Текст книги "О, Мари!"

Автор книги: Роберт Енгибарян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Природа наделила Артака нечеловеческой силой и пониженным инстинктом самосохранения – он почти не чувствовал страха. При всем том сумасшедшим он не был и старался получить максимум выгоды от своей роли признанного беспредельщика, лидера хулиганствующей молодежи. Артак слыл азартным картежником и хорошим игроком в покер. Иногда не возвращал долги, но старался этого не допускать, если партнер был столь же известным человеком, – иначе с ним перестали бы садиться за стол в игре с большими ставками. Репутация Монстра в мире бандитов и воров в этом плане была безупречной.

– Постой, я еще не все сказал, – продолжал он. – Мои знакомые грузины наводили справки о тебе и Араме. Серьезные люди о вас спрашивали.

Я поинтересовался, что он имеет в виду.

– Один идиот, которого вы отправили в милицию, оказался двоюродным братом вора в законе и авторитета Кахи Кутаисского. Отец этого осла интересуется, кто вы, а потом решит, как поступить: подключить Каху или поговорить с вами самому.

– И зачем ты это мне говоришь? Надеюсь, после разговора с тобой они потеряли ко мне интерес?

– Знаешь, воровское окружение – не мое окружение. Они меня не уважают, но я от этого не плачу. Они, конечно, трусливые шакалы, но опасные. Могут отомстить исподтишка и неожиданно… Мне рассказали, что ты хотел порисоваться перед своей девушкой, подошел к парню, приставил нож к его шее, выпендрился. Потом решил, что этого недостаточно, и вместе со своим другом передал его в руки милиции.

– Кто тебе сказал такую чушь? Ты же меня знаешь много лет, чуть ли не с пионерского возраста. Разве я мог так по-идиотски поступить? Этот подонок вел себя отвратительно, а нож появился, потому что их было семеро бугаев, а со мной – больной пузатый Арам и две девушки. Это что же получается – семеро верзил заходят в кафе, я, увидев их, встаю и говорю: «Девушки, посмотрите на этих больших парней, сейчас я буду их унижать, покажу, какой я храбрый!». Потом вытаскиваю нож и приставляю к чьей-то шее со словами: «Моя девушка хочет кайфануть от твоего унижения, а я хочу покрасоваться перед ней», – так, что ли?

– Хорошее кино рассказываешь, Давид. Можно, конечно, так и передать отцу этого осла, но совсем «соскочить» не удастся. Они на тебе особо не грузятся, знают, что ты из ментуры, но Араму придется дать задний ход – выкупить фраера из КПЗ. Какое-то бабло для этого потребуется, штук пятьдесят – шестьдесят, как говорят. В общем, так: рули как знаешь, свое слово я сказал. Если кто-то тебя тронет, будет иметь дело со мной. Это им известно. Насчет Арама – другой вопрос. Он мне не оказал уважения, не просил, чтобы я его защитил. Если обратится ко мне, возможно, я смогу скостить эту сумму и решить проблему – смотря как договорюсь с грузинами, особенно с Кахой. Если он захочет вмешаться, то свой пай возьмет. А ты лучше мотай домой со своей телезвездой, голова меньше будет болеть.

– Не могу, Артак, я на стажировке и должен остаться в Москве еще на какое-то время. Что касается Арама, то он достойный человек и мой друг. Я тебя прошу – не вмешивайся в это дело. У Арама есть опыт, он знает, как ему поступить и к кому обратиться.

– Лучше договориться с ворами, Давид. Они свой навар не упустят. Менты, конечно, тоже свое возьмут, но не уверен, что они защитят Арама. А без «донорского» поступления ни менты, ни воры от вас не отклеятся.

* * *

Распрощавшись с Артаком, я отыскал Мари и Терезу и снова огляделся. В другой стороне зала Варужан говорил с каким-то франтоватым парнем, похожим на фарцовщика. Этот тип был очень распространен в Москве, его нетрудно было отличить в толпе, в первую очередь по одежде и манере поведения. Мы подошли к ним.

– Здравствуйте! – поздоровался парень по-армянски. – Я и представить не мог, что в нашем городе живут такие по-европейски красивые девушки.

– Спасибо, – ответила Мари, не глядя на него. – Пойдем, Варужан, уже поздно.

