Текст книги "Ленин. Жизнь и смерть"

Автор книги: Роберт Пейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 50 страниц)

Ни Крупская, ни Мария Ильинична в своих воспоминаниях не обмолвились ни словом о том, был ли Ленин осведомлен о происходивших событиях. Мы не найдем в их записях ни строчки, из которой можно было бы заключить, что Ленин знал о том, что на вершину государственной власти взошел человек, с которым он собственной волей порвал все товарищеские отношения. Однако есть основания считать, что он был в курсе дела, – ведь ему регулярно читали газеты. Вряд ли его радовал тот факт, что именно Сталин занимал теперь высший пост и безраздельно правил огромной коммунистической империей.

Ленин ненавидел, презирал и боялся Сталина. В свою очередь, Сталин ненавидел, боялся и презирал Ленина. Что касается Троцкого, то Сталин его раскусил и знал, с чем его едят. Избавиться от него Сталину ничего не стоило. Но с Лениным все обстояло иначе. С ним расправиться было не так просто; к тому же он мог еще и поправиться. Поездка Зиновьева, Каменева и Бухарина в Горки подтвердила его опасения. Все врачи в один голос заверяли, что к лету Ленин будет в состоянии вернуться к своей работе.

Смерть Ленина как раз в тот момент была бы Сталину очень на руку.

Убийство Ленина

Утром 21 января домашняя работница семьи Ленина, которую звали Евдокия Смирнова, принесла больному поднос с завтраком и поставила его на стол в кабинете. Затем она постучала в дверь спальни. Когда Ленин вышел, в его внешности она не заметила ничего такого, что могло бы указать на перемену к худшему по сравнению с предыдущим днем. Как всегда, он приветливо с ней поздоровался. Обычно он садился лицом к окну, которое выходило в парк. Так было заведено, что домашняя работница оставалась с ним в кабинете, прислуживая во время завтрака: наливала кофе, подавала тарелку или ложку, если она вдруг падала. Короче говоря, составляла ему компанию, чтобы не было скучно. На этот раз Ленин подошел к столу, но почему-то завтракать не стал. Вернулся в спальню и лег.

Домашняя работница была смышленая женщина, лет тридцати трех; до того, как ее взяли прислуживать в Горки в марте 1923 года, она работала на одной из московских фабрик. Однако ухаживать за больными она не умела. Ее наняли в домработницы из тех соображений, что она была умная, честная и способная. Кроме того, ходили разговоры, что она приходилась дальней родственницей Ленину.

Евдокия Смирнова ждала все утро, то и дело подогревая кофейник, чтобы он не остывал. Время от времени наведывались Крупская и Мария Ильинична. Тихонько приоткрыв дверь, они смотрели, что делается в спальне. Ленин сказал Марии Ильиничне, что неважно себя чувствует. Но женщины решили, что не стоит понапрасну беспокоиться. Врачи предупреждали, что возможно временное ухудшение в состоянии здоровья больного, особенно в зимний период. Больной дремал. Чтобы его не беспокоить, прислуге было велено передвигаться по дому как можно тише. Скинув туфли, ходили в чулках. А между тем без конца звонили телефоны. Из Центрального Комитета партии, из Совнаркома, из ЧК. Все спрашивали, как здоровье Ленина. Мария Ильинична ворчала, что от звонков нет покоя, но с этим ничего нельзя было поделать.

Как раз в тот день у Алексея Преображенского, старого приятеля Ленина, жившего неподалеку от главного дома усадьбы, был в гостях Владимир Сорин, один из видных деятелей московской партийной организации. Он часто бывал в Горках. В свое время, если Ленину надоедал его огромный дом, он на несколько дней переселялся к Преображенскому. Они знали друг друга с той поры, когда вместе работали в Самаре, еще в 1890-х годах. Здесь, в Горках, Преображенский был директором местного совхоза.

