить у валютчиков доллары, франки, марки, фунты, что угодно, но это уже область не милиции и не прокуратуры, за этим следит валютное управление КГБ, а там хищники отменные. Поймают – посадят надолго или разденут догола. Жалко, Азат хороший человек, честный труженик. Предположим, он купит валюту – это можно, многие так делают. А как отправит за кордон?

Вот и выходит: чтобы хорошо жить в этой стране, надо воровать, брать взятки, обманывать. Сколько вокруг подпольных миллионеров, богатых цеховиков! Идеология и законы – отдельно, реальная жизнь – отдельно. Живем во лжи. Попадаются только жадные, не желающие делиться дураки и неудачники.

Но как хочется иметь машину! Мари будет восхищаться мною. А сколько девушек хотели бы быть на ее месте? Да черт с ней, с машиной… чуть не прошел мимо своего дома!

* * *

– Знаешь, папа, родители Мари продают дом. Что, если они купят для меня и Мари машину? Ведь советские рубли им там не особенно нужны.

– Это твои догадки или было такое предложение?

– Мне показалось, был какой-то намек в разговоре.

– Неплохо, но лучше, конечно, построить дом где-нибудь недалеко за городом или купить готовый, скажем, в Гарни. Речка, ущелье, горы, земля прекрасная, все растет. Я всегда мечтал жить на земле, иметь собственный сад. Может, когда выйдем на пенсию, переедем за город, а эта квартира останется вам. Надеюсь, твой брат станет известным спортсменом и тоже получит квартиру.

– Я подумал – наверное, все-таки откажусь. Жалко людей. У них такие проблемы впереди, ведь там тоже надо обосновываться, открывать свое дело, не жить же вечно за счет родственников. Ладно, уже поздно, пойду навещу Мари.

– Останешься или приедешь?

– Посмотрим. Как судьба повернет и какое у меня будет настроение часа через два.

– Вижу, настроение у тебя неплохое. Ну, дай Бог всегда тебе удачи, сын.

Глава 19

– Что за шум, а драки нету? Может, я не вовремя пришел?

– Заходи, Давид, у нас нет секретов от тебя, – пригласила меня взволнованная мадам Сильвия.

Мсье Азат нервно ходил по гостиной. Вид у него был предельно измотанный, болезненный, у левого глаза появился тик. Заплаканная Тереза сидела на кресле рядом с Мари, с отрешенным видом смотревшей в сторону.

– Что случилось? Почему вы так напряжены? Кто с кем спорит, не пойму. Кто едет, кто остается?

– Давид, мы – несчастная семья! Мне так неудобно, что ты становишься участником всех наших ссор! Представь, когда мы уже фактически продали дом и почти собрали вещи, внезапно взбунтовалась эта глупая девчонка! Видимо, пример старшей сестры повлиял на нее.

– Видишь ли, Давид, – вступил в разговор мсье Азат, – сегодня после занятий эта незрелая девочка приходит домой и заявляет, что не поедет с нами. Если Мари я еще как-то понимаю – у нее есть ты, работа, возможен пересмотр вариантов дальнейшей жизни, – то у Терезы нет никаких причин оставаться здесь!

– Давид, ты мне как брат, – Тереза смотрела на меня умоляющими глазами, прося защиты и поддержки, – мне остается два года, чтобы закончить институт, мне здесь хорошо, я люблю мою профессию, у меня много друзей, я не хочу уезжать! Еще несколько дней назад мне казалось, что наша поездка нереально далека! Но сейчас, когда отец продает дом и уже нашлись покупатели, я вдруг представила, что через месяц не буду здесь жить, и мне стало страшно. Я не уеду, я не Мари, которую можно склонить в ту или иную сторону мольбами, просьбами, плачем или угрозами. Не поеду! Слышите, папа, мама? У вас своя жизнь, у меня своя. Я другой родины не знаю. Если Мари еще помнит что-то, то я ничего не помню и никуда не хочу. Мама, папа, если начнете меня убеждать, кричать и умолять, я прямо сейчас соберу вещи и уеду!

– Куда, Тереза, можно узнать? – простонала мадам Сильвия.

