Текст книги " Роберт Говард собрание сочинений в 8 томах - 2"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Бакнер в гордом одиночестве высился у стойки бара, щедрой рукой наливая себе виски в пивную кружку. На нем была надета прям-таки ужасающая, поистине невероятная рубашка, переливавшаяся красным, желтым, пурпурным, зеленым и еще черт его знает какими цветами!

– О Боже! – потрясенно промолвил я. – Где тебе удалось откопать такое… такую штуку?!

– Ежели твое неуместное замечание относится к моей новой рубашке, – резко и с нажимом отвечал братец Медведь, – так знай, что таков теперь высший шик! Эта рубашка – самый классный товар! Лучшее, что мне удалось добыть в Денвере! Она куплена специально ко дню моей свадьбы!

– Так и есть! – простонал я. – Взаправду обезумел!

Ведь даже пьяный койот сразу бы усек, что, находясь в здравом уме, никто ни в жисть не натянет на себя такой кошмар!

– А чего уж такого безумного в том, когда человек собрался жениться? – огрызнулся Бакнер, отбив горлышко очередной бутылки и переливая ее содержимое в кружку. – Ведь люди женятся каждый божий день!

Я осторожно обогнул своего родича, смерив его оценивающим взглядом с ног до головы. Чем, по-видимому, окончательно довел его до белого каления.

– Какого дьявола! – воинственно взревел он, инстинктивно хватаясь за пояс с револьверами. – Ей-богу, ты вызываешь у меня сильнейшее желание врезать тебе по…

– Не надо, братец Бакнер! – поспешил я его успокоить. – Да не волнуйся же ты так! Лучше скажи-ка мне, кто та девушка, на которой, как тебе сейчас кажется, ты собрался жениться?

– Ничего мне не кажется, дубина ты стоеросовая! – сварливо возразил Медведь. – Ее зовут Энн Уилкинс, и живет она в Пьяной Лошади. Я еду туда прямо теперь, вот только допью бутылку, а венчание у нас, чтоб ты знал, – сегодня!

– Должно быть, столь ужасное заболевание передалось тебе по наследству прямо от твоего внучатого дедушки Исайи! – скорбно покачав головой, заметил я. – Недаром мой папаша не раз говаривал, что безумие старика Исайи обязательно когда-нибудь еще возродится в последующих поколениях Бакнеров. Но ты не бери в голову! Ведь старый Исайя в конце концов все же излечился и до самого конца жизни голосовал только за демократов. Излечишься и ты, братец Медведь! Ведь я уже здесь и надежно взял это дело в свои руки! Ну, идем же отсюда скорей, братец! – ласково попросил я и, улучив удобный момент, ловко провел свой коронный удушающий захват.

– Да пошел ты! – яростно прохрипел Медведь.

С этими словами он вцепился мне в волосы.

Мы с грохотом рухнули на пол и покатились куда-то по направлению к задней двери салуна. При этом всякий раз, когда братец Бакнер оказывался сверху, он немедленно принимался гулко колотить об пол моей головой, каковое обстоятельство вскоре начало меня прилично раздражать.

Все же (теперь мне кажется, что это произошло примерно во время нашего десятого переворота) я собрал всю свою волю в единый кулак и, с превеликим трудом вытащив изо рта у братца большой палец своей правой руки, вновь принялся терпеливо увещевать бедного безумца.

– Даю тебе слово джентльмена, Медведь, – говорил я, – мне страсть как не по душе применять против беззащитного больного родича грубую силу, однако… – И в этот самый момент Медведь Бакнер умудрился-таки извернуться и подло лягнул меня ногой в брюхо.

Любому непредвзятому человеку ясно – все это время мною двигали самые возвышенные побуждения, а следовательно, у владельца бывшего салуна нету ровным счетом никаких оснований скулить и на всех углах жаловаться на меня, чем он постоянно занимается с тех самых пор.

Ну скажите на милость, разве я виноват в том, что у братца Медведя дрогнула рука и он, промахнувшись по мне пятигаллонной оплетенной бутылью, вдребезги разнес роскошное зеркало за стойкой бара? А что я мог поделать, когда Бакнер слегка повредил бильярдный стол, пролетая сквозь него после моего удара? А когда мне говорят про разбитую переносную печку-сушилку, я единственно могу развести руками. Потому как право на самозащиту есть одно из основных прав человека в нашей свободной стране. Ведь ежели бы мне не удалось так своевременно оглушить братца Медведя столь счастливо подвернувшейся мне под руку печуркой, тогда он, вне всякого сомнения, навеки исказил бы природное благородство черт моего лица той самой разбитой пивной кружкой, каковую он, без какого-либо предупреждения, вдруг вознамерился использовать в качестве кастета!