– Давид, это Генрих, – представил нас Варужан. – У него смешное прозвище – Бифштекс. Его мама работает в нашем институте лаборанткой, он живет в Москве уже много лет. Генрих, – повернулся он к парню, – если не ошибаюсь, ты окончил какой-то экономический вуз? Не хочешь вернуться в Ереван?

– Да нет, я здесь работаю экономистом в НИИ Академии наук. Держусь. Есть кой-какой свой бизнес. Между прочим, девушки, если вам нужно что-то достать, то я все могу – дубленки, шубы, меховые шапки, зимние сапоги. Запишите мой номер телефона. Лучше звонить поздней ночью или утром. Я вижу, у вас модные, красивые вещи незнакомой мне фирмы, однако сейчас холодно, а вы одеты по-демисезонному.

– У тебя склад, что ли? – удивился я.

– Покупаем у иностранцев, если нужно. Это дешевле, чем по чекам.

– Дай мне твой номер, может, я позвоню.

– У меня женские товары, мужские бывают очень редко.

– А я о женщинах и говорю. Если что, звонить буду я.

На протяжении разговора Генрих пристально вглядывался в меня, потом вдруг заявил:

– Кажется, я тебя знаю – ты с соседней улицы, не то боксом, не то борьбой занимался. Вроде бы несколько раз во дворе нашей школы в футбол играли.

– Не помню, извини. Но вряд ли мы общались. Я бы тебя запомнил.

– Это почему?

– Да ты просто такой… – замешкался я с ответом, – извини, не хочу тебя обидеть… ну, живой, шустрый очень!

– Не отрицаю, – засмеялся Генрих. – Тогда до свидания, девушки. Если что, буду рад вашему звонку. Простите, можно узнать ваше имя?

Мари отошла, оставив его вопрос без ответа.

Варужан, взглянув на часы, заторопился и собрался уходить.

– А разве в новой гостинице «Россия» буфеты и рестораны тоже закрываются в десять тридцать вечера? – спросил я.

– Гостиница «Россия» за короткий срок работы превратилась в большой бордель. Девушки легкого поведения ходят по бесконечным коридорам в поисках нужного номера, куда их послал сутенер. Все этажные дежурные, администрация гостиницы, прикрепленные сотрудники милиции имеют от этого свой процент. Там очень шумно и беспокойно, случаются разборки, кражи, поэтому я решил перебраться в скромную гостиницу Академии наук на Октябрьской площади. Кстати, там тоже все закрывается в десять. Гостиница рядом с метро, да и цена за номер не такая высокая, как в «России». По-видимому, недельки на две еще останусь в Москве.

– А почему так надолго, Варужан? – спросила Мари.

– Разве я не сказал? Меня назначили заместителем управляющего делами Академии наук республики.

– Поздравляю, высокая должность! – заметил я.

– Похоже на то. Снабжение всей Академии, закупка нового оборудования, техники и стройматериалов – все возложено на меня. Боюсь, правда, не выйдет из меня снабженец – я как-никак ученый, хотя и имею представление о технике. Особенно сложно налаживать отношения с союзными структурами… Ладно, до свидания, запишите мой номер. Между прочим, гостиница, где я остановился, входит в нашу систему, и если возникнут сложности с жильем, можете обратиться ко мне. Заявки из нашей республики для бронирования номеров в этой гостинице дает моя служба, то есть фактически я.

– Спасибо, Варужан. Мы пока вполне сносно устроились. Дом в центре, есть горячая вода. Правда, мебель старая, кровати скрипучие, запахи неприятные, но постепенно привыкаем… Спокойной ночи!

* * *

Выйдя из лифта под тусклым светом подъездной лампочки, я заметил на двери нашей квартиры бумажную ленту с приклеенной сургучной печатью.