– Куда? К Варужану, к Аиде, они наши близкие родственники, а Кристик – моя подруга. В общежитие к девушкам, да, наконец, к тебе, Давид! Ты же фактически муж моей сестры. Не можете же вы с Мари отказаться от меня! Через несколько месяцев, полгода, не знаю, у вас будет ребенок. Я помогу Мари присматривать за ним, чтобы оказать хоть какую-то помощь по дому!

Воцарилось тягостное молчание. Только слышно было, как плачет мадам Сильвия, закрыв лицо руками. Тихим, спокойным голосом, как будто речь шла о чем-то обыденном, вступила в разговор Мари:

– Мама, папа, мы вчера долго говорили с Терезой, она решила не уезжать, и не надо разрушать ее жизнь. Она взрослая, пусть примет самостоятельное решение. У вас свои представления о счастье, у нас свои представления, и это нормально. В конце концов, мы люди разных поколений. Я понимаю, что здесь очень много плохого и негативного, но здесь Давид и моя жизнь, которая уже сложилась и вполне меня устраивает. Кто-то из нас должен уступить. Я понимаю, мама, что тебе это особенно тяжело. В нас есть и армянская кровь, но ты никак не хочешь войти в нашу жизнь, даже язык как следует не выучила, месяцами из дома не выходишь, если не считать воскресные посещения церкви. Что нам делать? Мама, папа, умоляю, уступите, не продавайте дом. Или продайте, все равно. Я все равно скоро перееду. А Терезе всего двадцать лет, и из этих двадцати она шестнадцать живет здесь!

– Я уеду во что бы то ни стало! – хрипло воскликнула мадам Сильвия. – Мои родители, сестра, брат, моя страна – всё там. Азат будет со мной, – продолжала она, – а дети не понимают, что в этой стране найти свое счастье невозможно, особенно нам!

– Разумеется, я не оставлю Сильвию одну, – вторил ей мсье Азат.

– Друзья, не хочу вмешиваться в вашу семейную проблему, но в какой-то степени вы – и моя семья, – сказал я. – Если Тереза решит остаться, то где мы с Мари, там и она. Не обижайтесь, мадам Сильвия и мсье Азат, но я бы не рискнул строить свое счастье на несчастье своих детей. Мари, поедем со мной, переночуешь у нас, пока страсти не улеглись.

– Не нужно, я останусь дома. Извини, Давид, что мы доставляем тебе столько беспокойства, но что поделаешь, другого выхода у нас нет.

* * *

– Что, опять у них споры кипят?

– Да, мам. Жалко их. Сейчас и Тереза решила не уезжать.

– Похоже, сынок, ты несколько в ином виде повторяешь мою судьбу, – задумчиво сказал папа. – Когда мы познакомились с твоей мамой, она скрывалась, чтобы ее не арестовали вслед за отцом и братьями. Представляешь, ее чуть в розыск не объявили! Она жила в далекой деревне у своих знакомых, преподавала в местной школе. К счастью, страшные 1937–1938 годы миновали, и о маме забыли. Но когда в сороковом я объявил, что женюсь на ней, меня вызвали сам знаешь куда и с серьезным видом начали внушать, что этим опрометчивым шагом я лишаю себя будущей карьеры. Я без минуты колебания ответил, что таким путем я не могу строить свое счастье. Сам себя перестал бы уважать. После этого, как ты знаешь, пути к номенклатурным должностям для меня закрылись, о чем я и не жалею. Я идеолог, руковожу идеологическим журналом философского плана и чувствую себя на своем месте. Так вот, сын, конечно, нельзя строить карьеру за счет своей любви и своего счастья. И я, и мама давно убедились, что ты любишь эту девушку. Это твоя первая серьезная любовь, и Мари ее достойна. Если до сих пор я старался тебя убедить в обратном, то сейчас сам пришел к выводу, что мой сын – мужчина и идет до конца. Живите вместе, семья – наивысшая ценность в жизни, все остальное производное от нее. Найдешь себя если не в госслужбе, то в науке. Вопрос в другом. Мари слишком красива и привыкла к обеспеченной, красивой жизни. Сможешь ли ты ей все это дать? Если нет, начнется недопонимание на этой почве, потом ссоры, а там и до развода недалеко.