Говорят, что, начав неистовствовать, маньяки становятся поистине неудержимыми, но в тот раз мне не удалось обнаружить в поведении братца Медведя ровным счетом ничего сверхъестественного. Покуда мы катались по полу, он даже не забыл испробовать на мне свой обычный фокус, ловко зацепив меня шпорой за шею. Правда, было несколько неприятных мгновений, когда Бакнер слегка оглушил меня колесом от рулетки, сбил с ног, после чего с разбегу прыгнул обеими ногами прямо на мой живот. На долю секунды мне даже показалось, что я совсем ослабел и мой двоюродный братец вот-вот меня одолеет. Однако мысль об ужасном позоре, каковой падет на весь наш клан, едва станет известно о появлении в нашем роду маньяка, придала мне новых сил. И тогда я отшвырнул Медведя Бакнера, словно пушинку, и поднялся на ноги, и нагнулся, и оторвал из-под стойки бара медную перекладину для ног, и свернул ее обручем вокруг головы моего братца, и завязал концы этого обруча узлом.

Медведь пошатнулся, выронил охотничий нож, который он уже успел выхватить из ножен, обмяк, повалился на пол, пару раз дернулся и наконец затих.

Тут я перевел дух, утер рукавом кровь с лица (обнаружив при этом, что могу созерцать окружающую действительность лишь одним глазом), после чего развязал узел, снял медный обруч с головы моего родича и, ухватив бесчувственное тело покрепче за левую ногу, вытащил его на веранду салуна. За этим-то занятием меня и застал Латимер, как раз подъехавший к салуну на своей повозке. Следом за кабриолетом к месту событий подкатил мой продуктовый фургон, на козлах которого восседал Мешак с мартышкой на плече. Мешак таращился на меня во все глаза, а глаза у него почему-то были большие, как фарфоровые блюдца. И почти такие же белые.

– Ну так где же мой пациент? – вопросил Прохвессор.

– Он тут и полностью к вашим услугам! – ответил я. – Бросьте сюда кусок каната из моего фургона, надо связать вашего пациента понадежнее. А потом мы все вместе отправимся в имение Лема Кемпбелла, где вы без помех сможете поить моего несчастного родича своим зельем до тех пор, покуда к нему не вернется здравый рассудок!

К тому времени, как я крепко связал Медведя Бакнера по рукам и ногам, возле салуна собралась порядочная толпа горожан. Ежели судить по их замечаниям, то никак нельзя было сказать, чтобы у моего братца в Гальего имелось много друзей. А когда я принялся заталкивать безвольно обвисшую тушу в фургон, кто-то из зевак как бы невзначай поинтересовался, не являюсь ли я слугой закона. Занятый делом, я рассеянно ответил – нет, не являюсь.

Тогда этот тип тут же повернулся лицом к толпе и радостно заорал:

– Эй, парни! Пришло наше времечко! Что нам мешает прямо счас сполна расплатиться со злодеем Бакнером за все нанесенные им оскорбления и побои? Нельзя упускать верный шанс, говорю я вам! Потому как он валяется прямо тут, будто бесчувственная колода, крепко связанный по рукам и ногам, а малый, который грузит его в фургон, только что сам признался, что он вовсе никакой не шериф!

– Веревку сюда! – кровожадно взвыл кто-то в толпе. – Счас мы его вздернем!

Толпа горожан заколыхалась, потом грозно качнулась вперед… Латимер с Мешаком перепугались так, что вот-вот готовы были выронить вожжи и дать деру, но я вскочил в седло, поднял Кэпа на дыбы, мигом выхватил пару своих шестизарядных и внушительно произнес:

– Спокойно! Мешак, разворачивай продуктовый фургон и гони прямо на юг. Прохвессор! Не волнуйтесь и спокойно езжайте следом за Мешаком! А вам, парни, – повернулся я лицом к толпе, – советую держаться подальше от моих мулов!

Один из зевак не пожелал прислушаться к доброму совету и попытался-таки выхватить вожжи из рук трясущегося Мешака, а потому мне пришлось отстрелить шпору с его левого сапога. Парень шлепнулся лицом вниз в дорожную пыль и завопил:

– Караул! На помощь! Убивают!

– Прочь с дороги, кому жизнь дорога! – бешено взревел я, наведя на толпу сразу обе свои пушки. – Прохвессор, Мешак, вперед!

