Текст книги "Лорд Престимион"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

11

Они поднялись по Горе до уровня Сторожевых Городов и сделали остановку в Гоикмаре. Там, в общественном саду с танигалами и красными элдиронами, цветущими вдоль медленно текущего канала, берега которого покрывала короткая, красноватая трава, мягкая, как мех танги, они встретили нищего, оборванного и убогого седого старика. Он схватил одной рукой Септаха Милайна, а другой Престимиона и заговорил с ними на удивление требовательно:

– Милорды, милорды, уделите мне минутку внимания. Я продаю коробку денег по сходной цене. По очень сходной цене.

Глаза его, светившиеся острым умом, ярко блестели и смотрели очень пристально. И тем не менее он был одет в грязные тряпки, рваные и вонючие. Старый бледно-розовый шрам пересекал его левую щеку и пропадал у уголка рта. Септах Мелайн бросил взгляд поверх головы нищего, на Престимиона и криво усмехнулся: «Вот еще один жалкий безумец». Престимион, огорченный этой мыслью, мрачно кивнул.

– Коробка денег на продажу? – переспросил он. – Что ты имеешь в виду?

Очевидно, старик имел в виду именно это. Он вынул из старого полотняного мешка у пояса ржавый железный ящичек, сильно испачканный грязью и перевязанный широкими полосками выгоревшей, расползающейся кожи. Он поднял крышку, и ящик оказался доверху наполненным монетами крупного достоинства – десятками монет в один, пять и даже десять реалов. Он погрузил в них свои узловатые пальцы и перемешал – монеты издавали серебристый звон.

– Какие они красивые! И они ваши, милорды, назначьте любую свою цену.

– Послушай, – сказал Септах Мелайн, беря в руки одну серебряную монету и постукивая по ней ногтем. – Видишь эту надпись на ребре, сделанную старинными буквами? Здесь изображен лорд Ариок, понтифексом при котором был Дизимаул.

– Но ведь они жили три тысячи лет назад! – воскликнул Престимион.

– Даже немного раньше, по-моему. А это кто? Лорд Вильдивар, так здесь написано. А на обратной стороне лицо Трайма.

– А здесь, – вмешался Гиялорис, протягивая руку из-за плеча Престимиона и вытаскивая монету из ящика а потом озадаченно глядя на надпись на ней. – Это лорд Симинэйв. Ты знаешь о Симинэйве?

– Он был короналем при Калинтэйне, мне кажется, – ответил Престимион и сурово посмотрел на старика. – В этом ящике целое состояние! Пять тысяч реалов, по крайней мере! Зачем ты продаешь нам эти деньги по бросовой цене? Ты мог бы просто тратить эти монеты и жить как принц до конца своей жизни!

– Ах, милорд, кто поверит, что такой человек, как я, мог собрать подобные сокровища? Меня назовут вором и запрут в тюрьму навсегда. А это очень древние деньги. Даже я это понимаю, хоть и не умею читать: потому что лица всех этих короналей и понтифексов на них совершенно незнакомы. Люди с подозрением относятся к таким старым деньгам. Они откажутся их брать, потому что не знают таких правителей. Нет-нет.

Я нашел эту коробку возле канала, там, где дождем размыло берег. Кто-то закопал ее давным-давно, на черный день наверное, да так и не вернулся за ней. Только мне не на пользу, милорды, иметь так много денег. – Старик лукаво усмехнулся, показав редкие гнилые зубы. – Дайте мне… ну, скажем, две сотни крон, но в таких монетах, которые я мог бы тратить, – по десять крон или еще мельче, и ящик ваш, делайте с ним, что хотите.

Потому что я вижу вы люди знатные, милорды, и понимаете, как распорядиться такими деньгами.

– Он выжил из ума, этот старый осел, – С этими словами Гиялорис бросил монету обратно в ящик и постучал себя указательным пальцем по лбу. Никто не лись во все стороны, после чего, ворча себе под нос, в ярости зашагал прочь.