Сорин прибыл в усадьбу около полудня. Преображенский сказал ему, что еще утром приходила Мария Ильинична и сообщила, что Ленин чувствует себя неважно, но серьезного ухудшения в состоянии его здоровья не наблюдается. Вскоре после появления Сорина к Преображенскому зашел один из врачей, лечивших Ленина. Надо сказать, что сообщение Марии Ильиничны немного встревожило друзей, и они решили расспросить врача поподробнее, как здоровье Ильича. «Ну, сейчас он спит, – сказал врач. – Ясно одно: к лету он совсем поправится».

В общем, если не считать беспрерывных телефонных звонков, день проходил спокойно. Ленин спал или, может быть, дремал. Утром он выпил чая, но так ничего и не съел. Поел немного за обедом, после чего сразу вернулся в спальню, лег и заснул. Временами он просыпался, открывал глаза и, увидев у постели жену или сестру, осмысленно смотрел на них и снова засыпал. Была самая середина зимы, темнело рано.

Около шести часов вечера кто-то из прислуги, находившейся в тот момент у постели Ленина, заметил, что больной тяжело дышит. Крупская и Мария Ильинична кинулись к Ленину в спальню. Немедленно был вызван дежуривший в тот день доктор Ферстер. Всем было известно, что больной не выносил врачей. Поэтому, чтобы не растревожить его и тем самым не навредить здоровью, домашние прибегли к небольшой хитрости. У кровати поставили ширму, за которой устроился доктор Ферстер. Отсюда он Ленину не был виден, но зато мог слушать его дыхание и по ходу дела советовать, какие необходимо принять меры. Постепенно дыхание наладилось, больной стал дышать спокойно. Доктор вышел из комнаты.

Но не успел врач отойти от двери, как дыхание снова стало затрудненным. Теперь больной дышал медленно, с усилием. Он задыхался, а не просто тяжело дышал, как до этого. Так дышит человек в агонии, жадно ловя последние глотки воздуха. Вскоре начались конвульсии, сильно повысилась температура, и стало ясно, что жить ему осталось совсем немного.

А в это время Владимир Сорин коротал тихий вечерок в домике напротив. Внезапно распахнулась дверь, и он услышал, как прислуга из большого дома, которую прислала Мария Ильинична, взволнованным голосом спрашивает, нет ли камфары. «Зачем нужна камфара?» – спросил Сорин. Ему ответили, что камфара стимулирует работу сердца. Выйдя на улицу, он сразу обратил внимание на то, что все комнаты верхнего этажа были ярко освещены. Такого раньше не бывало. Тогда он решил обратиться к охраннику и спросил, что происходит в доме. «Там сейчас товарищ Пакалн», – ответил тот. Сорин сразу понял, что случилось самое худшее. Все прекрасно знали, что этому Пакалну Ленин строго-настрого запретил появляться в его доме. Разве что в случае крайней необходимости.

Врач сделал все, что от него зависело, но с той минуты, когда начались конвульсии, он уже знал, что надежды мало. Скоро к нему присоединились другие врачи, Елистратов и Осипов. Все трое не отходили от постели Ленина. Больной задыхался сильнее, конвульсии участились, а затем уже не прекращались. Они были такой силы, что его исхудавшее тело швыряло с одного края постели на другой. Наконец дыхание стало прерываться, и в шесть часов пятьдесят минут вечера врачи констатировали смерть. Ленин умер.

Через некоторое время его тело было перенесено вниз, в большую гостиную. По русскому обычаю его положили на стол. Известие о смерти Ленина распространилось мгновенно. Крупская сидела рядом с покойным и держала его за руку. Внешне она была спокойна. Но все-таки иногда горе прорывалось наружу, и у нее начинали дрожать губы.

Владимир Сорин, не осмеливаясь войти в дом, наблюдал за происходившим издали. Вдруг распахнулась дверь, и Сорин увидел на пороге женщину. Она стояла в дверном проеме и страшно плакала.

