Текст книги "О, Мари!"

Автор книги: Роберт Енгибарян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Ты не очень издалека начала? Говори конкретней, меня ждут.

– Кто ждет? – вспылила Иветта. – Твоя бессердечная француженка, которая скоро вернется в свою счастливую страну? Даже если она станет булочницей, все равно ей будет в сто раз лучше там, чем среди невежественных мусульман, ненавидящих тебя только за то, что ты армянка и христианка, умнее и воспитаннее их. И в Ереване я тоже чужая. Во всяком случае, не имею таких возможностей, как местные армяне. У меня здесь ни родных, ни близких.

– Послушай, Ив, через тридцать минут у бессердечной француженки начинается семейный праздник, неудобно, я должен быть там.

– А у меня нет желания отметить мой праздник, как ты думаешь? Но со мной только мои подруги, и больше никого. Я была более высокого мнения о твоих человеческих качествах.

– Иветта, ближе к делу.

– Короче, я решила порвать с Мартыном, потому что убедилась, что он глубокий провинциал, ограниченный и старомодный тип.

– И каким образом ты пришла к такому сногсшибательному выводу?

– Во-первых, как бы я ни заставляла его мыться каждый день, приучить его к чистоте мне не удалось. Иногда он вонял, как лошадь после забега. Но это еще ничего. Во-вторых, у него отвратительно пахнет изо рта: то луком, то чесночным соусом. Должно быть, его мамочка любит готовить такие ароматные обеды. А может, у него пародонтоз. Я мягко намекала, что не стоит есть лук или чеснок перед встречей с девушкой, что, вероятно, стоит сходить к дантисту. Но безрезультатно. К тому же он дымит, как паровоз. Общаться стало невозможно, и уж тем более целоваться.

– А что, когда вы начали встречаться, ты всего этого не замечала?

– Тогда, судя по всему, он за собой следил более внимательно. Болезнь не была так запущена. Сначала он был очень предупредительным и скромным, а со временем, должно быть, решил, что уже полностью меня завоевал, и стал опускаться.

– Брось, вылечить пародонтоз – не особо сложная задача, дай парню шанс, я думаю, он легко с этим справится. Не есть лука или чеснока – тоже невеликая проблема. Просто надо донести до него, что тебе это очень и очень не нравится. Да и то сказать, кому это может нравиться? И тем не менее, Ив, скажи, пожалуйста, в чем основная причина? Может, в конце концов объяснишь, в чем дело?

– Давид, поищи для своей иронии лучшее применение. Когда я была у Мартына дома, его мама и две некрасивые сестры так невежливо и неделикатно вели себя со мной, что я решила больше с этими людьми никогда не общаться.

– Послушай, дипломированная переводчица, ты не чувствуешь, что говоришь ерунду? Детский сад какой-то. Что, после этого он забрал твои украшения и порвал с тобой?

– Ты опять себя ведешь, как следователь, не даешь мне высказаться! Я уже говорила, что сама с ним порвала.

– Основная причина в чем, Ив? Что вы ухмыляетесь, девушки? По-моему, вы знаете, в чем дело, а со мной играете в кошки-мышки.

– Давид, Иветта стесняется сказать, что этот вонючий азиат требовал от нее пойти к врачу для освидетельствования, девственница она или нет, – пояснила Ольга. – Только после этого он был согласен узаконить их отношения. Это ее очень обидело.

– Ну надо же. Вы больше полугода ходили неразлучной парой, неужели между вами не было ничего серьезного?

– Ничего не было. Мартын такой робкий, что я иногда думала – может, импотент?

– А потом пошла к врачу? Покажи справку.

– Циник.

– Здоровое любопытство молодого мужчины. Должен же я знать, с кем дружу – с девственницей или уже перешедшей Рубикон женщиной?

– Что, хорошую тему нашел, чтобы поиздеваться? – опять разозлилась Иветта. – Ты над собой посмейся. Так никого, кроме француженки, в жизни не увидишь. На улице будут пальцем тыкать: «Смотрите, видите, кто идет? Тот самый однолюб!»

