Текст книги "Завет Холкрофта"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Глава 24

Он заплатил водителю и выбрался из такси, убедившись, что человеку на мотоцикле, остановившемуся неподалеку, он хорошо виден.

Ноэль осторожно перешел улицу и вошел в пивную. Остановившись на лестничной площадке, он разглядывал ресторан. На втором этаже располагался обеденный зал с высокими потолками. Он был заполнен лишь наполовину; в воздухе повис табачный дым и острый запах ароматизированного пива. Из громкоговорителей слышалась баварская Biermusik. Деревянные столики тянулись рядами через зал. Мебель была тяжелой, массивной.

Он рассмотрел и кабинки, которые описывал Кесслер. Они шли вдоль задней стеньги по бокам – столы и скамейки с высокими спинками. Перед ними тянулся медный прут с занавеской. Если она поднята, сидевший в кабинке мог наблюдать за всеми входящими, опущенная же занавеска отгораживала кабинку от остального зала.

Холкрофт спустился по лестнице к конторке и заговорил с сидевшим за ней полным человеком:

– Простите, вы говорите по-английски? Человек поднял на него глаза от лежавшей перед ним книги заказов.

– В Берлине нет администратора, не знающего английского, сэр.

Ноэль улыбнулся.

– Прекрасно. Я ищу управляющего.

– Вы его уже нашли. Чем могу быть полезен? Желаете столик?

– Думаю, он уже заказан. На имя Кесслера. Управляющий посмотрел на него с уважением.

– Да, он звонил минут пятнадцать назад. Но столик он заказал на девять. А сейчас только...

– Я знаю, – перебил его Холкрофт, – я пришел слишком рано. Но я хочу попросить вас об одолжении. – Он показал на свой «дипломат». – Я привез это для профессора Кесслера. Кое-какие исторические документы, которые предоставил ему американский университет, в котором я преподаю. Мне сейчас нужно встретиться еще с несколькими людьми, и хотелось бы, если это возможно, оставить бумаги здесь.

– Конечно, – ответил управляющий. Он протянул руку за «дипломатом».

– Только понимаете, это ценные документы. Не в денежном, а в научном смысле.

– Я запру их в моем офисе.

– Благодарю вас.

– Bitte schon. Ваше имя, сэр?

– Холкрофт.

– Благодарю вас, герр Холкрофт. К девяти ваш столик будет готов. – Управляющий кивнул, повернулся и торопливо понес «дипломат» к двери под лестницей.

Ноэль минуту размышлял над тем, как вести себя дальше. Никто не входил сюда с тех пор, как он здесь. Это значило, что человек в черной кожаной куртке поджидает его на улице. Пора проглотить наживку, пора загнать этого человека в угол.

Он взглянул на лестницу, и тут его поразила неприятная мысль. Только что он сделал самую большую глупость, какую только можно было себе представить! Он привел человека в черной куртке туда, где он будет встречаться с Эрихом Кесслером. И в довершение всего еще и назвался своим именем.

Кесслер и Холкрофт. Холкрофт и Кесслер.Они теперь связаны. Он выдал неизвестного третьего из Женевы! Выдал так, как если бы дал объявление в газете.

Теперь уже вопрос, способен ли он устроить ловушку, не стоял. Он долженэто сделать. Ему нужно нейтрализовать человека в черной кожаной куртке.

Он распахнул дверь и вышел на тротуар. Курфюрстендамм была освещена. Было прохладно, и в небе луна окружила себя туманом. Он пошел вправо, засунув руки в карманы, чтобы они не мерзли. Прошел мимо мотоцикла и двинулся дальше. Впереди, кварталах в трех от него, на левой стороне Курфюрстендамм виднелась громада церкви Кайзера Вильгельма, прожектора освещали разрушению бомбежкой башню, которую решено было никогда не восстанавливать, – напоминание Берлина самому себе о гитлеровском рейхе. Он решил использовать ее как ориентир.

Ноэль продолжал свой путь по аллее, двигаясь медленнее большинства прохожих, часто останавливаясь перед витринами. Через равные промежутки времени он смотрел на часы, чтобы создать впечатление, что считает минуты, что он, возможно, старается так рассчитать время, чтобы прибыть на встречу в определенный момент.