– Вот тебе на! Похоже, здесь была милиция и, не найдя нас, опечатала квартиру. Не пугайтесь, девушки, дайте минуту подумать. Если мы сейчас войдем и останемся дома, соседка-ведьма вызовет наряд и в этот раз нас точно заберут в отделение. Сволочи, что ж за идиотские правила установили: паспортный режим, прописка, регистрация, – просто крепостное право! Того нельзя, этого нельзя, ничего нельзя! Страна запретов, большая колония… И ведь соседка сама прошла годы террора, войну, голод, чего только не видела, но так и не стала добрее или человечнее. А может, поэтому она и ненавидит молодых, которым выпала иная, более счастливая судьба? Может, у нее нарушена психика и она всем желает зла, не может видеть счастливых лиц вокруг? Представляю, с каким удовольствием она в свое время доносила и отправляла невинных людей в тюрьму, в ссылку… Прав отец, именно подобные люди и создали нынешнюю бесчеловечную, жестокую власть. Впрочем, это российская специфика – вряд ли в другой европейской, христианской стране возможно было установление и существование такой власти. Такие вещи случайными не бывают, эта женщина одна из миллионов. Жестокость и бессердечие здесь норма, особенно в России – ведь с каким упоением простой русский мужик убивал свою интеллигенцию, аристократию и священников! Жаль, что великая русская культура оказалась бессильна, и ужасное кровопролитие перекинулось на самые окраины, хоть и в значительно смягченной форме…

– Давид, не время для рассуждений! – прервала меня Мари. – Давай соберем вещи, поедем в аэропорт и первым же рейсом улетим домой. Не хочу оставаться в этом чужом, негостеприимном и холодном городе со всеми его недостатками, ограниченностью интересов и провинциальностью… В нашем городе жить свободнее.

– Постой, Варужан же сказал, что может устроить нас в гостинице. Скорее всего, он уже добрался до номера… Зайдем домой, нужно позвонить. Не искать же мне ночью двухкопеечные монеты для телефона-автомата. Будь что будет! – я сорвал наклеенную ленту, и мы вошли в квартиру.

– Не торопитесь, спокойно соберите вещи, пока я дозвонюсь до Варужана. Черт, куда он подевался? Поехать за ним, что ли?

Через какое-то время Варужан снял трубку:

– Что случилось, Давид? Почему так поздно звонишь?

– Пожалуйста, сделай нам номер! Объясню на месте.

– А нельзя ли завтра? К чему такая спешка?

– Варужан, нужно срочно. Мы сейчас приедем.

Не дожидаясь его ответа, я бросил трубку и начал собирать свои вещи.

– Давид, – крикнула из кухни Тереза, – что делать с едой и фруктами в холодильнике?

– Фрукты возьмем с собой, а еду положи в пакет, поставлю перед дверью ведьмы. Подумает, что отравленная, направит на экспертизу, пусть ее примут за сумасшедшую.

– Это ты сумасшедший, раз в такую минуту думаешь об идиотских шутках!

Спустились вниз, остановили такси.

– Я в парк, – буркнул таксист, – если по пути, возьму.

– Друг, срочно нужно в ближайшую гостиницу, это недалеко. Двойной тариф. Пойдет?

– Ну ладно, садитесь.

– С вещами не поможешь?

Водитель нехотя вышел, вдвоем мы загрузили многочисленные чемоданы и пакеты в багажник. Отъехали метров на тридцать, и тут я заметил, что к нашему подъезду мчится милицейская машина. «Не успели, твари, добыча от вас ускользнула. Вот так всегда: если убийство, грабеж или поножовщина, приедут с таким опозданием, чтобы все уже закончилось – еще бы, это же может быть опасно. А из-за такого пустяка, как нарушение паспортного режима, четверо бойцов мчатся во весь опор, – с горечью и злорадством подумал я. – С другой стороны, эти малограмотные крестьянские ребята не видят для себя смысла служить как положено. У них семьи, дети, неустроенный быт, они живут в коммунальных квартирах и милицейских общежитиях, ютятся в одной комнате, получают такую мизерную зарплату, что даже зарплатой не назовешь. С чего бы им тогда любить других людей, бороться за их безопасность? Нет, все здесь устроено как-то криво и нелогично».

Варужан ждал нас в холле гостиницы, у регистрационного стола.

– Что случилось? Час назад вы были довольны вашей квартирой и вдруг примчались сюда сломя голову.

– Варужан, если в двух словах, то мы не оформили временную прописку. Хозяйка не хотела лишней головной боли – ведь нужны справки, зачем мы приехали в Москву на такой длительный срок. У меня справка есть, а у девушек нет, они же собирались просто погостить в столице две-три недели. Кроме того, меня с Мари и Терезой наверняка не прописали бы в одной квартире, начали бы спрашивать, кем мы приходимся друг другу. У нас же страна высокой коммунистической морали. В общем, нам нужен номер, душ и постель. Остальное расскажу потом.