– Ладно, подружка, я подумаю над твоим предложением. Как я понял, ты не хочешь, чтобы я стал посмешищем улицы, и не прочь предложить свою помощь?

Лиля и Ольга так громко и искренне расхохотались вместе со мной, что даже Иветта не удержалась и захихикала сквозь слезы, продолжая повторять:

– Над несчастьем моим смеетесь? Это несправедливо!

– Ладно, что потом?

– Я его выгнала. Он в сердцах взял шкатулку и мешочек с украшениями и вышел из комнаты. Пригрозил, что вернет, только если я соглашусь возобновить наши отношения.

– Хорошо, а если я встречусь с архитектором и начну требовать назад твои побрякушки, он не подумает, что между нами нечто большее, чем дружба?

– Вряд ли. Он знает, что ты сумасшедший и без ума от своей француженки. Счастливая… А ведь ты не спрашивал, девственница ли она.

– Знаешь что, подруга, она выше твоих подозрений, не смей так отзываться о ней.

– Ой-ой-ой, влюбленного мальчика обидели. Француженка же святая!

– Ив, я тебя прощаю, потому что ты взволнована. Короче, в чем моя задача? Вернуть украшения, слегка приструнить? На большее не рассчитывай, парень этого не заслужил. Или постараться вернуть его вместе со шкатулкой? Это уже, как ты понимаешь, более сложная задача.

– Тогда я Рафу попрошу, он не откажется поговорить с Мартыном по-мужски. Он подлец, его надо наказать.

– Не глупи, для Рафы это работа. Он потребует вознаграждения, если не материального, то… сама понимаешь, какого.

– Пусть, я даже на это согласна. Пусть только как следует поговорит с этим уродом. Месяц в больнице проваляется, тогда я на него посмотрю.

– Иветка, ты отчаявшаяся дура. Всё, девушки, я пошел. Не давайте ей делать глупости. Свои украшения, подруга, ты получишь, если не сегодня, то завтра. Я примерно представляю, где Мартын живет. Лучше дай мне его точный адрес и номер телефона.

Получив необходимые сведения, я подошел к знакомой буфетчице Нине:

– Девушкам бутылку шампанского, плитку шоколада и фрукты. Вот деньги. Если попросят что-то, не отказывай, я завтра возмещу. Денег с них не бери, у них сегодня большой праздник.

* * *

Купив букет белых роз, я с почти двухчасовым опозданием подъехал к дому Мари. Калитка была открыта – гости вышли покурить на улицу. Первой, кого я заметил, была мама, сидевшая между мадам Сильвией и Аидой и оживленно беседующая с ними. Мари с Терезой и Кристиной и еще несколько девушек стояли в дальнем углу сада. Было многолюдно, некоторых я видел впервые. К большому моему удивлению, среди гостей я заметил Бифштекса с пожилой женщиной, по-видимому, его мамой. Мари делала вид, что не заметила моего прихода. Новое светло-розовое платье смотрелось на ней великолепно. Я подошел к ней и вручил букет.

– Спасибо, что наконец нашел время приехать.

Я заметил, что некоторые гости, особенно незнакомые, переглядываются, показывая на меня.

– Так получилось, потом расскажу.

– Чего хочет эта смазливая бакинка?

– У нее проблемы с парнем, и она очень просила помочь.

– В день самого большого торжества в моей жизни, зная, что без тебя это событие будет неполным, она заманивает тебя в какую-то авантюру. Тебе не кажется, что она специально так поступила, чтобы испортить мне праздник?

– Твои подозрения абсолютно необоснованны. Чуть позже я все объясню. Скажи, пожалуйста, что здесь делает этот аферист и фарцовщик? Кто его пригласил?

– По-видимому, Варужан. Я даже не знала, что Генрих будет здесь.

– Неужели они с Варужаном настолько близки, чтобы притащить этого низкопробного типа на твое торжество, на всеобщее обозрение? Не ожидал.