Прямо напротив церкви Кайзера Вильгельма он немного постоял у края тротуара под фонарем. Взглянул налево. В тридцати ярдах, повернувшись к Холкрофту спиной, человек в черной кожаной куртке наблюдал за уличным движением.

Он был здесь, это все, что интересовало Холкрофта.

Ноэль снова пошел вперед, теперь уже быстрее. На углу он посмотрел название улицы: Шёнбергштрассе. Она шла под углом к Курфюрстендамм, и по обеим ее сторонам тянулись магазины. Тротуары казались более людными, прохожие меньше спешили, чем на Курфюрстендамм.

Он дождался паузы в уличном движении и перешел улицу, свернул направо по тротуару, держась ближе к бордюру, с извинениями пробираясь среди прохожих. Дойдя до конца квартала, он замедлил шаг. Как и на Курфюрстендамм, он часто останавливался поглазеть на витрины, сосредоточенно глядя на часы.

Он дважды видел человека в черной кожаной куртке.

Так Ноэль дошел до третьего квартала. В пятидесяти футах от угла начиналась узенькая поперечная улица, соединявшая Шёнбергштрассе и параллельную ей улицу. Переулок был темный, по его сторонам виднелись темные провалы дверей. Темнота отпугивала вечерних прохожих.

Но этот переулок был в то же время хорошей ловушкой – неосвещенное пространство из кирпича и бетона, в которое он заведет своего преследователя.

Он продолжил свой путь, миновал переулок, все ускоряя шаг, а в ушах у него звучали слова Хелден: «Любитель всегда поступает неожиданно, не потому, что он умен или опытен, но оттого, что он просто не знает, как поступить. Быстро и явно совершай неожиданные поступки, словно ты растерялся».

Он дошел до конца квартала и резко остановился у фонаря. Он огляделся вокруг, словно его что-то удивило, развернулся – человек, который не может принять нужное решение. Возвратился к переулку и неожиданно побежал, налетая на пешеходов, нырнул в переулок – человек, охваченный паникой.

Холкрофт бежал, пока не стало совсем темно, пока он не оказался в глубине переулка, среди теней, и огни не затерялись вдалеке. Он заметил металлическую дверь – какой-то черный ход. Кинулся к ней, забился в угол, прислонившись спиной к кирпичу и стали. Сунул руку в карман и сжал пистолет. Глушитель не был прикреплен – в этом нет необходимости. Стрелять Ноэль не собирался. Он хотел использовать пистолет только как угрозу, да и то не сразу.

Ждать пришлось не долго. Он услышал шаги бегущего человека и понял, что и у врага резиновые подошвы.

Человек пробежал мимо, потом, словно разгадав уловку, остановился, вглядываясь в тень. Ноэль вышел из своего закутка, держа руку в кармане пиджака.

– Я ждал тебя. Стой, где стоишь. – Он говорил с напором, пугаясь собственных слов. – У меня в руке пистолет. Я не хочу стрелять, но я выстрелю, если ты побежишь.

– Два дня назад во Франции ты не колебался, – сказал человек с сильным акцентом и действовавшим на нервы спокойствием. – Я не жду, что ты остановишься и теперь. Ты – жалкая свинья. Ты можешь меня убить, но мы тебя остановим.

– Кто вы?

– Какая разница? Просто знай, что мы тебя остановим.

– Ты из «Возмездия»?

Несмотря на темноту, Ноэль смог разглядеть презрение на лице этого человека.

– "Возмездие"? – переспросил тот. – Террористы без причины, революционеры, с которыми никто не хочет иметь дел. Мясники. Я не из «Возмездия».

– Тогда из «Одессы»?

– Ты бы этого хотел, не так ли?

– Что ты имеешь в виду?

– Вы используете «Одессу», когда подойдет время. На ее совести много грехов, вы будете убивать от ее имени. Мне кажется, ирония в том, что мы бы истребили «Одессу» так же быстро, как и вы. Но нам нужны именно вы; мы-то знаем разницу между клоунами и монстрами. Поверь, мы вас остановим.

– Это все чушь! Ведь ты и не из «Вольфшанце»! Человек понизил голос.

–Мы все из «Вольфшанце», не так ли? Так или иначе, – сказал он с вызовом. – Я повторяю. Убей меня – на мое место встанет другой. Убьешь того – его заменит третий. Мы остановим вас. Стреляй же, герр Клаузен. Или мне стоит сказать – сын рейхсфюрера Генриха Клаузена?

– Что ты несешь? Я не хочу тебя убивать. Я никого не хочу убивать.

– Ты убивал во Франции.

– Если я там кого-то и убил, то только потому, что он сам пытался убить меня.

– Aber natiirlich[27]27
  Ну естественно (нем.).


[Закрыть], герр Клаузен.

– Прекрати называть меня так.

– Почему? Ведь это твое имя, не так ли?

– Нет! Мое имя Холкрофт.

– Конечно, это тоже часть вашего плана. Респектабельный американец без каких-либо связей в прошлом. А когда кто-нибудь обнаружит их, будет уже поздно.

– Что значит «поздно»? Кто ты такой? Кто тебя прислал?

– Ты не сможешь выпытать это у меня. Мы не входим в твой план.

Холкрофт вытащил пистолет из кармана и подошел ближе.

– Какой план? – спросил он, надеясь узнать хоть что-то.

– Женева.

– Что за Женева? Это ведь город в Швейцарии.

– Мы все знаем, и все решено. Вам не остановить орлов. На этот раз остановить орлов не удастся.

– Орлы?Что за орлы? Кто это – «мы»?

– Никогда. Нажимай курок. Все равно не скажу. Вам нас не выследить.

Несмотря на холод зимней ночи, Ноэль весь покрылся потом. То, что говорил этот враг, ни во что не укладывалось. Этот человек был готов умереть, но он не был фанатиком; в его глазах было слишком много разума.

– Не из «Возмездия», не из «Одессы». Ради Бога, зачем вам останавливать Женеву? «Вольфшанце» не хотела этого делать, ты должен это знать!

– Ваша«Вольфшанце». Но мы-то сможем извлечь пользу из этих денег.

—Нет, если вы вмешаетесь, никто ничего не получит. Вам деньги никогда не достанутся.

– Мы оба знаем, что этого не должно случиться.

– Ты ошибаешься! Их закопают обратно в землю еще лет на тридцать.

Неизвестный противник вышел из тени.

– Это промах, не правда ли? Ты хорошо сказал: «Обратно в землю». Но, если позволишь, выжженной земли больше не будет.

– Чего?

– Выжженной земли. – Человек отступил назад. – Мы достаточно поговорили. У тебя был шанс, он еще остался. Ты можешь меня убить, но это тебе не принесет ничего хорошего. У нас есть фотография. Мы начали понимать.

– Фотография?Из Портсмута? У вас?

—Один из самых уважаемых капитанов королевского военно-морского флота. Интересно, что ты ее захватил с собой.

– Бога ради, кто же вы?

– Те, кто сражается с тобой, сын Генриха Клаузена.

– Я же говорил тебе...

– Знаю, – сказал немец. – Мне не следовало так говорить. И поэтому больше я ничего не скажу. Я повернусь и пойду из этого переулка. Если считаешь нужным, стреляй. Я готов. Мы все готовы.

Человек медленно повернулся и пошел. Ноэль не мог этого вынести.

– Стой! – закричал он. Догнав немца, он схватил его за плечо левой рукой. Человек развернулся:

– Нам больше не о чем говорить.

– Есть о чем! Мы здесь проведем всю ночь, если понадобится! Ты мне расскажешь, кто вы такие, откуда и что вы, черт возьми, знаете о Женеве и Бомонте и...

Дальше он не продвинулся. Человек выбросил руку, схватил правое запястье Ноэля и, выворачивая его внутрь и вниз, одновременно правым коленом ударил Холкрофта в пах. Ноэль согнулся от страшной боли, но пистолет не выпустил. Он старался плечом оттолкнуть врага, но боль поднялась уже до живота и груди. Следующий удар противник обрушил на затылок Холкрофта, и волны боли прокатились по его ребрам и спине. Но он не должен выискать пистолет из рук! Нельзя отдать пистолет врагу!

Ноэль ухватился за него так, словно это была последняя стальная скоба на спасательной шлюпке. Он зашатался, выпрямляясь со всей оставшейся в ногах силой и вырывая пистолет из рук напавшего.

Раздался выстрел. Он эхом прокатился по переулку. Рука врага ослабла, шатаясь, он отступил назад, держась за плечо. Враг был ранен, но удержался на ногах. On оперся о стену и, тяжело дыша, проговорил:

– Мы вас остановим. И сделаем это по-своему. Мы сорвем Женеву!

С этими словами он двинулся по переулку, держав за стену. Холкрофт обернулся. На выходе из переулка Шёнбергштрассе толпились какие-то фигуры. Он услышал свистки полицейских и увидел огни фонарей. Берлинская полиция.

Он попался.

Но ему нельзя попадаться! Был еще Кесслер, была Женева. Ему нельзя задерживаться!

Холкрофт вспомнил слова Хелден: ври с негодованием, уверенно, придумывай свои варианты.

Ноэль засунул пистолет в карман и двинулся в сторону Шёнбергштрассе к медленно приближавшимся огням фонарей и двум людям в форме.

– Я американец! – крикнул он испуганным голосом. – Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Человек из толпы ответил:

– Я говорю. Что случилось?

– Я шел по этой улице, и кто-то пытался меня ограбить. У него был пистолет, но я об этом не знал! Я толкнул его, и он выстрелил...

Берлинец быстро переводил его слова полицейским.

– Куда он пошел? – спросил он.

– Думаю, что он все еще где-то здесь. В одной из подворотен. Мне нужно сесть...

Берлинец тронул Холкрофта за плечо.

– Пойдемте.

И он вывел Ноэля через толпу на тротуар.

Полицейские крикнули в темноту переулка. Ответа не было: незнакомый враг бежал. Люди в форме осторожно двинулись вперед.

– Благодарю вас, – сказал Ноэль. – Мне бы хотелось немного отдышаться, успокоиться, вы понимаете?

– Ja. Ужасный случай.

– Кажется, они его схватили, – неожиданно сказал Ноэль, оглядываясь на полицию и толпу.

Берлинец тоже обернулся. Ноэль сошел с тротуара на улицу. Сначала он двигался медленно, потом, дождавшись паузы в уличном движении, перебежал на другую сторону. Там он повернул и побежал в сторону Курфюрстендамм так быстро, как только позволяла толпа.

* * *

Удалось, подумал дрожавший от холода Холкрофт, сидя без пальто и шляпы на пустынной скамейке перед церковью Кайзера Вильгельма. Он усвоил уроки и использовал свои знания, он придумал свои варианты и избежал ловушки, которую устроил для другого и в которую чуть было не угодил сам. Кроме того, он нейтрализовал человека в черной кожаной куртке. Хотя бы на то время, которое уйдет на поиски врача.

Кроме того, он узнал, что Хелден ошибалась. И умерший Манфреди, который не хотел называть имен, тоже ошибался. Не члены «Возмездия» или «Одессы» были самыми сильными врагами Женевы. Была еще какая-то группировка, которая оказалась гораздо опаснее и которая знала много больше. Заочная организация, члены которой способны спокойно умереть с умным выражением в глазах и разумными словами.

Раса Женевы столкнулась с тремя разрушительными силами, желавшими разорвать договор, но одна из них была гораздо более изобретательна, чем две другие. Человек в черной куртке говорил о «Возмездии» и «Одессе» с таким пренебрежением, которое не могло проистекать от зависти или страха. Он не считался с ними, как с некомпетентными мясниками и клоунами, с которыми не хотел иметь дела. Так как он имел дело с кем-то другим, с кем-то гораздо более сильным.

Холкрофт посмотрел на часы. Он уже почти час сидит на холоде, в паху по-прежнему ноет, затылок одеревенел от боли. Плащ и кепку он засунул в мусорный ящик в нескольких кварталах отсюда. Берлинская полиция легко бы нашла его по этим уликам.

Теперь пора идти. Никаких следов полиции не было, как не было никого, кто бы им интересовался. Холодный воздух не унял боли, но в голове прояснилось. Было почти девять. Пора встретиться с Эрихом Кесслером, третьим ключом к Женеве.

Глава 25

Как он и ожидал, в пивной теперь было полно народу, слоистая завеса табачного дыма стала гуще, а баварские мелодии – громче. Хозяин поздоровался приветливо, но в глазах его явственно читалось другое: «Что-то стряслось с этим американцем за последний час». Ноэль занервничал. «Может, у меня лицо в ссадинах? Или перепачкано грязью?» – подумал он и обратился к владельцу заведения:

– Мне умыться. А то, знаете ли, упал неудачно.

– Конечно, сэр. Пожалуйста, сюда. – Хозяин пивной показал на дверь мужской комнаты и добавил: – Профессор Кесслер уже пришел и ждет вас в зале. Я передал ему ваш кейс.

Холкрофт еще раз поблагодарил управляющего и направился в туалет.

Он внимательно рассмотрел себя в зеркале. Никаких следов грязи или крови на лице не было. Но глаза! В них были потрясение, боль, дикая усталость... И страх. Это и вызвало подозрение у управляющего.

Холкрофт открыл кран, подождал, пока струя немного потеплеет, напустил полную раковину воды и погрузил в нее лицо. Потом причесался, пожелал себе быстрее избавиться от жуткого выражения глаз и вернулся в зал. Хозяин провел его к отдельной кабинке в дальнем конце зала, которая была отгорожена от остальных посетителей потертой красной портьерой.

– Господин профессор?

Полог откинулся, и взору Холкрофта предстал круглолицый толстяк лет сорока пяти с короткой бородкой и густыми каштановыми волосами, зачесанными назад. На добродушном лице веселыми, озорными искорками сияли живые, глубоко посаженные глаза.

– Мистер Холкрофт?

– Доктор Кесслер?

– Присаживайтесь, – пригласил Кесслер и, протягивая руку, попытался привстать, но огромный живот не позволил ему этого сделать. Он рассмеялся и взглянул на управляющего пивной. – Попытка переносится на будущую неделю! Да, Руди? Поможет наша диета?

– Naturlich, профессор.

—Это мой новый приятель из Америки – мистер Холкрофт, – представил Ноэля Кесслер.

– Мы уже знакомы, – напомнил управляющий.

– Ах да! Вы ведь принесли мне его портфель. – Кесслер похлопал по крышке кейса, лежавшего на соседнем стуле. – Я предпочитаю шотландское виски, мистер Холкрофт. А вы?

– Мне тоже шотландского. Только добавьте немного льда.

Руди кивнул и вышел. Ноэль откинулся на спинку стула. От Кесслера словно веяло теплом. Но при этом душевность его отдавала усталой терпеливостью интеллектуала, которому приходится иметь дело с людьми более ограниченными, однако он великодушно не опускается до сравнений. Холкрофту были известны несколько человек подобного типа – в их числе, например, его лучшие учителя, – так что чувствовал он себя в обществе Эриха Кесслера весьма комфортно. Неплохо для начала.

– Спасибо, что согласились встретиться со мной, – начал Холкрофт. – Мне нужно о многом вам рассказать.

– Сначала переведите дух, – сказал Кесслер. – Выпейте и успокойтесь.

– Что?

– У вас на лице написано, что вы недавно попали в передрягу.

– Это так заметно?

– Я бы сказал, что вы похожи на человека, едва не потерявшего рассудок, мистер Холкрофт.

– Пожалуйста, зовите меня просто Ноэлем. Я думаю, нам все равно придется познакомиться поближе.

– Прекрасное предложение. Согласен. Меня зовут Эрих... Ночь сегодня, однако, довольно прохладная. А вы, как я понял, без пальто. Ведь гардероба здесь нет. Не озябли?

– Я был в пальто, но пришлось от него избавиться. Я все объясню.

– Можете не объяснять.

– Боюсь, все-таки придется. Я, конечно, предпочел бы не распространяться на сей счет, но это приключение – неотъемлемая часть моего повествования.

– Понятно. Кстати, вот и ваше виски. Официант поставил стакан перед Холкрофтом, вышел из кабинки и задернул за собой портьеру.

– Как я уже сказал, это – часть моего рассказа, – повторил Холкрофт, отпивая глоток виски.

– Не торопитесь. Спешить нам некуда.

– Но, насколько я знаю, дома вас ждут гости?

– Гость. Приятель моего брата, из Мюнхена. Замечательный парень, но страшный болтун и зануда. Что, впрочем, не редкость среди врачей. Так что вы сегодня мой спаситель.

– А ваша супруга не обидится?

– Я живу один. Я был женат, но, увы, рамки университетского уклада жизни оказались для моей супруги слишком тесными.

– Мне очень жаль.

– А ей – нет. Она вышла замуж за акробата. Можете себе представить? Из штолен академического подземелья к разреженному воздуху качающихся трапеций. Мы остались с ней добрыми друзьями.

– Мне кажется, трудно будет найти человека, который относился бы к вам с неприязнью.

– О, в аудиториях я навожу ужас. Настоящий лев.

– Который рычит, но не кусается, – сказал вдруг Ноэль.

– Простите?

– Нет, ничего. Просто вспомнил вчерашнюю беседу с одним человеком.

– Вам уже лучше?

– Забавно.

– Что-что? – опять переспросил Кесслер.

– Это я вчера так ответил.

– "Одному человеку"? – вновь улыбнулся Кесслер. – Лицо у вас вроде немного разгладилось.

– Если оно разгладится еще чуть-чуть, я ткнусь физиономией в стол.

– Может, пообедаете?

– Потом. Я бы хотел начать свой рассказ: мне нужно многое вам сообщить, а у вас наверняка возникнет масса вопросов.

– Тогда я весь внимание. Ой, забыл. Ваш кейс. – Немец взял со стула портфель и водрузил его на стол.

Холкрофт открыл замки, но крышку кейса поднимать не стал:

– Здесь находятся бумаги, с которыми вам будет интересно ознакомиться. Тут не все документы, но подтверждением тому, что я собираюсь вам рассказать, они вполне послужат.

– Подтверждением? Неужто в ваш рассказ так трудно поверить?

– Может быть, – кивнул Ноэль. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этим добродушным ученым. Ведь безмятежный мир, в котором обитает профессор, вот-вот взорвется. – То, о чем я собираюсь рассказать, может искорежить всю вашу жизнь, как уже случилось со мной. Более того, думаю, что это неминуемо. Я, во всяком случае, избежать этого не смог. Меня засосало. Одна из причин чисто эгоистического характера: в деле замешаны огромные деньги, которые полагаются лично мне; есть там, кстати, и ваша доля. Однако существуют еще и другие факторы, гораздо более значимые, чем ваша персона или моя. Мне это известно доподлинно – в противном случае я давно бы все бросил. А я как раз не намерен ничего бросать. Я сделаю то, о чем меня просят, потому что это дело – правое.И еще потому, что люди, которых я ненавижу, всячески стараются меня остановить. Они убили одного из тех, кого я любил. Пытались убить второго. – Холкрофт осекся. Он и не думал заходить так далеко, но страх и ярость внезапно разом выплеснулись наружу. Он перестал себя контролировать. Разболтался. – Простите. Я наговорил лишнего, к делу никоим образом не относящегося. Я вовсе не хотел вас пугать.

Кесслер Дотронулся до его локтя:

– Обо мне не беспокойтесь. Вы, друг мой, слишком возбуждены и измучены. Видимо, с вами приключились ужасные вещи.

Холкрофт сделал несколько глотков виски, пытаясь унять боль в паху и в затылке.

– Лгать не буду. Так оно и было. Но мне не хотелось бы начинать с этого. Веселого мало. Кесслер убрал руку с его локтя:

– Позвольте сказать вам кое-что. Я знаком с вами менее пяти минут, но мне не кажется, что веселость сейчас уместна. Для меня очевидно, что вы человек очень разумный и искренний. Понятно и то, что вы утомлены от перенапряжения. Почему бы вам просто не рассказать обо всем с самого начала, не заботясь о том, как это на меня подействует?

– Хорошо, – согласился Холкрофт и, положив руки на стол, стиснул стакан в ладонях. – Тогда я начну с вопроса. Доводилось ли вам прежде слышать о фон Тибольте и... Клаузене?

Кесслер удивленно взглянул на Ноэля.

– Да, – ответил он, помедлив мгновение. – Это было много лет назад, я тогда был ребенком, но слышать о них конечно же слышал. Клаузен и фон Тибольт... Это друзья моего отца. Мне было лет десять-одиннадцать, если не изменяет память. Они часто приходили к нам в гости в конце войны. Клаузена я помню.По крайней мере, мне так кажется. Он был высокого роста и обладал невероятно притягательной силой.

– Расскажите мне о нем подробнее.

– Ну, я мало что помню.

– Все, что помните! Прошу вас!

—Как бы выразиться поточнее... Понимаете, Клаузен овладевал аудиторией, не прилагая к этому никаких усилий. Когда он начинал говорить, все превращались в слушателей, хотя я не припомню, чтобы он при этом повышал голос. Мне кажется, что Клаузен был добрый, участливый, но вместе с тем и очень волевой человек. Однажды я подумал – причем, заметьте, это были мысли ребенка, – что он очень страдает, живет с какой-то болью...

К нему воззвал страдающий человек.

—Какой болью? – спросил Холкрофт.

– Понятия не имею. Это всего лишь детское впечатление. Нужно было видеть его глаза, чтобы вы поняли. На кого бы он ни смотрел – молодого ли, старого, на важную персону или наоборот, – взгляд его полностью концентрировался на собеседнике. Я это помню. Редкая для тех времен черта характера. Между прочим, облик Клаузена сохранился в моей памяти четче, чем лицо отца; я уж не говорю о фон Тибольте – этого я почти не помню... А почему вас так интересует Клаузен?

– Он мой отец.

Кесслер разинул рот от удивления.

– Вы? – прошептал он. – Сын Клаузена? Ноэль кивнул:

– Клаузен мой родной отец. Хотя отцом я называл другого.

– Значит, вашу мать зовут... – Кесслер замялся.

– Альтина Клаузен. Слышали что-нибудь о ней?

– Имя ее никогда не произносили. И ни разу не упоминали про нее в присутствии Клаузена. Ни разу! И вообще говорили о ней только шепотом. Женщина, которая бросила великого человека и бежала из фатерлянда с американским врагом... Вы! Вы тот ребенок, которого она отняла у Клаузена!

– Взяла с собой, спаслаот него – так это звучит в ее интерпретации.

– Она еще жива?

– Живее не бывает.

– Невероятно... – покачал головой Кесслер. – Столько лет минуло, а я, оказывается, так ясно помню его. Он был выдающейся личностью.

– Они все были выдающиеся.

– Кто?

– Вся троица. Клаузен, фон Тибольт и Кесслер. Скажите, вам известно, как умер ваш отец?

– Он покончил с собой. Тогда в этом не было ничего необычного. После крушения рейха многие кончали самоубийством. Для большинства это был наиболее безболезненный выход.

– А для кого-то – единственный.

– Нюрнберг?

– Нет, Женева. Они спасали Женеву.

– Я вас не понимаю.

– Скоро поймете. – Холкрофт открыл кейс, вынул из него скрепленные листы бумаги и передал их Кесслеру. – В Женеве есть один банк, в котором хранятся огромные деньги, предназначенные для неких специфических целей. Они могут быть сняты со счета только по единогласному решению трех человек.

И Ноэль в очередной раз поведал о грандиозной афере, которую провернули тридцать лет назад. Но от Кесслера он не стал ничего утаивать. Он не опустил, как это было при встрече с Гретхен, кое-какие специфические факты; не перескакивал через некоторые этапы, как во время разговора с Хелден. Кесслеру он рассказал все:

– ...Средства были выкачаны из оккупированных стран, выручены от продажи произведений искусства и драгоценностей, награбленных в музеях. Опустошили казну вермахта, миллионные суммы украли у министерства вооружений и у... забыл название, но оно есть в этом письме... В общем, У индустриального концерна. Затем все деньги при посредничестве некоего Манфреди были помещены в швейцарский банк, в Женеве.

– Манфреди? Мне знакомо это имя.

– Ничего удивительного, – кивнул Холкрофт. – Хотя я не думаю, что его имя упоминалось слишком часто. Где вы услышали о нем?

– Не знаю. Кажется, это было после войны...

– От матери?

– Не думаю. Она умерла в июле сорок пятого, а до этого очень долго пролежала в госпитале. Нет, я услышал о Манфреди от кого-то другого... Не помню от кого.

– А где вы жили после того, как стали круглым сиротой?

– Нас с братом приютил дядя, брат матери. Нам очень повезло, так как дядя был уже стар и не представлял интереса для нацистов. Поэтому и оккупационные власти союзников отнеслись к нему благосклонно... Но продолжайте, пожалуйста.

Ноэль вернулся к своему рассказу.

Он детально изложил предъявленные ему советом директоров «Ла Гран банк де Женев» требования, которые он должен был выполнить для подтверждения своих полномочий. Что и подвигло его на поиски Гретхен Бомонт. Он рассказал Кесслеру о загадочном бегстве фон Тибольтов в Рио-де-Жанейро, о рождении там Хелден, об убийстве матери семейства и о возвращении Тибольтов в Европу.

– Они сменили фамилию и последние пять лет живут в Англии под именем Теннисонов. Иоганн фон Тибольт стал Джоном Теннисоном и работает репортером в «Гардиан». Гретхен вышла замуж за некоего Бомонта, а Хелден несколько месяцев назад перебралась в Париж. С братом я не встречался, но... подружился с Хелден. Она замечательная девушка.

– Это и есть тот самый «один человек», с которым вы были вчера?

– Да, – подтвердил Холкрофт. – Я хочу рассказать вам о ней. О том, что ей пришлось пережить, каково ей приходится сейчас. Хелден и еще тысячи людей с похожими судьбами – это тоже часть моего рассказа.

– Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду, – сказал Кесслер. – «Фервюнште киндер».

– Что вы сказали?!

– "Фервюнште киндер", – повторил Кесслер. – «Фервюншунг» – немецкое слово, означающее «проклятый».

– "Дети проклятых"... Да, она упоминала это выражение, – сказал Холкрофт.

– Они сами себя так называют. Те тысячи молодых людей – сейчас уже отнюдь не юных, – которые покинули страну, убежденные в том, что на них несмываемым пятном позора лежат грехи нацистской Германии. Они отказались от всего немецкого, переменили имена, обрели новую индивидуальность и стали проповедовать иной стиль жизни. На них очень похожи орды нынешних молодых американцев, которые бегут в Канаду и Швецию в знак протеста против войны во Вьетнаме. Эти группы формируют новые субкультуры, но отречься от своих корней не дано никому. Они остаютсянемцами; они остаютсяамериканцами. Они перемещаются по миру гурьбой, держась друг подле друга и черпая силы из того самого прошлого, которое они отвергли. Тяжкая это ноша – нести на себе груз вины. Понимаете?

– Не совсем, – ответил Холкрофт. – Наверное, я скроен по-иному. Я не собираюсь брать на себя чужую вину.

Кесслер посмотрел Ноэлю в глаза:

– Я позволю себе предположить, что вам придется это сделать. Вы ведь говорили, что не собираетесь отступаться от задуманного вами предприятия, даже несмотря на ужасные вещи, приключившиеся с вами?

Холкрофт задумался над словами ученого, прежде чем ответил:

– Если вы и правы, то лишь отчасти. У меня несколько иные обстоятельства. Я ни от чего не бежал. Просто на меня тогда пал выбор. Мне так кажется.

– То есть вы не из «проклятых», – спросил Кесслер, – а из касты избранных?

– Привилегированных, по крайней мере. Ученый кивнул:

– Есть имя и для этих. Может, слышали – «Зонненкиндер»?

– "Зонненкиндер"? – наморщил лоб Ноэль. – Боюсь, этот термин из тех университетских дисциплин, в которых я, честно говоря, не блистал. Антропология, может быть?

– Скорее философия, – подсказал Кесслер. – Эту концепцию развивал в двадцатых годах английский философ Томас Перри, а его предшественником был швейцарец Бахофен со своими мюнхенскими учениками. Согласно этой теории, «Зонненкиндер» – в переводе с немецкого «дети Солнца» – с незапамятных времен жили среди людей. Именно они творили историю и повелевали эпохами, становились выдающимися личностями и избранными мира сего. – Холкрофт кивнул:

– Вспомнил. В конце концов, избранность их и сгубила. Они погрязли в разврате и стали жертвами кровосмесительных связей или еще чего-то в этом роде.

– Впрочем, все это – теория, – сказал Кесслер. – Мы с вами опять отвлеклись. И немудрено – вы очень хороший собеседник. Но давайте вернемся к вашему рассказу. Вы остановились на том, что дочке фон Тибольта очень трудно жить.