Текст книги " Роберт Говард собрание сочинений в 8 томах - 2"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Брек! – наконец произнес он. – Брекенридж Элкинс! Мой дражайший кровный родственничек! А ведь я-то уж невесть что подумал!

– Дорогой двоюродный братец! – с чувством ответил ему я. – Медведь Бакнер! А ведь я-то и слыхом не слыхивал, что ты наконец лично пожаловал к нам в Неваду!

* * *

– Мне последнее время что-то не сидится на месте, – признался братец, убирая за пояс свою скорострелку. – Ну прям будто шило какое в одном месте воткнуто. Так вот и в эти края занесло. А тут вдруг ты, братец Брекенридж!

– Богом клянусь, даже не знаю, как сказать, до чего я сам рад тебя видеть! – воскликнул я, дружески тряся ему руку. И тут меня словно молния ударила: я разом вспомнил все нынешние события. – Фу ты, черт, – виновато сказал я, – мне же придется тебя вышвырнуть отсюдова! Какая незадача!

– Это ты о чем? – требовательно спросил Медведь.

– Да ну… – промямлил я. – Тут такое дело… Одним словом, они меня тут арестовали. Денег, чтобы уплатить штраф, у меня, конечно, нет. Поэтому штраф мне велено отработать. А работа, какую эти подлецы мне поручили, она, видишь ли, сводится к тому, чтобы вышвырнуть тебя из этого города…

– Никогда не видел никакого смысла в законах и законниках, – мрачно заявил Медведь Бакнер, – но ежели речь идет просто о штрафе, я немедленно уплачу его за тебя. Ежели, конечно, у меня хватит наличных, – с сомнением добавил он.

– Но Элкинсы никогда и ни от кого не принимали подаяния! – слегка уязвленно ответил я. – Мы всегда честно отрабатывали то, за что нам платили. А штраф накладывает на меня обязательство помочь тебе покинуть этот город к чертям собачьим!

Тут мой братец окончательно вышел из себя. Недаром родичи давно поговаривали, что у него слишком уж горячая голова. Бакнер оскалил зубы, его черные брови совершенно съехались к переносице, к тому же он начал нервно сжимать и разжимать кулаки, каждый из которых был размером с хорошую кувалду.

– Ну разве можно такого парня, как ты, считать настоящей кровной родней? – проворчал Медведь. – Я лично никогда не был противником хорошей, доброй потасовки между родичами, но сейчас мотивы твоих устремлений кажутся мне слишком уж меркантильными и попросту неприличными для истинного Элкинса! Твое недостойное поведение заставляет меня вспомнить один общеизвестный факт. Это ведь твоему старику пришлось срочно покинуть Техас, потому как он пару раз по рассеянности накидывал свое лассо не на ту лошадку!

– Подлая ложь! – с жаром возразил я. – Мой папаша оставил Техас лишь потому, что после гражданской войны он не захотел присягать на верность проклятым янки! И ты сам об этом прекрасно знаешь! Но так или иначе, – я постарался придать своему голосу всю язвительность, на какую был способен, – никто и никогда не сможет обвинить Элкинсов в том, что хоть кто-нибудь из них способен сперва стащить чужого цыпленка, а затем сожрать его полусырым прямо в придорожных зарослях чапараля!

Медведь Бакнер вздрогнул и заметно побледнел.

– Это еще что за грязные намеки, ты, сын Велиала?! – взвыл он не своим голосом.

– Какие уж там намеки! – скорбно ответил я. – Одна лишь святая правда во всей своей неприглядной красе! Твои преступные наклонности давно уже ни для кого в нашей семье не являются тайной. Тетушка Атаскоция в своем письме подробно расписала дядюшке Джеппарду Граймсу о том, как ты своровал ту курочку прямо с насеста в курятнике старика Вестфалля!