– Дежурная говорит, что есть одноместный номер и она может заселить туда двоих. Разумеется, это девушки.

– Безусловно. Со мной ничего не случится, оставлю вещи здесь и пойду на аэровокзал, там переночую, утром что-нибудь придумаем. Мари, Тереза, ваши паспорта у меня. Если номер известен, поднимайтесь, а я пока все оформлю и подниму чемоданы.

– Я не пойду, я с тобой! – запротестовала Мари.

– Мари, сейчас не время для нежностей. Иди, отдохни. На вокзале мне будет неплохо. Пока оформимся, пока туда приеду, уже будет почти утро.

– Давид, у меня в номере есть небольшой диван, я там как раз помещусь, – предложил Варужан. – А ты длинный, так что спи на кровати.

– Спасибо, Варужан, на месте разберемся.

Через двадцать минут я уже засыпал на диване, слушая краем уха ворчание Варужана, что в этой стране все не так, как у нормальных людей. Во сне увидел соседку в облике вампира, гоняющуюся на милицейской машине за Мари, вскочил в холодном поту, но, сообразив, где я, снова уснул под размеренный храп химика.

«Интересно, – промелькнула мысль, – над чем Мари и Тереза так многозначительно смеялись днем? Что-то их обрадовало, и они решили, что меня это заинтригует…»

Глава 14

Проснулся в прекрасном настроении.

– Доброе утро, Варужан! Спасибо, что помог устроиться в гостинице, извини за беспокойство. Слишком долгое и хлопотное дело оформить прописку – можно неделю потерять в очередях, а то и больше, причем нет никакой уверенности, что результат будет положительным.

– Я уже не раз говорил, Давид, это страна кривых зеркал, здесь все придумано так, чтобы осложнить жизнь нормальному человеку.

– Кстати, я вижу здесь два номера в одном коридоре с санузлом посередине. Сможешь устроить нас в гостинице на три недели? Я был бы тебе очень благодарен. Через неделю Тереза улетит, а мы с Мари останемся еще на полмесяца, может, чуть дольше. Когда и Мари улетит, перееду в общежитие.

– Ты говоришь, через неделю Тереза улетит домой?

– Да, у нее уже занятия начинаются.

– А почему бы Мари не отправиться вместе с сестрой? Может, так будет лучше?

– Зачем? Она вполне может остаться, у нее последний курс, занятий очень мало, на телевидении ей нашли временную замену.

– Дело не в этом, Давид. Присутствие Терезы придает некий приличный вид тому, что вы здесь вместе с Мари. Не задумывался об этом? Что скажут знакомые, твои и наши друзья? Азат – мой родственник, у него традиционные взгляды на отношения мужчины и женщины. Правда, Сильвия более свободна в воззрениях. Короче говоря, вы с Мари не собираетесь узаконить ваши отношения?

– Варужан, мы же еще студенты. Пройдет несколько лет – все решится само собой. Мари не сомневается в моих чувствах к ней, и, честно сказать, о приличиях я даже не задумывался.

Зазвонил телефон.

– Варужан, – услышал я голос Мари, – скажи Давиду, что он опаздывает на работу.

– Возьми трубку, Давид. Не знаю, как тебе, но мне минут через сорок пора выходить из дома.

– Мари, сегодня у меня библиотечный день, можно погулять. Через полчаса спускайтесь на первый этаж, там неплохое кафе, позавтракаем, наконец, по-человечески.

Снова раздался звонок. Должно быть, Мари забыла что-то сказать.

– Варужан?

– Он в ванной. Что-то передать? Кто говорит? – я сразу узнал голос вчерашнего юркого парня. Мне не понравилось, что он звонит Варужану. – Генрих, я узнал твой голос, это Давид.

– Давид? А что ты тут делаешь в такую рань?

– Есть кое-какие дела, – уклончиво ответил я.

– Слушай, я как раз хотел с тобой поговорить. Можешь через час быть на вчерашнем месте?

– Генрих, не знаю, что вдруг пришло тебе в голову, но мне пока не до общения. Перезвони на днях, или я сам позвоню.

– Подожди, Давид, не клади трубку, у меня к тебе серьезный разговор.