– Не сгущай краски, пап. А почему я должен жить плохо? Вот буквально вчера человек предложил мне десять тысяч за несложное дело.

– Десять тысяч? Это же огромная сумма. Всего неполный год работаешь, и тебе предлагают такие деньги? Что за нравы? За что – и так понятно, взятка и криминал. Что происходит в правоохранительной системе? Значит, вскоре ты станешь махровым взяточником – если, конечно, останешься на свободе, – возможно, даже будешь подпольным миллионером… А ты не думал, что, если вдруг попадешь в тюрьму, твоя Мари пойдет по рукам?

– Что ты говоришь, папа? Взятки берут все. Покажи мне человека, который имеет реальную власть и не берет взятки! Ты партийный журналист, поэтому тебе, понятно, никто взяток не предлагает. Интересно, если бы тебе посулили десять тысяч, твою почти трехлетнюю зарплату, и притом по абсолютно безопасному варианту, как бы ты поступил?

– В нашей жизни много глупости, и в первую очередь – наша экономика и система оплаты труда. Но кроме норм, установленных государством, есть и нормы морали и совести. Какими бы нелогичными ни были наши законы, их нарушение будет караться и осуждаться обществом.

– Папа, посмотри вокруг! У нас, кроме более-менее нормальной квартиры и какой-никакой мебели, ничего нет. Ни машины, ни дачи, даже шубы у мамы нет до сих пор. Все жены чиновников ходят в шубах, продавщицы и буфетчицы ходят в шубах, даже у жены нашего оперуполномоченного есть шуба, а у моей мамы – нет. На работу она ездит общественным транспортом. Если ты и даешь ей машину, то всегда добавляешь, что государственная машина имеет свои цели использования и что это нарушение. Я понимаю – ты так живешь, это твой выбор. Я же не собираюсь брать взятку у насильника, убийцы! Ты знаешь, как я к ним отношусь, но вот в отношении деловых людей, которые сумели заработать большие деньги, небольшое кровопускание не считаю зазорным. Это даже полезно для их здоровья, да, в конце концов, и для общества с точки зрения перераспределения расходов!

– Смотри, парень, Сибирь большая, лесов много, а дровосеков никогда не хватало. Не порть себе жизнь. Соблазнов в этом мире много… Впрочем, ты уже взрослый, не мальчик, чтобы я тебя наказывал. Живи своим умом и отвечай за свои действия сам.

* * *

Утром я вызвал Багдасарова на разговор.

– Доброе утро, Левон, у меня к тебе серьезное дело. Помнишь, я как-то рассказывал о моем московском друге Араме? Сейчас его назначили на ответственную должность во «Внешторге», мужик отчаянно деловой, грамотный и, что очень важно, адекватный. Серьезные деньги делает, почти не нарушая закон. В общем, на хорошем счету у руководства, и в окружении у него немало серьезных людей.

– И чего хочет отчаянно деловой товарищ?

– От него пришел человек, предлагает интересные варианты, я бы сказал, очень даже достойные варианты с гуманитарным уклоном. Дело у тебя в производстве, по нему предусмотрена «вышка».

– Знаю, у меня всего одно такое дело. А кто пришел – серьезный человек или жулье, посредник? Знаешь, очень важно знать, какой канал начал работать. Может, подстава? Поэтому я и спрашиваю – если ты этих людей не особо знаешь, не уверен в них, пока не вступай ни в какие переговоры. Мало ли у нас врагов, конкурентов? Скольких я сажал!

– Не думаю, что это подстава. Во-первых, это брат подследственного, зовут его Маис, а во-вторых, его порекомендовал мой московский друг.

– Да, что-то я слышал об этом Маисе, вроде где-то пересекались. Это, чтоб ты знал, известный делец, занимается золотом и камнями, иногда антиквариатом и ювелирными изделиями. Человек скользкий, с ним надо быть очень осторожным. Ты доверяешь своему московскому другу?

– Да, безусловно. Понимаю, что он не ангел, но даже в таких делах есть порядочные люди. Он из порядочных.