– Немедля заткни свою пасть! – оглушительно взревел братец, подпрыгивая на месте от ярости и судорожно стискивая рукоятки своих шестизарядных. – Прежде всего, то была вовсе не курица, а какой-то тощий полудохлый петух! А во-вторых, когда я стащил и сожрал эту полусырую дохлятину, я был совсем еще пацаном, а вдобавок натурально помирал с голодухи, поскольку уже шестой день кряду с трудом уходил от погони. Ведь после того, как чертов дурень Джо Ричардсон случайно оказался на моем пути именно тогда когда мне вздумалось разрядить тяжелый винчестер, целая толпа до зубов вооруженных идиотов буквально дышала мне в затылок. Да чтоб тебе лопнуть! Клянусь всем святым, с тех пор мне случилось подстрелить немало людей, куда более достойных, чем ты, которым пришла в голову глупая мысль слегка потрепаться в моем присутствии о краденых цыплятах!

– И тем не менее! – Я непреклонно стоял на своем. – Факт остается фактом. Во всем нашем клане ты – единственный, кто позволил себе слямзить цыпленка. Чтобы хоть один из Элкинсов унизился до кражи куриц?! Да ни в жисть!

– А как же! – презрительно фыркнул Бакнер. – Кто ж спорит! Ведь всему белу свету давным-давно известно, что твоя почтенная семейка предпочитает лошадей!

Как раз тут я заметил, что снаружи, у дверей и под окнами салуна, собралась целая толпа зевак, трепетавших от страха, но тем не менее жадно прислушивавшихся к перепалке. Незачем им быть в курсе наших старинных внутрисемейных раздоров! Поэтому я нахмурился и сурово молвил:

– Поговорили и хватит! Пришла пора действовать. Не скрою: когда я увидел тебя здесь, то в первый момент сама мысль о необходимости нанести тебе тяжкие телесные повреждения казалась мне крайне неприятной, братец Бакнер! Но сейчас, после нашего небольшого обмена мнениями, это чувство наконец покинуло меня. И теперь я с радостью, с чистым сердцем и со спокойной душой сделаю твою довольно-таки невзрачную физиономию еще более невзрачной! Так что тяпнем по глоточку и приступим, к делу!

– Это меня очень даже устраивает, – согласился Медведь Бакнер, снимая оружейный пояс и вешая его на стойку бара. – Сдается мне, вон в той бутыли случайно застрял почти целый галлон местного красного пойла!

Мы по очереди приложились к горлышку, сделав по паре весьма умеренных глотков, а затем я отшвырнул в сторону опустевшую бутыль, повесил свой пояс с пистолетами рядышком с бакнеровским и ласково поинтересовался:

– Ну так как, братец? Повыдергивать тебе руки-ноги или проломить черепушку? Говори, не стесняйся!

– Подожди секундочку, – ответил он. – Лучше сперва скажи мне, в каком это… то есть я хотел сказать: где это ты ухитрился так извозить свои сапоги?

Я невольно перевел взгляд на свою обувку, а подлец Бакнер тут же изо всей силы пнул меня ногой прямо в зубы и прям-таки зашелся в приступе мерзкого кровожадного хохота. Ну, покуда он так веселился, я как раз успел прийти в себя, после чего настолько яростно боднул братца головой в брюхо, что его отвратительное гоготанье мигом превратилось в агонизирующий кашель. Тут мы обхватили друг друга руками и, пытаясь придушить друг друга или хотя бы как следует лягнуть, начали кататься по полу. Натурально, мы вдребезги разнесли все столы, стулья и всякую прочую мебель, какая еще оставалась в салуне. Некоторые до сих пор удивляются, вспоминая учиненный тогда разгром. А чему тут удивляться? Никак в толк не возьму!

Наверное, мэр Кугуарьего Хвоста Миддлтон тоже шастал среди зевак у окон салуна – среди грохота и треска я в какой-то момент отчетливо различил его вопли:

– Бог мой! Да они же камня на камне не оставят от моего чудесного заведения! Шериф! Немедленно арестуйте обоих!

Однако шериф не растерялся. Откуда-то издали он прокричал своему мэру в ответ:

– Ежели хотите знать, Джонатан Миддлтон, так с меня тут взятки гладки! Вы отдали мне указания, а я их выполнил. Ну а если в результате ваших мудрых распоряжений вместо одного торнадо мы имеем два, то никакой моей вины здесь нету! И уж коли вам теперь неймется прекратить это стихийное бедствие, тогда полезайте туда сами!