С этими словами я пару раз выстрелил прямо под ноги мулам, чтобы малость приободрить бедных животных. Продуктовый фургон рывком сорвался с места и, высоко подпрыгивая на ухабах, понесся прочь из Гальего. Мешак, отчаянно вереща от ужаса, достаточно ловко цеплялся за сиденье, чтобы не вылететь с козел на дорогу, а Латимер, нещадно погоняя лошадок, запряженных в его дурацкий кабриолет, немедля устремился вслед за фургоном. Я замыкал эту процессию, внимательно поглядывая назад чтобы ненароком не пропустить момент, когда кому-нибудь из тех олухов у салуна, уже повытаскивавших свои пушки, вдруг да придет в голову глупая мысль малость пострелять мне в спину.

Однако вид моих револьверов, видать, изрядно поохладил их пыл Наверно, потому никто так и не решился спустить курок, покуда я не отъехал на расстояние, превышавшее дальность надежного пистолетного выстрела. Только тогда кто-то выпалил в мою сторону из винчестера, но промахнулся никак не меньше чем на целый фут, а потому я решил не обращать внимания на это вопиющее нарушение святых правил гостеприимства, и вскоре наша процессия была уже далеко от Гальего.

Поначалу я опасался, что братец Медведь вскоре придет в себя и насмерть перепугает несчастных мулов своим диким ревом. Но, наверное, та медная перекладина все-таки оказалась крепче, чем я думал. Потому как Бакнер все еще валялся без сознания, когда мы подъехали к домику, уютно укрывшемуся в небольшом лесистом горном распадке, несколькими милями южнее Гальего. Я велел Мешаку выпрячь мулов и отвести их в кораль, а сам потащил тело своего родича в дом, где кое-как пристроил его на койке. Затем я сказал Прохвессору, чтобы он принес в дом весь свой замечательный эликсир, и Латимер покорно приволок десять галлонов своего пойла, в оплетенных бутылях по одному галлону. А в качестве платы я просто отдал ему все деньги, какие у меня на тот момент были.

Вскоре братец Медведь наконец очухался, приподнял голову и бессмысленным взором окинул рассевшуюся на другой койке, прямо напротив него, компанию: меня, Латимера в евонном долгополом сюртуке и цилиндре, косоглазого Мешака с краснозадой мартышкой, гордо восседавшей на его плече… Узрев такое, мой братец закатил глаза, снова уронил голову на койку и простонал:

– Боже мой! Не иначе как я рехнулся! Да ведь такого просто не может быть!

– Конечно! – обрадовался я. – Вот видишь, даже тебе самому уже понятно, что ты рехнулся! Но ты не волнуйся! – поспешил я успокоить его. – Ведь все присутствующие собрались здесь лишь с одной-единственной целью – навсегда излечить тебя от твоего ужасного недуга…

Мне очень хотелось добавить еще несколько ободряющих слов, но тут Медведь Бакнер неожиданно прервал мою речь, вдруг издав такой ужасающий вой, услыхав который Мешак изменился в лице и суетливо полез под койку.

– А ну развяжи меня счас же, слышишь ты, навеки проклятый сын сатаны! – дико ревел Медведь Бакнер, бешено выгибаясь и извиваясь на койке, словно подхвативший расстройство желудка питон; братец с такой неистовой силой пытался порвать веревки, что на его висках мгновенно набухли тугие желваки синих вен. – Ведь я уже давным-давно должен был быть в Пьяной Лошади, где ждет меня венчаться моя будущая жена!

– Вот видите, Прохвессор! – скорбно вздохнув, сказал я Латимеру. – Какой поистине печальный случай! Лучше не затягивать с лечением, а, наоборот, приступить к нему немедленно. У вас есть рог для вливания лекарств лошадям? Тогда давайте его сюда. Какова ваша обычная доза?

– Ну, ежели бы речь шла о лошади, – с некоторым сомнением в голосе пробормотал Латимер, – то я бы назначил где-нибудь около кварты. Но ведь тут у нас не лошадь…

– Не берите в голову! – твердо произнес я. – Значит, начнем с кварты. А ежели понадобится, то мы всегда легко можем увеличить эту дозу!

* * *

Не обращая более никакого внимания на поистине кошмарные высказывания братца Медведя в мой адрес, я уже было принялся выковыривать пробку из первой бутыли, как вдруг чей-то склочный голос, над самым моим ухом, злобно произнес:

– Какого черта! Что за… вы все устроили тут, в моей собственной хижине?

Я резко обернулся и увидел глупо таращившегося на меня из дверей кривоногого замухрышку с довольно чахлой растительностью на скукоженной физиономии.