На столе Ленин лежал совсем как живой. Смерть не исказила его черт, бледность еще не покрыла его лицо. Казалось, что он полон сил. Его руки были вытянуты вдоль тела, кулаки сжаты. «Сегодня он хороший», – сказал какой-то крестьянин и тут же умолк. Владимир Сорин наконец сделал над собой усилие и вошел в большой дом. Он был потрясен силой, которая, казалось бы, исходила от мертвого тела Ленина. «У меня было чувство, – писал он позже, – что еще немного, и Ленин напряжется всеми своими мышцами и встанет со стола».

Мария Ильинична в отчаянии металась по комнате и горько плакала. Плакали и врачи. Только Крупская держалась и как будто была спокойна. А ведь, пожалуй, горе ударило ее покрепче, чем остальных.

Когда весть о смерти Ленина долетела до Кремля, Зиновьев сообразил, какой для него наступил исторический момент и, проникшись торжественностью случая, немедленно взялся за перо и бумагу. В своей обычной отстраненной манере, без тени каких-либо переживаний, он принялся отражать свои впечатления. Он делал эти заметки в течение шести дней. Вполне может быть, что это не такой уж важный документ, поскольку слишком явно свидетельствует об убогости его мышления. Но стоит при этом учесть, что Зиновьев занимал очень высокий пост и был в числе тех, кто мог реально претендовать на верховную власть в качестве наследника Ленина. Вот как он описывает эпизод, когда, узнав о смерти Ленина, шесть членов. ЦК отправились в Горки:

«Минуту назад позвонили и сообщили, что Ленин скончался. Через час мы поедем в Горки к мертвому Ильичу. Бухарин, Томский, Калинин, Сталин, Каменев и я. (Рыков болен.) Мы поедем в автосанях. И совсем как раньше, когда он еще был жив и вызывал нас к себе, мы ехали к нему в Горки, опять мы полетим к нему на крыльях. Но на этот раз…

Мы глядим на звезды и стараемся поддерживать друг с другом разговор. Ильич мертв. Что теперь будет, думаем мы. Поездка длится долго, целые два часа. Горки. Мы входим в дом. Ленин лежит на столе. На него уже надели двубортный пиджак. Цветы. Сосновые ветви. Он лежит в большой комнате. Ее окна выходят на веранду. Мороз. На этой веранде летом 1920 года мы пили чай, и тогда же приняли решение занять Варшаву. Он там лежит как живой. Он просто отдыхает, он дышит. Конечно же, даже видно, как поднимается и опускается его грудь. Его лицо спокойно и умиротворенно. Он сейчас лучше выглядит, чем в прошлый раз, когда мы его видели. Разгладились морщинки. Остались складки кожи в нижней части лица у самых щек. Его недавно подстригли. Он выгладит молодо. У него такой отличный, свежий вид. Вот только „старик“, кажется, чем-то недоволен, и вот почему мы так долго на него глядим, и слезы застилают нам глаза. Целуем его в лоб, в его несравненный лоб. Его лоб холоден, как мрамор. Мысль о том, что этот момент войдет в века, останется в вечности, пронзает сердце.

Заранее было решено, что в два часа ночи должен собраться пленум Центрального Комитета. Мы возвращались на поезде. Опоздали на час. Никто из нас никогда не забудет момент, когда мы вошли в зал. Там сидели пятьдесят человек, погруженные в молчание. Тихо, как в могиле. Очевидно, они сидели так безмолвно уже долгое время, фактически с того момента, как сюда пришли. Все они были бесстрашными ленинцами, отборными бойцами из рядов всей нашей партии, которым часто приходилось смотреть в лицо смерти. Они сидели, и губы их были крепко сжаты. Не было слов. Но наконец они начали говорить. Они сидели тут до утра. Осиротевшие. В эти часы они были так близки друг другу, как никогда раньше».

В том, как Зиновьев излагает события, не ощущается скорби; но есть интерес журналиста к самому факту смерти. Документ уснащен расхожими клише типа: «холоден, как мрамор» или: «останется в вечности». Ясно, что Зиновьев претендовал на монументальность, историчность, когда сочинял свои записки. Немногое же он смог вспомнить из своих встреч с Лениным. Только как однажды они вместе пили чай на веранде и он «посодействовал» Ленину в принятии важного решения.