Все это внушало тревогу. Цель Престимиона заключалась в том, чтобы во время путешествия инкогнито вместе с друзьями увидеть изнанку жизни Маджипура, отличающуюся от жизни разодетых в золото лордов Замка. Но он не ожидал столкнуться с таким обилием темного и странного, таким множеством необъяснимых случаев иррационального поведения.

Может быть, нечто подобное всегда происходило в городах, думал он. Или, как предположил некоторое время назад Септах Мелайн, это все являлось результатом воздействия на умы наиболее чувствительных и неуравновешенных граждан – уничтожения памяти о войне. В любом случае это было неприятно. Но особенно Престимиону внушала тревогу мысль о том, что он в своем желании одним махом излечить рану, нанесенную планете мятежом Корсибара, несет ответственность за странную череду душевных расстройств, за эпидемию безумия, которая каждую неделю охватывает все больше людей.

В Минимуле, соседнем с Гоикмаром городе в поясе Сторожевых Городов, подобные признаки тоже проявлялись. Двух дней в этом городе Престимиону оказалось более чем достаточно.

Он слышал, что Минимул – город значительный и красивый, но в своем нынешнем настроении он показался ему удручающим: город состоял из отдельных групп тесно сгрудившихся высоких узких домов с белыми стенами, черными крышами и крохотными окнами, прижатых друг к другу, словно множество копий в связках. Крутые извилистые улочки, больше похожие на переулки, отделяли одну группу домов от другой.

И здесь он также слышал странный, пронзительный смех из открытых окон и видел нескольких людей, которые шли по улице с застывшими лицами и остекленевшим взглядом и сталкивались с другими людьми, куда-то спешащими и отчаянно рыдающими на бегу.

Временами ему снились тревожные сны. В одном к нему явился нищий из Гоикмара с ящиком монет, который, злобно ухмыляясь, открыл ящик и осыпал его сотнями, тысячами монет, пока они чуть не погребли его под своей тяжестью. Престимион проснулся, дрожа и обливаясь потом; но потом снова заснул, и на этот раз ему приснился другой сон: он стоял на краю красивого, отливающего перламутром озера вместе с Тизмет и тихо любовался закатным небом в розовых и изумрудных полосах. Откуда ни возьмись, к ним подошла темноволосая дочь Симбилона Кайфа и быстро столкнула покорно молчавшую Тизмет в воду, куда она и канула без следа. Престимион проснулся с хриплым криком, и Септах Мелайн, спавший на соседней кровати в гостинице, где они остановились на ночь, протянул руку и держал Престимиона за плечо, пока тот не успокоился.

В ту ночь в Минимуле он больше не смог уснуть.

Время от времени его сотрясала странная дрожь отчаяния, а перед самым рассветом ему на мгновение показалось, что всеобщее безумие дотянулось до него и захлестнуло своими ужасными, отравленными волнами. Однако он сумел подавить в себе это ощущение.

Что бы это ни было, он ему не поддастся. Но люди!

Планета!

– Думаю, с меня достаточно путешествий на этот раз, – сказал утром Престимион. – Сегодня возвращаемся в Замок.

В повседневной жизни Маджипура многое явно шло не так, и Престимион после возвращения отдал приказ, чтобы подготовка его официальных визитов в города Горы был ускорена. Никаких больше тайных поездок в убогих одеждах и с фальшивыми бородами.

В полном великолепии облачения короналя он поедет в шесть-семь самых важных городов из Пятидесяти и посовещается с графами и мэрами, определит размеры кризиса, который с такой быстротой охватил планету в первые месяцы его правления.

Но сначала, однако, необходимо было как-то решить проблему с Дантирией Самбайлом.

Он нанес визит магу Мондиганд-Климду, который к этому времени устроил себе резиденцию в нескольких пустых комнатах в дальнем конце двора Пинитора, где до захвата трона располагались апартаменты Кореибара. Престимион ожидал увидеть в них магические инструменты колдовского ремесла, астрологические схемы на стенах и груды таинственных, переплетенных в кожу фолиантов, полных премудростей магии.

Он видел такие в комнатах Гоминика Халвора, доктора магии, под руководством которого изучал темные искусства в Триггойне: фалангарии и двойные колбы, гексафоры и амматепиласы, армиллярные сферы и астролябии, перегонные кубы и тому подобное.

