Текст книги "Последний Поезд с Платформы “Погибель” (ЛП)"
Автор книги: Роберт Рик МакКаммон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Я получил вашу карточку обходными путями, – продолжил Кавано. – Само собой разумеется, я не проронил ни горошины информации своему другу, просто сообщил ему, что мне нужен профессионал.
Лоусон уже собирался кивнуть, сказав: и вот, я здесь, однако заранее исправился:
– Итак, мы здесь. В чем суть вашей проблемы?
– Я богатый человек, – сказал Кавано. – Человек с хорошими связями.
– Несомненно.
– У меня есть стремления и есть прочный фундамент из постоянных клиентов и сторонников. На самом деле я даже нахожусь в процессе переговоров, которые могли бы проторить мне дорогу в Сенат Соединенных Штатов в ближайшем будущем.
– Поздравляю, – сказала Энн немного резче, чем требовалось. Кавано не обратил на нее никакого внимания. Его темные глаза продолжали фокусироваться на мужчине, сидящем от него через стол.
– Вы очень бледны, сэр, – выдал он замечание, которое Лоусон слышал уже не в первый и явно не в последний раз за свою жизнь. – Даже в этом теплом свете. Могу я спросить… вы больны? Поэтому вы путешествуете только по…
– У меня особое состояние кожи, на которое крайне болезненно влияет солнечный свет. Глаза этому также подвержены. Но можете быть уверены, что я – что мы – справимся с работой, несмотря на мой небольшой… гм… недуг.
– Что ж, если вы говорите правду, возражений у меня на этот счет нет.
Я говорю правду, тоскливо подумал Лоусон. Без всяких “если”.
Он знал, как выглядит: худой и жилистый, бледный, как бухгалтерский отчет нью-йоркского клерка с узором голубых вен на висках, и по этим венам тек ихор вампирского племени. Тревор был гладко выбрит всегда, потому что с момента обращения ему бриться больше не требовалось. Светлые волосы уже много лет он зачесывал назад и оставлял немного растрепанными на уровне шеи. В услугах парикмахера он более тоже не нуждался – один из результатов его обращения. Его голубые глаза были ясными и глядели сосредоточенно, правда, иногда, смотрясь в зеркало, Лоусон ловил отблески красных искорок, выдававших его природу, даже когда он не пытался охотиться. Тревор не знал, были ли эти огоньки настоящим сигналом к необратимости его превращения в монстра, или навязчивой игрой его воображения, но, в любом случае, ему это не нравилось.
Когда-то давно… в прошлой жизни женщина, приходившаяся ему женой, называла его красивым. Множество дней с момента обращения Тревор с тоской вспоминал о ней и о том, что ему пришлось оставить свою семью навсегда из-за существа, превратившего его в монстра. Он помнил, как Ла-Руж, отрывая клыки от ран на его измученном горле, шептала ему прямо на ухо: я сделаю тебя своим лучшим творением.
Тревор Лоусон на вид выглядел молодым человеком, которому не было и тридцати. На деле возраст давно не имел для него значения, потому что после битвы при Шайло 6-го апреля 1862-го года ему всегда будет двадцать семь. Но он упрямо продолжал следить за возрастом и точно знал, что по человеческим меркам ему почти пятьдесят два. Можно сказать, для вампира он был еще ребенком, но ребенком сердитым, который мечтал об отмщении и свободной жизни. Вот уже двадцать четыре года Тревор лелеял мечту снова жить как человек… и умереть человеком.
– Я бы не хотел, чтобы нас сегодня побеспокоили, – сказал Кавано. – Я сомневаюсь, что найдется много желающих из-за погоды, но я не доверяю домыслам. Уверен, что кое-кто не преминул бы зайти, если бы увидел здесь свет. Говорю же, я человек богатый и, можно сказать известный.
– И скрытный, – качнул головой Лоусон. – На то должны быть веские причины.
Кавано кивнул.
– Моя жена и трое сыновей. Один работает юристом здесь, другой занят в торговле землей в Сан-Франциско. В ваших услугах нуждается мой третий сын… так же сильно, как я сам.