Когда вышеупомянутые члены ЦК уехали в Москву, к делу приступил скульптор Меркуров. За одну ночь он снял с лица Ленина посмертную маску. На следующее утро в 11.10 приступили к вскрытию и закончили только часов через шесть. Вскрытие производили десять врачей. Во внутренних органах тела никаких признаков заболеваний обнаружено не было: сердце, легкие и прочие жизненно важные органы были в норме, какими они должны быть у вполне здорового человека его возраста. Они нашли пулю, засевшую в плечевом суставе; отметив, что пуля деформирована, врачи пришли к заключению о неправильности предположения, будто это была пуля «дум-дум»; кроме того, они не нашли следов яда кураре. На одном легком был заметен шрам от пули. Желудок был свободен, стенки желудка расслаблены. Полость кишечника была в норме. Это очень редкий случай, когда у покойного желудок пуст, не заполнен. Химический анализ содержимого желудка делать не стали. Видимо, в намерения врачей не входило искать в теле следы яда. А если они побоялись, что он мог там оказаться?

Вскрытие черепной коробки подтвердило, что незадолго до смерти Ленин перенес удар. Нарком здравоохранения Семашко, присутствовавший в числе врачей, позже рассказывал о потрясении, испытанном ими при виде сосудов головного мозга. Они были так заизвесткованы, что, когда до них дотрагивались металлическими медицинскими инструментами, раздавался звенящий звук. Однако в заключении о результатах вскрытия врачи сочли нужным ограничиться фразой, что средняя артерия головного мозга сильно сужена и уплотнена, а в верхней части замечена небольшая, узкая ранка. Впоследствии смерть Ленина обросла легендами. Например, ходили слухи, что мозг его иссох до такой степени, что стал величиной с яблоко. Но в отчете патологоанатомов говорится, что мозг Ленина был обычного размера и веса, как у всех людей. Таким образом, зафиксированные ими повреждения головного мозга стали достаточным основанием, чтобы заключить, что причиной смерти Ленина явился артериосклероз. После чего были составлены подробное, длинное заключение, очень тщательно сформулированное, и краткий бюллетень для печати. Он гласил: «21 января в состоянии здоровья Владимира Ильича Ленина внезапно произошло резкое ухудшение: в 5½ час. дня дыхание стало прерывистым, наступило бессознательное состояние, появились общие судороги, и в 6 час. 50 мин. Владимир Ильич скончался при явлениях паралича дыхательного центра. Произведенное 22 января в 2 часа дня вскрытие тела обнаружило резкие изменения кровеносных сосудов головного мозга и свежее кровоизлияние из сосудов мягкой мозговой оболочки в области четверохолмия, что и послужило ближайшей причиной смерти».

Бюллетень был подписан врачами: Абрикосовым, Ферстером, Осиповым, Бунаком, Дишиным, Вейсбродом, Обухом, Елистратовым, Розановым, Семашко и Гетье. По каким-то неизвестным причинам Гетье, который был личным врачом Ленина и Троцкого, своей подписи под заключением о результатах вскрытия не поставил.

Было еще одно загадочное и необъяснимое обстоятельство, связанное с процедурой вскрытия: его начали через шестнадцать часов двадцать минут после того, как была зафиксирована смерть, то есть с большим опозданием. Единственное, чем это можно объяснить: врачи ждали разрешения из Кремля. Оно было получено, но уже вовсю шел процесс распада. По правилам вскрытие, произведенное сразу после кончины, дает наиболее точную картину причины летального исхода. И совсем другое дело, если тело анатомируют по прошествии какого-то времени. Будь там, например, яд, за шестнадцать часов от него не осталось бы и следа. Также по непонятной причине в кратком официальном бюллетене указывается такое «точное» время вскрытия: 2 часа пополудни следующего дня после смерти. А в большом, обстоятельном заключении, составленном патологоанатомами, говорится, что к процедуре вскрытия приступили немногим позже одиннадцати часов утра и закончили немногим позже четырех часов дня. Возможно, эти несовпадения не так существенны, но они дают основание предположить, что тут была допущена определенная небрежность в изложении фактов. Но мы можем пойти дальше и задать вопрос: а нет ли еще каких-нибудь несоответствий?