– Тогда пусть гарантом будет он, взноса ни ты, ни я пока не будем касаться. Я один такое дело не смогу провернуть. Необходимо пройти по полному кругу, каждому пообещать, каждого заинтересовать. Но так, чтобы в конце концов без брюк не остаться. Ничего не обещаю, и ты тоже сильно не обнадеживай, оставь зазор для дальнейшей работы или для отказа. Посмотрим, какие еще коршуны кружатся над добычей. В таких делах вряд ли мы с тобой окажемся первопроходцами. Там увидим, кто еще выступит, куда приведет нас расследование. А ты будь собран, предусмотрителен, занимайся своим делом, это твое первое серьезное крещение. Никому ни слова, особенно нашим коллегам. Я уже ознакомился с делом, его нетрудно переквалифицировать на халатность, потому что умысел не докажешь, а вот халатность налицо. Можно и вообще развалить, это сложно, но и цена будет совсем другая. Объем работы большой, месяц-два придется серьезно попотеть. Необходимо назначить общую бухгалтерскую и товарную экспертизу, направить работу экспертов в желаемое русло, чтобы они акцент делали именно на халатности, понятно?

– Да, разумеется.

– Все это надо делать очень аккуратно, не подставиться. И, если возможно, помочь людям. Я сам знаю, что такие дела очень неустойчивые и на каком-то этапе запросто могут развалиться. Если не на уровне прокуратуры, то на уровне суда, если не на уровне суда, то уже в Верховном суде. Или уж, в самом крайнем случае, на Президиуме…

Самый легкий путь – отправить дело на доследование с невыполнимыми требованиями, – начал посвящать меня в тонкости следовательской работы Левон. – Вот в этом деле расследуется крупная недостача древесины, значит, стоит задача выяснить условия и срок хранения. Если древесину долго держали в сухом месте, то ее вес резко уменьшается, а тут общее количество измеряется весом. Значит, это естественная убыль. Древесина хранилась в закрытом помещении или в открытом? Если прошло лето, ты пишешь, что она лежала под открытым небом, отчего подсохла и потеряла в весе. Если зима – значит, в закрытом помещении, где было тепло. Что случилось с древесиной? Правильно, опять-таки высохла. Естественная убыль налицо, ну и халатность в легкой форме. Кто дает такую справку? Эксперт. Причем ты ему намекаешь, а он смотрит тебе в рот и ждет указаний, как поступить – у него ведь тоже семья, нормальные человеческие потребности, жена вечно недовольная.

Мы понимаем, что обвиняемый не ангел. Сколько стоит кубометр дерева на рынке? Все строятся, всем нужен материал. Сколько он заработал на недостаче? Солидная цифра выходит. Хорошо, но ты поделись, подлец, с нами, у нас древесины нет, зато мы можем решить вопрос твоей жизни. Тогда, ты прав, мы выполняем акт гуманизма, детей не оставляем сиротами, а жену – вдовой, да просто сохраняем жизнь нормальному мужику. Он же не убийца. Только тупая и бесчеловечная власть может за экономическое преступление, за ерунду предусматривать смертную казнь. В итоге все мы гуманисты, всем нам хорошо, понял, коллега? – хохотнул Левон. – И кстати, имей в виду, что все дела, которые считаются здесь нерешаемыми, без особого труда решаются в Москве. Просто разваливаются, как карточный домик. Москва же – последняя инстанция. Плевать им, кто что подумает в далеком Ереване! Это мы им подчиняемся, а они никому. Берут на всех уровнях, да мало того, еще и требуют, думают, мы на местах с жиру бесимся. Поэтому есть в Москве категория людей, таких как мы, которые действуют на начальном уровне и дальше спокойно ждут. Люди это серьезные, решают серьезные дела. Удовлетворить столичных начальников с мизерными зарплатами, но гигантскими запросами, очень и очень трудно. Если мы здесь вопрос не решим, в Москве цена утроится, но результат будет стопроцентно. А теперь давай оставим теорию и подумаем, как правильно подступиться к нашему делу. И еще, Давид: по телефону с Арамом, особенно из нашей конторы, не говори. Если твой московский друг такой серьезный и тасует большие бабки, его могут прослушивать. Хищники из разных служб таких бычков непременно пасут, могут весь навар отнять, вместе с твоей и моей свободой, а могут и жизни лишить.