Ни Лоусон, ни Энн не проронили ни слова. Они ждали новых деталей истории.
– Эрик был бунтарем, – продолжил богатый человек из Оклахомы. – Он ненавидел жизнь в достатке, ненавидел привилегированное положение. Почему так? Ведь оба его брата прекрасно это приняли! – широкие плечи чуть приподнялись и тут же устало опустились. – Кто может сказать? Но он отвергал все шансы, которые я ему предоставлял. Он решил построить собственную жизнь на собственных условиях. Не забывайте, что мы говорим о двадцатилетнем юнце, который ничего не понимает в мироустройстве… хотя сейчас ему уже двадцать три. Он побывал в тяжелых обстоятельствах, был научен грубыми руками и теперь хочет вернуться домой.
– Что ж, хорошо, – прищурился Лоусон. – И… в чем проблема?..
Он внимательно посмотрел на Кавано, чувствуя, что некоторые подробности этой истории могут сильно ему не понравиться.
– Восемь месяцев назад он связался с тремя… скажем так… субъектами. Он понимал, что они собирались идти на север на золотые прииски, в Монтану. Но по пути туда он понял, что эти трое – головорезы и воры, которые решили, что обнаружили дикого волка – такого же, как они сами. Они вербовали новую кровь для своей банды.
– Новую кровь… – задумчиво повторил Лоусон, и брови его чуть приподнялись. – Хм…
– Он не смог от них сбежать, потому что стал свидетелем первого убийства. Жертвой оказался возница дилижанса. Эрику было сложно даже сообщить об этом, однако, рискуя жизнью, он сумел написать мне письмо.
– Сильно рискуя, – кивнул Лоусон. – Он путешествует под своим настоящим именем?
– Нет, он был достаточно умен, чтобы не упоминать нашей фамилии. Он называл себя Эриком Джеймсом. От него пока не требовали убить кого-то, но ему пришлось принять участие в ограблениях на территории Вайоминга, чтобы доказать собственную верность. Слава Богу, что в тех случаях никто не пострадал… и что сам Эрик не погиб… и не попался законникам. Вы понимаете, куда попал мой сын?
– В скверное место, – хмыкнула Энн.
– Чертовски верно, – ответил Кавано и впервые посмотрел на девушку так, словно она не была пустым местом, а тоже играла определенную роль в этом деле. Затем его взгляд вновь обратился к Лоусону. – Они забрали моего сына в свое зимнее… если говорить вежливо… убежище. Есть городок под живописным названием Погибель, в тридцати милях от Хелены по железной дороге. Если эти люди выяснят, кем является мой сын на самом деле, они могут взять его в заложники и потребовать выкуп. К тому же… – он замялся, уставившись на свои сцепленные ладони. – К тому же, – продолжил он. – Мое собственное будущее и будущее моей семьи будет разрушено.
Лоусон вообразил себе целостную картину, и привлекательной ее назвать было нельзя.
– Вы хотите, чтобы мы вернули вашего сына из этого змеиного логова?
– Эрик написал, что они хорошо поживились в предыдущих преступлениях. Их разыскивают живыми или мертвыми в штатах Вайоминг и Дакота.
– Имена известны? – Лоусон чуть приподнял голову, ожидая ответа.
– Лидер называет себя Дьюс Матиас. Остальных зовут Кенни Преско и Джонни Ребинокс. Похоже, что они мастерски обращаются с оружием.
– Какое совпадение, – хмыкнула Энн.
Лоусон сохранил молчание. Он прислушался к ветру, что скрипел и завывал за стенами, и ощутил неразличимую для человеческих чувств дрожь стекол в оконных рамах.
Его горло мучила жажда.
Его тело мучила боль. Как и душу.
Из своего внутреннего кармана он извлек небольшую красную бутылочку из японской антикварной лавки, которую он приобрел в Новом Орлеане. Лоусон откупорил ее и поводил ею из стороны в сторону у себя перед носом. Аромат был настолько пьянящим, что перед глазами от него заплясали радужные пятна. Обыкновенно он вливал порцию малиновой густой жидкости в свой любимый напиток из ржаной браги, простого сиропа и апельсиновых косточек, но сегодня…
Он сделал лишь глоток, достаточный для того, чтобы почувствовать вкус… просто… достаточный.