Смерть наступила внезапно, в тот момент ее никто не ожидал. Зато для Сталина момент был во всех отношениях выигрышный. Настолько выигрышный, что среди партийцев пополз слушок, будто бы он отравил Ленина, «чтобы избавить его от агонии». А между тем все источники сходятся в одном: не было никакой агонии, вплоть до самой смерти; да, она была, но перед самым концом.

Все свидетели убеждены в том, что смерть была неожиданной. Официальное коммюнике, переданное по радио 22 января, подтверждало, что здоровье Ленина шло на поправку. «Не было ничего такого, что предвещало бы летальный исход. За эти дни здоровье Владимира Ильича заметно улучшилось, и были все основания считать, что он и дальше будет поправляться. Но вчера вечером в состоянии его здоровья внезапно наступило резкое ухудшение». Свидетельства врачей подкрепляют вышесказанное. «В день своей смерти, – пишет доктор Елистратов, – Владимир Ильич ощущал большую слабость, чем обычно, и был апатичнее, чем всегда. Он чаще ложился отдыхать. Но не было никаких признаков того, что может разразиться серьезный приступ». Доктор Ферстер согласен с ним в том, что «в роковой день, в понедельник 21 января, у Владимира Ильича состояние было стабильное, и не было никаких опасений, что может случиться приступ. Но он случился. Внезапно, совершенно неожиданно всех, в шесть часов вечера у него начался приступ, который продолжался пятьдесят минут и закончился смертью». Оба врача до конца были у постели умирающего и знали, о чем говорят.

Когда великий человек умирает неожиданно, редко кто верит, что он умер естественной смертью. Распространяются всякие слухи, истории и легенды о загадочных обстоятельствах ухода из жизни той или иной выдающейся личности. И немудрено. Многие из правителей России умерли не своей смертью: их взрывали, травили, в них стреляли, их закалывали ножами, душили веревкой или подушкой. Вот что убивало русских царей подчас, а не болезни. И наконец умирает Ленин, тоже неожиданно.

Мы располагаем множеством свидетельств, описывающих последние дни жизни Ленина. Наблюдения эти охватывают длительный период времени. Это впечатления многих очевидцев событий, предшествовавших его смерти. Разумеется, кое-кто из авторов позже переписал свои воспоминания, сократив или дополнив их в ущерб первым свежим впечатлениям. Но оставалось немало свидетельств, которые были напечатаны сразу вслед за кончиной. Во-первых, отчеты врачей. Они появились в газете «Правда» 31 января. Во-вторых, журналистам Борису Волину и Михаилу Кольцову удалось в поразительно короткий срок выпустить брошюру, которая называлась «Как Ленин умер». Они были ее редакторами и составителями. Книга вышла из печати 26 января. Она содержала отчеты врачей, высказывания очевидцев и полный текст заключения о результатах вскрытия. А в марте 1924 года в журнале «Пролетарская революция» были опубликованы все на тот момент материалы исследования обстоятельств смерти Ленина. Впоследствии было предпринято многотомное издание воспоминаний о Ленине. Его печатали с перерывами в течение сорока лет. Там опубликованы воспоминания разных людей: его жены, сестры, врачей, которые его лечили, охранников, несших службу на территории усадьбы, домашней работницы, той самой, что принесла ему утренний кофе в день, когда он умер, видных членов правительства и ведущих деятелей коммунистической партии. За редким исключением вся эта информация содержит одинаковые сведения. Конечно, есть незначительные расхождения. Но есть и очень серьезные несоответствия.