– Честно, я тоже удивлена. Не обращай внимания. Потом я спрошу Варужана, почему этот Бифштекс в такой день оказался у нас дома.

– А он к тебе подходил?

– Да, поздравил с получением диплома. И все, ничего больше.

– Надо сказать родителям, что я не хочу больше видеть его у вас. Тем не менее интересно знать, что связывает с ним Варужана, уважаемого человека. Совместная работа с его мамой? Маловероятно, она же незаметная фигура в институте, всего-навсего лаборантка. Таких там сотни, а Варужан – руководитель большого подразделения, доктор наук. Что-то тут не так…

Сели за стол. Молодежи места в саду не хватило, что никого особенно не огорчило – для них специально накрыли на кухне. Мари, окруженная всеобщим вниманием, была очень взволнована и возбуждена. Я сидел рядом в своем темном костюме и белой сорочке. Люди произносили тосты, поздравляли Мари и ее родителей с окончанием университета, желали счастья, как-то многозначительно – или мне так казалось – поглядывая на меня. Мы молча сидели, время от времени говоря какие-то благодарственные слова. Мне казалось, что мы с Мари смотримся, как жених и невеста, и все сидящие думают так же. Я стеснялся смотреть в сторону матери – благо, она была увлечена разговором с Аидой и мадам Сильвией или делала вид, что все происходящее абсолютно естественно, без какого-либо подтекста.

Как обычно бывает при большом скоплении народа, для бочки меда нашлась своя ложка дегтя. Выступивший Варужан, как всегда, критиковал все и вся: солнце и луну, ветер и непогоду. Он сомневался, пригодится ли полученный диплом Мари – не будет же она, талантливая девушка, работать по профессии, переводчицей или преподавателем за смешные деньги. А работа на телевидении хоть и почетна, но материальная сторона опять-таки оставляла желать лучшего… К слову, официальное распределение на работу Мари не получила – считалось, что она и так уже трудоустроена.

Вышли мы от Мари довольно поздно. Приехал брат на машине какого-то своего друга и отвез нас домой. Я сообщил маме, что у меня важная встреча и что через час я буду дома, и на другой машине помчался к архитектору Мартыну. По дороге представлял, как красивая дурочка Иветта сидит в одиночестве в полутемной комнате и ждет, когда я принесу ей ее побрякушки. Разумеется, можно было все сделать и завтра, – но раз она так волнуется и переживает, пусть успокоится и счастливо уснет, нежно прижимая мешочек к пышной груди…

* * *

Время было уже позднее, начало двенадцатого. Неудобно было тревожить людей, собирающихся ложиться спать или даже уже спящих. Какой же дурак архитектор, этот спокойный вежливый парень! Он думает, что играет в какую-то любовную игру, и даже не представляет, что это чистый криминал, ведь если отчаявшаяся Иветта обратится в милицию, ему придется очень и очень туго. Сам-то он не откажется от того, что сделал, преступление очевидно – вот и загремит на нары.

Дверь открыла молодая простенькая девушка с внешностью студентки педагогического училища.

– Мартын дома? Простите, что беспокою вас в такой поздний час, у меня к нему срочное дело.

Она пошла звать брата, и через полуоткрытую дверь я услышал их разговор:

– Мартын, тебя спрашивает какой-то молодой человек. Высокий, хорошо одетый, как будто только что с концерта.

Появился Мартын. Я вошел в маленькую, тускло освещенную прихожую и закрыл за собой дверь.

– Привет, извини, что так поздно.

– Здравствуй, Давид. Догадываюсь, зачем ты пришел. Эта нечестная идиотка попросила забрать ее вещи?

– Ты догадливый.

– Я сам отдам ей то, что взял, а заодно скажу, что о ней думаю.

– Когда?

– В ближайшее время.

– Сейчас. Понимаешь, если она пожалуется в милицию, тебя арестуют. То, что ты сделал, по уголовному кодексу называется грабеж. Не больше и не меньше. Серьезная статья.

– Мартын, может, пригласишь своего друга в гостиную, чаю попьете? – позвала сестра из комнаты.

