Текст книги " Роберт Говард собрание сочинений в 8 томах - 2"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава шестая: Непобедимый герой из Верхнего Гумбольта

Возвратясь из утомительной поездки в Цимаррон, я расслабился и позволил себе малость передохнуть. Вот тут-то меня настигло письмецо от Абеда Рэкстона, в котором тот изъяснялся так:

Дорогой Брекенридж! Мне страсть как неловко напоминать тебе о том давно прошедшем случае, когда я с великой гордостью уплатил причитавшуюся с тебя пеню за переломанную ногу того очень глупого письмоводителя из Таксона. И ты великодушно пообещал мне протянуть руку помощи ежели я вдруг буду в таковой нуждаться. И вот Брекенридж этот прискорбный миг настал. Слышишь Брекенридж я нуждаюсь в ней именно счас когда злодеи угонщики скота обобрали меня почти до нитки низведя до столь жалкого состояния когда мне вот-вот придется на ночь приколачивать свое постельное барахло гвоздями к койке а иначе они стащут с меня мои одеяла прямо во сне. Но это не все Брекенридж. Некий мерзкий подлый камень преткновения на столбовой дороге прогресса по имени Тед Биссет учинил свое гнусное овцеводческое ранчо прямо рядом со мной и это гораздо больше того что может вынести простой трудящий человек.

И вот теперь я прошу тебя бросить все и явиться в наши края прямо счас и помочь твоему другу мне наконец то узнать какой такой подлец угоняет мой скот и заодно вдребезги разнести башку этому Биссету за одно уже лишь то как он есть самый пошлый вонючий скунс.

Надеясь на то же самое с твоей стороны остаюсь как всегда в самом совершеннейшем почтении искренне преданный тебе,

Твой униженный и оскорбленный друг,

P.S. А шерифом в здешних краях обретается та самая дурья башка, всем известный недотепа Ажонни Уиллогби какой прежде работал у меня на Зеленой Реке и он так и не в силах поймать ни одной самой завалящей мухи даже когда они все поголовно уже по самые глаза завязли в патоке.

* * *

Вот такие дела.

И хотя мне вовсе не улыбалось втягиваться в какие-то там дрязги, которые могли случиться промеж скотоводом Абедом и овцеводами, покуда обе стороны действовали относительно честно, но вот подлецы, ворующие чужой скот, – это совсем другое дело! Мы, Элкинсы, на дух не переносим подобное подлое ворье! А потому, выдержав обычную очередную стычку с Капитаном Киддом, я все же оседлал его и направился в сторону Унылой Клячи, городка, находившегося поблизости от ранчо моего знакомого приятеля.

Ближе к полудню раскаленного добела жаркого летнего дня я обнаружил что до этой самой Унылой Клячи уже совсем недалеко. Оставалось лишь пересечь долину густо поросшего лесом ручья, как вдруг окружающая мирная тишина была внезапно нарушена отчаянным визгом и призывами о помощи. Вдобавок где-то совсем рядом дико заржала испуганная лошадь, и Капитан Кидд, сразу же принялся рассерженно фыркать и грызть удила, как он делал всякий раз, когда где-либо поблизости от него случайно оказывался медведь или кугуар. Тогда я спешился и привязал его к дереву: ведь ежели мне предстояло вступить в схватку с какой-нибудь из вышеназванных тварей, то никак нельзя было допустить Кэпа к участию в подобной стычке. В подобных случаях он лягался без разбору, и еще неизвестно, кому досталось бы от него больше – мне или напавшему на нас хищнику.

Затем я, уже пешком, двинулся вперед в том направлении, откуда доносились крики, с каждой минутой становившиеся все более отчаянными. Довольно скоро я оказался возле густых кустов, посреди которых росло большое дерево. Вот с этого-то дерева и разносились по всей округе те самые вопли. По ветвям дерева, забираясь все выше и выше, карабкалась одна из самых хорошеньких девушек, каких мне доводилось встречать в своей жизни, а следом за нею – здоровенный кугуар. Насмерть перепуганная девушка из последних сил взывала о помощи.

– Помогите! – дико выкрикнула она, едва увидев меня. – Подстрелите скорее эту кошмарную кошку!