Спустя какое-то время мы с братцем Бакнером притомились от бестолковой возни на полу среди обломков мебели и опрокинутых плевательниц. Тогда, ослабив хватку, мы одновременно поднялись на ноги, после чего я тут же вдребезги разнес об его голову колесо от рулетки, а он, не желая оставаться в долгу, так врезал мне в челюсть, что я пролетел сквозь зеркало бара, осыпаемый дождем битого стекла и щедро поливаемый струями виски, рекою хлынувшего из множества разбитых бутылок. От столь сильного сотрясения с потолка салуна сорвался подвесной светильник, из которого прямо за шиворот моему братцу вылился целый галлон почти что кипящего свечного сала.

Покуда он, шипя от боли, соскребал с себя это сало, я кое-как выкарабкался из-под ароматных руин бывшего бара и отправил свой правый кулак в путешествие аж от самого пола. Преодолев путь длиною не менее девяти футов, кулак смачно въехал в нижнюю челюсть братца Бакнера, отчего тот врезался спиной в противоположную стену салуна, проломил доски и вылетел наружу, оставив в стене изрядную дыру. Насколько мне теперь помнится, именно тогда крыша салуна и обрушилась внутрь.

Некоторое время я лихорадочно брыкался, стараясь сбросить придавившие меня обломки крыши, а затем ко мне весьма своевременно подоспела помощь в лице Медведя Бакнера. Он быстро раскатил по сторонам обвалившиеся бревна, раздвинул рухнувшие балки, и спустя пару минут я уже выбрался из-под груды мусора на свежий воздух.

– Положим, чуть позже я справился бы с этим делом и сам, – пропыхтел я. – Тем не менее весьма обязан.

– Не стоит благодарности, – проворчал Бакнер. – Знать, недаром говорится: кровь родная – не водица!

С этими словами он вернул мне должок, нанеся такой удар в челюсть, что я пролетел ровно семнадцать с половиной футов, после чего приземлился в двух шагах от стены дома, в котором обитал мэр Кугуарьего Хвоста. Буквально в ту же секунду мой двоюродный братец снова оказался рядом и принялся деловито пинать меня сапогами, притом норовя как можно чаще попадать по голове. Однако все его усилия оказались тщетными, помешать мне подняться на ноги он так и не сумел.

– Прочь! – истошно завопил вывернувшийся из-за угла мэр. – Счас же прочь от моего дома!

Но было уже слишком поздно. Я с такой неистовой силой влепил своему братцу прямо промеж глаз, что он также пролетел по воздуху ровно семнадцать с половиной футов, а затем врезался прямехонько в сложенную из булыжника дымовую трубу мэрского дома, пробив ее насквозь своей головой. Труба накренилась, несколько раз качнулась из стороны в сторону и обрушилась вниз, почти с головой засыпав моего противника обломками битого камня.

* * *

Однако, будучи Бакнером из Техаса, братец Медведь очень шустро поднялся на ноги. Причем не просто поднялся, но успел по дороге выудить из груды мусора булыжник размером с хороший арбуз, который не замедлил тут же расколотить вдребезги об мою черепушку. Такое недостойное поведение привело меня в самую ярость, поскольку мне стало ясно: мой соперник вовсе не намерен сражаться честно, как подобает истинному джентльмену. Раз такое дело, то я выдрал из стены мэрского дома дубовое бревно, которым с размаху врезал позабывшему честь и совесть негодяю чуть пониже левого уха. И тогда братец Медведь снова рухнул лицом вниз, в мусор и пыль. Но на сей раз он уже больше не встал.

Покуда я восстанавливал дыхание, утирая со лба пот, заливавший мне глаза, ликующие граждане Кугуарьего Хвоста повылазили из своих убежищ, а шериф во всеуслышание громогласно объявил:

– Ты отлично потрудился, Элкинс! Отныне ты вновь свободный человек!

– Черта с два! – неожиданно завопил вышедший из транса мэр Миддлтон. Ноги мэра сами собой выделывали такие кренделя, будто он исполнял военный танец апачей, а с его губ срывались невнятные проклятия, перемежаемые глухими стенаниями. – Нет, вы только посмотрите на мой дом! И на мой салун! Я уже не говорю про мой бывший чудесный магазин! Я разорен! Шериф, немедленно арестуйте этого человека!