Остановись!
Лоусон закупорил бутылку и убрал ее.
– Это необходимо. Из-за моего состояния, – объяснил он, заметив непонимающий взгляд Кавано. – Таков уж мой маленький грех.
– Таковые есть у всех нас, – ответил богатый человек. Он наклонился вперед, упершись локтями в зеленую салфетку, словно она защищала его гордость и амбиции от отчаяния. Глаза его переменились, и в них словно показалась мольба. Похоже, впервые в жизни он позволил себе на кого-то так посмотреть.
– Вы сможете вытащить моего сына оттуда и вернуть его домой? – с надеждой спросил Кавано.
Советоваться с Энн не было необходимости: она доверяла Тревору и его решениям, и доверие это было взаимным. Поэтому Лоусон знал, что она сказала бы на его месте. Это была работа, за которую стоило взяться, особенно за две тысячи долларов, которые они собирались за нее потребовать.
Ответ Тревора был озвучен одновременно и для клиента и для спутницы. Он содержал лишь одно слово:
– Да.
Глава вторая
– Готова? – спросил Лоусон?
– Готова, – отозвалась Энн, и ее рука, изящно обтянутая пурпурной перчаткой прикоснулась к кобуре пистолета под пальто.
Они отправились.
Примерно в пятидесяти ярдах от переднего крыльца колоритно названного “Гибельного Отеля” красовалась совершенно стертая – и написанная с ошибками – вывеска “Хрустельный Дворец”. Впрочем, может, таков и был замысел, потому что ветхая постройка, ранее совмещавшая в себе игорный дом и салун, ныне была со всех сторон прикрыта выкрашенными в зеленый цвет листами гофрированной жести, и ее выбитые окна очень звучно хрустели под ногами. Место казалось заброшенным – причем, уже давно, задолго до нынешней зимы. Сейчас это ветхое строение стояло, склонив свой покосившийся фасад, словно в знак принятия своей судьбы, сулившей неминуемое разрушение и все большее уродство. Выбитые стекла были заменены клеенчатой бумагой, передняя дверь дополнительно защищалась натянутой по проему парусиной, которая, видимо, не должна была позволить сильным порывам ветра проникать в хлипкое сооружение. Несмотря на все это, из дымохода – который, судя по всему, злой шуткой архитектора мог быть сложен из составленных вместе железных банок – поднимался дымок, и ветер безжалостно трепал его, разрывая на части с редкими всполохами разлетающихся искр.
Пока они с Энн переходили то, что здесь, по-видимому, называлось улицей, Лоусон заметил, что тяжелый снегопад каким-то образом сглаживает неприятные впечатления даже от такого убогого городка, как Погибель. Весь вчерашний день и всю ночь белый снег без устали сыпал с неба. Дюйм за дюймом он засыпал и замораживал черную грязь, покрывающую землю этого городка, ложился на крыши главного магазина, банка и депо железнодорожной станции, заставляя дома скрипеть, плакать и стонать, подобно старикам с больными суставами. И все же белое снежное одеяло смягчало вид примитивного и убогого места, расположенного в долине между древними горами, которые когда-то обещали озолотить одних искателей и проклясть золотой лихорадкой других смельчаков, решивших испытать судьбу и удачу.
Таким перед Тревором и Энн предстал городок Погибель в серых сумерках на шестой вечер после того, как Р. Робертсон Кавано принял их в своем кабинете. В отель путники прибыли прошлой ночью, и никто не обратил на них особого внимания, ведь их одежда не выдавала в них золотоискателей. К тому же жители Погибели были не из тех, кто задает очень много вопросов или сует свой нос в чужие дела, пока не выдвинуто конкретных претензий или пока убийства не совершаются прямо на улицах.