– Да? Ты меня удивляешь. Какой у нас может быть серьезный разговор? О чем? Об импортных шмотках или о дамских бюстгальтерах?

– Не злись, Давид, ребята мне уже сказали.

– Конкретно кто и что сказал?

– Это неважно.

– Для меня важно.

– Було.

– И что такого серьезного сказал тебе Було?

– При встрече расскажу. Я не хотел тебя обидеть.

– Слушай, Бифштекс, я что-то плохо тебя понимаю. Ты думаешь, что можешь меня обидеть? Ты меня просто заинтриговал. Встречаемся в двенадцать у главпочтамта. Идет?

– Идет.

* * *

Внизу в кафе было тепло и сравнительно чисто. Девушки заказали яичницу, салат «оливье», простоквашу – простое меню советских кафе. Можно было взять еще сосиски, сардельки или докторскую колбасу. Других вариантов практически не было, но мы привыкли к такому нехитрому ассортименту, и он вполне нас удовлетворял.

– Чем сегодня займемся, девушки? Мне нужно в библиотеку на пару часов, потом зайду к Араму, куплю что-нибудь наше: сухофрукты, лаваш, мацони, зелень, сыр. Согласны?

– Я останусь дома, проведу «санитарный день», а то все время на улице, – сказала Мари. – Узнала, что здесь есть срочная химчистка. Нам всем необходимо освежить вещи, так что займусь хозяйством и своей гигиеной. А когда ты закончишь, решим, что делать дальше.

Рассказывать Мари о встрече с фарцовщиком Генрихом я не стал. Интересно, что ему нужно?

* * *

– Привет, Давид.

– Привет, Бифштекс.

– Тебе не холодно в ратиновом пальто? И девушки с тобой были легко одеты.

– Давай к делу. Что сказал Було и какое это может иметь отношение к тебе или ко мне?

– Да ничего особенного он не сказал. Ну, в общем, что ты уже давно с Мари, никого близко к ней не подпускаешь и, по-видимому, пока не решил на ней жениться.

– А какое тебе дело до моих отношений с Мари?

– У меня, Давид, есть интересное предложение. Ради Бога, я не хочу обидеть ни тебя, ни твою девушку. Вижу, что ты злишься, но попрошу без агрессии, я сам боксер, и в Москве я тебя не боюсь. Ереванские штучки – менты, оперотряд, дружба с громилой-буйволом – здесь не пройдут. Здесь мы с тобой равны. А заодно учти – Артак на моей стороне, у него ко мне интерес.

«По-видимому, Монстр отгоняет от его бизнеса уличный криминал, значит, с милицией у Генриха работает кто-то другой, – прикинул я. – Иначе вряд ли он смог бы так развернуться».

– Давид, ты мне очень симпатичен, – продолжал фарцовщик.

– Генрих, я никак не пойму, куда ты клонишь. Ты, часом, не педик?

– Сделай одолжение, позволь мне двадцать минут поговорить с Мари наедине. У меня к ней серьезное предложение. Если согласишься, отдам тебе и Мари по себестоимости югославские дубленки, а может, даже испанские. Не спеши отказываться.

– Об этом и речи не может быть! – вспыхнул я. – Тем более что через месяц мы летим домой, а там дубленки не особо нужны, даже по себестоимости. Но ты меня так заинтриговал, что мне даже не хочется пройтись по твоей смуглой харе и убедиться, какой хреновый ты боксер. О чем ты будешь говорить с Мари? И почему идешь на такие уступки? Ты же торгаш, за копейку удавишься!

– Я хочу эмигрировать! – выпалил Генрих. – Ненавижу эту страну, все здесь ненавижу!

– Подожди. Ты хочешь эмигрировать во Францию? – у меня отвисла челюсть. – И при чем здесь Мари?

– Ты знаешь, что моя мама работает в одном институте с Варужаном. Жена Варужана, Аида, общается с мамой и покупает у нее разные шмотки для своей будущей артистки. Так вот, мама узнала, что семья Мари получила от сестры Сильвии официальное приглашение эмигрировать во Францию. Если ты не хочешь ехать, дай мне предложить Мари фиктивный брак, я за это щедро заплачу.

– Что еще за фокусы, Бифштекс? Почему ты не обратился с таким предложением к Варужану?