– Которого именно? – холодно поинтересовался шериф.

– Нну-у… я думаю, вон того, – с явной горечью в голосе сказал мэр, – который из Техаса. Во всяком случае, он пока без сознания, так что приволочь его в тюрьму, пожалуй, не составит большого труда. А второго гоните прочь из города. В шею. И чтобы глаза мои его здесь больше никогда не видели!

– Эй, вы там! – возмущенно заявил я. – Нельзя ли малость полегче! Не вздумайте арестовать моего братца Бакнера! Об этом уговора не было!

– Никак ты намерен оказать сопротивление слуге закона? – заложив большой палец за свою подтяжку, заносчиво спросил шериф.

– По-моему, вы представляете закон лишь до тех пор, покуда вы носите звезду шерифа, не так ли? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Совершенно верно, – хвастливо ответил он. – До тех пор пока эта звезда при мне, я и есть закон!

– Отлично! – деловито поплевав на руки, сказал я. – Ну просто великолепно! Но все дело в том, парень, что как раз сейчас этой звезды при тебе нету! Наверно, ты обронил ее где-то нынче ночью. До чего ж хлопотливая выдалась ночка, а? Так что теперь ты всего лишь самый обыкновенный гражданин и прав у тебя ровно столько же, сколько у меня. Ну, держитесь, койоты! Вот он я, перед вами! И сейчас я с вами со всеми разберусь!

Я снова поплевал на руки, набрал полную грудь бодрящего ночного воздуха и радостно расхохотался.

Бывший шериф Кугуарьего Хвоста некоторое время недоуменно и тупо разглядывал то место на своей правой подтяжке, где еще совсем недавно сияла столь разлюбезная его сердцу звезда. Но едва он немного пришел в себя, как тут же заорал от ужаса и со всех ног бросился бежать по улице, петляя как заяц. Большая часть зевак, не теряя времени, устремилась за ним следом.

– Стойте, трусы! – отчаянно завопил мэр Миддлтон. – Я требую, чтобы вы вернулись и немедленно арестовали этих двух негодяев!

– О, черт! – с отвращением в голосе произнес я. – Как же ты мне надоел! Заткнись счас же! – И я легонько подтолкнул малого в спину.

Нет, ну честное слово! Ведь я едва-едва прикоснулся к этому олуху! Но, как мне стало известно гораздо позже, он оказался настолько хилым, что даже такой легкий тычок напрочь вывихнул ему левую лопатку.

Тем временем дело шло уже к рассвету, а братец Медведь вовсе не желал приходить в сознание. Между тем я отчетливо слышал – эти проклятые скунсы из Кугуарьего Хвоста, засевшие в своих норах, перекрикиваются друг с другом. Из их воплей мне стало ясно, что эти придурки откроют по нам пальбу из своих винчестеров, как только на улице станет достаточно светло для прицельной стрельбы.

И тут неподалеку я заметил фургон. Взвалив на плечо тело своего двоюродного брата, я кое-как дотащил его до этого места и зашвырнул его внутрь повозки. (Потому как вовсе не в правилах Элкинсов разбрасываться бесчувственными телами своих родичей, оставляя их на произвол судьбы в лапах разъяренной толпы вооруженных психов.)

Затем я зашел в тот кораль, где стояла пара диких мулов, и принялся запрягать их, и уверяю вас, то была совсем не детская забава. Этим мулам еще никогда не приходилось ходить под ярмом, а потому, почуяв во мне врага, они с огромным воодушевлением набросились на меня. Им даже удалось на время сбить меня с ног, а когда они принялись топтать меня своими копытами, осмелевшие обитатели Кугуарьего Хвоста нахально предприняли вооруженную вылазку. Правда, без особого энтузиазма. И стоило мне пару раз выпалить из моего сорок пятого, как они, оглашая окрестности воплями ужаса, тут же снова разбежались по своим домишкам и торопливо принялись опять баррикадировать окна и двери.

Когда мое терпение окончательно лопнуло, я по очереди оглушил глупых мулов, как следует врезав им кулаком промеж ушей, после чего, покуда они еще не пришли в себя, быстро набросил на них упряжь, а Капитана Кидда и лошадку своего братца привязал к задку фургона.