– Должен сказать, мэм, – непринужденно начиная светскую беседу, я, разумеется, при этом не забыл почтительно сдернуть с головы свою стетсоновскую шляпу (ведь ни один из Элкинсов ни при каких обстоятельствах, никогда и ни за что не позволит себе забыть о хороших манерах), – мне ничего сейчас не хотелось бы так сильно, как чтобы под этим вот самым деревом каким-нибудь чудесным образом собрались все те изнеженные кабинетные бумагомаратели, какие имеют наглость именовать себя натуралистами! Ведь кое-кто из них не единожды пытался убедить меня в правоте и справедливости ихних домыслов. Причем одни утверждали, будто кугуары вообще не нападают на людей; другие говорили, что эти звери не умеют лазить по деревьям, а третьи втолковывали мне с пеной у рта, что представители кошачьих никогда не имеют обыкновения рыскать днем в поисках добычи. Готов побиться об заклад на целый доллар, мэм, что сегодняшнее зрелище доказало бы даже самому твердолобому из тех писак, насколько глубоко их заблуждение. Помнится, как еще прошлым летом я говорил какому-то из этих чудаков, повстречавшись с ним в Орлином Пере, штат Невада: прислушайтесь-ка лучше к совету бывалого человека, потому как…

– Может, вы пока прекратите ваши умные речи и попытаетесь хоть что-нибудь предпринять? – слегка раздраженно сказала девушка. – Ой!

Последнее высказывание относилось к кугуару, поскольку тот тем временем вскарабкался еще выше и попытался цапнуть своей левой лапой за ногу прекрасную незнакомку.

Тут уж я и сам сообразил, что дело, пожалуй, зашло слишком далеко, и сурово велел тому коту слезть на землю, но он, пренебрежительно оглянувшись вниз, изволил лишь злобно зашипеть и плюнуть мне в лицо самым оскорбительным образом.

И тогда мне пришлось-таки дотянуться до него, и схватить подлого кота за хвост, и сдернуть его с дерева, и раскрутить посильнее над головой, и хорошенько шарахнуть его телом об землю разочка три-четыре. И когда я наконец выпустил кугуара на волю, он, пошатываясь, отбежал на несколько ярдов в сторону и еще с минуту сидел там, нервно облизываясь и как-то странно поглядывая на меня. Потом вдруг решительно встряхнул головой, с таким видом, будто все еще никак не мог поверить, что она по-прежнему сидит у него на шее, задрал хвост трубой и, завывая, ровной иноходью рванул на север. Причем с такой скоростью, будто уже завтра к вечеру намеревался обосноваться где-то неподалеку от Северного полюса.

– Но отчего же вы не пристрелили его? – недоуменно спросила девушка, слегка отодвигаясь от ствола дерева, чтобы лучше видеть удирающего кугуара.

– А зачем? Все равно назад он уже не вернется, – поспешил я успокоить ее. – Эй! Осторожнее там! Сук под вами вот-вот обломится!..

Но едва я успел высказать такое предположение, сук действительно треснул, и девушка, пронзительно вскрикнув от ужаса, кувырком полетела вниз. Тем не менее она зачем-то продолжала отчаянно цепляться за ту сломавшуюся толстенную ветку, вот почему мне довольно-таки здорово досталось по голове, когда я поймал их обеих на руки.

– Ой! – сказала девушка, выпустив ветку и судорожно вцепившись в меня. – Как вы думаете, я серьезно пострадала?

– Не знаю, – немного подумав, честно ответил я. – Но мне кажется, будет лучше, ежели вы позволите мне отнести вас в любое указанное вами место!

– Нет! – малость отдышавшись, произнесла она. – Пожалуй, не стоит. По-моему, со мной все в порядке. Будьте добры, поставьте меня на землю!

Так я и сделал, после чего девушка пустилась в объяснения.

– Позади вон той большой елки привязана моя лошадь. Я ехала домой из Унылой Клячи и остановилась тут, чтобы спугнуть белку – она при моем приближении нырнула в большущее дупло вон того дерева. Мне хотелось всего лишь немного позабавиться. Но оказывается, это был рыжий кончик хвоста кугуара! Если вы приведете сюда мою лошадь, я прямо сейчас поеду дальше, домой. Ранчо моего папы – за гребнем вон той гряды холмов, к западу отсюда. А зовут меня Маргарет Брюстер.