Но здесь ничего такого не было. Престимион увидел лишь несколько невзрачных на вид приспособлений, лежащих в непонятном порядке на верхних полках простого, некрашеного книжного шкафа, в кот тором не было больше ничего. Он понятия не имел о их предназначении – они легко могли оказаться счетными машинками или другими вполне прозаическими предметами, вроде того прибора, который Престимион якобы продавал в Сти. Или простыми геомагнитными приборчиками, которые он видел на полуночном базаре в Бомбифэйле, в ту ночь, когда впервые встретил Мондиганд-Климда, и которые су-сухирис с презрением отверг как бесполезные подделки. Маловероятно, чтобы Мондигад-Климд держал у себя подобные предметы, решил Престимион. Но его поразило, что их так мало.

Мондиганд-Климд обставил свои полупустые помещения только самой необходимой мебелью. В главной комнате Престимион увидел приспособление для сна, которое используют су-сухирисы, пару стульев для посетителей-людей и маленький столик, с небрежно разбросанными на нем малоинтересными на вид несколькими книгами и брошюрами. В других комнатах было вещей еще меньше, или они вовсе оставались пустыми, а древние каменные стены ничто не украшало.

Вся обстановка производила устрашающее впечатление стерильности.

– Кажется, это было беспокойное для вас путешествие, – сразу же произнес маг.

– Ты это видишь, не так ли?

– Не нужно даже владеть искусством магии, чтобы это заметить, ваша светлость.

Престимион мрачно улыбнулся:

– Это так очевидно? Да, наверное. И наяву, и во сне я видел очень многое, что предпочел бы не видеть. Все именно так, как мне сообщали: в мире царит безумие, Мондиганд-Климд. И в гораздо большем масштабе, чем я полагал.

Мондиганд-Климд ответил двойным кивком, но ничего не сказал.

– Некоторые бродят по улицам, как во сне, смеются сами с собой, плачут или кричат, – рассказывал Престимион. – Родственник графа Файзиоло в Сти называет себя лордом Престимионом и ради собственного удовольствия топит суда, которые ему попадаются на реке. В Гоикмаре… – Он вспомнил о тех трех монетах, которые сунул ему в руку нищий и которые были у него с собой, достал их из кармана и выложил перед Мондиганд-Климдом. – Это я получил от бедного старого сумасшедшего, который подошел к нам и хотел продать ржавый ящик, набитый серебряными реалами, за пригоршню крон. Посмотри, Мондиганд-Климд, этим монетам тысячи лет. Это лорд Сиррут, и лорд Гуаделум, а вот…

Су-сухирис выложил все три монеты в аккуратный ряд на своей худой, белой ладони. Левая голова бросила на Престимиона загадочный взгляд.

– Вы купили весь ящик, милорд?

– Как я мог? Но я дал ему немного денег в качестве милостыни, и он в ответ насильно навязал нам эти три монеты, а потом повернулся и убежал.

– Мне кажется, он не так безумен, как вы полагаете.

И вы правильно поступили, что отказались. Эти монеты фальшивые.

– Фальшивые?

Мондиганд-Климд накрыл монеты ладонью другой руки и некоторое время оставался неподвижным.

– Я чувствую колебания их атомов, – сказал он. – У этих монет сердцевина из бронзы и всего лишь тонкий слой серебра сверху. Я мог бы легко соскоблить верхний слой ногтем. Разве могли десятиреаловые монеты лорда Сиррута в основе своей быть бронзовыми? – Су-сухирис отдал обратно монеты. – Множество безумцев бродит по планете, милорд, но ваш бедный старик из Гоикмара не принадлежит к их числу. Он просто мошенник, вот и все.

– Это меня даже утешает, – ответил Престимион самым легкомысленным тоном, на который был способен в тот момент. – По крайней мере, хоть у одного еще сохранился здравый рассудок! Но откуда исходит все это безумие, как тебе кажется? Септах Мелайн говорит что оно может быть связано с уничтожением памяти: якобы в мозгу людей образовался вакуум – там, где прежде находились воспоминания о войне, – и этот вакуум заполнили разного рода странные мысли и идеи.