– Обратился, он отказал, сказал, что без твоего согласия не получится. Мари, скорее всего, откажется со мной поговорить, к тому же обязательно расскажет тебе. Более того, он предупредил, что у меня возникнут с тобой проблемы. А я этого искренне не хочу.

Слова фарцовщика привели меня в бешенство.

– Но ты же врешь, мразь, хочешь меня вокруг пальца обвести. Почему то же самое не предлагаешь Терезе? Ишь, какую сказку сочинил! Да я прямо сейчас позвоню домой, и мамочку твою, спекулянтку, заберут в милицию. Пошел вон, крыса! Еще раз возникнешь, пеняй на себя. Проваливай!

– Я не думал никого обманывать, надеялся, что Мари может согласиться! – заорал Бифштекс. – Я же недаром такой вариант предлагаю. Заработать перед отъездом какие-то деньги, притом неплохие, никому не помешает!

– Пошел, пошел, сукин сын, твою мать! Все хочешь в этой жизни купить и продать?

– Оставь в покое мою мать! Что ты знаешь о жизни, счастливчик, цэковский сынок? Мой отец погиб на войне. Ты знаешь, каких трудов стоило маме вырастить меня? Не от хорошей жизни я стал фарцовщиком. Кто будет содержать меня в Москве? Как на восемьдесят пять рублей мама проживет в Ереване? Я рискую, работаю, а ты? Не все же могут стать членами партии и прокурорами. Ничего, придет наше время – тогда поменяемся местами. Охранником у меня будешь работать, если я, конечно, захочу. Мама родная, как же я ненавижу вас всех!

– Вот ты как запел, торгаш! – я ухватил его за воротник.

– Ты не осмелишься меня бить на глазах у стольких людей! Тебя заберут в милицию, и конец твоей карьере тупого наглого прокурора-взяточника!

– Ладно, фарцовщик, живи пока, руки пачкать не буду. Когда-нибудь наши дорожки пересекутся. Запомни это.

«Вот как, значит! Мари и ее семья обсуждают за моей спиной варианты эмиграции, а мне ни слова? – лихорадочно размышлял я по дороге в гостиницу. Внутри у меня все кипело. – Ну ладно, семью оставим. Но как Мари умеет притворяться! Какова артистка! А меня держит за дурака… Нет, не может быть. Мари не способна меня обмануть. Она такая честная, искренняя. И почему я должен верить фарцовщику?»

* * *

Сестры были у себя в номере. Мари открыла мне дверь и встревожилась, увидев мое мрачное лицо.

– Что случилось, Давид? Плохие вести из дома? Или здесь что-то произошло? – она только что закончила сушить волосы, и у нее был такой счастливый вид… Весь ее облик излучал спокойствие, чистоту и здоровье. Нет, такое бесконечно родное существо не может обмануть меня, сказать неправду…

– Мари, ты меня обманула, да? И все твои родные – тоже обманщики?

– Что за чушь ты несешь, Давид? Кто сумел так быстро настроить тебя против нашей семьи?

– Бифштекс, фарцовщик, узнал от Варужана, что вы получили официальное подтверждение, разрешающее вам уехать, и скоро собираетесь во Францию. Он даже собирался предложить тебе фиктивный брак. А мне ты не сказала ни слова. И кто ты тогда, если не искусная лгунья? Что ты смеешься? Я серьезно говорю!

– Какой же ты доверчивый, мой будущий следователь. Как быстро ты усомнился в моей честности, более того, в моих чувствах к тебе… Уже четыре года мы общаемся почти ежедневно, но ты все равно сразу, не выяснив, что к чему, клеймишь меня и мою семью лицедеями, обманщиками!

– Тогда скажи мне, когда намечается ваш отъезд, а точнее, ваша эмиграция?

– О чем ты говоришь? Какая эмиграция? Это только приглашение посетить Францию. Да, родители очень хотят вернуться обратно, но официальная эмиграция связана со многими обстоятельствами. Чтобы все уладить, нужно определенное время, может, год, может, больше.

– А ты? Ты как поступишь?

– Я не верю, что наша эмиграция скоро состоится и что она состоится вообще. Кроме того, я ведь уже говорила, что без тебя никуда не уеду.

В дверь постучали. Вошел Варужан.