– Смотрите! – раздался из ближайшего домишки чей-то вопль, за которым тут же последовал сделанный наугад выстрел. – Подлец собрался украсть наших мулов!

Но фургон уже сдвинулся с места. Я правил стоя, изо всех сил натягивая вожжи, чтобы заставить этих сумасшедших мулов мчаться по прямой.

– Заткнитесь, идиоты! Элкинсы никогда ничего не крадут! – во всю глотку заревел я, покуда наш экипаж, грохоча колесами, мчался мимо домишек, в окнах которых то и дело мелькали вспышки торопливых, бестолковых выстрелов. – Не далее как завтра я пришлю вам взад ваш дурацкий фургон и ваших дурацких мулов!

Но в ответ мне раздался лишь взрыв кровожадных воплей, за которым последовал самый настоящий свинцовый дождь. К счастью, последнее напутствие этих придурков благополучно просвистело мимо моих ушей, и я, сопровождаемый громадным облаком пыли и кошмарных богохульств, навсегда покинул Кугуарий Хвост.

После нескольких тщетных попыток остановиться или порвать упряжь мулы покорились своей участи и, словно пара насмерть перепуганных кроликов, вихрем помчались вниз по петляющей горной дороге. Фургон едва вписывался в повороты, проходя их на одном колесе. Порой наша повозка натыкалась на какой-нибудь пень, после чего следующие несколько футов мы пролетали по воздуху. Не иначе как именно эти, довольно-таки непривычные для него, ощущения наконец привели в чувство двоюродного брата. Готовясь к отъезду, я свалил бесчувственное тело у передней стенки фургона, однако на одном из ухабов наш экипаж подбросило так сильно, что братец Медведь совершил невольный кульбит, после которого приземлился на голову в противоположном конце повозки. Вот тут-то он вдруг зашевелился, а затем встал на четвереньки, устремил затуманенный взор на бешено мелькавшие перед его глазами деревья и взревел будто раненый бык:

– Какого дьявола?! Что тут происходит?! И вообще, где это я нахожусь?

– Ты находишься на пути к Медвежьему Ручью, дорогой мой братец Медведь! – проорал я в ответ, не забывая прохаживаться кнутом по спинам глупых мулов. – Н-но, м-мертвые, нн-но! Мы отлично с тобой повеселились! А теперь еще – такая чудесная поездка! Ты должен быть доволен, братец! Разве я не прав?

В моей голове роились самые приятные мысли о Джоан, очевидно уже поджидавшей меня у поворота дороги, в тех самых туфельках, что были куплены в настоящем магазине… К тому же, думал я, продолжая мчаться вперед на крыльях любви, несмотря на все синяки да шишки, полученные мною в Кугуарьем Хвосте, я ничуть не стал ниже ростом и, к великому моему счастью, не утратил своей привлекательной внешности.

– Притормози счас же! – проревел Медведь Бакнер, пытаясь подняться.

Но как раз в этот момент мы понеслись вниз с крутого берега горной речушки, фургон с треском накренился, а мой братец отправился в обратный полет от задней дверцы фургона к передней и так сильно ударился об нее головой, что едва не протаранил насквозь.

– Ой-ё! – прочувствованно произнес мой двоюродный братец.

Больше ничего добавить к своим словам он не успел, потому как именно в этот момент фургон на полной скорости преодолел речушку. Вода двумя широкими крыльями поднялась вверх, а затем снова обрушилась вниз; причем несколько сотен галлонов попало внутрь повозки и Медведя Бакнера чуть не смыло за борт этим могучим потоком.

– Я непременно прикончу тебя! – едва закончив кашлять и отплевываться, пообещал двоюродный братец. – Ежели только мне суждено выбраться отсюда живым, я обязательно доберусь до твоего горла. Пускай даже на это уйдет без остатка вся моя молодая жизнь! И будь я проклят, если…

Но бедолаге опять не удалось закончить свою мысль, потому как именно в этот момент мулы с разбегу взяли штурмом не менее крутой противоположный берег речушки, и братец Медведь снова отправился в полет по привычному маршруту. Только на сей раз он не просто с грохотом врезался в заднюю дверь, а напрочь вышиб ее головой. Думаю, он обязательно улетел бы вслед за этой дверцей, если б не застрял в слишком узком для него проеме.