– Я вижу определенную мудрость в этой догадке, милорд. В определенный день несколько месяцев назад я почувствовал, как в меня входит какая-то пустота, хоть и не представлял себе ее причины. Но у меня хватило сил устоять перед натиском этой пустоты. Другим, очевидно, не так повезло.

Чувство вины и стыда охватило Престимиона после слов су-сухириса. Могло ли это быть правдой? Неужели из-за его решения, принятого спонтанно на поле боя у Тегомарского гребня, всю планету охватило безумие?

Нет, подумал он. Нет, и еще раз нет. Теория Септаха Мелайна неверна. Эти события не связаны друг с другом. Среди многомиллиардного населения планеты всегда найдется немалое число сумасшедших. И то, что мы столкнулись с таким количеством случаев именно сейчас, всего лишь простое совпадение.

– Как бы то ни было, – сказал Престимион, прогоняя от себя грустные мысли, – когда-нибудь потом мы выясним, правда ли это. А пока вот что: скоро мы снова покинем Замок на несколько недель или даже месяцев, чтобы нанести официальные визиты в некоторые города Горы. До моего отъезда следует закончить дело Дантирии Самбайла.

– И что бы вы хотели предпринять, милорд?

Ты говорил не так давно о том, чтобы вернуть ему воспоминания о гражданской войне. Действительно ли это возможно?

– Любое заклятие может снять тот, кто его наложил.

– Это сделали Хезмон Горе из Триггойна и его отец Гоминик Халвор. Но они уехали на север, домой, и если я их сейчас призову, они смогут вернуться лишь через много недель. Да и в любом случае они сами уже не имеют ни малейшего представления о том, что именно я попросил их сделать.

На лицах Мондиганд-Климда промелькнуло изумление.

– Неужели, милорд?

– Забвение было полным, Мондиганд-Климд. Исключением стали лишь Септах Мелайн, Гиялорис и я.

И с того дня ты – единственный, кто узнал о случившемся.

– Вот как?!

– Я вовсе не жажду, чтобы об этом узнал кто-то еще, даже Гоминик Халвор и его сын. Но Дантирия Самбайл был тогда главным организатором и вдохновителем захвата власти, и за это должен быть наказан, а карать человека за то, о чем он не знает, нехорошо.

Я хочу увидеть в нем хотя бы каплю раскаяния, перед тем как вынесу приговор. Или по меньшей мере хоть какое-то сознание заслуженное™ того наказания, к которому я намерен его приговорить. Скажи мне, Мондиганд-Климд, ты смог бы снять с него заклятие забвения?

Су-сухирис несколько мгновений не отвечал.

– Весьма вероятно, смог бы, милорд.

– Ты заколебался. Почему?

– Я обдумывал последствия такого поступка и увидел… ну, некоторые сомнительные моменты.

Престимион бросил на него озадаченный взгляд и нахмурился.

– Вырази свою мысль как можно яснее, Мондиганд-Климд.

Еще одна короткая пауза.

– Вы знаете, как я вижу будущее, милорд?

– Откуда мне это знать?

– Тогда позвольте мне объяснить. – Су-сухирис прикоснулся правой рукой к правому лбу, а потом к левому – Среди всех разумных существ известной вселенной, милорд, только представители моей расы обладают двойным мозгом. Не с двойной личностью, несмотря на наш обычай носить два отдельных имени, а просто с двойным мозгом. Одна личность разделена на две черепные коробки. Я могу говорить тем ртом или этим, как пожелаю; могу повернуть ту голову или эту, чтобы что-то увидеть; но все равно личность моя остается единой. Каждый мозг обладает способностью размышлять отдельно и независимо от другого. Но они также могут объединяться в общем усилии.

– Понимаю, – произнес Престимион, который почти ничего не понял и гадал, к чему клонит его собеседник.