Все врачи без исключения единодушны во мнении, что здоровье Ленина со временем улучшалось. Трое из них, доктор Розанов, доктор Ферстер и доктор Авербах прогнозировали полное выздоровление к лету. Они отмечали, что у него появился здоровый румянец, он ходит и уже увереннее пытается разговаривать. Крупская и Мария Ильинична (а обе они находились при нем неотлучно) также обратили внимание на весьма ощутимые сдвиги к лучшему. С каждым днем силы его прибывали. Он употреблял больше слов, острее на все реагировал, и они были уверены, что он понимал абсолютно все, когда с ним говорили.

Есть еще одно наблюдение, в котором все врачи сходились. Было замечено, что начиная с лета, всю осень и последние дни перед смертью больной старался избегать врачей. Похоже, он по каким-то неясным причинам их боялся, некоторых из них особенно. Он их не терпел и редко пускал к себе, подчиняясь уговорам жены и сестры. Точно так же не терпел он охранников, несших караульную службу на территории усадьбы. Им было дано распоряжение не попадаться ему на глаза, когда он выходил на прогулку и в доме. Охранники Пакалн и Белмас, оба из ЧК, постоянно докладывали в Москву, как обстоят дела в Горках. Но сами они Ленина видели крайне редко и информацию в основном получали из разговоров с Крупской, Марией Ильиничной или от обслуживающего персонала, которому было просто приказано докладывать чекистам, что происходит в комнатах у Ленина. Таким образом, все то время, что Ленин в Горках, оттуда ежедневно направлялись в Кремль донесения, фиксировавшие каждый его шаг.

Итак, если предположить, что Ленин был в здравом уме, то его нетерпимость по отношению к врачам и охране была скорее продиктована соображениями осторожности, а вовсе не неосознанным страхом, сопутствующим болезни. Доктор Розанов почти открыто говорит в своих воспоминаниях, что Ленин боялся быть отравленным. Например, он вспоминает, что Ленин хотел есть за столом вместе со всеми, и тут же рассказывает историю, как однажды Ленин, держа в руке пузырек с хинином, показал на него и произнес: «Яд!» А потом засмеялся. Легко можно догадаться, что смех был невеселый.

А что делать со свидетельством Троцкого, согласно которому Ленин якобы просил Сталина передать ему яд. Этот эпизод как будто бы происходил в феврале 1923 года. Создается впечатление, что Троцкий и сам не вполне этому верил, что для него это было равносильно кошмару, которому трудно найти объяснение. В том, как Троцкий об этом повествует, чувствуется, что эпизод ему представляется маловероятным: уж слишком он несовместим с личностью Ленина. Да и Сталин в данном случае выступает в совершенно чуждой для него роли этакого радетеля о жизни Ленина. Вот запись в дневнике Троцкого, датированная 1935 годом. Сделана она уже в ссылке, одиннадцать лет спустя после смерти Ленина: «Когда Ленин в феврале или в начале марта 1923 года снова плохо себя почувствовал, он вызвал, к себе Сталина и обратился к нему с настоятельной просьбой привезти ему яд. Он боялся, что опять лишится речи и станет игрушкой в руках врачей. Ленин пожелал остаться хозяином своей судьбы. Не случайно он как-то одобрил мысль Лафарга, который считал, что достойнее самому уйти из жизни, „примкнув к большинству“, чем жить инвалидом».

Дальше Троцкий рассказывает, что будто бы Сталин отказался привезти яд в Горки, но предварительно вынес этот вопрос на рассмотрение Политбюро. Кто знает, может, он подумал, что Ленин и не собирается принимать яд, а таким образом хочет проверить, насколько Сталин лоялен по отношению к нему. Хотя, возможно, тут было множество мотивов, так считает Троцкий. Например, такой: Ленин и в самом деле хотел отравиться; и он принимает зелье из рук своего смертельного врага, потому что не мог обойтись без издевки. Да, с такой просьбой, пожалуй, можно было обратиться лишь к железному, несгибаемому революционеру. «Бесспорно, – пишет Троцкий, – Ленин считал Сталина несгибаемым революционером». Заканчивая свой рассказ, Троцкий вспоминает, что сказала Крупская по поводу Сталина в 1926 году. Она назвала его человеком без стыда и совести, если он осмеливается утверждать, что такие слова говорил о нем Ленин.