* * *

– Мари, я сегодня должен встретиться с Рафой, уже две недели как мы не виделись, только по телефону общались. Хочешь к нам присоединиться?

– К сожалению, не могу. Родители на нервах, не знают, что делать. Тереза все больше и больше определяется, она и слышать не хочет о поездке. А я, несмотря на все просьбы родителей, не могу ничего с ней поделать, ведь я сама лучший пример, что ей мои слова. И, наконец, Тереза взрослая девушка, пусть сама решает свои проблемы. Покупатели дома готовы заплатить, но с условием немедленного оформления у нотариуса. Дают нам не больше месяца, чтобы освободить дом. Они из Баку, их самих оттуда выживают. По их рассказам, в Азербайджане с каждым днем усиливаются националистические настроения, всех немусульман выдавливают из Баку, особенно тех, у кого хорошая, прибыльная работа. Армянам, евреям, русским приходится уезжать – разве что с последними себя ведут поаккуратнее. В общем, борьба за «опору на местные кадры» превратилась в очевидную борьбу за экономические блага.

– Понятно, значит, после работы приеду.

– Только не забудь – дома нет обеда, Айкануш занята только упаковкой вещей, а мама не в силах что-то готовить сама. Салат, сыр и прочие пустяки есть. Лучше дома пообедай и приходи.

– Может, привезти тебе что-нибудь из ресторана? Чего бы ты хотела?

– Ну, если ты такой великодушный и располагаешь средствами, тогда выполни мою скромную просьбу: я хочу семгу, жареные овощи, люля-кебаб из курицы и ламаджо [18] .

– Да ты прямо Гаргантюа! Какой у тебя хороший аппетит! Ты начинаешь меня удивлять.

– Сама стараюсь себя ограничивать, но ведь хочется! Да и приходится делиться кое с кем.

– Да, я же совсем забыл, что вас уже двое!

Вечером забрал из соседнего ресторана ужин на пятерых и, заплатив неизменные три рубля за каждого, через двадцать минут уже был у Мари.

– Мадам Сильвия, мсье Азат, я принес ужин! Я тоже голоден, скорее за стол. А где наш молодой архитектор?

– Со своим другом обсуждают жизненные перспективы, по-видимому, у них назревает большая любовь. Не хочет отставать от старшей сестры. Дурной пример, как мы знаем, заразителен, – вздохнул мсье Азат.

– Кстати, есть молча, конечно, полезно для пищеварения, но давайте сочетать полезное с приятным, – заявила мадам Сильвия. – Скоро состояние Мари будет заметно, неудобно в таком виде идти в загс или показываться в обществе. Может, ускорим все формальности? Мы говорили с адвокатом, имеющим опыт в иммиграционных делах. Он сказал, что если узаконить ваши отношения, то ты, Давид, должен будешь или уехать, или развестись с ней.

– Да, мы об этом говорили, но ведь Мари остается.

– А не лучше ли другой вариант? – перебил меня мсье Азат. – Мари уезжает на время с нами, вы пока не расписываетесь, она через определенный срок получает права резидента и вид на жительство, рожает ребенка, который потом будет иметь преимущественное право французского гражданства, и потом только возвращается сюда. Тогда и узаконите ваши отношения. Мари получит право в любое время навещать нас, ты тоже, как законный муж, сможешь им воспользоваться. У ребенка откроются большие перспективы для дальнейшей жизни, к тому же, если что – а в этой стране всегда возможно «если что», – он тут же сможет приехать во Францию.

– Это уже какой-то новый оборот. Все время находите другие варианты. Я хотел бы, чтобы Мари была рядом, а там видно будет.

– Давид, – снова вступила Сильвия, – ты даже не представляешь, какая там медицина, в какой клинике будет рожать Мари! Никакого сравнения со здешними варварскими условиями.