– Вы думаете, милорд, что наше предвидение будущего достигается курением благовоний и бормотанием заклинаний, вызовом демонов и темных сил и тому подобным? Нет, милорд. Мы действуем не так. Такие колдуны, как чародеи из Тидиаса, могут пользоваться подобными методами, да еще своими бронзовыми треногами и разноцветными порошками, песнопениями и заклинаниями. Но не мы. – Он провел ладонью с растопыренными пальцами перед обоими лицами. – Мы устанавливаем связь между одним мозгом и другим.

Вихрь, если хотите, круговорот напряжения, когда нейтральные силы встречаются и кружатся вместе.

И этот вихрь помогает нам продвигаться по реке времени. Нам дано увидеть отдельные картины того, что лежит впереди.

– Они заслуживают доверия?

– Как правило, милорд.

Престимион попытался представить себе, на что это похоже.

– Вы видите реальные сцены из будущего? Лица людей? Слышите слова, которые они произносят?

– Нет, ничего подобного, – ответил Мондиганд-Климд. – Все гораздо менее конкретно и определенно, милорд. Это все субъективно, выражается во впечатлениях, намеках, едва уловимых ощущениях, интуиции.

Предвидение вероятных возможностей. Едва ли я смогу рассказать вам об этом достаточно понятно. Это нужно испытать. А это…

– Невозможно для того, у кого только одна голова.

Хорошо, Мондиганд-Климд. По крайней мере, твое объяснение кажется мне разумным. Ты знаешь, я больше доверяю рациональному мышлению, а ты? Я не слишком уверено чувствую себя среди магических заклинаний и ароматических порошков, и, наверное, так всегда и будет. Но в том, что ты говорил, есть научный аспект – или аспект, напоминающий научный. Телепатическое объединение двух твоих мозгов, темпоральный вихрь, круговорот, который несет твои предвидения по времени, – это мне осознать легче, чем всю суеверную чепуху пентаграмм и магических амулетов. Так скажи мне, Мондиганд-Климд, что ты видишь, когда заглядываешь в будущее по поводу возвращения воспоминаний прокуратору?

Снова возникла короткая пауза.

– Множество разветвляющихся дорог.

– Это я и сам вижу, – сказал Престимион. – Мне нужно знать, куда ведут эти дороги.

– Некоторые ведут к полному успеху всех ваших начинаний. Некоторые – к беде. А есть и такие, что уходят в неизвестность.

– Это мне не слишком поможет, Мондиганд-Климд.

– Есть чародеи, которые скажут принцу все, что он пожелает услышать. Я не из их числа, милорд.

– Понимаю. И благодарен тебе за это. – Пристимион с тихим свистом выдохнул воздух. – Дай мне хотя бы разумную оценку риска. Я чувствую моральный долг вернуть Дантирии Самбайлу прежнюю память – это необходимое условие для вынесения ему приговора. Ты видишь скрытую в этом опасность?

– Нет, если он останется вашим пленником до тех пор, пока приговор не будет приведен в исполнение, милорд, – ответил Мондиганд-Климд.

– Ты в этом уверен?

– У меня нет никаких сомнений.

– Тогда хорошо. Для меня это звучит достаточно убедительно. Пойдем в туннели, нанесем ему визит.

Прокуратор пребывал в гораздо менее радужном настроении, чем во время последнего разговора с Престимионом. Очевидно, дополнительные недели заключения сказались на его терпении и характере: во взгляде василиска, которым он одарил Престимиона, совсем не осталось приязни и веселья. А когда в камеру вслед за короналем вошел су-сухирис, пригнув головы под аркой входа, выражение лица Дантирии Самбайла стало откровенно злобным.

Но наряду с яростью в его аметистовых глазах таился страх. Престимион никогда прежде не видел ни малейшего следа отчаяния на лице прокуратора: он был человеком уверенным в себе, всегда владеющим своими чувствами. Но, по-видимому, при виде Мондиганд-Климда его самообладание дало трещину.

– Что это значит, Престимион? – ядовито осведомился Дантирия Самбайл. – Зачем ты привел в мою берлогу это инопланетное чудище?

– Ты несправедлив, обзывая его такими грубыми словами, – сказал Престимион. – Это не чудище, а Мондиганд-Климд, придворный маг, большой ученый и образованный человек. Он здесь, чтобы привести в порядок твой поврежденный мозг, братец, и полностью вернуть тебе воспоминания об определенных поступках.