Эта запись в дневнике Троцкого была никому не известна до тех пор, пока дневник не оказался в Гарвардском университете. Полностью он был напечатан в 1958 году, почти через двадцать лет после смерти Троцкого. Надо сказать, это был не единственный случай, когда Троцкий писал, что Ленин пал от руки Сталина; за десять дней до смерти Троцкого в Мексике в журнале «Либерти» была помещена его статья, где он как-то расплывчато намекал на то, что Ленин был отравлен. При этом он не приводил никаких доказательств и не вдавался в подробности.

Вообще вся эта история в устах Троцкого звучит на редкость неубедительно, даже если принять во внимание дневниковый, почти случайный характер записи. Троцкий как будто не слишком вдумывался в то, что набросал в дневнике. Напрашивается мысль, что Крупская или Фотиева могли поделиться с ним своими страхами: мол, они боятся, что Сталин вот-вот отравит Ленина. И на этом скудном основании Троцкий нафантазировал страшную историю о том, как Ленин умоляет своего заклятого врага помочь ему уйти из жизни с помощью яда. Допустим, что все было именно так и Троцкий ошибся. А с другой стороны, если Сталин не отравил Ленина в 1923 году, что помешало бы ему сделать это спустя одиннадцать месяцев?

Через почти тридцать лет после смерти Ленина, в 1955 году, появилась книга, в которой впервые подробно излагалась версия смерти Ленина в результате отравления ядом. Речь идет об автобиографической книге Елизаветы Лермоло «Лицо жертвы». Она проливает свет на обстоятельства, позволяющие считать, что доля истины тут есть. Автор рассказывает о том, как в 1934 году, вскоре после убийства Кирова, она была арестована и отправлена в тюрьму. Поводом для ареста послужило то, что она была знакома с Леонидом Николаевым, убийцей Кирова. И хотя это было случайное, короткое знакомство, ее тут же «взяли» как соучастницу преступления. Последующие восемь лет она провела в заключении, сменяя один «изолятор» на другой. «Изоляторами» назывались тюрьмы, в которые упрятывали важных политических заключенных, чтобы наглухо отсечь их от внешнего мира.

Иногда политических заключенных, содержавшихся в «изоляторах», выводили из камер на гимнастику, объединяя в небольшие группы, и тогда они получали возможность встретить хоть кого-нибудь из знакомых и поговорить. И однажды таким образом Елизавета Лермоло встретила Гавриила Волкова, старого большевика, участника революции 1917 года. Волков рассказал ей, что до 1923 года он работал в Кремле, выполняя обязанности директора столовой для высокопоставленных членов партии, а затем был направлен в Горки, где служил личным поваром Ленина. Крупская хорошо его знала и считала, что он человек абсолютно надежный. Около года он лично готовил все блюда для Ленина.

Со слов Волкова Елизавете Лермоло стало известно следующее. В течение всей зимы 1923/24 года Крупскую несколько раз вызывали по каким-то срочным делам в Москву, где ей приходилось задерживаться, как правило, на день-два. Когда она вернулась после первой отлучки, оказалось, что без нее состояние здоровья Ленина неожиданно ухудшилось. было назначено особое лечение, и скоро больному стало лучше.