– А что может случиться с Мари? Я тоже родился здесь, как и многие другие, вполне нормальная медицина. К тому же родить ребенка – это же не нейрохирургия или еще какие-нибудь сверхсложные завоевания науки. Мари здорова, она спортсменка, вчера еще лихо прыгала и била по мячу на волейбольной площадке!

– Не скажи, мой мальчик, мало ли как может все обернуться! Вдруг во время родов обнаружится какая-нибудь болезнь?

– Мари, что ты молчишь? – подтолкнул я ее. – Может, у тебя какая-то скрытая болезнь, о которой ты не хочешь говорить?

– Какая еще болезнь?

– Ну, скажем, тугодумие, умственная отсталость. Может, ты даун? Или у тебя косноязычие? Между прочим, по каждой телепередаче я в этом убеждаюсь все больше и больше…

– Удивительно, что ты все это обнаружил после четырех лет общения. Может, это результат присущих именно тебе этих прелестных недугов?

– Хватит, дети, не дурачьтесь, мы говорим о серьезных вещах, – нахмурился мсье Азат.

– Давид, может, стоит подумать, ведь мои родители так просят?

– Умоляю, Давид, на колени готова встать! – сжала руки мадам Сильвия. – Это такой хороший шанс для нашей семьи! Буду знать, что моя дочь и внук в любое время могут навещать меня… А может, и Тереза последует ее примеру…

* * *

– Левон, добрый день! Мне сказали, что ты хочешь меня видеть. Готов перевернуть горы и перекрыть реки. Наконец, на Луну полететь за презренный желтый металл. Жду указаний.

– Молодец, решительно настроен. Видать, твоя девушка тебе дорого обходится, ты уже до ручки дошел. Я что хотел тебе сказать: в этой подлой среде каждый час что-то меняется. Хищники посильнее нас почуяли запах крови, хотят дело забрать в городскую прокуратуру. Дичь оказалась слишком крупной и легкой для районного уровня. Это во-первых. Во-вторых, твои друзья могли перестараться и зарядить других сердобольных гуманистов уже из городской или из республиканской прокуратуры. Посмотрим, наш прокурор может отыграть обратно. Я ему уже в общих тонах обрисовал ситуацию. Мужик он нормальный, понимает, что ему достанется лучший кусок добычи, а ты, мой молодой друг, удовлетворяйся своими мелкими хулиганами и карманниками. Большая охота у тебя еще впереди. Пока что мы с тобой не акулы – по крайней мере, нам дали понять, что мы только на рыбу-лоцмана тянем. Надо подрасти, тогда можно и зубы показывать.

– Да, Левон, огорчил ты меня. Но я кончать жизнь самоубийством не собираюсь! Хоть и обидно – я уже начал представлять себя за рулем черной машины, рядом со мной Мари, окна открыты, музыка включена…

– Не ты один, – усмехнулся Левон, – все фраера именно так начинают. Вместо того чтобы, сорвав большой куш, ходить первое время в рваном пиджаке, они покупают новую машину, как правило, черного цвета, и обвешивают своих жен и подруг золотыми побрякушками, как новогодние елки. А вообще, мой принцип такой: что должно получиться, то получается, а если нет, то и сожалеть не о чем.

* * *

Время близилось к полудню, я проголодался, а полный кошелек настраивал на оптимистический лад. Утром я попросил папу одолжить мне денег, и тот, как всегда, велел написать шуточное заявление – мы с братом писали их, если у нас внезапно заканчивались собственные средства. Мама ставила на них свою резолюцию, а отец выделял пятьдесят процентов указанной суммы, повторяя: «Запомни, просящему дают половину того, что он просит. Это закон жизни». Я знал, что папа сохраняет эти листки, чтобы потом при случае показать своим внукам, если мы вдруг окажемся недостаточно щедрыми по отношению к ним.

Позвонил Мари и пригласил ее пообедать вместе. Она с удовольствием согласилась.

– Садись только в такси, частникам я не доверяю, – сказал я на прощанье. – Частники нам годятся только тогда, когда я с тобой.

Глава 20

– Давид, ты почему один? – обратился ко мне Грачя. – Присоединяйся к нам!

Мои сослуживцы уже заканчивали свой обед в кафе-ресторане.