Мы продолжали нестись во весь опор. Дорога совсем испортилась; фургон, будто кузнечик, то и дело скакал с одного пня на другой, ежели, конечно, не считать те случаи, когда мы, срезав очередной поворот, со страшным треском проламывались напрямую через густые заросли кустарника. Капитан Кидд, вместе с лошадкой Бакнера, с громким ржанием мчались следом за нами; мулы дико ревели; я время от времени победно гикал, а братец Медведь непрерывно сыпал самыми ужасными проклятиями…

Через некоторое время я оглянулся назад и, чтобы хоть немного успокоить своего разволновавшегося родича, проорал, стараясь перекрыть производимый нами страшный шум:

– Да не волнуйся ты так, братец Бакнер! Уже совсем скоро я приторможу этих дурацких мулов! Мы буквально в двух шагах оттого места, где я договорился встретиться с моей девушкой! Она должна ждать меня у…

– Да разуй же ты наконец глаза, проклятый дурень! – отчаянно взвыл Медведь Бакнер.

Тут я снова посмотрел на дорогу, но так и не увидел ее. Наверно, мулы решили срезать очередной поворот; во всяком случае, теперь они вихрем неслись прямо на большущий дуб, имея явный преступный умысел обежать его с разных сторон.

Так они и сделали.

Длинное дышло разлетелось вдребезги, подлые твари наконец освободились от ненавистной им упряжи и, оказавшись на свободе, продолжали с торжествующим ревом мчаться все дальше и дальше… Чего я никак не могу сказать о фургоне, потому что чертова повозка со всего разгона врезалась в ствол дерева. Этот последний удар оказался настолько сильным, что мы с Медведем Бакнером пролетели по воздуху никак не меньше семнадцати с половиной ярдов, прежде чем угодить в непролазные заросли колючего кустарника.

Насколько мне известно, вернувшись к себе в Техас, Бакнер клялся и божился, будто бы я совершенно сознательно направил мулов на дуб, заранее имея на примете громадное гнездо лесных пчел, в которое мы угодили, когда, немного полетав по воздуху, наконец упали в кусты. Заявляю совершенно официально: это есть подлая ложь! Каковую я всенепременнейше вобью моему двоюродному братцу Бакнеру обратно в глотку, как только он в следующий раз подвернется мне под руку. Более того, нахальный родственник также нагло утверждал, будто то были не простые лесные пчелы, а настоящие исчадия ада, специально натасканные мною жалить всех, кроме меня. Тогда как неприглядная истина сводится к следующему: у меня просто хватило здравого смысла прикинуться мертвым и лежать абсолютно спокойно, а вот мой братец оказался настолько глуп, что едва выдернув голову из пчелиного гнезда, он тут же ударился в бега.

От всей души надеюсь: уж теперь-то Медведь Бакнер навеки усвоил, что даже самый быстрый в мире бегун нипочем не сможет обогнать обозленную лесную пчелу. Вертясь словно торнадо, дорогой родственничек продрался сквозь заросли на открытое место и дал деру, дико визжа, завывая, размахивая руками и подпрыгивая самым дурацким образом. Надо полагать, Бакнер бежал по кругу, потому как примерно минуты через три я снова услышал его дикий рев, а потом увидел и его самого. Он последний раз высоко подпрыгнул, молотя по себе руками, после чего вновь нырнул в заросли. Я прикинул, что к этому времени он не только отвлек на себя всех пчел, но и успел от них избавиться. Можно уже было не притворяться мертвым. Я осторожно выпутался из хитросплетения колючих веток, а затем довольно быстро определил, где именно братец Медведь закончил свой безумный бег. Сделать это оказалось совсем нетрудно, поскольку он продолжал сотрясать мирные окрестности самыми невероятными проклятиями и богохульствами. Найдя то место, где он окончательно запутался в клубке колючих ветвей, я крепко ухватил беднягу за левую ногу и выдернул его на свет Божий. Следует отметить – он за последние несколько минут лишился почти всей своей одежды, да и характер у него ничуть не улучшился. Более того, во всех своих несчастьях мой родич явно был склонен винить только меня.