Через десять дней Крупскую снова вызвали в Кремль. На этот раз она отлучилась на более долгий срок. И опять в ее отсутствие здоровье Ленина пошатнулось. Кроме того, он, видимо, пережил сильный испуг. Когда Волков принес ему утром чай, он не мог понять, что с Лениным, почему тот так взволнован. Наконец он понял, чего от него хотел Ленин. Он просил Волкова связаться с Крупской, сообщить ей, что он хуже себя чувствует, и передать, чтобы она оставила все дела и немедленно вернулась в Горки. Ленин запретил ему пользоваться телефоном и просил его передать все это Крупской лично. Но в тот день поднялась сильная метель, и в Москву Волков попасть не смог. Вдобавок пришло распоряжение от Сталина, обязывающее весь обслуживающий персонал и всех врачей, живущих в Горках, не отлучаться со своих постов до тех пор, пока здоровье «нашего горячо любимого товарища Ленина» не пойдет на поправку. Ленину между тем стало хуже. А Крупская вернулась из Москвы лишь через несколько дней.

Волков также поведал Елизавете Лермоло о последнем дне жизни Ленина. Вот что он ей рассказал.

21 января 1924 года… В одиннадцать часов утра, как обычно, Волков понес Ленину второй завтрак. В комнате никого не было. Как только Волков появился на пороге, Ленин сделал попытку приподняться на постели и встать на ноги. Протягивая Волкову обе руки, он силился что-то сказать, но получалось только невнятное бормотание. Волков подбежал к нему, и Ленин сунул ему в руку записку.

Волков спрятал ее и оглянулся. Он увидел, как в комнату вбежал доктор Елистратов. Очевидно, его привлек шум. Они оба помогли Ленину лечь в постель, и врач сделал больному инъекцию, которая должна была его успокоить. Ленин лежал тихо, полузакрыв глаза.

Записка была написана неровным почерком. Ленин был явно взволнован, когда ее писал. Волков прочел: «Гаврилушка, меня отравили… Сейчас же позови Надю… Скажи Троцкому… Скажи всем, кому сможешь…»

Волков говорил, что все те годы его мучили два вопроса: видел ли Елистратов, как Ленин передавал ему записку? А если видел, донес ли он об этом Сталину?

«– Эти вопросы лишили меня покоя, отравили все существование, – рассказывал Волков. – Каждую минуту я ощущал, что жизнь моя висит на волоске.

– Какой ужас! – воскликнула я.

– Уже позже я несколько раз сталкивался с доктором Елистратовым, но мы с ним не обмолвились ни словом. Только смотрели друг другу в глаза, и все. Мне показалось, что я прочел в его глазах ту же муку, муку человека, обреченного хранить страшную тайну. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что он такой же заложник нашей общей тайны. Не знаю, что с ним было дальше. Вскоре он исчез и в Горках больше не появлялся».

Елизавета Лермоло описывает свою встречу с Гавриилом Волковым, ничего не приукрашивая. Интонация ее повествования монотонна. Свои мыканья по «изоляторам» она излагает бесстрастно, так, как будто это описание прогулки по знакомым местам. Рассказ ее до того безыскусен, что, читая ее книгу, поневоле веришь каждому ее слову. Тут возникает вопрос: а можем ли мы верить Волкову? Да и кто поверит свидетельству, не подкрепленному никакими доказательствами?

Когда совершается преступление, в процессе его расследования полиция, как правило, допрашивает всех и каждого, хотя бы мало-мальски причастного к преступлению. Потом все показания, собственноручно подписанные свидетелями, сводятся вместе, сопоставляются, изучаются. К слухам отношение соответствующее, их особенно на веру не берут. Главное, на что обращает внимание следствие, это любопытные расхождения, которые иногда возникают в показаниях свидетелей. Это уже зацепка, и она может вывести на след преступника. Среди множества свидетельств, описывающих последние дни жизни Ленина, есть один отчет, который очень резко отличается от всех прочих свидетельств. Настораживает также тот факт, что он был написан сотрудником ЧК, несшим караульную службу в Горках.

Александр Белмас по национальности был латышом. В личную охрану Ленина его назначил сам Дзержинский. Было это осенью 1923 года. Белмас прошел Гражданскую войну и слыл проверенным кадром ОГПУ. Его отчет о последних днях жизни Ленина краток: