Текст книги "Мир воров"

Автор книги: Роберт Линн Асприн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Но вы уже сделали это, – заметил он. – Вы спасли мне жизнь.

– Я спас гражданина от своры «уличных крыс», – возразил Зэлбар. – Как я уже говорил, это мой долг перед Принцем.

– Но… – начал Джабал.

– Если бы я установил вашу личность раньше, – продолжал цербер. – Я, возможно, подвергся бы искушению не встревать в драку.

На этот раз намек нельзя было игнорировать. Скорее озадаченный, чем разъяренный, Джабал изучал своего оппонента.

– Я чувствую, вы пытаетесь спровоцировать еще одну. Значит, вы меня спасли, чтобы отомстить самому?

– На своем посту я не могу и не буду принимать участие в мелких уличных драках, – взревел Зэлбар. – Я сражаюсь только, когда защищаю себя или граждан Империи.

– И я не буду преднамеренно поднимать свой меч против того, кто спас мне жизнь… Спас при самозащите, – ответил его же словами Джабал. – Таким образом, кажется, мы не будем драться друг с другом. И, все же, кажется, вы имеете зуб против меня. Могу я спросить, в чем дело?

– Такой зуб я имею против любого человека, который извлекает выгоду за счет граждан Рэнкана, не неся при этом никакой ответственности, – насмешливо произнес цербер. – Вы не только не служите Империи, которая предоставила вам убежище; вы подрываете ее мощь, открыто рисуясь своим пренебрежением к ее законам, когда проворачиваете свои сделки.

– Что вы знаете о моих сделках и бизнесе, что позволяет вам высказывать такие скоропалительные суждения? – с вызовом спросил Джабал.

– Я знаю, что вы делаете ваши деньги способами, каких приличные люди избегают, – колко ответил Зэлбар. – Вы завязаны на рабах и наркотиках и других, высокоприбыльных, но подразумевающих низкий моральный уровень, товарах… Но хуже всего, вы завязаны на сделках, несущих смерть.

– Профессиональный солдат клеймит меня за смертельные сделки? – улыбнулся Джабал.

Цербер покраснел от такой колкости.

– Да. Я тоже связан со смертью. Но такой солдат, как я, сражается ради блага Империи, а не ради собственных эгоистических целей. Я потерял брата и некоторых из своих друзей во время горных кампаний, сражаясь за Империю… За свободу, которую вы и подобные вам подрывало.

– Подумать только, – задумчиво произнес Джабал. – Целая армия Рэнкана защищала нас от нескольких, разбросанных в горах племен. Да, если бы не вы и ваши друзья, горцы, конечно же, спустились бы с вершин, которые они не покидали в течение нескольких поколений, и перебили бы нас всех спящими. Как глупо было, с моей стороны, думать, что Империя пыталась расширить свое влияние еще в одном месте, где его не желали. Я должен был понять, что это была всего лишь попытка с ее стороны защитить себя от грозного врага.

Зэлбар наклонился вперед, рука его потянулась к эфесу. Затем самообладание вернулось, черты лица ожесточились.

– С меня хватит разговоров. Вы не понимаете мысли приличных людей, еще меньше их слова.

Он повернулся, чтобы уйти, но каким-то образом Джабал оказался на его пути – он уже стоял на ногах, хотя и покачивался от слабости. Хотя цербер был выше его на голову, гнев Джабала как бы возвысил его до уровня Зэлбара, который невольно отступил.

– Если с тебя довольно разговоров, цербер, то пришло время сказать слово и для меня, – прошипел он. – Это правда, что я делаю деньги на отвратительных сделках. Я бы не смог заниматься этим, если бы твои «приличные люди» не хотели платить мне изрядные суммы за это. Я не торгую товаром на острие меча. Они сами приходят ко мне – их так много, что я не могу удовлетворить спрос через обычные каналы.

Он повернулся, сделав жест в сторону усыпанного трупами двора.

– Также правда и то, что я связан со смертью, – злобно произнес он. – Твои великодушные рэнканские хозяева обучили меня правилам торговли на столичных гладиаторских аренах. Я имел тогда дело со смертью ради одобрительных возгласов тех самых «приличных людей», которыми ты так восхищаешься.

И те «приличные люди» не оставили для меня места в их «приличном» обществе после того, как я добился своей свободы, поэтому я прибыл в Санктуарий. Сейчас я все еще имею дело со смертью, так как это цена бизнеса здесь – цена, которую я чуть было не заплатил сегодня.

На какую-то долю секунды что-то близкое к сочувствию промелькнуло в выражении глаз цербера, пока он качал головой.

– Ты не прав, Джабал, – сказал он спокойно. – Ты уже заплатил за то, чтобы заниматься бизнесом в Санктуарии. Это не твоя жизнь, это твоя душа… Твоя гуманность. Ты променял ее на золото, и, на мой взгляд, это самая неудачная сделка.

Их глаза встретились, и Джабал первым не выдержал взгляда, обеспокоенный словами цербера. Он отвел глаза, и его взгляд упал на тело Манго – мальчика, которым он восхищался и думал усыновить – мальчика, чью жизнь он хотел изменить.

Когда он вновь повернулся, цербер уже исчез.

Джо ХОЛДЕМАН
БРАТЬЯ ПО КРОВИ

Гости улыбаются, кланяются при прощании. Хороший обед, много одобрительных разговоров среди собравшихся: экономика Санктуария фундаментально прочна. «Спасибо тебе, мой новый повар… Он из Тванда, разве он не чудо?» Хозяину, по всей видимости, требуется новая диета, а не новый повар, впрочем, тяжелые парчовые одежды, которые он носит, делают его несколько полнее, чем он есть на самом деле. «Счастливого пути… Разумеется, завтра. Предайте вашей тетушке, что я думаю о ней».

«Ты, конечно, останешься, Амар». Один из уходящих гостей слегка приподнял бровь, наш хозяин любит мальчиков? «У нас действительно дела».

«Энуар, ты можешь отпустить слуг до рассвета. Ты также свободен вечером. Мы будем ужинать в городе. И благодарю тебя за отличное обслуживание. Пока».

Он смеется. «Не благодарите меня. Не тратьте всю вашу благодарность на одну женщину». Как только надсмотрщик за слугами уходит, грубовато-простодушное выражение исчезает с лица хозяина и становится абсолютно нейтральным. Он прислушивается к шагам надсмотрщика, спускающегося по каменной лестнице, слышит, как тот распускает слуг. Поворачивается и указывает жестом на гору подушек рядом с огромным камином. Запах пепла забивает аромат фимиама.

«У меня есть хорошее вино, Амар. Посиди, пока я схожу за ним».

«Тебе понравились наши гости?»

«Купцы, только и всего. Но человек учится у других сословий, ты не согласен?»

Он возвращается с двумя кубками вина, такого пурпурного цвета, что кажется почти черным. Он ставит оба кубка перед Амаром: выбирай. Даже самые близкие друзья следуют этому ритуалу в Санктуарии, где отравление является искусством, спортом, профессией. «Да, меня заинтриговал именно цвет. Большая удача».

«Нет, оно из рощи в горах, восток Сира. Калос, или что-то в этом роде; не могу тебе даже передать, насколько у них варварские… – Да. Хорошее десертное вино. Ты не хочешь покурить трубку?»

Энуар возвращается, звеня своим колокольчиком по мере того, как он поднимается по лестнице.

«На сегодня все, спасибо…»

«Нет, я не хочу, чтобы гончих кормили. Лучше будут гнать зверя во время охоты, если останутся голодными. Как-нибудь проживем с их скулежом».

Тяжелая входная дверь скрипнула, захлопнувшись за надсмотрщиком. «Ты нет? Ты не будешь единственным аристократом в свите. Отрасти немного бороду, день или два, займи у слуги его лохмотья…»

«Ну, существует две школы воспитания. Голодные собаки слабее, но дерутся отчаянно. А если твоих собак не кормить неделю, то всю следующую их не способна будет победить другая свора».

«О, такое случается – я думаю, это случилось и со мной однажды. Не убивающий яд, а что-то, что сделало их безжизненными, неконкурентоспособными. Возможно, магия. Хотя яд дешевле».

Он делает глубокий глоток, затем осторожно ставит кубок на пол. Пересекает комнату, поднимается на ступеньку и выглядывает в узкое окно, прорезанное в толстой стене.

«Я уверен, что мы сейчас одни. Выпей; я принесу пока кррф». Он исчезает менее чем на минуту и возвращается с тяжелым бруском, завернутым в мягкую кожу.

«Лучший сорт из Каронны, чистый, черный, без примесей». Он разворачивает сверток: черный, как смоль, брусок, тисненый по всей своей поверхности иностранной печатью. Попробуешь немного?

Он качает головой. «Мудрый виноторговец, избегающий употреблять собственные изделия. Золото с тобой?»

Он взвешивает мешок в своей руке. «Этого недостаточно. Нет и половины». Он выслушивает и забирает назад золото. «Будь разумным. Если ты чувствуешь, что не можешь доверять моей пробе, возьми с собой небольшое количество назад в Рэнке; пусть кто-нибудь попробует его. Затем привезешь мне сумму, о которой мы договорились».

Другой мужчина неожиданно встает и судорожно хватается за свою короткую кривую саблю, но она едва успевает выйти из ножен, как сразу же гулко падает на мраморный пол. Он падает на четвереньки, весь дрожит, бормочет что-то и валится, ослабев.

«Нет, это не магия, но почти так же сладко, ты не находишь? В этом достоинство коагулированных ядов. Первый ингредиент ты получил вместе со всеми, в блюде со сладостями. Всеми, кроме меня. Вторая часть была в вине, в его сладком компоненте».

Он проводит ногтем большого пальца по брикету, набирая тем самым щепотку кррф, растирает ее между большим и указательным пальцами и нюхает. «Тебе действительно следовало бы попробовать это. Оно делает тебя молодым и храбрым. Но ты и так молодой и храбрый, не так ли?»

Он аккуратно заворачивает кррф и забирает золото. «Извини меня. Я должен пойти переодеться». В дверях он колеблется. «Яд не смертелен; он только парализует тебя на какое-то время. Хирурги используют его».

Мужчина лежит долго, уставившись в пол. Он чувствует, что потерял контроль над своим телом и как у него течет слюна.

Когда хозяин возвращается, его с трудом можно узнать. Свое красочное оперение он сменил на заплатанную, засаленную робу, подпоясанную веревкой вместо пояса. Напомаженная белая грива исчезла, его лысый череп изуродовал старый ветвистый шрам, полученный от удара мечом. На левой руке у него отсутствует большой палец, отрубленный у самого основания. Его рот расплывается в улыбке и обнажает скорее зияющие дыры, чем зубы.

«Я собираюсь позаботиться о тебе. Есть некто, кто дорого дал бы за возможность попользоваться твоим беспомощным телом, а потом прикончил бы тебя».

Он раздевает вялого мужчину, кудахча и вновь нахваливая самого себя за проявляемую милость, а мужчину за его здоровую молодость. Он открывает решетку у камина и бросает одежду в нишу, куда обычно сгребают пепел.

«В другой части города я известен как Культяпка; здесь же я прикрываю свой обрубок протезом, изготовленным таксидермистом. Убедительно, не правда ли?» Он легко поднимает с пола мужчину и несет его к главному выходу. «Твоей вины, конечно, никакой нет, но ты состоишь в дальнем родстве с магистратом, который приказал отрубить мне большой палец». Лай собак становится громче по мере того, как они спускаются с лестницы.

«Вот мы и пришли». Он толчком открывает дверь, ведущую в псарню. Лай прекращается и переходит в вымаливание пищи. Десять воинственных гончих бегут, каждая к своей индивидуальной кормушке, вежливые в своей рабской преданности хозяину, разевая пасти, в которых виднеются острые серые клыки.

«Мы должны их кормить порознь, конечно. Чтобы они не поранили друг друга».

В дальнем конце псарни расположен деревянный разделочный стол, высотой по пояс, с вырезанными на его поверхности желобами, переходящими на навесные балки, на которые подвешивают туши. На стене над столом висит полка с ножами, мясницкими тесаками и пила.

Он кладет тупо уставившегося на все это, онемевшего мужчину на стол и выбирает тяжелый тесак.

«Извини, Амар. Я должен начать со ступней. Иначе будет страшный беспорядок».

Существуют философы, которые оспаривают то, что нет такой вещи, как «зло ради зла», и что когда человек, не считая колдовства (которое, конечно, освобождает индивидуума от ответственности), совершает злое деяние, он становится жертвой самого себя, рабом своих последователей и учеников. Такие философы могли бы набрать вес, изучая Санктуарий.

Санктуарий – это морской порт, и его название восходит к тем временам, когда он являлся единственной, охраняемой войсками гаванью, расположенной на главном караванном пути. Но долгая война закончилась, караваны забросили этот путь, так как открыли более короткий, и статус Санктуария упал – но не уменьшилось число его жителей, так как каждый честный гражданин, покинувший его, чтобы начать нормальную жизнь где-то на стороне, втягивался в борьбу за то, чтобы вести этот нормальный образ жизни.

В настоящее время Санктуарий все еще соответствует своему названию, но является пристанищем для тех, кто идет против закона. Большинство из них, в том числе самые опасные сосредоточены в районе города, известном под названием Лабиринт, представляющем собой запутанное переплетение улиц и безымянных переулков, где нет храмов. Однако там есть своя община, хотя и грубого пошиба, большинство из – которой посещает таверну под названием «Распутный Единорог», что подтверждается вывеской в форме этого животного, невероятным образом ублажающего самого себя. А владельцем этого заведения является мужчина, обычно присматривающий за баром в позднее время, уродливый парень по имени Культяпка.

Культяпка закончил кормление собак, промыл из шланга помещение и покинул свое имение, пройдя по длинному тоннелю, который вел из его личных апартаментов в подвал «Сада Лилий», респектабельного публичного дома, расположенного в нескольких кварталах от Лабиринта.

Он взобрался наверх из подвала по длинной лестнице, где его приветствовал огромный евнух с тяжелым палашом, небрежно переброшенным через плечо.

– Рановато сегодня, Культяпка.

– Иногда мне нравится нагрянуть с проверкой в «Единорог».

– Неожиданная инспекция?

– Что-то в этом роде. Хозяйка дома?

– Спит. Хотите девку?

– Нет. Я по делу.

Евнух наклонил голову.

– А, бизнес.

– Скажи ей, что у меня есть то, о чем она просила, и даже больше, если она сможет себе это позволить. Когда она освободится. Если меня не будет в «Единороге», я оставлю сообщение, где мы можем встретиться.

– Я знаю, о чем речь, – сказал евнух певучим голосом.

– Мгновенная девственность, – Культяпка взвесил на ладони брусок, завернутый в кожу. – Одна щепотка, правильно использованная, превратит тебя опять в девочку.

У евнуха округлились глаза.

– Усовершенствование, в сравнении со старым методом.

Культяпка рассмеялся вместе с ним.

– Я могу поделиться с тобой щепоткой-другой, если хочешь.

– О… Не на службе, – он прислонил меч к стене и достал квадратный кусочек пергамента из своего кошелька-пояса. – Однако я смогу приберечь его на время своего отдыха. Беспалый выделил ему щепотку. Он внимательно посмотрел на нее, прежде чем завернуть. – Черное… Каронна?

– Самое лучшее.

– У вас его достаточно много. – Он даже не потянулся за своим оружием.

Свободная рука Культяпки дотронулась до головки эфеса его меча.

– Человек без принципов убил бы вас ради этого.

Беззубый ухмыльнулся.

– С тобой я вдвойне в безопасности.

Евнух кивнул и заботливо спрятал кррф у себя за поясом, затем взял обратно свой широкий меч.

– В безопасности с кем угодно, но только не с чужаком.

Все в Лабиринте знали о том дорогостоящем заклятии, за которое заплатил Культяпка, чтобы защитить свою жизнь: если его убьют, то его убийца никогда не умрет, а будет влачить свое существование вечно в бессильной агонии:

Гори: как полыхают звезды ясные, Гори и после, как они погаснут.

Успокоения в пепле не найти.

Изгой, вдали от помощи богов, – Людей ли, призраков:

Придет конец веков А ты гори.

Культяпка сам подозревал, что заклинание будет иметь силу только до тех пор, пока будет жив колдун, породивший его, но это было несущественно. Мизраит и жестокость проклятия удерживали чужие клинки в ножнах, а яд в недосягаемости от его пищи.

– Я передам ваше сообщение. Огромное спасибо.

– Знаешь, лучше смешай его с нюхательным табаком. Очень крепкий, – Культяпка раздвинул бархатные занавески и прошел через фойе, обмениваясь приветствиями с некоторыми из женщин, которые слонялись там без дела, одетые в мягкие накидки (покрой и цвет накидок извещали о цене, а в некоторых случаях, демонстрировала пикантные подробности), и вышел в сумерки уходящего дня.

Полдень был интересным сочетанием ощущений для мужчины, чей нос был так же чувствителен, как и велик. Сначала банкет, со всеми ароматными деликатесами из Тванда, затем хорошее редкое вино с тонким резким привкусом полуотравы, потом вяжущая острота кррф, богатый кладбищенский запах Мясницкой, заплесневелая затхлость каменных стен тоннеля, духи и фимиам в фойе, а теперь знакомая уличная вонь. Пока он шел через ворота непосредственно в город, он мог точно сказать, что ветер менял свое направление на западное; земляной запах выгульных двориков для скота слегка преобладал над запахом разлагающейся мочи в чанах кожевников. Он даже уловил тонкий огуречный аромат свежеразделанной рыбы, который пронесся как легкий шепоток над бормочущей толпой; не все большеносые обладали такой способностью различать запахи. Как всегда, первые минуты он наслаждался пребыванием среди городских стен, пока вонючие испарения не притупили даже его нос.

Большинство прилавков на сельском рынке были уже закрыты, но ему удалось за пару медяков купить свежую дыню, которую он очищал, пока продвигался к базару, кррф был незаметен у него под рукой.

Он поторговался немного с кузнецом, новичком на базаре, по поводу пары ламп, которые он хотел заказать вместо тех, что были украдены из «Единорога» прошлой ночью. Он пришлет одного из своих оборванцев за ними. Понаблюдал немного за акробатами, затем прошелся по различным виноторговцам, чтобы сделать заказы на следующую неделю, заказал центнер засоленного мяса, порезанного на ломтики, и велел, чтобы его доставили сегодня вечером; после чего заглянул в гильдию наемников, чтобы подыскать охранника в зал, более воздержанного в употреблении спиртных напитков, чем тот, который позволил украсть лампы. Затем пошел вниз по Набережной, где съел ранний ужин, состоявший из сырой рыбы и мелко порубленного мяса крабов. Подкрепившись, он вошел в Лабиринт.

Как правильно отметил евнух. Культяпке нечего было бояться постоянных обитателей Лабиринта. Самые отчаянные головорезы, которые потрошили детей ради спортивного интереса (а спорт этот находился в явном упадке в связи с введением надежного травяного средства, вызывающего аборт), уважительно приподнимали шляпы перед ним или держались подальше. И все-таки он был осторожен. Всегда находились чужаки, горящие желанием утвердить себя, или в отчаянии пытавшиеся добыть себе на хлеб или вино; и хотя Культяпка был грозным противником с мечом или без него, он знал, что выглядел он, скорее всего, как растолстевший купец, чье безобразие мешало ему торговать.

Он также хорошо знал зло изнутри, в связи с чем и одевался так убого, дабы не показать ни малейшего внешнего признака своего благосостояния. И не для того, чтобы избежать нападения, поскольку он знал, что бедные намного чаще становятся жертвами, чем богатые, а для того, чтобы сократить число своих возможных врагов до тех, кто убивает из-за медяков. Обычно они не обладают особым искусством в бою.

По дороге к «Единорогу» на Серпантине за ним стал следовать по пятам мужчина с подчеркнуто небрежным видом, в котором, тем не менее, угадывался начинающий карманник. Культяпка знал, что переулок, поднимаясь вверх, попадает в глубокую тень, там же всего в нескольких шагах была ниша в стене, в которой можно было укрыться. Он завернул за угол, вынул кинжал из голенища сапога, проскользнул в нишу, а кррф положил у себя между ступней.

Мужчина все-таки последовал за ним, достаточное доказательство, и, когда его шаги неуверенно зазвучали в темноте, Культяпка волчком крутнулся из ниши позади него, заткнул ему рот и нос своей тяжелой рукой и методично стал вонзать стилет ему в спину, еще и еще раз, стараясь попасть в почки. Когда колени мужчины согнулись. Культяпка его отпустил, перерезав ему глотку, чтобы молчал. Он снял кошелек-пояс и сумку с монетой с бездыханного скрюченного тела, вытер и спрятал назад кинжал, поднял с земли кррф и продолжил свой путь по Серпантину. На его робе было несколько свежих пятен крови, но никто на этой улице не обратит на это внимания. Иногда стражники проходили по улицам, но не для того, чтобы беспокоить добрых граждан или критиковать их стройные обычаи.

Двое за один день, подумал он; прошел уже год или больше с тех пор, как это случилось в последний раз. Он почувствовал смутное удовлетворение по этому поводу, хотя ни один из мужчин не представлял собой достойного противника. Карманник был неуклюжим любителем, а молодой аристократ из Рэнке – доверчивым дураком (чье убийство было заказано одним из советников его отца).

Он поднялся по улице и вышел южнее от главного входа «Распутного Единорога», в который он вошел с черного входа. Он заглянул в расходную книгу товара в кладовой, отметил, что день был не очень-то бойким, и прошел к себе в офис. Там он запер кррф в сейф, затем налил себе в небольшой стакан лимонный аперитив и уселся рядом с прозрачным с одной стороны зеркалом, благодаря которому он мог наблюдать за баром, оставаясь невидимым.

В течение часа он наблюдал за руками, обменивающими напитки на деньги. Бармен, в прошлом кок на борту пиратского судна, пока не потерял ногу, казался доброжелательным по отношению к клиентам и в меру честным, хотя и не доливал положенные дозы некоторым наиболее пьяным посетителям – возможно, не из соображений об их самочувствии. Культяпка наливал себе третий стакан ликера, когда увидел входящую в заведение Эмоли, хозяйку «Сада Лилий», вместе в евнухом и другим телохранителем. Он пошел их встретить.

– Вина сюда, – сказал он обслуживающей девушке и проводил всех троих к столику с раздвинутыми занавесками.

Эмоли была почти красавицей, хотя едва ли была моложе Культяпки; в ее профессии старились быстро. Она немедленно перешла к делу.

– Колем говорит, что у тебя есть на продажу двадцать грималей Каронны.

– Из первых рук и чистый.

– Это немало.

Культяпка кивнул.

– Могу я спросить, откуда он поступил?

– Я предпочел бы не говорить.

– Тебе бы лучше сказать. У меня был в сейфе моей спальни двадцатигрималевый брикет. Вчера его украли.

Культяпка не пошевелился и не изменил выражения своего лица.

– Это интересное совпадение.

Она фыркнула. Они сидели, не произнося ни слова, пока через занавески им подавался кувшин с вином и четыре бокала.

– Конечно, я не обвиняю тебя в воровстве, – сказала она. – Но ты можешь понять, почему меня интересует лицо, у которого ты его купил.

– Во-первых, я его не покупал. Во-вторых, оно поступило не из Санктуария.

– Я не могу позволить себе отгадывать загадки, Культяпка. Кто это был?

– Это должно остаться в тайне. Здесь замешано убийство.

– Ты можешь быть замешан еще в одно, – сказала она жестко.

Культяпка потянулся рукой вниз и достал кинжал. Телохранители напряглись. Он улыбнулся и швырнул его через стол Эмоли.

– Давай, убей меня. Что случится с тобой после этого будет гораздо хуже, чем остаться без кррф.

– О, – она отбросила нож к нему назад. – Я не могу держать себя в руках эти дни. Прости. Но кррф предназначался не только для меня; многие мои женщины используют его и вкладывают в него свои деньги, вот почему я предпочитаю покупать в больших объемах.

Культяпка, потягивая вино, кивнул.

– Ты представляешь себе, какова доля моего капитала, вложенного в этот блок?

Он поставил наполовину опустошенные бокалы на круглый поднос и крутанул его.

– Половина?

– И еще раз половина от этой половины. Я верну его, Культяпка! – она выбрала бокал и отпила из него.

– Надеюсь, что ты это сделаешь. Но это не может быть тот же самый блок.

– Дай мне возможность судить об этом самой – у тебя этот блок находятся больше двух дней?

– Нет, но он точно был вывезен из Рэнке более чем неделю назад. Он прибыл с караваном на Анен день. Спрятанным в сыр.

– Ты не можешь быть уверенным, что он был с караваном все это время. Он мог быть уже здесь и дожидаться прихода каравана.

– Я вижу, что ты переусердствовала в своей логике, Эмоли.

– Но не без основания. Как часто ты видел блоки весом в двадцать грималей?

– Только в этот раз, – признался он.

– И имеющий спрессованную форму, проштампованный со всех сторон печатью, изображающей орла в кольце?

– Да. Но это означает только одного и того же поставщика, его марку.

– И все-таки, я думаю, ты обязан поделиться со мной информацией.

Культяпка потягивал вино маленькими глоточками.

– Хорошо. Я знаю, я могу доверять евнуху. Как насчет другого парня?

– Я наложила на него рабское заклинание при покупке. Кроме того… Покажи свой язык, Гейдж. – Раб раскрыл рот и обнажил розовый ветвистый шрам между испорченных зубов. – Он не может ни говорить, ни писать.

– Интересное застолье у нас собралось, – сказал Культяпка. – Не хватает большого пальца, языка и члена. А чего не хватает у тебя, Эмоли?

– Сердца. И блока кррф.

– Хорошо, – он допил оставшееся вино из своего небольшого бокала и вновь наполнил его. – При дворе в Рэнке есть человек, занимающий высокое положение, он старый и скоро умрет. Его сын, который должен унаследовать титул, ленивый, некомпетентный и нечестный. Советники пожилого господина предпочли бы видеть дочь в наследницах; она не только более способная, но и доступнее для их контроля.

– Думаю, я знаю, о какой семье ты говоришь, – сказала Эмоли.

– Когда я был в Рэнке по делу, один из советников связался со мной и поручил мне избавиться от этого молодого голубка, но сделать это надо было в Санктуарии. Двадцать грималей была моя цена, а также приманка, крючок, который он должен был заглотнуть. Мальчик не наркоман, но он жадный, а цена кррф в три раза дороже при дворе в Рэнке, чем в Лабиринте. Было подстроено так, чтобы я подружился с ним и предложил ему себя в качестве оптового поставщика кррф.

Советник добыл отраву в Каронне и поставил меня в известность. Я выслал назад соблазнительное предложение мальчику. Он замыслил путешествие в Санктуарий, предположительно, он должен был быть представлен брату Императора. Он не прибудет на эту встречу.

– Это не его кровь на вашем рукаве? – спросил евнух.

– Ничего подобного; это другой случай. В то время, как его будут завтра ждать во дворце, он будет плавать в гавани, обезображенный сворой псов.

– Значит, ты получил кррф, а также деньги мальчишки, – сказала Эмоли.

– Половину денег. Он пытался снизить цену, – Культяпка наполнил бокал женщины. – Но ты видишь. Здесь нет никакой связи.

– А я думаю, что есть. Анен день был как раз, когда исчез мой блок.

– Ты держала его завернутым в сыр?

Она пропустила вопрос мимо ушей.

– Кто доставил тебе твой?

– Марип, младший сын моего колдуна Мизраита. Он занимается всеми моими караванными поставками.

Евнух и Эмоли обменялись взглядами.

– Наконец-то! Именно у Марипа я купила свой блок. Не позже, чем через два часа после прихода каравана, – ее лицо стало наливаться краской от ярости.

Культяпка побарабанил по столу пальцами.

– Свой я получил не раньше вечера, – признался он.

– Колдун?

– Или более земная форма надувательства, – сказал Культяпка задумчиво. – Марип изучает ремесло отца, но я не думаю, что он такой знаток, что может перемещать материальные предметы… не мог твой кррф быть иллюзией?

– Это не было иллюзией. Я попробовала щепотку.

– Ты не помнишь, с какой части блока ты ее отщипнула?

– С нижнего края, рядом с углом.

– Что ж, мы можем уладить одну вещь, – сказал он, вставая. – Давай проверим мой блок в этом месте.

Она велела телохранителям остаться и последовала за Культяпкой. У дверей в его кабинет, пока он пытался открыть ключом дверь, она взяла его за руку и мягко подняла ее вверх, положив ее ему на грудь.

– Ты не останавливаешься у меня больше. Ты держишь свою собственную женщину, в имении? Мы что-нибудь сделали…

– Ты не можешь знать все мои секреты, женщина.

И действительно, вот уже больше года он не имел женщину нормальным способом, ему нужна была острота насилия. Это была единственная сторона его порочной жизни, которая он стыдился, и, безусловно, не из-за женщин, которым он причинял боль и даже дважды убивал. Он страшился своего бессилия больше, чем смерти, и сам задавал себе вопрос, какой орган ему откажет в следующий раз.

Эмоли лениво поглядывала сквозь зеркало, пока Культяпка возился с сейфом. Она повернулась к нему, когда услышала, как он судорожно начать ловить горлом воздух.

– О, боги!

Кожаная обертка лежала на дне сейфа, мягкая и пустая.

На какое-то мгновение они оба уставились на нее.

– Марип пользуется защитой своего отца? – спросила Эмоли.

Культяпка покачал головой.

– Это отец сделал это.

Колдуны не всемогущи. С ними можно сторговаться. Их даже можно убить, хитростью и вероломством. Заклинания обычно невозможно поддерживать без определенных усилий; хороший колдун может удерживать шесть или даже дюжину заклинаний одновременно. Мизраит славился тем, что он поддерживал сто заклинаний, хотя хорошо было известно, что он проделывал это благодаря напусканию второстепенных заклинаний на более слабых чародеев, вытягивая из них энергию без их ведома. И все же, сбор всех этих нитей и удерживание их в своих руках, а также непосредственные заклинания по защите собственной жизни и состояния, требовали от него наибольшей концентрации и придавали ему безумный вид. Некоторые-опрометчиво могли бы расценить это как глубокое одряхление – полувековое отсутствие сна оставило свой отпечаток – и попытаться отобрать у него кошелек или жизнь, в качестве их последнего долга перед ним.

Однако Мизраита редко можно было видеть на улицах и, безусловно, никогда рядом с шумом и вонью Лабиринта. Обычно он оставался в своих роскошных апартаментах в восточной части города с видом на море, окруженных с торцов гостиницами Набережной.

Культяпка предупредил кока-пирата, что тот, возможно, будет работать сегодня две смены, взял бутылку отличного бренди для Мизраита и мех обычного вина для храбрости по дороге к человеку, который управлял его жизнью. Опустошенный мех присоединился к плавающему в гавани мусору прежде, чем они успели пройти половину Набережной и далее продолжала свой путь в зловещем молчании.

Старший сын Мизраита впустил их и, казалось, не выразил никакого удивления от их прихода.

– Телохранителям остаться здесь, – сказал он и сделал жест рукой. – Вам необходимо также оставить здесь все свое оружие.

Культяпка почувствовал, как кинжал, прижатый к его лодыжке, стал теплее; он метнул его в сторону, а также бросил меч и нож, прикрепленный в ножнах к предплечью. Такое же швыряние оружия последовало и со стороны остальных троих. Эмоли повернулась лицом к стене, залезла под свои юбки, внутрь себя, чтобы достать свое основное противозачаточное средство, что-то, вроде диафрагмы со вставленным в нее при помощи пружины лезвием (никто не сможет обладать ею, не заплатив нужную сумму). На короткое время оружие вспыхнуло тускло-красным светом, затем погасло.