– Пусть меня посадят, и пусть еще один грех будет на ее совести, – понизил голос Мартын. – Если, конечно, у нее есть совесть.

– Мартын, я юрист, а не священник, отпускающий грехи. О совести мы поговорим в другое время и в другом месте. Принеси шкатулку, а подарки свои можешь оставить себе. Хотя по закону они тоже принадлежат Иветте.

– Пойдем выпьем чаю, мы же уважаем друг друга. Дай мне все объяснить.

Ну вот, подумал я, мама будет беспокоиться, Мари точно позвонит, догадается, что я поехал по делам Иветты или к ней, начнутся упреки, ненужные объяснения…

– Извини, Мартын, меня ждут.

– Кто? Иветта?

– Иветта тоже, но уже завтра.

– У тебя с ней что-то есть?

– Она моя подруга, мы пять лет учились в одном корпусе и, наконец, она в беде. Иветта живет в нашем городе одна и обратилась ко мне за помощью. Чисто по-человечески я не могу ей отказать. Если у тебя есть какие-то подозрения, то они глупы. Ты же знаешь, что у меня есть любимая девушка.

– По-видимому, только мне не везет.

– Мартын, дружище, я не хочу углубляться в ваши проблемы, разбирайтесь сами. Дай мне шкатулку, мешочек, что там у нее, и я уйду.

– Ты знаешь, что она мне изменяла?

Тут я уже не мог сдержать любопытства:

– С кем? Когда?

– Немцы устанавливали бегущую световую рекламу на нашем стадионе. Иветта проходила стажировку в «Интуристе», и ей поручили поработать переводчиком не то у инженера, не то у техника, в общем, у немца, который работал с нашими специалистами.

– Но ведь у нее французский, какой там немец?

– У нее немецкий идет как второй и она неплохо болтает. Не знаю, может, под рукой не оказалось другой переводчицы.

– И?

– Что «и»? Когда ни позвоню, она занята: то обедает с ними в ресторане, то показывает достопримечательности… уверен, не только городские, но и свои.

– Это догадки, подозрения или что-то более конкретное?

– Я видел их выходящими из номера гостиницы.

– Кто-то из твоих знакомых видел, как они целуются? Ну ладно, значит, ваша любовь ушла, испарилась. Бывает.

– Тебе легко говорить.

– Мартын, у каждого свои проблемы, без них не обходится. Будь другом, мне надо идти.

– Давид, я сам решу свои проблемы.

– Согласен, но сейчас одевайся, бери свой трофей и поехали к Иветте.

– Хорошо, поехали.

– Постой… Есть телефон? Сейчас сделаю два звонка и пойдем.

Я набрал номер Мари.

– Милая, ты звонила? Я скоро буду дома. Что ты молчишь?

– Ты у Иветты? В день моего окончания университета… спасибо!

– Ты моя любимая, глупая, ревнивая девочка, я все потом расскажу.

– Нет, сейчас!

– Ладно, тогда в двух словах: ты – единственная, самая-самая. Прошу, позвони маме и скажи, что я задерживаюсь.

Мартын переоделся, взял из комода мешочек и положил в карман:

– Я готов.

– Зубы почисти, у тебя изо рта плохо пахнет. Наверное, пародонтоз. Несколько уколов, и все пройдет. Я сам профилактику проходил.

– Это Иветта тебе сказала? Или ты сам почувствовал?

– Сам.

– Плохо, я не знал. Сейчас.

* * *

Минут через десять мы уже стояли перед домом, где жила Иветта.

Дом, принадлежащий родителям Лили, находился на живописной зеленой улице, носящей имя маршала Советского Союза Баграмяна. Отец Лили был известным профессором-гинекологом и имел большую частную практику. Через двухметровый каменный забор трудно было что-то увидеть, но из дома доносилась музыка, веселые молодые голоса. На звонок вышла женщина-молоканка, по-видимому, домработница.

– Здравствуйте, Лиля и Иветта пригласили нас на поздний чай.