– Ну, а я – Брекенридж Элкинс, с Медвежьего Ручья, из Невады, – поспешил представиться я. – Сейчас направляюсь по делам в Унылую Клячу, но вскоре вновь буду в здешних местах, проездом обратно. Вы не против, ежели я нанесу вам небольшой визит?

– Почему бы нет? – пожала плечами девушка. – По правде говоря, я помолвлена с одним парнем, но все это дело под большим вопросом. Понимаете, мне вдруг начало казаться, что он – жалкий неудачник, безвольный и бестолковый; тогда я дала ему от ворот поворот и прямо сказала, что ежели он не добьется удачи в том деле, которым сейчас занимается, пускай не вздумает возвращаться обратно. Терпеть не могу неудачников. Вот почему вы сразу же пришлись мне по душе! – добавила она, одарив меня восхищенным взглядом. – Мужчина, который в состоянии голыми руками разделаться с горным львом, заслуживает внимания всякой уважающей себя девушки! Я непременно пришлю вам весточку в Унылую Клячу. Ну, а ежели мой жених, по своему обыкновению, опять все прошляпит, то буду счастлива принять вас у себя в доме!

– Буду ожидать вашей весточки с самым горячим нетерпением в сердце и с самыми честными намерениями в душе! – поклонившись, ответил я.

Девушка покраснела от смущения, быстро взобралась в седло и торопливо поскакала прочь.

Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из вида, после чего испустил такой тяжкий вздох, что со всех окрестных дубов на землю градом посыпались желуди, и, словно бы окруженный каким-то розовым облаком, неуверенно направил свои стопы в ту сторону, где оставил Капитана Кидда.

Я был под таким впечатлением от случившегося, что далее попытался влезть на Кэпа не с того конца и не желал прекращать своих бесплодных попыток до тех пор, пока Кэп не лягнул меня изо всей силы прямо в живот.

– Известно ли вам, о дражайший Капитан Кидд, – мечтательно сказал я ему, предварительно хорошенько врезав промеж ушей рукояткой револьвера, – что любовь есть наисладчайшая из всех грез юности?

Но Капитан Кидд ничего не ответил, а только нетерпеливо переступил ногами, ловко отдавив мне парочку любимых мозолей. Такая уж у него была натура – совершенно чуждая каким-либо нежным чувствам.

Тогда я вскочил в седло и направился в сторону Унылой Клячи, куда вполне благополучно прибыл примерно час спустя. Там я загнал Кэпа в ту платную конюшню, чьи стены на первый взгляд показались мне достаточно прочными, проследил, чтобы его напоили и задали корму, предупредил конюхов, что моей лошадке ни в коем случае ни в чем нельзя перечить, а затем со спокойной совестью направился в салун под названием «Краснокожий воин». Потому как прежде, чем навестить ранчо Абеда Рэкстона, мне явно следовало малость подкрепиться.

Заказав себе сразу несколько стаканчиков, я принялся толковать с парнями, собравшимися в баре. Почти все они были ковбоями; а что касается овцеводов, так те предпочитали тратить свои денежки в заведении «Шаловливый баран», находившемся на другой стороне улицы. В тот раз я был в штате Монтана впервые, и, ежели судить по поведению собравшихся в заведении людей, слава о моем добром имени еще не успела достигнуть здешних мест.

Как бы оно там ни было, но ребята вели себя достаточно вежливо, и, после того как мы опрокинули по несколько порций кукурузного пойла, один из них поинтересовался, откуда я прибыл; по такому его вопросу сразу стало ясно: парни считают меня честным человеком, которому нечего скрывать. Я ответил, и тогда другой малый сказал:

– Ей-богу, ежели судить по тебе, в Неваде умеют выращивать здоровенных парней! Пожалуй, ты – самое громадное существо в человеческом обличье из тех, кого мне приходилось встречать за всю свою жизнь!

– Готов поклясться, он – такой же громила, как и Большой Джон. А может, даже того крепче! – заметил еще один ковбой.

