Текст книги "Риск - мое призвание (сборник)"

Автор книги: Роберт Ллойд Фиш

Соавторы: Джонатан Крэйг (Крейг),Стивен Марлоу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глава 19

О Гансе Беккерате я узнал меньше, чем через пять минут после нашего прилета в Мюнхен. Его фотография красовалась на первых страницах всех газет в аэропорту, однако я не знал, что это был Беккерат до того момента, пока Пэтти на минутку не отлучилась, чтобы припудрить свой носик. Я уселся на скамье в зале ожидания компании «Люфтганза» с оставленной кем-то мюнхенской «Тайме». Вместе со мной в зале была еще семья бюргеров из пяти человек, все в новеньких хлопающих lederhosen[23]23
  Кожаные штаны (нем.).


[Закрыть] и с таким количеством багажа, что его едва ли не хватило бы, чтобы под завязку загрузить DC-3. С помещенной на первой странице большой фотографии на меня смотрело лицо мужчины, который неохотно, безрадостно, нерешительно и с самосожалением приближался к своему пятидесятилетию. У него было круглое лицо с маленькими и беспокойными глазками, копной темных, с проседью на висках волос и складками пессимизма и неудач, обрамлявшими рот, такой неожиданно полный и чувственный, что складывалось впечатление фотомонтажа. Заголовок, как, впрочем, и весь газетный текст, был набран готическим шрифтом, с которым я был знаком лишь немногим лучше, чем с санскритом. Однако имя «Ганс Беккерат» я разобрал.

Я сидел и ждал, когда вернется Пэтти, чтобы она мне прочитала, что было напечатано в «Таймс», и обдумывал происшедшее за последние двадцать четыре часа. Я отвез ее в гостиницу «Эм-Зу» в Западном Берлине, откуда она дала Адольфу Бронфенбреннеру телеграмму с просьбой забрать из отеля в Бонне ее вещи и отвезти их в Боннский международный аэропорт, а заодно выслать ее книжку дорожных чеков. Вечером Пэтти, вооружившись чеками и поздравительной телеграммой от Бронфенбреннера, обновила свой гардероб в магазинах на Курфюрстендам, а я тем временем забронировал в «Люфтганзе» билеты до Мюнхена. И вот сиявшие, как медные пуговицы, и ранние, я смел надеяться, как птички из известной пословицы, мы уже были в баварской столице.

На выходе из комнаты, где пудрятся, Пэтти выглядела очень хорошенькой и очень неуверенной в себе. След заканчивался где-то в горах Гармиш-Партенкирхена, и мы были совсем рядом, но на этом самом конце следа стоял устрашающий для Пэтти вопросительный знак. Она могла там что-то найти, а могла и не найти. Может быть, ее отец погиб в бою, как об этом сообщалось в официальных сводках. В этих двух альпийских городках-близнецах, возможно, и не было ничего, что рассказало бы ей о случившемся с ее отцом на самом деле. А что, если он погиб, пытаясь присвоить эти деньги, тогда как Пэтти была уверена, что он погиб, пытаясь их защитить? В общем, два шага вперед, один назад.

– Вот, – произнес я. – Прочитай-ка мне это.

Она взяла газету и уставилась на фотографию на первой странице.

– Да это же Беккерат! – воскликнула она.

– Ты его знаешь?

– Я знаю всех, кто был причастен к десанту.

– А Беккерат тоже был причастен?

– Он был в местном партизанском отряде. Дай-ка взглянуть…

Я курил и наблюдал на лице Пэтти всю гамму охвативших ее чувств от любопытства к удивлению, потом изумлению и, наконец, гневу. Это походило на то, как девушка проходит кинопробу, тем более, что для этого Пэтти была достаточно красива.

– Ганс Беккерат, – прочла она вслух. – Бежал из тюрьмы.

– Я и не знал, что он там сидел.

– Извини. Ему было предъявлено обвинение в убийстве, и в ожидании суда он был заключен в тюрьму. Но он бежал, убив при этом охранника. Он сидел здесь, в Мюнхене, и его видели направляющимся на юг.

– В сторону Альп?

– Да, – хрипло ответила Пэтти.

– И это все?

– Есть еще абзац об участии Беккерата в войне и предупреждение, что он вооружен и опасен.

– А что по поводу человека, которого он убил?

– Ради восьмисот тысяч марок.

– Что ты сказала?

– В газете написано, что Беккерат и этот человек напали на след пропавших денег УСС.

Человек, которого, как полагают, убил Беккерат, был найден задушенным в горах между Гармишем и Миттснвальдом. В горах они шли в одной связке. Дело казалось ясным, как божий день.

– Но почему?

– Для Беккерата это, наверное, было кошмаром. Они начали драться и свалились в трещину. Человек, имя которого мне ни о чем не говорит, был задушен. Беккерат сам из трещины выбраться не смог, потому что повредил при падении ногу. Когда его обнаружили, он был уже при смерти от истощения.

– А с чего они взяли, что Беккерат и этот, второй парень искали восемьсот тысяч?

– Да потому что, когда его нашли, Беккерат этим бредил.

Я отложил сигарету и улыбнулся Пэтти. Она не отреагировала, насупилась и заметила:

– Что здесь смешного?

– Совпадение. Четкое совпадение по времени. Если Сиверинг знал об этом, а я в этом нисколько не сомневаюсь, он наверняка сейчас там, где я собираюсь его найти.

– Рада за тебя, Чет. Ты, наверное, огребешь уйму денег?

– Ну ужас сколько.

– И на что тогда тебе жаловаться?

– Огреб бы, если бы меня не выгнали.

– Выгнали? Тебя? Но ведь ты прилетел сюда. Ты…

– Мне был симпатичен человек, который меня нанял. И мне не нравится человек, который меня уволил. А в этот момент, черт побери, я был уже в Германии. Вдобавок, я должен агентству по аренде автомобилей в Берлине за их мотороллер, если они не смогут вытащить его из восточной зоны. Может быть, мне придется отработать его стоимость, смазывая автомобили, или делая что-то в подобном роде. И я решил, что перед этим было бы неплохо глотнуть немного свежего горного воздуха. Ты готова ехать в Гармиш?

– Мне пришло в голову, что хорошо бы сначала побеседовать с полицейскими здесь, в Мюнхене.

– Зачем? Мы будем по горло сыты подробностями там, в горах. Если такие вещи публикуются даже в газетах, в горах это будет звучать на уровне апофеоза вагнеровской оперы – сплошные арии и потоки крови вокруг свежевырытой могилы. Черт возьми, Пэтти! Извини.

– Ладно тебе, Чет. Я, кажется, начинаю кое-что соображать насчет той могилы.

– Что?

– Насчет могилы отца. Она не такая уж… ну, свежая. Чет, прошло много времени.

– Тогда поболтайся в Мюнхене и поглазей на достопримечательности, – предложил я. – А я поеду в Гармиш, все там разузнаю и расскажу тебе.

– Я не могу так поступить, Чет, но все равно спасибо. Потому что всю свою жизнь я… ну, ты знаешь. Ты думаешь, это опасно?

– Еще бы! Беккерат на свободе. Двоих он уже убил и, по-видимому, из-за денег. Терять ему нечего. Кроме того, не забывай о Штрейхерах. Зиглинда наконец-то обнаружила, что, кроме ее брата, на свете существуют и другие мужчины, в том числе Отто Руст. У Зиглинды и Отто свои идеи насчет того, на что должны быть пущены эти деньги, и это приведет Зигмунда в бешенство.

– А как с твоим Фредом Сиверингом?

– С ним? Как быть с ним, я не знаю. Я с ним даже не знаком, но у меня такое чувство, будто я его знаю всю свою жизнь. Меня нанял старик, который был рад умереть за него. Его жена вешалась мне на шею лишь для того, чтобы доказать, как она его любит. Ради него она, возможно, убила человека, после чего любезно позволила мне увезти ее с места убийства. Вильгельм Руст в качестве подарка по случаю возвращения из тюрьмы Шпандау получил пулю от собственного сына, и все потому, что ему было известно кое-что из того, о чем, возможно, знает Фред Сиверинг. Мюллер мертв. Ты спрашиваешь, как быть с Сиверингом? Я тебе отвечу. Он уже сидит в моей печенке, во всей моей жизни и моих мечтах. И поэтому для него будет лучше, если он все-таки окажется одним из ангелов. Если это будет не так, я вполне буду в состоянии придушить его собственными руками, после чего стану размышлять о том, что самым великим человеком, которого я когда-либо встречал, оказался одряхлевший старый дурак, и, может быть, поступлю в Иностранный Легион, если, конечно, туда берут отставных частных сыщиков.

– Ну и речугу ты закатил!

– Иногда я говорю слишком много. Так ты едешь?

– Куда?

– Я еду в Гармиш-Партенкирхен, а тебя собирался подбросить до гостиницы.

– Я поеду с тобой, чтобы выяснить насчет этих твоих… ангелов. Может быть, майор Киог тоже принадлежал к ним.

Ради нее я надеялся, что так оно и было. Однако в первый раз за все время она не была столь твердо уверена в своей правоте, а это было уже кое-что. Хотел бы я знать, буду ли я так же твердо уверен в правоте Саймона Коффина после того, как встречусь с его протеже.

* * *

Мы ехали на такси через пригород, где, поджав одну ногу и вытянув шеи, стояли аисты и озирали нас холодным и оценивающим взглядом. По тряске мы почувствовали, что въехали на брусчатку, и увидели, что находимся на Мариенплатц и проезжаем мимо нового Городского зала. Велосипедистов на Мариенплатц было больше, чем автомобилей.

Когда мы подъехали к автобусной станции, откуда автобусы отправлялись в Альпы, там было целое людское столпотворение, и я невольно подумал, что все эти люди хотят узнать, почему все-таки Ганс Беккерат убил двоих человек.

Глава 20

Большой автобус «Мерседес-Бенц» был до отказа заполнен пассажирами с рыболовной снастью и альпинистским снаряжением. Он мчался по широкому шоссе из Мюнхена на юг, в сторону Альп. Мимо нас проносились тенистые сосновые рощи и луга, похожие на гигантские чаши с пологими краями, пасшиеся на них коровы с колокольцами и придорожные часовни. Воздух был настолько прозрачен, что далекие горные пики были видны, словно через увеличительное стекло.

Спустя некоторое время сосновые рощи закончились, луга стали менее пологими и более каменистыми, а вместо коров на них паслись овцы. Деревья здесь были низкорослыми и таких причудливых форм, будто они не выросли из семян, а были выкованы рукой кузнеца, с корой цвета меди и сплюснутой от воздействия альпийских ветров кроной. Потом, немного не доезжая Обераммергау, где автобус сделал остановку, и все вышли, чтобы перекусить в стилизованном под альпийское шале ресторанчике, пастбища стали крутыми, каменистыми и нечастыми, а овцы уступили место бородатым, крепконогим и всеядным козам. Не надо было даже смотреть на каменистые уступы и скалы, возвышавшиеся над нами в виде печных труб и минаретов, чтобы догадаться, что находишься высоко в горах.

Некоторые из отпускников вышли в Обераммергау, однако большинство, пообедав в шале с пивом, таким ледяным, что, когда его пьешь, начинают ныть глазные яблоки, вернулись в автобус. За всю дорогу до Гармиш-Партенкирхена мы с Пэтти не перебросились, наверное, и парой слов. Было приятно просто смотреть на туристов и альпинистов-энтузиастов, всех, как один, живших ожиданием, счастливых и широко улыбавшихся каждый раз, когда наш «Мерседес» огибал очередной скальный выступ, и перед нами открывалась новая панорама гор с бурными потоками и нечастыми озерцами, сверкавшими на солнце, словно самоцветы. Мы въехали в Партенкирхен с севера. При выходе из автобуса на серо-зеленом фоне окружавших гор сразу бросались в глаза желтоватые изгибы горнолыжных трасс, и вышки, и тросы канатных дорог с экскурсантами. Огромный щит при выходе с автобусной станции на немецком, английском, итальянском и французском языках извещал о том, что Гармиш-Партенкирхен был столицей Зимних Олимпийских игр 1936 года, и стрелками указывал направление к трассе бобслея, лыжному трамплину, ледовому стадиону и фуникулерам, поднимавшим на вершину Цутшпитце.

«Поступай на службу в военно-морские силы, и ты увидишь мир», вспомнил я слова рекламы. Поступай в военный флот, и ты действительно его увидишь через тряпку, которой драишь медь, сквозь палубные надстройки твоего корабля и мыльную пену на палубе, которую ты скребешь до белизны. Через грязный иллюминатор ты увидишь экзотические порты, куда никогда не ступит твоя нога, а если и ступит, то ровно на время, которого хватит лишь для хорошей пьянки, которая, собственно, ничем не отличается от выпивки где-нибудь в Сан-Диего, Норфолке или Бруклине. «Будь частным сыщиком из Вашингтона, округ Колумбия, – подумал я, – и ты увидишь мир. Ты увидишь Баварские Альпы, спеша на рандеву с убийством двенадцатилетней давности и еще одним, абсолютно свежим, и убийством, которое только намечается, и еще со сбежавшим политиком».

– Тебя кто-то окликнул, – сказала мне Пэтти.

Все было на месте: небо, горы и толпы туристов с фотоаппаратами и в своих lederhosen. Однако, кроме этого, там было что-то еще.

Еще там был Йоахим Ферге.

На нем были старенькие, вытертые и немилосердно скрипевшие при каждом шаге lederhosen. Его голая, как бильярдный шар, голова была непокрыта, и альпийское солнце сделало свое дело, придав ей оттенок лака для ногтей, который обычно предпочитают очень светлые блондинки. Лицо его тоже было розовым, а кустистые брови вполне годились для того, чтобы полировать ими ботинки. Он показался мне ниже ростом, чем я его помнил, но его плечи вполне могли посоперничать по ширине с ведущей на Цугшпитце дорогой с двусторонним движением.

– А, Herr Драм, – произнес он. – Ну что, отыскали вашего американца?

Со всех сторон нас обтекал поток отпускников. Чья-то удочка чуть было не хлестнула Ферге по лицу, и, чтобы сохранить глаз, ему пришлось слегка подать голову назад.

– Я уже начинаю подозревать, что он вообще не приезжал в Германию, – ответил я.

– Ну да, конечно. Разумеется. И все-таки я должен попросить вас сесть ко мне в машину.

– Зачем?

– Чтобы поговорить, mein herr. А, и фроляйн тоже с вами? Я думал, что вы путешествуете один.

Я глубоко вдохнул, но, тем не менее, нехватка кислорода ощущалась. Может быть, это сказывалось высокогорье, а может быть, то выражение, с которым смотрел на меня Ферге. Возможно, это было опасение, что если мы назовем ему фамилию Пэтти, то он сразу же поймет, зачем мы сюда приехали.

Через толпу снующих отпускников мы протиснулись к стоянке, где был припаркован черный седан Ферге. Если у него и был водитель, то он, видно, отлучился, чтобы хлебнуть пивка. Ферге сел на переднее сиденье, мы с Пэтти – сзади. Ферге сидел, не двигаясь, и машину заводить явно не собирался.

– Фроляйн Киог, – проговорил он. – А вы даже красивей, чем на фотографии.

Ответом было молчание. Я зажег сигарету и предложил всем пачку, однако вместо этого он вытащил черную сигару и, когда я давал ему прикурить от зажженной спички, внимательно разглядывал мои пальцы, как будто они держали ответ на все его вопросы.

– Этот Беккерат на самом деле бежал из тюрьмы, или же это ваша очередная газетная утка? – резко спросил я.

Ферге отпустил короткий лающий смешок и торжествующе уставился на меня.

– Черт побери, – продолжил я. – Неплохая уловка, чтобы еще разок попытать счастья со Штрейхерами, правда?

Ферге посмотрел на Пэтти.

– Фроляйн Киог, а вы-то кого надеетесь встретить в Гармише? Призраков?

– Я никогда этого и не скрывала. Я намерена выяснить, как погиб мой отец.

В присутствии Ферге с ней что-то стряслось. Я ощутил, что она сбита с толку, и хоть на время, но снова вернулась в тот мир, где была одержима только своей манией.

– Благодарю за откровенность, – сказал, обращаясь к Пэтти, Ферге. – Это именно то качество, которое надлежит воспитывать в себе хитроумному Драму.

– Где Сиверинг? – поинтересовался я.

– Попробуйте меня понять. Драм. Я ничего не имею лично против вас. У себя в Вашингтоне, делая работу частного сыщика, за которую вам платят, вы, скорее всего, на отличном счету. Здесь у меня нет никаких сомнений. Вот и прекрасно. Но наша работа, видите ли, имеет свою специфику, и…

– Вы хотите, чтобы я уехал?

– Да, вы оба.

Я щелчком выбросил сигарету в открытое окно.

– Йоахим Ферге, режиссер, – произнес я.

– В моей власти устроить так, что вас объявят «персона нон грата», а американское посольство в Бонне отберет ваш паспорт.

– И вы собираетесь это сделать?

– Если вы не уедете по своей воле, то да.

– Но почему? Кому мы здесь мешаем?

– Да потому что у нас и кроме вас есть, за кем присматривать.

– У кого это, «у нас»? Вы что, и Мюллера имеете в виду?

Что-то едва заметное промелькнуло в его глазах.

– Выкладывайте все, что знаете про Мюллера.

– Выкладывайте все, что знаете про Сиверинга.

– В последнем донесении Мюллера, переданном через нашего связного в Западном Берлине, говорилось, что вы пошли в танцзал «Маленький Вальтер-утешитель», где выступали Штрейхеры. С тех пор от Мюллера ни слуху, ни духу. Может быть, вы меня просветите, в чем дело?

– Да, – ответил я.

– Но без особого желания?

– Сперва давайте про Сиверинга.

– Вы, американцы, – заметил Ферге, – все время торгуетесь.

Он сделал паузу, и, опустив тяжелые веки, прикрыл ими свои непроницаемые глаза. Потом веки взлетели вверх, брови изогнулись дугами, глаза в упор глянули на меня, и, направив в мою сторону толстый, как баварская сосиска, указательный палец, он неохотно проговорил:

– Да, Фред Сиверинг в Гармише.

– Где именно?

– Вы все еще торгуетесь?

– Пока я только разминаюсь. Я хочу знать, где находится Сиверинг. И еще я хочу, чтобы вы дали слово, что ни вы, ни ваши сотрудники не будете меня толкать, топтать или выкидывать из Гармиша. И то же самое в отношении мисс Киог.

Ферге перегнулся через спинку переднего кресла, открыл дверцу и сказал:

– Выходите.

– Что, звонок уже прозвенел?

– Я не могу вам этого обещать. Если, конечно, вы тотчас же не достанете из вашего кармана Мюллера и не отдадите его мне.

Я выбрался из машины. Пэтти коротко и разочарованно вздохнула и последовала за мной. Я обернулся и положил руку на переднюю дверцу с опущенным стеклом.

– Этого сделать я, разумеется, не в состоянии, – ответил я Ферге. – Я не имею привычки таскать в карманах перебежчиков.

Я повернулся, взял Пэтти под руку, и мы пошли прочь.

– Драм!

Мы вернулись. Дверца еще была открыта, и мы снова забрались в машину.

– Сиверинг остановился в туристической гостинице под названием «Цугшпитце».

– И это все?

– В том, что произошло в Бонне, виноват Мюллер?

– Моя вина только в том, что меня оглушили. Однако Мюллера не оглушили. Он просто сидел и ждал, пока Вильгельма Руста убьют, а после этого позволил Штрейхерам уйти.

– Для вас будет лучше, если вы сможете подтвердить все это в присутствии самого Мюллера.

Я покачал головой.

– Вот этого я сделать не могу.

По лицу Ферге пробежала едва заметная тень улыбки. Я продолжил:

– Мюллер был убит в Восточном Берлине в районе Жандарменмаркт. Убит в перестрелке со Штрейхерами, но вовсе не в качестве сотрудника вашей службы. Как Зиглинда Штрейхер и Отто Руст, он дрался за то, чтобы завладеть восемьюстами тысячами марок. Именно за это, кроме, конечно, собственной жизни, он и боролся. Все время он стремился только к этому.

Ферге потрясенно молчал.

– Подумайте сами, – продолжал я. – Если бы вы посадили мне на хвост агента, который был заинтересован не в деньгах, а в том, чтобы сделать свое дело, Штрейхеры сейчас уже были бы в наших руках. Но это, разумеется, не имеет никакого отношения ни к Беккерату, ни к Фреду Сиверингу. Сейчас вы согласны пообещать мне то, о чем я просил?

– Откуда у вас такая уверенность в том, что Мюллер…

– В Восточном Берлине он под пистолетом сдал меня Штрейхерам. Потом мне удалось убедить его в том, что у него больше шансов получить то, чего он хотел, если он будет на моей стороне. Этого вам достаточно?

Ферге извлек изо рта сигару и уставился на нее. Сигара была почти перекушена напополам. Со станции в квартале от нас отъехал автобус. Мимо нас на велосипедах промчались мальчик и девочка. Все вокруг было залито слепящим светом послеполуденного солнца. Над маленьким городком под названием Партенкирхен угрюмо нависали величественные серые скалы, освобождавшиеся от снега лишь на время короткого баварского лета.

Ферге сидел темнее тучи. В первый раз я наблюдал, как он позволил живому чувству отразиться на своем лице. Я уже ожидал, что по этому случаю грозные Альпы съежатся, обрушатся с высоты полутора миль и превратятся в пыль.

– Я вам верю, – произнес он так тихо, что я едва разобрал слова.

– Так звонка не будет?

– Убирайтесь отсюда. Можете идти, куда вам угодно.

Мы снова выбрались из машины. Мне было угодно идти в туристическую гостиницу «Цугшпитце». Однако, когда мы ждали такси возле автобусной станции, я поймал себя на мысли о том, что мне немного жаль Йоахима Ферге.

* * *

Гостиница «Цугшпитце» была большим зданием из серого камня лишь немногим ниже громоздившихся над ней альпийских пиков. Темный и прохладный вестибюль сильно смахивал на пещеру из-за нескольких незажженных каминов, в каждом из которых вполне можно было целиком зажарить слона, и развешанных по филенчатым стенам оленьих голов и чучел пернатой дичи.

Мы отыскали в вестибюле незанятый угол, где стояло несколько деревянных стульев с высокими спинками, и я усадил там Пэтти.

– Мне бы хотелось увидеться с Сиверингом наедине, – объяснил я, – чтобы его не испугать.

– Но ты же обещал…

– Разумеется, ты будешь со мной. Только смотри, не потеряйся.

Пэтти заверила, что и не подумает, и я ее оставил. Я пересек вестибюль и подошел к стойке, за которой стоял коротышка с соломенными волосами и пухлыми щеками с ямочками. Такими обычно представляют добреньких дедушек.

– Будьте любезны, номер комнаты мистера Сиверинга, – попросил я по-немецки.

Он поискал в журнале, пробежав мягким коротким пальчиком, таким же розовым, как голый череп Йоахима Ферге, сверху вниз по списку постояльцев.

– Сожалею, но Сиверинг у нас не значится. Может быть, в какой-нибудь другой гостинице по дороге на Цугшпитце?

Внезапно меня осенило, что Сиверинг вряд ли стал бы регистрироваться под своим настоящим именем.

– Американец, – сказал я.

– У нас живет, наверное, не меньше дюжины американцев.

Припомнив виденные мной фотографии Сиверинга, я попытался его описать. Когда я закончил, пухлый человечек молчал и смотрел на меня. Я положил на стойку несколько марок, которые тут же не без участия добренького дедушки куда-то исчезли.

– Человека, которого вы ищете, зовут Коул. Пятое крыло, номер триста двадцать семь.

Мы обменялись вежливыми улыбками. «Если дело так пойдет и дальше, – подумал я, – баварский сервис влетит мне в копеечку».

Дорогу к номеру 327 я нашел безо всяких схем. Коридоры были узкими, темными и грязными. «Зато комнаты должны быть большими», – решил я. Постучав в дверь, я ощутил, как бешено колотится мое сердце. Дело оказалось долгим, оно изобиловало насилием, но сейчас я уже был почти у цели. Хотелось бы знать, перевернется ли в своей свежей могиле Саймон Коффин.

Звук шагов по непокрытому полу. Тишина. Дверная ручка быстро повернулась, протестующе заскрипели петли.

Она стояла в тусклом свете дверного проема. В комнате позади нее было лишь немногим светлее, чем в коридоре. Очень красивая блондинка небольшого роста, она вовсе не выглядела уставшей, хотя совсем недавно проделала длинный путь.

– Мистер Драм! – с удивлением воскликнула Ильзе Сиверинг.