Женщина с подозрением посмотрела на нас, но в дом пропустила. В открытое окно первого этажа я увидел радостное, смеющееся лицо Иветты, улыбающихся Лилю и Ольгу.

Мы зашли в комнату. На диване сидели двое мужчин лет тридцати с небольшим, по виду европейцы. Один из них старался говорить по-русски, и его произношение, то, как он старался выговорить слова, вызывало бурный хохот девушек. На столе было несколько пустых и полупустых бутылок вина и шампанского. Мне показалось, что все разгорячены алкоголем и находятся в приподнятом настроении.

– Я же говорил, что она сучка, – тихо произнес Мартын.

Кровь бросилась мне в лицо.

– Привет, голубки. Вам как раз не хватает одного мужика, ну так я его привел! Обрати внимание, Иветта, у него ювелирные изделия, это сделает его для тебя особо желанным! Но ты, дорогая, все-таки постарайся хотя бы какое-то время не попадаться мне на глаза. Прощай, Мартын. Она тебя не ценит, но это не беда, найдешь себе получше. Главное, побрякушки не забудь вернуть.

Вслед мне полетел голос Иветты:

– Давид, подожди, я объясню… Давид!..

«Дура, – мрачно думал я, спускаясь по ступенькам, – испортила мне такой день. Как хорошо, что моя Мари не такая! Спит, наверное, сейчас тревожным сном».

Глава 17

Через два дня я тоже получил диплом, и весь наш курс вместе с несколькими преподавателями выехал за город отметить торжество. Всю неделю Князь с группой ребят развивали бурную деятельность: собрали со всех деньги, заказали два автобуса и грузовую машину, на которой доставили к месту пикника все необходимые вещи – дрова, огромное количество мяса для шашлыка, шампуры, выпивку. Доехали до красивейшего уголка в районе Гарни рядом с Ереваном: вода, ущелье, горы, лес, старинные памятники. Возбужденно говорили о разном, строили планы.

Шел 1963 год. Страной еще руководил неуравновешенный, импульсивный Никита Хрущев. Иногда, слушая его речи, примитивно объясняющие весь ход мирового развития с марксистских позиций, я думал: «Как мог такой человек, по всем параметрам не подходящий на роль лидера, достичь таких вершин? Воистину, умом Россию не понять». Человек, свирепствовавший на Украине во время Великого террора, требовавший от центра все время увеличивать квоту людей, подлежавших отправке в тюрьмы и ссылки, человек, замаравший руки приказом стрелять в толпу бастующих рабочих в Новочеркасске в 1962 году [16] , человек, по вине которого начался Карибский кризис и дело чуть не дошло до третьей мировой войны, – как мог он стать руководителем такой огромной страны?

Потом, когда один за другим к власти приходили и уходили люди, абсолютно не соответствующие занимаемой ими должности руководителей великой, мрачной и негуманной империи, я, уже умудренный жизненным опытом, перестал удивляться. Какая там великая держава! Без какого-либо внешнего давления, только из-за бездарности, ограниченности и идеологической зашоренности своей элиты, СССР так бесславно самоликвидировался, рухнул, перестал существовать. Уменьшенная Россия потеряла всех своих друзей, мир отвернулся от нее. Вслед за СССР рухнул так называемый социалистический лагерь.

Когда я уже близко стоял к высшей власти страны и был непосредственным свидетелем всех событий, ознаменовавших последние годы существования СССР, я был просто поражен глубиной системного сбоя и степенью деградации советской элиты. Поражал Горбачев, прихотью судьбы назначенный великим реформатором, оказавшийся на деле безвольным, недостаточно грамотным, обычным советским партийным работником, пытавшимся спасти положение при помощи устаревших идеологических догм, которые никого уже не в состоянии были убедить. Когда в феврале 1988 года толпы обезумевших от религиозного дурмана и националистической идеологии азербайджанцев безумствовали в Сумгаите [17] , устраивая погромы и самосуд над безвинными армянскими женщинами и детьми, Горбачев ограничился абстрактной, беспредметной речью о советском интернационализме и не предпринял ни одного конкретного шага для наказания исламских погромщиков. Это был конец липовой, ложной идеологии, заявлявшей о существовании некой наднациональной общности – советского народа. Это было начало глобального политического и экономического поражения Советского Союза, конкретно – России, отхода от нее всех советских республик, за исключением геополитически обреченной на дружбу с Россией бедной, несчастной, растерзанной Армении.