Сейчас, когда температура опустилась ниже нуля, в городе оставались шахтеры, все еще наведывающиеся в полуразрушенный “Хрустельный дворец”, и рано или поздно – как Лоусон подозревал – здесь должна была объявиться и банда Дьюса Матиаса. Тревор подумал, что дикие волки, вроде них, предпочтут переждать грозящее простудой и лихорадкой время в тепле маленького городка, где найдут свой приют – к примеру, в том же “Дворце” в компании шахтеров – насладятся игрой или попытаются заглянуть в бар и бордель.
Лоусон и Энн подождали, пока вагон, загруженный бочками, уедет, оставив черные следы на снегу, а затем продолжили свой путь.
Хотя в сумерках солнечный свет уже почти угас, на Лоусоне все еще были его темные очки, и он кутался в одежду плотнее не от холода, а от колючих игл боли, которые покалывали его даже при столь слабом освещении. Солнце быстро садилось за западные горы, однако Тревору казалось, что оно закатывается чертовски медленно.
Судя по количеству людей, которые подтягивались к обветшалому заведению, “Хрустельный Дворец” довольно неплохо вел дела в этом забытом Богом месте. Пока Лоусон и Энн хрустели по снегу, они слышали, как разносятся по округе фальшивые ноты расстроенного пианино под аккомпанемент грубых мужских выкриков, которые явно были сдобрены щедрой порцией спиртного.
Прошлой ночью Тревор и Энн пробыли во “Дворце” несколько часов, и девушка удостоилась множества любопытных взглядов уставших и захмелевших шахтеров. Некоторые из них изъявляли особенно настойчивое желание потанцевать с привлекательной авантюристкой, но суровый вид Лоусона не позволял им проявить достаточно смелости.
Осторожные расспросы о молодом человеке, соответствующем описанию Эрика Кавано, ничего путного не дали, что было весьма ожидаемо. Возможно, в угоду своей бунтарской натуре Эрик и свой внешний вид изменил до неузнаваемости, чтобы не быть похожим на человека, которым растил его отец. Так или иначе, Лоусон пытался упомянуть возможные модификации его внешности – к примеру, бороду – а также пытался узнать, не появлялось ли здесь недавно компании из четырех джентльменов, один из которых подходил бы под описание. Вопросы приходилось задавать максимально деликатно, чтобы не привлечь слишком большого внимания, и Лоусон взял эту обязанность на себя.
– Мы должны быть осторожны, – сказал он Энн, пока они ехали на поезде от Хелены. Снег кружил за окнами под темно-серыми облаками, пока паровой локомотив 4-4-0[2] тянул состав с четырьмя грузовыми и одним пассажирским вагонами по опасной горной дороге. Кроме Тревора и Энн здесь было еще шестеро пассажиров: женщина с двумя маленькими детьми, высокий человек строгого вида, явно пытавшийся сойти за проповедника, и еще одна пара (возможно, супруги), путешествующая вместе и проводящая большую часть пути в компании виски. Последние тихо и невнятно переговаривались, и изо ртов то и дело вырывался грубый смех, хотя поводов для него, похоже, не было.
– Осторожны, – повторил Лоусон заметно ослабшим голосом. Он сидел в самом темном углу вагона, защищая глаза темными очками и скрываясь за оконной шторой. Солнечный свет почти скрылся, но пока хоть лучик солнца блестел из-за горизонта, тело вампира, призванное бодрствовать лишь в отсутствие дневного света, испытывало мучительную боль.
Тревор мечтал полностью завернуться в покрывало, которое вез в своей сумке, но это привлекло бы лишнее внимание, а этого стоило избегать.
– Если мы найдем Эрика здесь… черт, опасное это слово – “если” – мы должны будем найти какой-то способ приблизиться к нему так, чтобы этого не заметила остальная банда. Единственная проблема в том, что в этой ситуации Эрик может получить ранение… не от нас, а от них.
Лоусон отметил, что мужчина, похожий на священника то и дело поглядывает на него со своего места. Вот и сейчас – он смотрел. Взгляд длился всего несколько секунд, а затем мужчина отвел глаза.
Если б он только знал, тоскливо подумал Лоусон…
Или, быть может, он знает?