– Такого просто не может быть! – сразу вступил в разговор его сосед. – Потому как этот джентльмен явно человек, а Большой Джон – нет!

Только я решил выяснить, что за гусь такой этот самый Большой Джон, как вдруг один из присутствовавших глянул в окно, сплюнул на пол и с отвращением произнес:

– Видать, верно говорят: стоит помянуть дьявола, как в воздухе тут же начинает вонять серой! Вон, Джон идет через улицу, и, по-моему, сюда. Наверно, увидел как в наш салун вошел этот джентльмен, и теперь ему не терпится отколоть свой обычный номер – предложить померяться силами. Любой человек такого же роста, как он сам, действует на этого паразита как красная тряпка на быка!

Тогда я тоже посмотрел в окно и увидел типа размерами с хороший амбар, направлявшегося от «Шаловливого барана» прямиком к дверям нашего салуна. Его сопровождала целая толпа людей, заметно поменьше росточком.

– Это что за народ такой? – полюбопытствовал я. – Вроде не индейцы, но и не мексиканцы… Однако на белых людей они тоже совсем не похожи!

– А! – скривившись, сказал один маленький коротконогий ковбой. – Они – вэнгры. Тед Биссет привез их сюда, чтобы они пасли его овец. Вон тот, самый здоровый, и есть Большой Джон. У него нету ни капли мозгов, но уверяю вас, такой горы мускулов вы не видели еще ни разу в жизни!

– Откуда же они такие взялись? – удивился я. – Из Канады, что ли?

– Не-а, – ответил ковбой. – Они все родом из какого-то местечка под названием Ивропа. По правде говоря, я точно не знаю, где оно находится, но, по-моему, это где-то к востоку от Чикаго.

Но я чувствовал, что ковбой ошибается. Эти парни были родом вообще не с нашего континента. В грубой одежде, с засунутыми за пояса здоровенными ножами, они выглядели сущими дикарями и не походили ни на одно из индейских племен, какие мне случалось встречать прежде. Итак, они ввалились в бар и тот, которого все звали Джоном, сразу же принялся враждебно пиявить меня колючим взглядом крохотных, словно черные бусинки, глаз. Затем он выпятил грудь, чуть ли не на целый фут, и пару раз стукнул по ней кулачищем размером с приличную кувалду. Звук при этом получился такой, будто он колотил по большущему барабану.

– Ты – сильный человек! – заявил он. – Но я тоже сильный! Мы будем меряться силой, так?

– Не-а! – ответил я. – Не так. У меня нету ни малейшей охоты ни с кем меряться силой!

Тогда он фыркнул, да так, что разом посдувал пену со всех пивных кружек в баре, после чего победоносно огляделся вокруг. Тут на глаза ему попался толстый железный прут, валявшийся на полу. Похоже, то была длинная ручка от клейма, каким обычно клеймят скот. Джон сграбастал эту штуковину, одним рывком согнул ее почти пополам, а затем швырнул на стойку бара прямо перед моим носом. Вэнгры тут же восхищенно залопотали что-то неразборчивое.

Подобная хвастливая выходка малость разозлила меня, но я сдержался и спокойно опрокинул еще один стаканчик виски. А бармен перегнулся через стойку и прошептал:

– Поосторожнее с этим мерзавцем! Он хочет разозлить вас и втянуть в драку. Он уже чуть не придушил вот так человек девять или десять своими медвежьими лапами!

– Ну что ж. – Я швырнул на стойку доллар и повернулся, чтобы выйти вон. – В конце концов, у меня есть дела поважнее, чем устраивать глупую потасовку в вашем баре с каким-то чудаком-иностранцем. Прежде всего мне надо как следует пообедать, а затем я отправлюсь на ранчо Рэкстона.

Но придурковатый Большой Джон снова распахнул свою дурацкую пасть. Бывают же на свете такие люди, которым вечно неймется, когда вокруг них все чинно-благородно!

– Трус! – издевательски захохотал он. – В штаны наложил! Уах-ха-ха! Уох-хо-хо!

Его приятели также разразились воплями и взрывами хохота, а сидевшие в баре скотоводы разом помрачнели.