После Сумгаита начался другой, еще не до конца осознанный политической элитой России, процесс исламизации Юга и Уральского региона, усиления векового непримиримого врага, уже не просто экономического или политического, а цивилизационного, ни по одному параметру не совпадающего интересами с Россией, – Турции, понимающей исключительно язык силы. Естественно, ликующие выпускники юридического факультета Ереванского университета в 1963 году не могли предвидеть всего этого. Мы не могли представить, что наше поколение всего через тридцать пять лет окажется абсолютно в других политических и социальных условиях, в корне изменится наша судьба и окружающая реальность, Россия станет иностранным государством, а Армения – самостоятельной, что Россия под предводительством «талантливого стратега» Ельцина объявит в июне 1991 года свою независимость от Армении, Грузии, Прибалтики, Крыма, Донбасса… Нормальному человеку и в голову не мог прийти такой гротескный поворот истории – исчезновение в одно мгновение всего привычного, казавшегося до этого незыблемым.

В те далекие годы мы с отцом внимательно следили за политическими событиями и международными отношениями. Помню состояние моей души. Я, как и Мари, окончил университет. Ее семья, возможно, собирается эмигрировать. Для меня это будет тяжелым моральным ударом: трудно даже представить, как жить дальше, как найти себя в стране, где все, начиная с внешней и внутренней политики и заканчивая идеологическими концепциями классовой борьбы и существования двух враждебных лагерей – капитализма и социализма, – противоречит твоему мышлению, представлению о мироустройстве и естественном развитии мировых процессов. Я не смогу даже навестить Мари – границы закрыты, да и материальные возможности даже думать об этом не позволяли. В мутном потоке советской пропаганды я искал правду, мою правду, которая даст мне возможность жить не во лжи, а в реальной действительности. Когда я смотрел документальные кадры, запечатлевшие встречу в Вене в 1961 году Никиты Хрущева и Джона Кеннеди, поймал себя на мысли: «Боже мой, как мне стыдно за него, за лидера моей великой страны, за этого неопрятно одетого, неуравновешенного мужика, олицетворяющего нашу уродливую действительность! А Кеннеди? Интеллигентный, улыбающийся, стройный и ухоженный. И как отличается его жена Жаклин от добродушной Нины Петровны с внешностью провинциальной домохозяйки… Нет, внешность редко обманывает. Она отражает внутренний мир, бытовую и интеллектуальную культуру человека».

Правда, Хрущев внес новую струю в общественно-политическую жизнь страны, но не решил ни одну проблему в области межнациональных отношений. А так долго продолжаться не могло. Все мы надеялись, что он сделает хоть один правильный шаг в сторону справедливого решения чудовищных национальных проблем в СССР, но надежды не оправдались. А жаль – ведь он мог бы! Азербайджанское руководство, по-восточному, по-мусульмански льстивое и изворотливое, первым поздравило бы его за мудрость, за последовательный ленинизм, за справедливое решение национального вопроса. Не хватило смелости нашему экспериментатору-«кукурузнику» – ведь все советские руководители, начиная с Ленина, верили в строительство наднационального государства. Вот только в этом неудачно, неразумно построенном колхозе, каким был СССР, объединявший народы и нации, отличавшиеся друг от друга вековой разницей в культуре и ментальности, это было невозможно. Такое объединение не имело будущего, и рано или поздно оно дало бы трещину.

* * *

– Эй, Давид, все валяешься на травке и мечтаешь о своей парижанке? Иди, помоги готовить шашлык, – оторвал меня от раздумий Георгий.

– Да, сейчас.

