Текст книги "Каждая мертвая мечта"

Автор книги: Роберт Вегнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Интерлюдия

Стена ледника вставала над ним, как стеклянная гора высотой в сто футов и шириной в несколько миль. У нее был также довольно странный цвет – Альтсин никогда не думал, что замерзшая вода может иметь цвет зеленого стекла, проросшего лентами синевы и лазури. От красоты этого места перехватывало дыхание. Если бы Владычица Льда когда-либо возжелала настоящего храма, с полированным полом, резными колоннами и сводом, что возглашал бы ей славу, ей нужно было бы прислать работников именно сюда. Вырезая изо льда, они создали бы творение, слава о котором разнеслась бы по всему миру.

Но Андай’я не заботилась о храмах. Собственно, она не заботилась ни о чем, кроме того, чтобы люди помнили о ее существовании. Последние тысячи лет она сделалась так похожа на силы природы, с которой ее сравнивали, что порой можно было засомневаться, жива ли она еще и осознает ли себя как богиню.

Хотя последние события на Севере, казалось бы, подтверждали это. Что-то возбудило ее гнев, причем настолько, что дни проходили – а гнев рос, пока не превратился в истинную ярость.

В типичную истерику оскорбленной женщины.

Но теперь все стихло. То, что вызвало такую реакцию, то, что он должен был по просьбе Оума проверить, – исчезло. Ох. Альтсин чувствовал: оно оставило на Тропах Силы след, словно зубр, бредущий по снегу, но это не спасало ситуацию. Он опоздал на день, а его цель уже находилась в ста пятидесяти милях к востоку. Гнев Андай’и уменьшался: или богиня успокаивалась, или – что не менее вероятно – расплачивалась теперь за многодневное напряжение собственных сил.

Альтсин оперся спиной о ледник, ощущая сквозь сукно рясы морозные иголочки, втыкающиеся ему в кожу. Это было хорошее чувство, такое… человеческое. После всего, что случилось в покинутом селении охотников, он все еще ощущал пустоту, а странствие по Северу и новые открытия не помогали ее заполнить. Он использовал тело другого человека, чтобы пропустить сквозь него Силу. Благодаря этому тот, кто мог бы его выслеживать, потеряет нить, потому что тот характерный «запах», который оставляет любой, кто использует Силу, – был бы приписан тому мужчине. Альтсин сделал это без согласия своей жертвы, ломая ее волю, отмечая ее дурвоном как… как те, кто некогда выжигал людям на коже собственные символы, чтобы привязать их к себе, Объять без их на то согласия и использовать, словно инструменты. Сделал он это не впервые, он и в прошлые разы открывал порталы, используя тела всяких глупцов, но всегда оставлял их в живых. Побитых, изможденных, но живых.

Того мужчину он выжег вместе с душой во имя справедливости.

И на миг, пугающе долгий и сладкий миг, это ему понравилось.

«Моя справедливость. Мое право. Моя власть».

Именно потому последние три дня он странствовал пешком. Чтобы почувствовать ветер, пронзающий его насквозь, чтобы иней превратил его бороду в ледяную сосульку, а ноги начали гореть при каждом шагу. Он жевал кусочки сушеного мяса, а когда те закончились, пытался есть добытый из-под снега мох и какие-то побеги. Набирал в рот снег или просто глотал его, чувствуя, как ледяной шар ложится в его желудке. Это не могло его убить, по крайней мере не сразу – он ведь носил в себе кусок души бога, а боги заботились о своих сосудах, даже если его договор с Кулаком Битвы не относился к типичным. Просто Альтсину нужен был холод, горящие и кровавящие ноги, деревенеющие мышцы – чтобы помнить.

Ты не один из них, этих лживых фальшивых сукиных детей, которым мы ставим храмы. И никогда им не будешь.

Моя справедливость. Мое право. Моя власть. Каждый из них с этого и начинал.

У тебя есть работа, которую нужно выполнить. Ты взялся за нее, а потому – делай.

Когда после всего случившегося в подземельях Храма Реагвира Аонэль забрала его снова на Амонерию, они не говорили слишком много. Черная Ведьма, молодая и старая одновременно, подточенная службой своему умирающему богу, большую часть пути держала дистанцию, не искала его общества, не пыталась говорить. Он и сам тогда… Воспоминания о подземельях под Храмом еще гудели в его голове, наполняя ее хаосом. Он сломал Денготааг – меч бога, меч, содержавший обломок души Реагвира, меч, много лет кормленный жертвами, что сам стал обретать черты полубога. Там он столкнулся с посланницей Владычицы Судьбы, в каком-то смысле – с самой Владычицей, и выиграл. Наверное, выиграл. И была еще та девушка, черноволосая, худощавая… он назвал ее дочкой… Нет, не он, это Кулак Битвы назвал ее дочкой, но ведь… это не был ребенок из его снов, это не была девушка, чья смерть толкнула авендери Владыки Битв в безумие.

Наверное.

Воспоминания. Им можно доверять точно так же, как словам, писанным пальцем по морскому песку. Одна волна – и надпись смывается, блекнет, и ты уже не знаешь, было там написано «душа» или «дура». Он не слишком хорошо помнил даже события в храмовых подземельях, а если не мог доверять собственным воспоминаниям, то чего стоили остальные?

Но некоторые вещи он помнил прекрасно.

Например, разговор с Оумом.

Альтсин стоял в его «храме», прекрасно осознавая, что бог сеехийцев собрал вокруг почти всех Черных Ведьм, каких сумел призвать в долину Дхавии. Вот и вся разница между «нуждаюсь в тебе» и «доверяю тебе». Деревянное лицо, вырезанное в спинке большого стула, всматривалось в него хмуро, но, по крайней мере, хорошо уже то, что было на чем остановить взгляд. Иначе разговор с Оумом более напоминал бы разговор со стеной.

– Знаешь, зачем я тебя вызвал? – Голос раздавался будто из воздуха.

– Твоя ведьма использовала слово «предложение».

– А почему ты согласился?

– Скажем так, тебе удалось меня заинтересовать. После стольких усилий убрать меня с острова – приглашение вернуться… – Он помнил, что насмешливо прищелкнул языком. – Да. Тебе и вправду удалось меня заинтересовать.

– Имя, которое ты принял… Альтсин… Ты все еще считаешь себя портовым воришкой? Несмотря на то, кем ты стал?

– Я не знаю, кем стал. Никто не знает. Забавно, верно?

Они молча смотрели друг на друга – вернее, Альтсин таращился на деревянный рельеф, надеясь, что Оум «смотрит» именно оттуда. Даже не пытался понять, как видит мир некто вроде этого бога, плененного в дереве. Или живое дерево, являющееся богом.

Владыка сеехийцев отозвался первым:

– Нечто появилось. Спустя несколько дней после того, как ты отплыл в Понкее-Лаа, далеко на севере, на краю света. Я чувствую нечто, чего не чувствовал уже несколько веков. Думаю… полагаю… я хотел бы… Хотел бы, чтобы ты отправился туда, чтобы проверить.

– Пошли своих Черных Ведьм. Они уже странствовали по миру.

– Это слишком далеко. Слишком далеко сейчас для меня. Тысячи лет назад, когда я был помоложе, сумел бы отправить их туда и поддержать, но теперь? Я…

Страшно тяжело разговаривать с кем-то таким: никакой мимики, никаких невольных жестов, языка тела. Только голос. Уставший и печальный.

Север. Север мешался в его памяти с длинными ладьями диких варваров, снегом и льдом. Ничего притягательного.

– Зачем бы мне это делать? Ведь наверняка не ради твоих красивых глаз, Оум.

– Потому что ты хочешь знать.

– Я хочу знать?

– То, что не показали тебе воспоминания Кулака Битвы, потому что он сам спрятал их, вычеркнул из памяти. А ты хочешь знать, в чем там было дело. У богов и людей, Нежеланных. Ты хочешь знать, отчего ты стал тем, кем стал. И тебе нет нужды соглашаться. Если откажешься – я выпущу тебя из долины и позволю уплыть с острова. Но если ты согласишься… покажу тебе истину.

Вор отказался. Только рассмеялся коротко, оскорбительно. Предложение Оума было глупым и безумным. Если ему захочется узнать, в чем там дело, он сам найдет способ. Не будет мальчиком на побегушках у деревянного божка, обронил он нахально.

– Не «деревянного», – ответил и тогда стены голосом тихим, словно последний вздох умирающего. – Я тебе покажу.

Большой стул, который, казалось, прочно врос в пол, заскрипел, наклонился и упал набок, открывая неглубокую нишу.

– Смотри.

Поиски правды…

Правдой Оума было несколько мест на Севере, куда Альтсин должен был заглянуть во время странствия. Все они лежали примерно на одной линии, а потому посещение их не могло его замедлить. А порой, как в Пещере Спящих, даже помогало ему сократить дорогу, наложить заклинание с использованием чужого тела как канала для Силы.

Пещера Спящих – первое из тех мест, после нее он проведал шесть каменных кругов, менгиров размером с небольшой сельский дом, укрытых в позабытой людьми и богами долинке. На южной стороне каждого из них было вырезано несколько фраз на языке, который не использовали вот уже тысячелетия. История предательства и отчаяния, выцарапанная на камне. Едва он прикоснулся к одному из менгиров, почувствовал, что находится под каждым из камней, – и потому, покидая долинку, он попытался стереть любые следы, которые могли бы привести сюда других.

Потом была яма, наполненная десятью тысячами костей. Людей, ахеров, суи… и прочих. Несколькими десятками миль дальше из неглубокой могилы в вечной мерзлоте он выкопал скелет, составленный из останков разных рас. Череп от одной, левая рука от другой, правая нога от третьей. Альтсин смотрел на кости долгие часы, поглощая безумие и отчаяние создателей этого жуткого памятника. Север со своим холодным и сухим климатом сохранял секреты, которые давно уже должны были распасться в прах.

Оум не рассказывал ему ничего, кроме базового: иди, смотри, думай. Проведай эти места. Проверь. А когда доберешься туда, куда я тебя посылаю, и если это окажется тем, что, как я надеюсь, оно есть, передай… весть. От «Пылающей Птицы». И его детей.

Воттолько Альтсин опоздал. А Оум его обманул. Обдурил. «Доберись туда, куда я тебя посылаю», ничего себе. Судя по тому, что он чувствовал, его цель находилась на море. И двигалась. Чем могло быть это «место», перемещающееся в океане, которое так взбудоражило божка сеехийцев? Божка, который сам некогда бороздил волны как корабль – размером в четверть мили, из красного дуба, тот, кого звали «Пылающей Птицей».

Ох, Альтсин Авендех, ты несчастная, дурная, как пьяные птенцы, неразумная жопа. Что с того, что ты Объял душу бога? Что с того, что не позволил себя поглотить? Ты все еще не больше, чем городской крысеныш.

Он должен был почувствовать себя свободным от договоренностей и уйти. Куда глаза глядят. Но…

Пещера Спящих, круг менгиров, кости… Нежеланные… люди… боги… Древо… бормотание Оума, которое он некогда услышал…

Окончательный ответ на его вопросы… нет, окончательное подтверждение подозрений, которые в нем зародились, как раз удалялось на восток. Но не настолько быстро, чтобы не было шансов его догнать.

Он оторвал спину от ледника.

Владычица Льда перестала хлестать мир своим гневом, а потому должна бы простить ему несколько мелких фокусов.

Глава 12

Молитву на хороший день прервал стук в дверь.

– Госпожа?

Все во дворце знали, что в ее личные комнаты не должно входить без приглашения. Она все еще была воительницей иссарам.

– Сейчас. – Деана склонила голову и спокойно закончила слова, направленные к Великой Матери.

Потом, поправляя хаффду, встала из-за стола. Она знала, что это не может быть кто-то чужой, но все равно положила ладони на рукояти талъхеров. Доверяй людям, но не больше, чем себе самой.

– Входите.

Молодая служанка осторожно заглянула и, только удостоверившись, что лицо Деаны скрыто под экхааром, переступила порог. Деана сразу ее узнала. Лойла, та, что была с гвизармой. На этот раз она, к счастью, вооружилась легкой саблей, хотя пояс, на котором висело оружие, был слишком свободен, а потому ножны постукивали девушку по колену.

– Они пришли, госпожа. Все трое.

Все трое… Она полагала, что по крайней мере одна откажет. Но торговля замерла, только немногие караваны шли на север, а потому для иссарам был важен каждый медяк. А она предлагала плату не медяками.

– Где ждут?

– В Саду Желтой Лилии, как ты и приказала, госпожа.

– Хорошо. Пойду к ним, а ты останься при князе.

Девушка заморгала, смущенная.

– А…

– Нет, Лойла, я справлюсь. Ах да, вечером зайди к дворцовому оружейнику, пусть подтянет этот пояс. Не сумеешь быстро вынуть саблю, если будет находиться так низко.

Девушка покраснела и присела в поклоне.

– Да, госпожа.

Встреча должна была состояться в той части дворца, что находилась вне Дома Женщин. Деана решила, что это подходящее место. Формальности еще не выполнены, а клятвы не принесены, а потому осторожность не помешает. Пока не будут заключены необходимые договоры, она не впустит этих женщин в личные комнаты.

Сад был квадратом в пятьдесят ярдов, посыпанным мелкими белыми камешками. Посредине устроили овальный прудик, поросший лилиями – естественно, желтыми, хотя в эту пору дня большая часть цветов еще не успела раскрыть лепестки.

Приглашенные женщины ждали у пруда. Две стояли в свободных позах, третья присела на берегу и окунала ладонь в воду. Деана остановилась в дверях и смотрела, укрывшись в тени. Две стоявшие были г’ларисски, а та, что мочила руки, происходила из с’хайхиров. Оба племени обитали на западных землях иссарам, а потому между ними и д’яхирами Деаны не было никаких кровавых счетов.

А это важно, поскольку Деана собиралась доверить им безопасность своего дома.

Г’ларисски одевались в свободные наряды, чьей главной частью была хаффда, доходящая до середины лодыжек, открывающая руки, с глубоким декольте. Их экхаары напоминали заслоны, носимые многими местными женщинами, а головы украшали сложные многоцветные тюрбаны. В противоположность этой паре женщина из с’хайхиров внешним видом и одеждой напоминала молодого мальчика: мелкая и худощавая, в льняных штанах, крашенных в выгоревший коричневый цвет, и в свободной, серой рубахе с длинными рукавами. Ее завеса на лице напоминала мешок со вставкой из ажурной ткани на высоте глаз, перевязанный на лбу куском шнурка. Это племя, проживающее на западе пустыни, с самого краю родных земель иссарам, не славилось ни красочными одеждами, ни любовью к украшениям. Земли их были лишены и каменных афраагр, а потому они жили словно большинство пустынных кочевников, водя стада по негостеприимной земле и странствуя от оазиса к оазису. Зато годы сражений с номадами превратили с’хайхиров в лучших лучников и мастеров копья среди земляков Деаны. А еще в несравненных всадников. Даже некоторые воины д’яхиров отправлялись на запад, чтобы, проведя несколько месяцев в пустынях, посмотреть на искусство боя на копьях, дротиках и на мастерство лучников этого племени.

Вот и эта худощавая воительница положила себе на колени копье длиной в шесть футов, а гнутый лук и колчан, полный стрел, оперла о каменную окантовку прудика. Когда они познакомились, она представилась как Расх и’Ванну, а мужское имя не удивляло, поскольку пустынные незабудки, вышитые на манжетах и по вороту ее рубахи говорили всем, что она – Присягнувшая Девица. В пятнадцать она принесла клятвы, что никогда не познает мужчину, как другие женщины, что будет для своей матери и отца сыном, а для соплеменников – братом, кузеном и другом. Сменила имя, надела мужскую одежду и официально перестала быть девушкой. Восточные племена блюли этот обычай, перенятый от не существующих уже пустынных народов, но, поскольку Присяга Девицы никоим образом не противоречила Законам Харуды, это никому не мешало.

В караван-сарае Деана говорила с воительницей больше часа и знала, что мешковатая завеса скрывает лицо пятидесятилетней ветеранки пустынных странствий и что женщина вот уже тридцать лет ходит труднейшими путями Травахен. К тому же – что куда важнее – пояс, опоясывающий талию лучницы, был грязно-белого цвета.

Мастерица копья в бою стоила трех мужчин. А то и пятерых.

Две другие женщины были вооружены более привычно. Та, что повыше, назвалась Амвер, дочерью Павалли, и владела длинной восточной саблей, похожей на обычные для Дальнего Юга шамширы. Та, что пониже, широкая в плечах как грузчик, представилась как Бахмерия с’Таллар. Вооружена была юфиром с клинком чуть длиннее, чем оружие, используемое в племени Деаны, – и противу обычаев д’яхиров оружие носила не на спине, а на талии. Деана немного узнала об обеих: они вот уже десять лет нанимались охранницами караванов, всегда в паре, всегда за ту же ставку, которую платили мужчинам. Девушки имели чувство собственного достоинства и умели позаботиться о себе. И были рассудительны, потому что приняли ее предложение, вместо того чтобы терять время и деньги в караван-сарае.

Деана вышла из затененного входа неспешно, пошаркивая ногами, чтобы о ее приходе сообщило шуршание камешков. Это была такая… неписаная традиция; если ты, вооруженный, приближаешься к воительницам иссарам, проследи, чтобы не появиться перед ними внезапно.

Разве что ты торопишься предстать пред лицом Матери.

Бахмерия и Амвер приветствовали ее легкими поклонами, без особой униженности, но сразу устанавливающими их отношения. Деана хотела нанять их для охраны своего дома, они были готовы к такой службе, а потому отношения «стражник – хозяин» обязывали к определенной степени уважения.

Расх и’Ванну забросила колчан себе на плечо, одной рукой подняла лук, второй – копье и встала неподвижно в позе, выражающей самое большее вежливый интерес. Знала, зачем ее сюда пригласили, но с той, кто носит белый пояс, переговоры ведут иначе, чем с обычной наемной саблей.

Деана улыбнулась под экхааром. Уже во время беседы в караван-сарае с Расх было непросто разговаривать, она оставалась высокомерна и дика. Но плата, которую Деана ей предложила, похоже, оказалась интересна даже для горделивой воительницы. Деана тоже легонько поправила пояс с талъхерами, так чтобы ножны белой кожи были предъявлены надлежащим образом.

– Спасибо, что пришли. Вы доставили мне этим огромную радость.

Она отозвалась на самом официальном варианте к’иссари, который используют, когда договариваются о контрактах между разными племенами. Иссарам обитали в столь многих местах и контактировали со столь многими народами, что некоторые местные диалекты и говоры порой оказывалось слишком сложно понять другим племенам. А потому первоначальную разновидность их языка поддерживали все Певцы Памяти и те, кто странствовал по миру. Это облегчало контакты. Ну и еще одно. Деана могла поспорить, что во дворце никто не знал языка иссарам. Так что стоило нанять воительниц хотя бы по этой причине. Чтобы поговорить на свободную тему без боязни быть подслушанной.

– Я вижу, что рассказы правдивы, – отозвалась первой лучница, с правильным, хотя и резковатым, странно обрезающим гласные произношением.

– Рассказы?

– Белые ножны. Мастер сабель. Люди говорят, что ты носила такие, когда убила Сапфировый Меч Тростника. Тебе стоило прихватить их с собой, когда мы общались в караван-сарае.

– У меня нет привычки колоть людей в глаза белизной ножен. Некоторые могли бы посчитать это попыткой предупреждения.

– Никто не говорит о страхе, девушка.

Это внезапное и снисходительное «девушка» укололо Деану сильнее, чем она ожидала. На миг, буквально на два удара сердца она прикидывала, не проигнорировать ли это. Но если она поступит так сейчас, ей придется пропускать мимо ушей сотню таких шпилек ежедневно. А кроме того… бой с тенью уже давно ей стал надоедать.

– А кто первым комментирует цвет смерти? Я вижу твой пояс, но правда ли мне стоит поклониться? Или же по поясу ползут просто «холодные бусы»?

Стоящие чуть позади воительницы забурчали, быстро подняли открытые ладони на высоту лица и отступили на два шага. Это не наше дело, мы ничего не ставим под сомнение, ни во что не вмешиваемся.

«Холодные бусы». Деана и сама однажды надела их на шею в ответ на глупый вызов со стороны кузин и кузенов. Среди сотен видов змей, ползающих по пустыням, два были крайне опасны. Первый, пурпурный браслетник, – один из ядовитейших гадов, какие только известны людям. Тело его покрывают полосы пурпура всех оттенков, от цвета засохшей крови до яркой алости скальных маков. Укус его сперва вызывает ужасную боль, потом отек, удушение, корчи и, наконец, смерть в кровавом поту, орошающем лицо. У взрослого, здорового мужчины все это занимает всего несколько часов. У ребенка – полчаса, не больше.

Вторая змея, ответственная за немало смертей, – совершенно неядовитая кровавая ручьевка. Эта отдаленная родственница браслетника на первый взгляд кажется похожей на него, словно один тальхер Деаны на другой. Вот только у браслетника всегда парное число полос на теле, а у ручьевки – непарное. А проблему представляло то, что ребятня иссарам любила идиотские споры, в том числе и самый, пожалуй, популярный: найди ручьевку, схвати, повесь себе на шею, пусть оплетет ее, словно холодные бусы. Сложно сосчитать число полос на змее, что убегает от тебя по песку, легко ошибиться в подсчете, когда держишь в руках яростно извивающегося гада. Тяжело умирать, когда надел себе на шею браслетника, в чьих клыках – яд, способный свалить коня. Да, ручьевка отвечала за множество смертей, потому что во время глупых игрищ ее часто путали с ядовитыми родственниками.

Но не об этом были слова Деаны. Она уже доказала свое право на белизну ножен, победив на ступенях Храма Огня Ка’элира – Сапфировый Меч Дома Тростника – и двух его помощников. Об этом поединке рассказывали по всему Дальнему Югу. Но иссарам знали, что ручьевка притворяется кем-то, кем она не является, чтобы не пасть жертвой хищных птиц, пустынных лис или других змей. Она была ловкой, за что ее уважали, но одновременно – совершенно неопасной. Потому и вопрос: Расх и’Ванну носила белый пояс как неопасная змея свои красные? Очень хороший воин, который все же не истинный мастер, тот, кто не умеет вызывать транс кхаан’с по своему желанию, мог бы вне афраагры иссарам годами притворяться тем, кем он не был, требуя большей цены за свои услуги и дешевыми фокусами наполняя сердца врагов страхом.

Единственным упоминанием о «холодных бусах» Деана поставила под вопрос право этой женщины носить белый пояс.

Отчего нет? Она тосковала по звону стали.

Улыбнулась и положила ладони на рукоятях сабель.

Старшая иссарам только кивнула слегка, неспешно отложила на землю колчан и лук.

– Ты права. Я согрешила гордыней, называя тебя девушкой, словно ты моя младшая, глуповатая родственница. Если половина из того что говорят о твоем поединке, правда, то я должна бы отрезать свой глупый язык. Но теперь, – она подняла копье, и оно превратилось в свистящий круг над ее головой, – слова уже вылетели, а я не стану их ловить и глотать назад. Проверим себя?

Деана почувствовала радостный ропот крови в висках. Транс был рядом, ждал вызова, словно старый друг. Рукояти талъхеров, казалось, постанывали от прикосновения ее ладоней. Но оставалось еще одно дело.

– Я ношу под сердцем дитя.

– Знаю. Буду стараться не задеть твой живот. А ты, если можно, не задень мое лицо. До этого времени я не заработала на него шрама и предпочла бы, чтобы так и осталось.

– Хор…

Расх прыгнула к Деане, а копье ее описало круг и выстрелило вперед, словно атакующая змея.

Сабли Госпожи Пламени оказались в ее руках раньше, чем противница сделала два шага. Левый тальхер легко огладил наконечник копья, ровно настолько, чтобы отбить его в сторону, правый приготовился к блоку, потому что эта предсказуемая атака должна была скрывать хитрость.

Скрывала. Второй конец копья ударил снизу, целясь в колено Деаны. Шаг назад, и еще один, когда наконечник ринулся к ее лицу – она почувствовала тень веселья, в конце концов, они ведь условились, что будут стараться не задеть лицо только одной из них, и сконцентрировалась.

Транс пришел, она сама не поняла когда. Вдруг перестала чувствовать тяжесть сабель в руках, шершавую неровность камня площадки, сопротивление, какое обычно ощущает тело, если заставить его экстремально напрягаться. Она превратилась в воду, в ветер. Плыла и летела.

И потому заметила, что ее противница тоже потянулась за кхаан’с.

Должна была почувствовать нечто вроде гордости: если старший, более опытный мастер призывает транс битвы почти одновременно с тобой, это значит, что он уважает и ценит твои умения, что признает тебя равным себе, несмотря на преимущества возраста и большее число проведенных боев. Но для гордости будет время позже, сейчас остается лишь бой, удар за ударом, уклонение за уклонением. Быстрее! Еще быстрее! Сократить дистанцию! Копье в шесть футов – это оружие, позволяющее держать противника на расстоянии, дающее преимущество даже в поединке с тем, кто вооружен гресфом – двуручным мечом для боя с конницей, а потому короткие сабли Деаны должны быть быстры, а ей нужно подступить вперед, атаковать, она не может позволить противнице оторваться от нее и отскочить.

Еще быстрее!

Старшая воительница отбивала все удары: снизу, сверху, косые. Ее копье, хотя и тяжелое, в клепках под самый наконечник, танцевало легко, словно тростинка. Несколько минут обе они выглядели словно окруженные прозрачными завесами: Деана – серебрящейся холодной сталью, Расх – матовой, словно дерево, из которого было выполнено древко ее оружия, – и только сопровождавший их быстрый металлический лязг сообщал всем вокруг, что это не игра и не фокусы, но настоящий бой.

Деана улыбалась под экхааром, так широко, как не улыбалась уже много дней, наполненных попытками взять под контроль хаос в княжестве и опекой над Лавенересом. А поскольку транс кхаан’с несет собственные дары, а один из них – лучшее понимание противника, она не сомневалась, что старшая воительница улыбается тоже. Обоим им это было необходимо: одной – чтобы позабыть о проблемах, второй – чтобы вспомнить, каково оно – стоять против достойного противника и доказывать, что ты на это способна, пусть бы и самой себе.

И обе одновременно поняли, что Деана выиграет этот поединок. Она была в два раза моложе, быстрее и более выносливой, к тому же беременна в то время, когда тело ее достигло пика своих возможностей, а опыт старшей воительницы не мог не обращать внимания на эти преимущества. Через миг Деана сломает защиту и ее тальхеры попробуют крови.

Хватит.

Она прервала атаку в тот самый миг, когда ее противница отскочила, деряса копье в защитной позиции. Деана тоже отступила на два шага и спрятала сабли в ножны. На удар-другой сердца, пока транс еще не успел ее отпустить, она видела все с удвоенным вниманием, отмечала цвет камешков на площади, лазурь воды в прудике, выражающее больше, чем тысяча слов, удивление, почти ощутимо исходящее от Амвер, дочери Павалии, и Бахмери с’Таллар.

Будут рассказывать об этом и через двадцать лет.

– Прости мне мои слова, мастер. – Деана склонила голову перед Расх и’Ванну. – Ты – багровая смерть, греющаяся на песке.

Та коротко отсалютовала оружием, а потом обернула копье и воткнула его энергично в землю. Было видно, что она тяжело дышит, но Деана знала, что она все еще улыбается.

– Тальхеры любят тебя, – выдохнула та. – Прошло уже немало времени с тех пор, когда кто-то заставлял меня так защищаться.

Комплимент требовал вежливого ответа.

– Прошло немало времени с тех пор, пока я не сумела сломать чью-то защиту. Примешь ли ты мое предложение? Станешь ли стражницей моего дома? И учительницей?

– Учительницей? – Расх коротко, резко рассмеялась. – Хочешь, чтобы я тебя учила? Тебя?

Деана покачала головой.

– Не меня. Но уверяю, я найду тебе много внимательных учениц. И вам тоже, – обратилась она к оставшимся. – Если только заключим договор.