– Мы не можем так просто начать расспрашивать всех об Эрике, – продолжил Лоусон, устало вздохнув. – Так мы рискуем, что лишние слова долетят до Матиаса и его банды, а спугнуть их нам нельзя. Поэтому, полагаю, наш единственный шанс найти Эрика – это осторожно, выжидая время, посещать местные салуны, куда Матиас мог бы заглянуть, и смотреть внимательно. Если и задавать вопросы, то очень осторожно, – он замолчал, заметив, что спутница его сидит с несколько отсутствующим видом.
Несколько секунд он изучал ее лицо, а затем, вопросительно кивнув, спросил:
– Ты в порядке?
– Да, – тут же отозвалась она.
Но он знал, что девушка солгала. Да и как она могла быть в порядке? Как хоть кто-то, кто видел то, что выпало увидеть ей, мог быть в порядке?
В особняке Кингсли, в Луизиане… той ночью Лоусон не только слышал жужжание мух, но и чувствовал запах крови – еще на входе, когда они с Энн проникли в дом через широко распахнутую дверь. Это была человеческая кровь, которую пролили уже… около шести дней назад. Лоусон понял, что это случилось примерно через две или три ночи после эпизода с Кристианом Мельхиором и Ла-Руж в городе-призраке Ноктюрне. Он понимал, что Королева отправила своих приспешников на рейд сюда, и к ним вполне могла присоединиться и Ева – сестра Энн, которую обратили.
– Подожди здесь, – сказал тогда Лоусон, глядя в глаза своей спутницы, блестящие в свете масляной лампы, которую он держал. Взять ее с собой в ту комнату он просто не мог.
Господи, помоги мне, прошептал он про себя, понимая, что запах разлитой – даже загустевшей – человеческой крови пробуждает в нем животный голод. Про себя Лоусон молился. Это все, что он мог сделать, чтобы не обратиться в монстра и не…
… не что? Не впиться Энн Кингсли прямо в горло?
– Подожди, – повторил Тревор, а затем кивнул на ее пистолет. – Приготовь оружие, – голос его опустился до резкого отрывистого шепота. – Патроны серебряные?
– Да, – отозвалась она. Энн носила с собой серебряные пули с тех пор, как покинула Ноктюрн, и держала пистолет заряженным ими в течение всей дороги до Сан-Бенедикта. Находясь там, они потратили два дня на попытки найти другой городок, куда могли бы податься вампиры Ла-Руж и Мельхиора в своих лодках. Ближайшим поселением на болотах был городок под названием Соублейд[3], в котором тоже жили в основном лесорубы. Вот только он пустовал – даже собак не осталось на его скользких улицах. Полдюжины лодок было вытянуто на берег и изрублено топорами, что ясно давало понять: многие сбежали в ночь, когда Лоусон и Энн заложили динамит в Ноктюрне и утопили создание Кристиана Мельхиора в болоте.
Она была здесь. Лоусон был в этом уверен. Когда они с Энн стояли в темноте при свете единственной лампы, освещающей путь, и пустые дома Соублейда окутывали их своим пугающим молчанием, в котором не слышалось даже кваканья лягушек, Тревор чувствовал дух Ла-Руж, оставивший здесь свой след. Словно кто-то проводил когтистой лапой по его щеке, чуть царапая ее острыми, как бритва, ногтями. Ему перехватило дыхание, он почти наяву ощутил, как хватка Ла-Руж обвивает его шею, а в голове зазвучали слова: в следующий раз… в следующий раз…
Они все еще желали его – она все еще желала его – потому что Лоусон бросил Темному Обществу вызов, который никто никогда не бросал. Никто раньше, обретя вампирскую суть, не пытался так отчаянно хвататься за остатки человеческого внутри себя, никто не использовал вновь приобретенную силу против своих же. Лоусон был для них угрозой, представлял опасность их будущему на этой земле.
Он был тем самым ”если”.
Если он будет бороться… если победит, найдутся ли другие, которые примкнут к нему? Могли ли такие найтись?
В следующий раз… в следующий раз…
– Приготовь оружие, – повторил Лоусон, приходя в себя.
– Ты думаешь… один из них еще там?
– Я думаю, что один из них прямо здесь. Приготовь оружие, и если я потеряю контроль… – он отвел взгляд. – Просто будь готова.
Ему срочно требовалось сделать глоток животной крови из своей бутылки, потому что все его тело от сдерживаемого голода походило сейчас на оголенный нерв, но времени не было. Лучшее, что он мог сделать, это убраться из этого дома так быстро, как только возможно, пока эта закрытая дверь не превратилась в открытую…
– Не двигайся, – скомандовал он Энн. Когда он открыл дверь, порыв кровавого аромата ударил ему в лицо, и заставил каждую клетку его тела пылать, как факел, и каждое прикосновение одежды к коже стало походить на пытку каленым железом. Слишком долго Тревор сдерживал этот голод, и теперь он ожег его в одно нескончаемо долгое мгновение, едва не бросив его на колени… Тревор боялся, что вот-вот кинется на Энн Кингсли, как разъяренный зверь, и разорвет ей горло.
Нет!
Он не стал колебаться. Он вошел в комнату и посветил свои фонарем на эту страшную сцену бойни.
Девушка не подчинилась ему, хотя это и было ожидаемо. Она остановилась в пяти футах позади него так, чтобы в любой момент суметь выпустить пулю.
Лоусон сдерживал дрожащее дыхание, стараясь не поворачиваться к Энн. Он делал все, чтобы отвлечься от ее пульса, который стучал у него в висках…
– Тревор? – осторожно позвала она.
Было ясно, что девушка напугана и уже понимает, какую бойню вот-вот увидит, выйдя из тени, но пока она не знала точно, есть ли ее отец среди погибших, поэтому куда больше ее волновало то, не придется ли пустить смертельную пулю в голову своего спутника.
Он не отвечал.
– Тревор, ты в порядке?
– Нет, – выдохнул он.
Энн напряглась, однако ни шагу назад не сделала.
– Если я зайду, ты не…
– Нет.
Голова у Лоусона кружилась. Он знал, что Энн должна сама осмотреть и опознать тела. Сейчас не стоило приближаться к источнику запаха – слишком рискованно.
Девушка, похоже, и сама поняла, что от нее требовалось. В комнате было трое убитых мужчин и две женщины. То, что от них осталось, мало походило на то, кем они были при жизни.
Энн не вскрикнула и не ахнула при виде этой картины, но ее собственное лицо будто превратилось в мертвую маску. Пустыми глазами она осматривала трупы, изучая их, а когда, наконец, сумела заговорить, то произнесла:
– Здесь только… слуги. Моего отца среди них нет.
Взгляд Лоусона привлекло что-то на стене с белыми панелями. Он поднял фонарь и направил его свет в нужную сторону, и там…
… это было нацарапано в акте животной жестокости – кровью, которая успела за это время превратиться в грязно-бурую корку, вокруг которой кружили возмущенные облака мух.
Энн проследила за светом и прочла надпись:
Месть – это блюдо, которое нужно подавать кровавым.
– Моего отца… – надтреснутым голосом, который на этот раз прозвучал испуганно и ошеломленно, заговорила девушка. – Здесь нет…
Они не могли уйти, не обыскав весь дом, поэтому им пришлось продолжить осматриваться, держа пистолеты наготове. В своем напряжении они могли отправить серебряного ангела в любой объект, который только посмеет шевельнуться. Но Энн была права в своем изначальном наблюдении: ее отца здесь не было…
Оказавшись на улице, Лоусон откупорил японскую бутылочку и сделал несколько глотков коровьей крови, которую для него доставал отец Джон Дейл, договариваясь с начальником скотобойни в Новом Орлеане. В это время Энн отошла подальше, скрывшись в темноте, и Лоусон не знал, что сказать ей и как утешить. Он подумал, что такому, как он сейчас лучше будет дать ей побыть одной.
У Энн Кингсли с Темным Обществом назрело уже множество неразрешенных вопросов. Лоусон вполне представлял себе вампиров, смертоносным вихрем проносящихся через особняк ее отца, влетающих в дом и, как лезвия, рубящих всех на своем пути. Он знал, как сильно их клыки и когти жаждут свежей крови. И он знал, что Энн понимает: если ее отец и сестра все еще живы, они оба обращены, и зов крови будет велеть им обратить свою родственницу, предварительно вкусив ее крови.
Что ж… этого уже нельзя было изменить. Такой Тревор и Энн выбрали путь, и теперь не могли остановиться, пока все в их мире путешествовало по ночам.
Музыка пианино и резкие голоса выливались из обложенного жестяными листами и обтянутого клеенкой дышащего на ладан “Хрустельного Дворца”. Хлопья снега закручивались маленькими вихрями в дымном воздухе. Лоусон и Энн ступили на зеленые доски тротуара, сойдя с замороженной грязи, что лежала на дороге, и направились в сторону этой убогой обители развлечений.
Но остановились.
Тревор посмотрел в сторону “Гибельного Отеля”, из которого они только что вышли. На первый взгляд ничего примечательного там не появилось.
– В чем дело? – спросила Энн, понимая, что Лоусон может чувствовать вещи, недоступные ей.
– За нами следят из отеля… второй этаж, третье окно справа. Мужчина только стоял там, но отошел, как только я замер.
– Один из них?
– Человек, – покачал головой Лоусон. Он поднял подбородок и принюхался к воздуху, как ищейка, что учуяла след, пытаясь уловить определенный аромат – то, что можно было назвать “нечестивым духом”. Возможно, дело было в мучившейся от боли плоти, в ихоре, что тек по его жилам, или в чем другом, но что-то заставляло видавшего виды убийцу вампиров насторожиться при виде этого человека. Что-то… одержимое чудилось ему в воздухе.
– Только человек? – уточнила Энн, чувствуя, как ее спутник напрягся.
– Я не чувствую, чтобы кто-то из них был поблизости.
– Стало быть, кому-то просто любопытно.
– Мужчине в поезде – было любопытно, – хмыкнул Лоусон, вспоминая, что видел пассажира из их вагона в отеле, когда они с Энн получали ключи от своих комнат. Во время поездки, когда этот человек снова посмотрел на Лоусона, тот направил на него свой Взор и проник в разум Илая Эстерли – именно это имя было написано в его памяти на форзаце зачитанной до дыр Библии. В течение нескольких секунд Лоусон бродил по особняку разума Эстерли и наблюдал сцены полной мучений жизни этого человека… все еще полной мучений – и не только его собственных.
– Мужчине в поезде? – переспросила Энн. – Кому-то из пассажиров?
– Неважно, – бросил Тревор и беглым взглядом изучил потемневшее небо. – Что ж, у нас есть работа.
Он открыл хлипкую дверь салуна, пропуская свою спутницу внутрь. Здесь было людно, шумно и душно, как в печке. Дым от сигар, трубок и сигарет кружил по залу, и фигуры блуждали в этой голубоватой дымке среди масляных ламп, висящих на крюках. С правой стороны от входа в заведение находилось зеркало в удивительно богатой серебряной раме. Несколько столов было установлено в зале хаотично, а в углу на пианино играл музыкант – лысый чернокожий мужчина с длинной серой бородой. С левой стороны “Дворца” стояли карточные столы, колесо рулетки, большой черный волчок для игры “Положи и Возьми[4]”, а также множество других приспособлений, предназначенных для того, чтобы люди расставались со своими деньгами. Беглым взглядом окинув пространство, Лоусон заметил различные атрибуты для игр в Фараона[5], Кено[6], Мексиканский монте[7], Чак-а-Лак[8], обыкновенные кости, Наполеона[9] и еще множества карточных игр. Победные кличи раздавались примерно каждые пять секунд, и тут же за ним звучали стоны или ругательства проигравших.
Энн и Тревор привлекли к себе внимание завсегдатаев лишь на мгновение, потому что колесо, карты и волчок интересовали их куда больше, чем два случайных незнакомца.
Лоусон направился к барной стойке, и Энн держалась позади него, не отставая. Он заказал виски у морщинистого бармена, который, вероятнее всего, хранил под стойкой обрез, судя по его суровому виду.
– Может, хочешь выпить? – спросил Лоусон свою спутницу, но она покачала головой.