– Пошел-ка ты! – свирепо заявил он. – Не смей ко мне прикасаться! Оставь меня в покое! Я абсолютно, ты слышишь – абсолютно! – уверен, что именно сейчас нахожусь как раз на таком расстоянии от Медвежьего Ручья, каковое меня полностью устраивает. Где мой конь?

Когда фургон разбился об дерево, привязь лопнула и наши лошадки оказались на свободе. Но они никуда не делись. Совсем наоборот: они устроили целое сражение прямо посреди дороги. Конь братца Бакнера был едва ли не точной копией моего Капитана Кидда, почти такой же огромный и с таким же дурным норовом. Нам стоило немалых трудов растащить их. После чего Медведь Бакнер, храня угрюмое молчание, немедленно и деловито полез в седло.

– И куда же ты теперь, братец Медведь? – вежливо поинтересовался я.

– Куда угодно, лишь бы побыстрей оказаться как можно дальше от тех мест, где обретаешься ты! – с горечью в голосе отвечал мой родич. – Я уже повстречался с таким количеством Элкинсов, какое оказался в состоянии перенести за один раз. Ничуть не сомневаюсь, что намерения у тебя были самые добрые, да только нормальному человеку куда как лучше попасть в клетку с голодными львами, нежели чем кто-нибудь из Элкинсов вдруг да примется выручать его из беды!

Присовокупив к своим словам еще несколько дополнительных высказываний, которые настолько потрясли меня, что я просто не решаюсь их здесь повторить, братец Медведь вонзил шпоры в свою лошадку, взяв с места в карьер.

* * *

Со стороны, а точнее, сзади, он выглядел весьма странно, поскольку из всей одежды на нем оставались только продранные штаны, а голая спина была сплошь покрыта синяками, царапинами, порезами и пчелиными укусами…

Мне было искренне жаль, что у моего двоюродного братца ни с того ни с сего вдруг оказалась столь нежная и легкоранимая натура. Однако я не мог позволить себе попусту тратить время, размышляя над глубинными причинами проявленной им черной неблагодарности. Уже начинался восход солнца, а я твердо знал, что Джоан обязательно будет ждать меня у того места, где к дороге сбегает горная тропа.

Разумеется, так оно и вышло. Когда я наконец добрался до развилки, девушка уже была там, но на ее ножках я почему-то не заметил тех самых туфелек, купленных в настоящем магазине. А сама Джоан выглядела очень взволнованной, я бы даже сказал – слегка напуганной.

– Брекенридж! – воскликнула она, бросившись ко мне на грудь прежде, чем я успел вымолвить хоть слово. – Случилось нечто ужасное! Прошлым вечером мой брат был в Кугуарьем Хвосте, и там какой-то заезжий громила избил его до полусмерти! Теперь он даже не в состоянии ходить самостоятельно, поэтому его несут домой на носилках, а один из его друзей, обогнав остальных, прискакал сюда верхом, чтобы предупредить меня о кошмарном происшествии!

– Но ведь мне по дороге сюда не пришлось никого обгонять! – удивленно сказал я.

– Они идут пешком, – объяснила Джоан. – А пешком сюда можно пройти напрямую, коротким путем через холмы. Да вот и они!

Я и сам заметил, как из-за поворота, в нескольких сотнях ярдов от нас, появились несколько человек с носилками; они явно направлялись в нашу сторону.

– Пойдем! – сказала Джоан, нетерпеливо дергая меня за рукав. – Слезай с коня, и пойдем к ним. Я хочу, чтобы брат рассказал тебе, кто его так отделал, а еще я хочу, чтобы потом ты как следует поквитался с тем мерзавцем!

– Пожалуй, догадываюсь, чьих это рук дело, – пробормотал я, слезая с Капитана Кидда. – Но такие вещи всегда лучше знать наверняка.

Про себя-то я уже твердо решил, что сейчас мне предстоит познакомиться с одной из жертв отвратительного характера моего двоюродного братца Бакнера.