А кто эти люди, с которыми я пять лет учился на одном курсе? Кроме четырех-пяти ребят, с которыми я поддерживал дружеские отношения, остальные мне абсолютно чужие. Вот сейчас мы разойдемся, и многих из них я больше не увижу, ведь мы такие разные и по возрасту, и по культуре, и по устремлениям. Это сейчас мы вежливо и уважительно относимся друг к другу, а на первом и втором курсах скольких из них пришлось уложить на пол, разбить лицо, чтобы они обращались со мной нормально, по-человечески? Между собой они общались так же некультурно и грубо, но как только получали отпор, быстро приходили в себя, начинали меняться. Что поделать, ведь большинство из них выросло в провинции, многие прошли армию, работали в колхозах и на заводах, в общем, вышли из самых низов. Спасибо Рафе, что всегда стоял рядом со мной. А не то, объединившись, эти ребята могли бы серьезно осложнить мою жизнь. Конечно, я бы их одолел – в крайнем случае, пришлось бы позвать на помощь моих друзей-спортсменов.

Сложно в этой грубой, недоброй среде быть мягким и интеллигентным. Эти качества могут уважать такие же интеллигентные, мягкие люди. А что можно требовать от этих ребят, которые повидали все прелести советской жизни: недоедание, бараки, ветхие дома без воды и удобств, в лучшем случае хрущевки? У половины курса отцы погибли на войне, ребята с трудом дожили до сегодняшнего дня и в итоге ожесточились. Теперь вот радуются – заслужили возможность сытно жить за счет других. Такое положение им кажется абсолютно нормальным. Впрочем, они понимают, что надо быть осторожными, иначе недолго и в тюрьму загреметь, ведь такую сладкую жизнь на честной зарплате не построишь. А как по-другому? Как один из самых успевающих студентов, я получил одно из трех мест в прокуратуре, причем именно в Центральном районе столицы. И какая у меня будет зарплата? Чистыми выйдет сто рублей. С годами ставка чуть-чуть поднимется, но ненамного.

Почему-то лица иностранцев, их культура и быт мне ближе, чем все, что окружает меня. Я же не верю ни одному слову руководителей страны! Рубен, парень с нашего курса, был танкистом и участвовал в подавлении Венгерского восстания. Он рассказал очень многое, раскрыл нам глаза на события, о которых мы тогда и не догадывались. Конечно, у меня были свои представления о том, что происходит в мире. Смутно я понимал, что СССР сегодня представляет собой зло для планеты. Как Россия в свое время была полицейской державой, консервативной силой в Европе, так и СССР продолжает эту линию, выступая против западного образа жизни, западной музыки, техники, культуры, машин – всего того, что вызывает у меня благоговение и восхищение. Тогда зачем приспосабливаться, притворяться, что любишь одно, хотя любишь другое? А ведь мои родители не вечны: старость, болезни… Если Мари выйдет за меня и ее родители уедут, как я обеспечу ей жизнь хотя бы на том уровне, к которому она привыкла, живя с отцом и матерью? Взятки? Опасно и низко. Впрочем, если работать с экономическими преступлениями, то почему бы и нет – ведь экономика страны организована абсолютно по-идиотски, там миллион пробелов, и люди пользуются этим. Попался – ну, значит, плати. Но что же получается: я хищник, а они травоядные? Я гоняюсь за ними, достаю добычу и этим живу? Плохо, некрасиво. Неужели жизнь вынудит меня стать хищником, социальным хищником? Боже упаси от такого развития событий! Не хотел бы я так жить.

Что тогда делать? Уехать с Мари туда, в красивую чужую страну? А папа, мама, брат? Эти ребята, которых я могу любить или не любить, но они мои друзья, часть моей жизни. И что я буду делать во Франции? Стану приживалой в семье Мари? Пойду учителем в армянскую школу? Или вынужден буду еще несколько лет учиться для подтверждения диплома? Нереально. Кто будет меня содержать все это время? И уверен ли я, что смогу преодолеть лишения, унижения? Нет, это сложно. Меня там никто не ждет. А родина – что означает это слово? Ведь я предаю не только родных, но и родину.