Как и всегда, подумал Тревор, вздыхая. Впрочем, возможно, хорошо, что Энн старалась не увлекаться спиртным. Здесь это был лишь способ соблазниться возможностью сорвать большой куш.
Он потянулся и снял закрепленные на голове с помощью ремня темные очки. Они отправились в карман его пальто, снимать которое ему не требовалось – его тело в нынешнем своем состоянии давно потеряло способность потеть от жары, однако сейчас он все же решил снять верхнюю одежду, чтобы не привлекать лишнего внимания посетителей… и карманников, которые уже воззрились в его сторону, приготовившись спотыкаться и изображать пьяное дружелюбие в актах своего воровского мастерства.
В следующую секунду в поле зрения Лоусона попали две девушки, явно являющиеся специальным атрибутом заведения. Одеты они были несуразно и странно, словно только учились примерять платья. Они чем-то напоминали детей, которые только учатся рисовать, обмакивая пальцы в краску. Их вычурные наряды явно были новыми – вероятно, предоставленными руководством бара – один синий, как Средиземное море, а другой рыжий, как апельсиновая корка или даже переспелая тыква, которую напоминала и фигура этой девушки. На пути вперед Лоусон воспользовался возможностью изучить игроков за столами. Он видел, как другие работницы заведения движутся сквозь толпу, одетые в яркие откровенные платья, которые, должно быть, проделали сюда долгий путь из Сан-Франциско: розовое, как летний лимонад, зеленый, как луговая трава, фиолетовый, как страстный сон, красный, как вновь пролитая кровь…
Прежде чем Лоусон успел проанализировать толпу и поискать в ней Эрика Кавано, девушка в синем двинулась к нему. На лице ее застыла улыбка, от которой ей должно было болезненно сводить мышцы лица. Тягостная, тоскливая боль и впрямь мелькнула в ее глазах, а еще в них мелькнул хмельной блеск – похоже, сама юная особа была не менее “синей”, чем ее платье. Впрочем, изображать опьянение она, должно быть, тоже умела весьма неплохо. У нее были светлые волосы, вероятно, раньше уложенные в хорошую прическу, но сейчас – от влажности, холода и дыма – они заметно поникли. Макияж делал эту девушку почти такой же бледной, как Лоусон, на губах сверкал ярко-малиновый росчерк, а маленькие пятна румян чуть размазались по щекам. Под белилами на лице ниже левого глаза угадывались черты недавних побоев.
– Ку… ку… купишь мне выпить? – спросила она, схватившись за предплечье Лоусона, как будто оно было последним спасательным кругом. От звука собственного голоса она вздрогнула, словно слышать себя в последний раз ей приходилось уже довольно давно. То, как сильно она пыталась удержаться на ногах, цепляясь за Лоусона, заставило его подумать, что эта девушка, как никто другой, может помочь в их с Энн исканиях. Или она просто очень хорошая актриса…
Тревор бегло переглянулся с Энн и поспешил ответить:
– Конечно, – произнес он самым чарующим из своих тонов. Девушка потащила его к барной стойке и заказала – кто бы сомневался – шампанское. Ее выбор заставил Лоусона неконтролируемо хищно улыбнулся, и он на миг подумал, что его улыбка, похожая на оскал, отпугнет девушку, но она не отпугнула. Он отметил, что прошлой ночью эта девица к нему не подходила. Была другая – китаянка, которая, похоже, знала по-английски только одну фразу: “Купишь выпить? Купишь выпить?”, поэтому для поисков Эрика Кавано она была бесполезна.
Ходячая тыква обнажила в улыбке, обращенной к Энн, свои серебряные зубы, и тоже попросила выпивку. Энн покачала головой, и женщина-тыква тут же ожгла ее взглядом, полным пламени Ада.
– Ты тут была прошлой ночью, – прищурилась отвергнутая. – Чего ты тут ищешь?
– Мира, – буркнула Энн, вызвав невольный изучающий взгляд Лоусона.
– Ты сильно опоздала, – ответила женщина-тыква. – Церковь у нас сгорела в прошлом месяце.