Глаза прокуратором вспыхнули огнем.

– Ага! Значит, ты признаешь, что манипулировал моим мозгом! А в прошлый раз ты это отрицал, Престимион.

– Я этого никогда не отрицал. Я просто не ответил, когда ты обвинил меня в этом. Да, признаю: с твоим мозгом действительно кое-что сделали, и теперь я сожалею об этом. Сегодня я пришел, чтобы это исправить. И начнем мы сейчас же. Как ты собираешься это делать, Мондиганд-Климд?

От ярости и страха мясистое лицо Дантирии Самбайла покраснело и словно раздулось. Его широкие ноздри стали еще шире и походили на зияющие пропасти, а глаза сузились и превратились в щелочки, так что их странная красота исчезла и осталась только злоба. Он отпрянул назад, к сияющей зеленым светом стене камеры-пещеры, сердито размахивая руками, словно угрожая удавить су-сухириса, если тот посмеет к нему приблизиться. Из его глотки вырвалось нечто, напоминающее рычание.

Но этот ужасный звук внезапно перешел в мирное бормотание, раздувшееся лицо расслабилось, мясистые плечи опустились и обмякли. Он стоял в растерянности перед нависшим над ним чародеем и больше не делал попыток сопротивляться.

Престимион не знал, что происходит между ними, но было ясно, что идет какой-то мысленный обмен. Головы Мондиганд-Климда в странном оцепенении застыли на длинной, массивной колонне шеи. Два сужающихся черепа почти соприкасались макушками.

Нечто невидимое, но осязаемо-реальное парило в воздухе между су-сухирисом и Дантирией Самбайлом.

В камере царила пугающая, наэлектризованная тишина. И ощущение почти невыносимого напряжения.

Затем напряжение исчезло. Мондиганд-Климд отступил назад и кивнул своим странным двойным кивком с видом, очень похожим на удовлетворение.

Дантирия Самбайл стоял словно громом пораженный.

Он сделал пару неуверенных шагов назад и неуклюже повалился на стул у стены, где несколько секунд сидел, сгорбившись, обхватив голову руками. Но необыкновенная сила этого человека снова победила. Он поднял глаза. Постепенно к нему вернулась былая демоническая мощь, и это отразилось на его лице. Он свирепо улыбнулся Престимиону, ясно показывая, что вновь полностью стал самим собой, и сказал:

– Понимаю, в тот день у Тегомарского гребня все висело на волоске. Если бы я чуть точнее направил топор, то сейчас был бы короналем, а не пленником в этом подземелье.

– Высшее Божество руководило мною в тот день, Дантирия Самбайл. Тебе не суждено стать короналем.

– А тебе, Престимион?

– По крайней мере, лорд Конфалюм считал, что суждено. Тысячи хороших людей погибли, чтобы поддержать этот выбор. И все они были бы сегодня живы, если бы не твои злодеяния.

– Разве я такой уж злодей? В таком случае злодеями следует считать также Корсибара и его мага Санибак-Тастимуна. Не говоря уже о твоей подружке леди Тизмет, братец.

– Леди Тизмет дожила до осознания своей ошибки и доказала свое искреннее раскаяние, – холодно ответил Престимион. – Санибак-Тастимуна постигла кара на поле боя, он пал от руки Септаха Мелайна. Кореибар был просто глупцом; так или иначе, но и он мертв.

Из всех заговорщиков только ты остался в живых и можешь теперь задуматься над глупостью, порочностью и позорной никчемностью вашего мятежа. Подумай над этим теперь. Тебе предоставлена такая возможность.

– Глупость, Престимион? Порочность? Никчемность? – Дантирия Самбайл громко и задорно расхохотался. – Это твоя глупость, и величайшая глупость к тому же. Порочность и никчемность – это также относится к тебе. Ты говоришь о мятеже? Это ты поднял мятеж, а не Корсибар. Это Корсибар был короналем, а не ты. Его короновали в этом самом Замке; он сидел на троне! А ты и твои приспешники пожелали поднять против него восстание ценой стольких жизней, что и сказать страшно!