– Погляди-ка! – вдруг прервала мои размышления Джоан. – Как забавно! Эти ребята повели себя очень странно, едва увидели тебя. Смотри! Они поставили носилки на землю, побросали оружие и врассыпную бросились обратно в лес! Билл! – испуганно вскрикнула она, когда мы подошли ближе к носилкам. – Ты очень серьезно пострадал, Билл?

– Прилично. В двух местах сломана нога, да еще треснуло несколько ребер, – донесся с носилок слабый стон несчастной жертвы, голова которой была обмотана таким количеством бинтов, что мне все никак не удавалось разглядеть лицо. Но тут вдруг малый резко сел на носилках и бешено заорал: – А что здесь делает этот проклятый головорез и чертов конокрад?

Голос жертвы был мне очень даже знаком. К моему изумлению, братом Джоан оказался не кто иной, как Билл Сантри!

– Что ты такое говоришь, Билл? Этот человек – наш друг… – дрожащим голосом начала объяснять Джоан, но ее братец, для начала громко изрыгнув парочку чудовищных богохульств, не дал бедной девушке закончить.

– Друг?! – визгливо выкрикнул он. – Да какой он нам, на хрен, друг! Это же родной брат Джона Элкинса! Но и это еще не все! Он вчера изувечил меня, приведя в то самое плачевное состояние, в котором ты теперь и имеешь счастье меня наблюдать!

Джоан ничего не сказала в ответ. Повернувшись, она коротко взглянула на меня, и в ее глазах промелькнуло какое-то очень странное выражение. Затем она перевела взгляд себе под ноги с таким видом, будто пыталась что-то найти на земле.

– Послушай, Джоан! – умоляюще начал я. – Сейчас я тебе все объясню…

Но тут, к счастью очень вовремя, до меня вдруг дошло, что же именно она ищет на земле. Один из тех парней, которые при моем появлении удрали в лес, швырнул прямо на дороге свой крупнокалиберный винчестер, дабы эта пушка не помешала ему развить максимально возможную скорость.

Первая пуля Джоан сбила с моей головы шляпу как раз в тот момент, когда я, не чуя под собой ног, птицей взлетел на Капитана Кидда. Вторая, третья и четвертая пули просвистели мимо. Но так близко, что обдали мое лицо горячим смертоносным ветерком. Затем Капитан Кидд лихо прошел поворот, едва не пластаясь брюхом по земле, и спустя несколько секунд мое очередное, так заманчиво начинавшееся любовное приключение – увы и ах! – осталось далеко позади…

Пару дней спустя жалкая кучка синяков, щедро сдобренных множеством незаживающих сердечных ран, в которой посторонний человек лишь с большим трудом сумел бы признать Брекенриджа Элкинса, бывшую красу и гордость Медвежьего Ручья, медленно тащилась верхом на усталой лошадке по тропе, спускавшейся вниз, в долину, где издавна селились свободолюбивые граждане, обитавшие на берегах вышеупомянутого ручья.

И надо же было такому случиться: проказливая судьба именно здесь предначертала мне лицом к лицу столкнуться с моим братцем Джоном, пешком направлявшимся вверх по этой самой тропе.

– Где же ты так долго пропадал? – лицемерно обрадовался он нашей встрече. – Мы даже начали беспокоиться! Ну и видок у тебя, однако! Можно подумать, что тебе пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть с целой тучей горных львов!

Я кое-как сполз с седла на землю и неприязненно поинтересовался:

– Джон! Дело прошлое. Но может быть, ты хотя бы сейчас объяснишь мне, что же именно обещал тебе отдать Билл Сантри?

– Не отдать, а задать! – заливаясь счастливым смехом, отвечал мой братец. – Мы с ним заключили одну сделку, причем я обвел этого Сантри вокруг пальца и на самых что ни на есть законных основаниях ободрал его как липку. Когда же чертов дурень наконец сообразил, насколько здорово прогорел на этом дельце, то пообещал при первой же нашей встрече задать мне хорошую трепку. А ежели подвернется возможность – так и вышибить из меня дух. Я очень рад, Брек, – продолжал братец Джон, не замечая моего ледяного молчания, – что ты не держишь против меня зла! Каюсь, я послал тебя в Кугуарий Хвост вроде как в шутку. Но ведь ты всегда умел по достоинству оценить удачную шутку, верно, Брекенридж?