– Что это ты там вякнул такое насчет труса? И насчет штанов? – Я чувствовал себя скорее ошеломленным, нежели взбешенным.

Но меня можно было извинить. Ведь прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз слышал от кого-либо подобные высказывания в свой адрес… И наконец до меня дошло: ведь я находился среди незнакомцев, которым пока еще была совершенно неизвестна моя ничем не запятнанная репутация! Малость подумав, я решил, что обязан немедленно устранить это огорчительное недоразумение, чтобы впредь в здешних краях никто не пострадал случайно, всего лишь в силу своей прискорбной невежественности. И тогда я сказал:

– Будь по-твоему, заморская баранья башка! Ладно, я стану с тобой бороться!

Но едва я сделал шаг в его сторону, как Большой Джон сжал кулаки и пару раз довольно чувствительно врезал мне по носу; а его дружки тут же снова зашлись громовым, ужасно грубым хохотом. Такое поведение ну никак нельзя было назвать благоразумным! Гораздо безопаснее попытаться связать зигзаги пары молний, чем вот так, без предупреждения, стукнуть Элкинса по носу! Я взревел от возмущения, сграбастал Большого Джона в охапку и наконец дал волю своим чувствам, с превеликим воодушевлением нанося ему одно тяжкое телесное повреждение за другим. Сначала я смел его телом все бутылки и стаканы со стойки бара, после чего посбивал им все светильники, а затем принялся колотить этой тушей об пол покуда она совсем не обмякла; и только потом я как следует размахнулся и швырнул его через весь салун. Вообще-то, я собирался вышвырнуть Джона наружу через окно, но малость промахнулся, и он, пробив головой толстенную заднюю дверь, частично остался лежать внутри. Тут вэнгры вышли из состояния окаменелости и с воплями ужаса бросились вон из салуна. Ну а я, чтобы немного успокоиться, подобрал с пола согнутую Джоном железную палку, разогнул ее, обернул кольцом вокруг евонной шеи, а концы завязал морским узлом. Как мне стало известно позже, когда этот чудак спустя несколько часов наконец пришел в себя и ту железку собрались снять, без кузнеца обойтись не удалось.

А ковбои, которые были в баре, так и остались сидеть, остолбенело выпучив глаза и совершенно утратив дар речи. Поэтому я лишь громко фыркнул выразив таким образом свое глубокое отвращение к этому гадкому происшествию, и с гордым видом покинул салун, в надежде найти поблизости какое-нибудь другое местечко, где бы я мог спокойно пообедать. Напоследок, уже в дверях, я расслышал, как один малый, цеплявшийся за стойку бара с таким видом, будто у него подгибаются ноги, слабым голосом умолял так же еще не вполне пришедшего в себя бармена:

– Плесни-ка мне четыре порции в одну посудину, да поживее! Неужели я дожил до такого дня, когда просто-напросто не могу поверить в то, что происходит у меня прямо на глазах!

Парень был явно не в порядке и нес какую-то, совершенно непонятную мне, чепуху. Ну да ладно. Я пожал плечами и направился в поисках жратвы в кабачок при баре отеля «Монтана». Но недолго мне пришлось тешить себя надеждами на тихий, мирный обед Едва я принялся за четвертый бифштекс, какой-то здоровенный тип в щегольских башмаках, одетый во все покупное, ворвался в харчевню с безумным воплем:

– Эй ты! Это тебя зовут Элкинс?!

– Меня, – согласился я. – Но только не надо так орать. Я не глухой и все отлично слышу.

– Так какого же черта ты позволяешь себе вмешиваться в мои дела?! – продолжал горланить этот тип, не обратив никакого внимания на мой мягкий упрек.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем речь! – уже слегка раздраженно проворчал я, опорожнив сахарницу в свою чашку с кофе. Было очень похоже на то, в Унылой Кляче наблюдается явный избыток ненормальных. – Так или иначе, но кто вы такой?!

– Я?! Я – Тед Биссет, вот кто я такой! – взвыл этот чудак, судорожно хватаясь за рукоятку шестизарядного. – И я выведу тебя на чистую воду! Уж я-то знаю, что ты за птица! Ты не кто иной, как тот самый проклятый наемный бандит из Невады, которого старик Абед Рэкстон нанял специально, чтобы разорить меня и выжить из здешних краев! Он сам растрезвонил об этом по всему городу! И ты уже умудрился разогнать всех моих пастухов!

– О чем это вы? – изумленно переспросил я. – Каких таких ваших пастухов я разогнал? Никого я не разгонял!

– Разгонял, не разгонял! – чернея лицом, заскрежетал зубами этот грубиян. – Не придирайся к словам! Какая мне разница! Они сами разбежались кто куда после того, как ты изувечил Большого Джона! Ты их так перепугал, что теперь они не вернутся ко мне, ежели я не повышу их жалованье вдвое! Я не позволю так обращаться со мной, слышишь, ты, скотина!

Еще не родился тот человек, которому удалось бы так грязно обругать меня и притом остаться безнаказанным! Я тут же, причем совершенно инстинктивно, швырнул в его мерзкую рожу свой недожеванный бифштекс; тогда чудак истошно завизжал и выхватил из кобуры револьвер. Но горячий жир залил ему глаза, а потому первым выстрелом он всего-навсего вдребезги разнес кувшинчик с соусом возле моей тарелки. Биссет взвел курок, но, прежде чем ему удалось выпалить в меня второй раз, я прострелил ему руку. Малый тут же выронил свою пушку, зажал другой рукой простреленное место и понес такое, что эти выражения я просто не решаюсь здесь повторять.

Тут, конечно, началась небольшая суматоха. Я орал, требуя, чтобы мне немедля заменили бифштекс. Биссет орал, требуя, чтобы к нему немедля привели доктора. А хозяин харчевни орал, требуя, чтобы кто-нибудь немедля вызвал сюда шерифа…

Вышеупомянутая личность прибыла с большим запозданием. К тому времени уже появились доктор, а также новый бифштекс, и он – тут я конечно говорю о докторе, а вовсе не о том бифштексе, который трясущимися руками водрузил передо мной на стол перепуганный официант, – почти закончил вправлять руку Биссету.

Возле нас собралась приличная толпа зевак, они с большим интересом наблюдали за работой доктора, наперебой предлагая всякие ценные советы, и эти советы, по-видимому, приводили Биссета во все большее бешенство. Ежели, конечно, судить по тем весьма сильным выражениям, какие он себе позволял. Одновременно он с большим жаром пытался обсуждать с доктором серьезность полученной раны, но тот совсем не хотел тревожиться по такому пустячному поводу. Я вообще первый раз видел такого неунывающего костоправа. Он неизменно сохранял бодрость и веселость духа, нисколько не обращая внимания на вопли своего пациента.

Зато приятели Биссета были вне себя от ярости. А его главный подручный, Джек Кемпбелл, даже начал бормотать насчет того, что пора бы им взять исполнение закона в свои руки, когда в харчевню наконец вприпрыжку влетел шериф. Он размахивал своим шестизарядным во все стороны и возбужденно кричал:

– А ну! Где он?! Подайте мне сюда этого негодяя!

– Да вот же он! – раздался в ответ нестройный хор голосов, после чего все присутствовавшие мигом попрятались под столами, в ожидании неминуемой перестрелки.

Но я даже не шевельнулся, поскольку сразу же узнал шерифа, а он, едва разглядев меня, мигом поубавил прыти и тут же выронил револьвер, будто у того вдруг докрасна раскалилась рукоятка.

– Брекенридж Элкинс! – оторопело констатировал он, после чего, обдумав ситуацию, приказал перетащить Биссета в бар и там влить в него хорошую порцию спиртного. Когда же вся публика повалила в бар, шериф подошел ко мне, уселся на краешек стола и сказал следующее:

– Послушай, Брек! Мне хочется, чтобы ты понял: я ничего не имею против тебя лично, но все же мне придется тебя арестовать. Стрелять в людей в нашем городе есть противозаконное дело!

– Но у меня совсем нету времени на всякие там аресты! – возразил я. – Потому как мне уже давно надо быть на ранчо старины Абеда Рэкстона!

– Но что подумают люди, Брек, – принялся урезонивать меня шериф (а шерифом тут действительно оказался Джонни Уиллогби, как и предупреждал в своем письме Рэкстон), – ежели я не засажу тебя в тюрягу за то, что ты подстрелил одного из самых видных наших граждан? Ведь на носу выборы! – добавил он, отхлебывая кофе из моей чашки.

– Биссет стрелял в меня первым! – снова возразил я. – Так почему бы тебе не арестовать его?

– Стрелял, да не попал! – заметил Джонни, рассеянно запихнув в рот разом половину моего слоеного пирога, после чего тут же принялся ковырять вилкой картошку на моей тарелке. – А ты попал! Так или иначе, но сейчас у него в руке здоровенная дыра, поэтому по состоянию здоровья я не могу отправить его в тюрьму прямо сейчас. А кроме того, мне позарез нужны голоса овцеводов!

– Вот черт! – раздраженно произнес я. – Терпеть не могу все эти ваши тюрьмы!

Тогда Джонни принялся хныкать. Даже слезу пустил.

– Если б ты был мне настоящим другом, – ныл он, – ты бы с радостью провел одну ночку, всего-навсего одну ночку, в тюрьме, чтобы только помочь мне переизбираться! А ведь когда-то я так много сделал для тебя! Меня и так уже склоняют на все лады из-за того, что мне никак не удается поймать ни одного из тех проклятых угонщиков скота. А ежели, вдобавок ко всему, я еще не сумею и тебя арестовать, то на выборах у меня шансов будет не больше, чем у какого-нибудь китайца! Как ты можешь так со мной обращаться, после всего, что нам пришлось пережить вместе в былые деньки?..

– Да ну тебя совсем! – с отвращением сказал я. – Перестань канючить! Ладно, арестуй меня, если тебе так невмоготу. Какой с меня причитается штраф?

– Но я вовсе не хочу брать с тебя штраф, Брек! – воскликнул Джонни, вытирая навернувшиеся слезы краем клеенки, которой был накрыт стол. – Мне так кажется, что приговор к тюремному заключению куда сильнее повысит мой авторитет, чем какой-то там жалкий штраф. Ну а утром я отпущу тебя на все четыре стороны. Ты ведь не станешь ломать нашу тюрьму, Брекенридж? Поклянись!

Я пообещал, что не стану, и тогда чуть повеселевший Уиллогби захотел забрать у меня мои пистолеты, а я все никак не хотел их отдавать.

– Боже правый! Опомнись, Брек! – снова принялся умолять меня Джонни. – Ведь я же стану всеобщим посмешищем, ежели у меня в тюрьме будет сидеть вооруженный до зубов заключенный!

Ладно. Пришлось согласиться и отдать ему мои револьверы, лишь бы он заткнулся. Но не тут-то было! Ему сразу же захотелось нацепить на меня наручники, да только они оказались совсем крохотными и все никак не желали защелкиваться на моих запястьях. Тогда Джонни потребовал, чтобы я одолжил ему денег, а он тогда наймет кузнеца – выковать для меня специальные ножные кандалы. Тут уж я возмутился и отказался наотрез, для пущей убедительности изрыгнув парочку крепких богохульств. Тогда он начал бормотать, дескать, это он просто так, всего лишь дружеское предложение, никто никого здесь обижать не собирается… В общем, отправились мы в тюрьму.

Тюремщика поблизости не оказалось; наверно, отсыпался где-то с похмелья, а ключи он так и оставил болтаться в дверях, и мы вошли внутрь. Довольно-таки скоро явился помощник Джонни, по имени Байдж Гантри, а по прозвищу – Семафор. Этот Гантри был тот еще тип, длинный, расхлябанный, с каким-то странным блеском в глазах. Джонни послал его в салун «Краснокожий воин» за пивом, а пока тот ходил туда и обратно, принялся расхваливать мне этого парня на все лады.

– Черт возьми! – заявил он. – Мой Байдж – единственный в нашем графстве, кому когда-либо удалось приблизиться к тем проклятым бандитам на расстояние выстрела! К несчастью, тогда он был один. А ведь ежели бы рядом с ним в тот раз оказался я, то вдвоем мы, как пить дать, захватили бы мерзавцев врасплох и перебили бы их всех до единого!

Я спросил, есть ли у него хоть какие-нибудь подозрения, что за люди эти угонщики, а Джонни ответил, дескать, Байдж считает, что вся ихняя шайка пожаловала сюда из штата Вайоминг. Хорошо, ежели так, сказал ему я, ведь в таком случае у них обязательно должно быть логово где-то в холмах, а значит, их будет куда проще накрыть всех разом, чем жуликов, которые после каждого налета разбегаются в разные стороны.

Тут как раз вернулся Байдж и принес пиво, и Джонни сообщил ему по секрету, что, как только я выйду из тюрьмы, он сразу же назначит меня своим вторым помощником. Вместе мы учиним облаву на тех, кто ворует скот, и Байдж одобрил эту грандиозную идею. После чего мы уселись за стол – играть в покер и пить пиво. Ближе к вечеру наконец появился тюремщик, имевший весьма бледный и очень нездоровый вид, и Джонни приказал ему что-нибудь для нас состряпать. Мы уже заканчивали, ужин, когда тюремщик заглянул к нам в камеру и сообщил:

– Там какой-то джентльмен жаждет немедленно видеть аудиенцию у мистера Элкинса!

– Скажи ему, что заключенный в настоящий момент очень занят! – велел Джонни.

– Я говорил, – ответил тюремщик, – а он заорал, что ежели вы не намерены впустить его прямо счас, тогда он ворвется сюда сам и перережет вашу глотку. Сэр.

– Это наверняка старина Абед Рэкстон, – вздохнул Джонни. – Пожалуй, будет благоразумнее его впустить. Я рассчитываю на твое заступничество, Брек! На тот случай, ежели старый хрыч затаил против меня какую-нибудь грубость.

Полминуты спустя к нам в камеру, сверкая глазами и распространяя вокруг себя запах, свидетельствовавший о том, что он переполнен кукурузным пойлом, ворвался старина Рэкстон. Завидев меня, он начал воинственно вопить:

– Эх ты, дубина стоеросовая! Хорош помощничек, нечего сказать! Когда я просил тебя приехать, то надеялся, что ты действительно поможешь мне разделаться с этой чертовой бандой овцеводов и угонщиков скота, а ты?! Едва явившись сюда ты не нашел ничего лучшего, как сразу же угодить в тюрьму!

– Моей вины тут нету, – возразил я. – Эти овцеводы сами начали меня задирать.

– А раз так, – сердито проворчал Рэкстон, – отчего же ты продырявил Биссету руку, а не сердце? Промахнулся, что ли?

– Я приехал сюда, чтобы перебить здесь всех угонщиков чужого скота, а вовсе не затем, чтобы стрелять в мирных овцеводов! – с достоинством ответил я.

– Не вижу разницы! – прорычал старина Абед.

– Разница такая, что у овцеводов, скорее всего, не меньше прав на здешние пастбища, чем у скотоводов, – пояснил я ему свою мысль.

– Счас же прекрати такие возмутительные, святотатственные речи! – потребовал Рэкстон. – Пока что ты просто окончательно запутал ситуацию! Одно хорошо: Биссету придется платить тем чертовым вэнграм двойное жалованье, чтобы они снова согласились на него работать, а он скорее готов удавиться, чем потратить лишний доллар, жмот проклятый! Может, и в самом деле удавится? Ладно, какой штраф надо за тебя уплатить?

– Никакого, – покачал головой я. – Джонни хочет, чтобы я малость посидел в тюрьме.

Услыхав такое, Абед судорожно схватился за свою пушку, а Джонни тут же спрятался у меня за спиной и жалобно закричал оттуда:

– Не смей! Тебе никто не давал никакого права стрелять в представителя закона!

– Он до сих пор злится на меня за то, что я его уволил! – брызгая слюной, заверещал старина Рэкстон. – После того как я вышвырнул его с моего ранчо, он выставил свою кандидатуру на должность шерифа, а в тот вечер, когда были выборы, весь народ перепился до изумления. Вот они и проголосовали за него, может по ошибке, может в шутку, а может просто сдуру! И с тех самых пор, как он засел в конторе шерифа, он позволяет проклятым овцеводам грабить меня и на пастбищах, и на моем ранчо, и чуть ли не в моей собственной постели!