В первую очередь, это город, где я родился, моя страна. Хотя – сомнительно. Символ моей родины, гора Арарат, которую я вижу каждый день, когда она не закрыта тучами, благодаря Ленину и его группе международных авантюристов оказалась на территории Турции. Землю, принадлежавшую моим предкам, отняли у нас. Язык – что ж, во Франции огромная армянская диаспора, десятки организаций, сотни школ и церквей, но я все равно никогда не смогу говорить на французском так, как говорю на своем родном. Моя речь будет примитивной, без интонаций и выразительности, без души. Вера? Я неверующий, хотя и человек христианской культуры, как и французы – правда, они католики. А в чем разница между армянской апостольской церковью и католицизмом или протестантизмом, не говоря уже о православии? Не знаю, да это и неважно. Один Бог, одна Библия, одна культура. Подумаешь, какие-то смешные различия, придуманные попами. Лично я ни среди русских, ни среди французов не чувствую себя чужим. Но уехать все-таки не смогу. Оставить все? Этот вариант не для меня. Но как жить без Мари? Вот и диплом получил, уже взрослый…

– Давид, ну что размечтался? Уже два часа лежишь на спине и смотришь на небо. Шашлык готов, пошли кушать.

– А, Георгий, это опять ты. А где Рафа?

– Приехал на отцовской «Волге», лежит под деревом и потихонечку пьет. Побудь рядом, вдруг начнет буйствовать – он тебя слушается.

Вечером, уже во дворе университета, мы прощались друг с другом. Многих своих однокурсников я не видел больше ни разу и о них ничего не слышал. Наши судьбы сложились абсолютно по-разному. Из всех студентов курса только пятеро остались на моем горизонте. Георгий и Денис стали прокурорами крупных районов. Размика Антоняна по кличке Черный Курд расстреляли через год после выпуска за двойное убийство супружеской пары – репатриантов, которые уже продали всю свою собственность и собирались уехать обратно. Как я мог столько времени сидеть в одном помещении с этим худым, смуглым, кадыкастым человеком и не распознать в нем убийцу? А как вообще узнать, что у человека в душе? Даже свою любимую девушку я не знаю до конца. Может, мы так устроены, что в экстремальных условиях меняемся в зависимости от того, что заложено в нас генетикой, и в нашей психике берет верх либо хищник, либо травоядное, либо человек…

Несколько однокурсников погибли: кто по своей вине, кто во время выполнения служебных обязанностей из-за халатности. Другие успешно начали карьеру, но потом попались на взятках или утратили доверие и были выгнаны с работы. Кто-то находился в розыске, убежал в Россию и исчез на ее просторах. В отношении Князя и другого сокурсника возбудили уголовные дела за клевету и взяточничество, начался суд. Они смогли отделаться маленькими сроками. И что интересно: я приложил массу усилий, чтобы их не наказали строго, а они снова долгие годы портили мне жизнь. Слава Богу, все прошло. Прошли мои студенческие годы.

* * *

Через несколько дней после вручения мне диплома я вышел на работу. Приказ о моем назначении следователем Центрального района города уже был подписан. Прокуратура района находилась недалеко от моего дома, в 15 минутах ходьбы, рядом с парком. Мари два-три раза в неделю ездила на такси в телестудию и выходила в прямой эфир. Тогда записи по техническим причинам, а может, за неимением достаточного количества запасных материалов, мало практиковались. В основном это было прямое включение, прямой эфир. После эфира я ее встречал и, если была хорошая погода, мы гуляли пешком по городу, сидели в открытых кафе, общались со знакомыми, друзьями. Это был мой район, где я родился, вырос, я знал многих, и многие знали нас. Я все время увлеченно рассказывал Мари о своих повседневных делах, о дальнейших планах. Мне было ее жаль, так как я знал, что она каждый день выдерживала настойчивые, многочасовые просьбы, убеждения, плачи родителей и с трудом отстаивала свою позицию.