– Ты так считаешь?

– Это всего лишь правда.

– Я не стану спорить с тобой о юридических тонкостях, Дантирия Самбайл. Ты знаешь не хуже меня, что сын короналя не наследует трон отца. Корсибар просто захватил власть при твоей поддержке, а Санибак-Тастимун при помощи колдовского гипноза одурманил старого Конфалюма, чтобы заставить его согласиться.

– И для всех было бы лучше, Престимион, если бы ты оставил все как есть. Корсибар был идиотом, но добрым и простодушным человеком, который правил бы должным образом или по крайней мере не мешал бы тем, кто знает, как это делать. А ты, твердо решивший поставить свое клеймо на каждую мелочь, решивший в своей жалкой, мальчишеской манере стать великим короналем, которого запомнит история, приведешь всю планету к катастрофе и уничтожению, постоянно мешая…

– Хватит, – перебил Престимион. – Мне совершенно ясно, как тебе хотелось управлять планетой. И я посвятил несколько тяжелых лет моей жизни, чтобы по-твоему не случилось, – Он покачал головой. – Ты совсем не чувствуешь раскаяния, Дантирия Самбайл?

– Раскаяния? В чем?

– Хороший ответ. Ты сам вынес себе приговор.

И поэтому я считаю тебя виновным в государственной измене и приговариваю тебя…

– Виновным? А как насчет суда? Где мой обвинитель? Кто выступает в мою защиту? Где присяжные?

– Я – твой обвинитель. Ты предпочел не выступать в собственную защиту, и никто не выступит. Также нет необходимости в присяжных, хотя я мог бы позвать Септаха Мелайна и Гиялориса, если пожелаешь.

– Очень забавно. И что же ты сделаешь, Престимион, – прикажешь отрубить мне голову перед толпой на площади Дизимаула? Так ты наверняка попадешь в исторические хроники! Публичная казнь – первая за сколько лет? За десять тысяч? Вслед за ней, конечно, разразится гражданская война, так как разъяренный Зимроэль поднимется против тирана-короналя, который посмел казнить законного и помазанного прокуратора Ни-мойи за преступления, которые не в состоянии назвать.

– Да, мне следовало бы казнить тебя и наплевать на последствия, Дантирия Самбайл.. Но у меня другие планы. Мне недостает необходимого для этого варварства, – Престимион бросил на Дантирию Самбайла пронизывающий взгляд. – Я прощаю тебе те страшные преступления, в которых ты повинен. Однако ты навсегда лишаешься титула прокуратора и всякой власти за пределами своего поместья, хотя я оставляю тебе твои земли и состояние.

Дантирия Самбайл смотрел на него из-под полуопущенных век.

– Какой ты добрый, Престимион!

– Это еще не все, братец. Твоя душа – бездонный колодец, полный ядовитых мыслей. Это надо исправить, и мы это сделаем, прежде чем я позволю тебе покинуть Замок и вернуться домой, за море. Мондиганд-Климд, как ты думаешь, можно так изменить мозг человека, чтобы сделать его более благожелательным?

Избавить его от гнева и ненависти, как мы только что лишили его титула и власти, и отправить его на свободу более порядочным человеком?

– Ради всего святого, Престимион! Лучше бы ты отрубил мне голову, – завопил Дантирия Самбайл.

– Да, думаю, я смогу это сделать, милорд.

– Хорошо. Тогда принимайся за дело, и как можно быстрее. Сотри воспоминания о гражданской войне, которые только что восстановил, теперь, когда он увидел, что натворил и чем заслужил вынесенный мною приговор, а потом делай что нужно и преврати его в существо, достойное жить в цивилизованном обществе. Я очень скоро отправлюсь в путешествие, чтобы посетить Перитол, Стрэйв и еще несколько городов Горы. Я хочу, чтобы этот человек стал безвредным.

А когда я вернусь, Дантирия Самбайл, мы еще немного поболтаем, и если я решу, что можно рискнуть отпустить тебя на свободу, то ты наверняка выйдешь на волю. Разве я не добр к тебе, братец? И к тому же я твой милосердный и любящий родственник.