– Добрый вечер, ребята. Мне удалось вас устроить – пока на две недели, а потом постараюсь продлить бронь уже из Еревана. Немножко дороговато получается, поскольку вы с Мари не можете жить в одном номере. Придется занять два отдельных, зато рядом. Ну как, подходит?

– Спасибо, Варужан, конечно, подходит. Пойду вниз, все оформлю и оплачу. Давайте паспорта, девушки.

– Кстати, Давид, деньги у вас есть? Если что, могу одолжить, дома вернете.

– Спасибо, Варужан, все в порядке, – соврал я.

Мы договорились встретиться с Варужаном позже и вместе поужинать. Химик распрощался с нами и пошел к себе отдыхать, а мы занялись переносом моих вещей в новый номер. Мари предпочла остаться в старом – все равно через несколько дней Тереза должна была улететь.

* * *

– Давид, я долго думала, сказать тебе или нет, – тихо сказала Мари, когда мы закончили раскладывать вещи.

– Не знаю, о чем речь, но, судя по твоей интонации, ты хочешь сказать что-то серьезное.

– Помнишь, несколько дней назад ты спрашивал, почему мы с Терезой смеемся?

– Конечно, помню, просто пока не получилось об этом поговорить. И почему? Наверняка из-за какой-нибудь ерунды.

– Не совсем. Несколько дней назад я встретилась с Генрихом.

– С каким Генрихом? Бифштексом, что ли? Фарцовщиком?

– Успокойся, дай договорить. С Генрихом – бывшим аспирантом. Кстати, он защитил диссертацию и уже кандидат экономических наук.

– Очень радостная новость. Хочешь, чтобы я его поздравил, букет отправил? Или мне надо лично засвидетельствовать свое почтение? Интересно, а как вообще вы нашли друг друга? Это точно ваша первая встреча? Или вы тайком от меня встречались все время, пока я ходил в прокуратуру на стажировку?

– Ты можешь говорить без обвинений и необоснованных подозрений? – повысила голос Мари. – Или уже репетируешь роль прокурора? Так вот, на главпочтамте, когда я спрашивала, есть ли на мое имя письма или переводы, неожиданно нашлась открытка от Генриха, где он просил позвонить ему по очень важному и срочному делу и оставил номер телефона. Я долго колебалась. Но когда вторично получила открытку, где он уже умолял меня ответить, решила позвонить. На встречу с ним брала с собой Терезу, чтобы не было никаких недомолвок. Не торопи меня, мне еще многое надо тебе рассказать. Мы впервые оказались вдали от дома, на чужбине, и я еще раз убедилась, что ты надежный человек. Господи, что я говорю? Ты самый родной, единственный… Короче говоря, Генрих защитился…

– Ты уже сказала. Что, он и докторскую защитил?

– Дай договорить. Ему предложили хорошую работу в советском торгпредстве в Брюсселе.

– Конечно, у него же папа директор «Интуриста». Друзей, знакомых пруд пруди.

– Через три месяца он должен уехать, сейчас оформляет дело. Но ты же знаешь, его не выпустят, если он не женится до отъезда.

– И ты предложила кандидатуру Терезы?

– Он хотел жениться на мне. Я отказалась. Он очень расстроился.

– А где его подруга, генеральская дочь с квартирой в Москве и дачей в Подмосковье? Или он все это меняет на тебя? Ну что ж, он вырос в моих глазах. Какой великодушный, я бы даже сказал, романтик! А ты окончательно отказалась? Если сожалеешь, может, еще не поздно? Кто я такой по сравнению с этим торгпредом?

– Послушай, юморист, может, нам следует пожениться, и все сомнения исчезнут? Генрих на пять лет старше тебя. Ты тоже добьешься немалого успеха в его годы. Я не просто на это надеюсь, я уверена.

– Мари, мне, конечно, всего двадцать два года, и я, может быть, слишком много шучу, но, по-видимому, ты не понимаешь последствий нашего брака.

– Объясни. Просвети меня, ты же юрист, светлая голова.

– Мы живем не в вакууме, а в обществе. И у тебя, и у меня есть семья, родные, близкие. Мы должны считаться с их интересами и желаниями. Согласна?

– Все правильно. Что дальше?

– В вашей семье бурно обсуждается возможность эмиграции. Предположим, через какое-то время вы получите разрешение и твоя семья уедет. Ты, как замужняя женщина, не сможешь уехать без согласия мужа. Но я уже не раз говорил тебе, что не уеду ни в коем случае. Моя родина здесь, плохая или хорошая, но она моя. И моя семья, родные, друзья тоже здесь. Мое решение окончательное. Более того, я не дам согласия на твой отъезд. Тогда у тебя останется одна возможность – развестись и только потом уехать. Но может быть, ты все-таки рассматриваешь для себя возможность остаться здесь, ведь ты много раз говорила, что без меня не уедешь? Тогда все будет именно так, как нужно, по-человечески и по закону.

– Да, говорила и сейчас говорю. Надеюсь, что, когда придет время, ты будешь думать иначе… Посмотри вокруг! Разве эти люди смогут в корне измениться даже через десять, двадцать или тридцать лет? Бессердечные, жестокие, готовые за любой пустяк друг другу горло перегрызть, посадить, навредить, донести. Ты бы хотел, чтобы твои дети жили в таких же условиях, как ты?

– Мари, у тебя обостренное восприятие всего негативного. А я все-таки надеюсь на какое-то будущее на ненавистной вам родине. Кто знает, каким будет лет через тридцать любимое занятие строителей коммунизма? Я молодой человек, живу сегодняшним днем, и все мое внимание сконцентрировано на моем ближайшем окружении – это мы с тобой, наши семьи, друзья. Вырвать меня отсюда, превратить в жалкого эмигранта, не имеющего ни профессии, ни денег? Я не согласен.

– Спасибо тебе за «жалкого эмигранта». Вот ты как думаешь обо мне!

– Не цепляйся к словам. Вы вернулись на свою историческую родину, и это был ваш выбор. Материально вы живете даже лучше, чем большинство населения: построили собственный хороший дом, многие местные жители о таком и мечтать не могут!

– Может, и так, но мы добились успеха своим трудом. Но это лишь материальная сторона вопроса. А как насчет того, что мы бесправны, не защищены ни от вороватой, несправедливой власти, ни от криминала?

– Подожди, в дверь стучат. Войди, Варужан.

– Ребята, о чем вы так громко спорите? Ваши голоса слышны даже в коридоре. О чем речь?

– Мы обсуждаем, где будет лучше жить через двадцать или тридцать лет – здесь или во Франции.

– Ответ на этот вопрос для меня понятен и однозначен, я хоть химик, но, как-никак, доктор наук. Я тоже репатриант и помню страну, откуда приехал. Таких трудностей, которые мы, как и семья Мари, преодолели здесь, я врагу не пожелаю. Слава Богу, все позади. Но вот что пугает, Давид. Сейчас по долгу службы я почти каждые полмесяца бываю в Москве. И всю намеченную Госпланом технику для Академии наук и ее институтов приходится выбивать, по-другому не скажешь. Абсолютно не имеет значения, законно вы получаете эту технику или нет. Любой, кто проворнее, шустрее, наглее и, наконец, богаче, берет все, что ему захочется. Взяточничество здесь, в Москве, фактически узаконено – начиная от вахтера, который говорит, что «ваша фамилия в списке не значится», и заканчивая секретаршей, которая вас в буквальном смысле к начальнику не пропустит, если подарок не получит. С начальником – тяжелее. Иногда удается решить вопрос несколькими бутылками коньяка или звонком моего начальства, вице-президента Академии наук, или высоких партийных работников. Но чаще всего приходится платить или же оставлять им часть техники, оборудования. А как свысока, оскорбительно, снисходительно они обращаются с нами, представителями республик и национальных меньшинств, всячески подчеркивая свое превосходство и могущество! В подробности не хочу вдаваться. Вот нужный тебе начальник с коллегами в рабочее время устроил в кабинете банкет, ты слушаешь их возбужденные голоса и униженно ждешь. После двухчасового ожидания секретарь, не глядя в твою сторону, чеканит: «Совещание у них будет продолжаться, приходите завтра». Ты возмущаешься: завтра у тебя самолет, билет куплен за месяц, срок командировки закончен, из гостиницы тебя выдворят, надо продлевать пребывание, а деньги на исходе… И ты хочешь все бросить и уехать. Но вспоминаешь, что на родине ждут эту технику уже два года. Тогда в душе ты начинаешь плакать и ненавидеть все вокруг…