– Вот как? – раздраженно проворчал я, возмущенный столь бесцеремонным вмешательством постороннего в процесс лечения. – Говоришь, твоя хижина? А по-моему, этот дом принадлежит одному моему другу, который любезно разрешил нам всем воспользоваться его гостеприимством!

– О Боже! – вдруг заявил этот тип, конвульсивно вцепившись скрюченными пальцами в свою жидкую бороденку. – Да ты, парень, либо пьян как сапожник, либо вовсе ума лишился! Ну-ка, решайте: или вы сейчас тихо-мирно уберетесь отсюда сами, или же я буду вынужден прибегнуть к насилию! – Тут он выудил откуда-то здоровенный револьвер и угрожающе взвел курок.

– Ха! – презрительно фыркнул я. – Ишь, какой любитель чужого добра выискался! Да ты, оказывается, не кто иной, как проклятый захватчик и хапуга!

С этими словами я небрежно отобрал у замухрышки револьвер. Но только он все никак не хотел успокоиться, а, наоборот, выхватил из ножен здоровенный охотничий нож. Тут уж мне пришлось взять его за шиворот и вышвырнуть вон. После чего мне вдруг пришла в голову удачная мысль – всадить несколько пуль прямо рядышком с ним, в дорожную пыль. Просто так, для острастки.

– Я еще сведу с тобой счеты, дубина стоеросовая! – истошно завопил замухрышка, поспешно вскакивая на ноги и устремляясь по направлению к своей костлявой гнедой кобыле, которую он оставил привязанной к забору. – Да! Я обязательно с тобой разделаюсь, так и знай! – прокричал он еще раз, кровожадно потрясая кулаками, а затем галопом вылетел со двора.

– Как вы полагаете, кто бы это такой мог быть? – слегка дрожащим голосом спросил меня Латимер.

– А какая нам на хрен разница? – пожал плечами я. – Чем скорее вы забудете о столь незначительном, давно прошедшем инциденте, тем лучше. А еще лучше, ежели вы поможете мне поскорее напоить моего дорогого брата вашим замечательным эликсиром!

Но это оказалось куда проще сказать, нежели сделать. Поскольку Медведь по-прежнему был туго спеленут канатом, у нас оставался лишь один выход: лить зелье прямиком в евонную глотку. Я уже совсем было потерял надежду разжать ему челюсти кочергой, которую пытался использовать в качестве рычага, как вдруг братец Бакнер сам широко распахнул пасть, чтобы обрушить на мою разнесчастную голову новый поток ужасных проклятий. Тут уж Прохвессор не подкачал и успел воткнуть свою поильную воронку в разверстую пасть прежде, чем она снова захлопнулась. Кстати, когда потом мы разглядывали ту воронку, то обнаружили, что она прокушена почти насквозь; да и вообще, она выглядела так, будто пару раз побывала в медвежьем капкане.

Братец Медведь продолжал неистово дергаться и извиваться все то время, покуда мы не влили в него всю кварту целиком. После чего он вроде как разом окостенел, а глаза у него стали совсем стеклянными. Нам довольно легко удалось извлечь воронку из его челюстей, которыми он все еще продолжал слабо двигать, хотя уже не произносил ни звука. Но Прохвессор поспешил успокоить меня. Все взбесившиеся лошади, сказал он, всегда ведут себя именно так, ежели удается вовремя всадить им добрую порцию этого чудесного лекарства.

Облегченно вздохнув, я оставил Мешака приглядывать за моим несчастным братом, а сам, вместе с Латимером, вышел за двери и уселся на крылечке, дабы немного передохнуть и малость поостыть.

– Послушайте, Прохвессор, а почему Мешак не стал распрягать ваш кабриолет? – сурово спросил я.

– Как?! Неужели вы полагаете, что мы должны задержаться здесь на всю ночь? – с ужасом произнес Латимер.

– На всю ночь? – переспросил я. – Черта лысого на всю ночь! Вы пробудете здесь с нами ровно до тех пор, покуда мой любимый двоюродный брат не излечится окончательно. Даже ежели на это потребуется целый год! Надеюсь, Прохвессор, вам окажется не в тягость изготовить еще малость вашего чудесного эликсира, коли нам вдруг не хватит тех десяти галлонов?

– Другими словами, вы хотите сказать, что нам и впредь предстоит по три раза на дню сражаться с этим безумным маньяком так, как это было сегодня? – жалобно пискнул Латимер.

– Ну-у… – Мне хотелось чуть-чуть приободрить совсем упавшего духом Прохвессора. – Может быть, мой родич будет буйствовать чуть поменьше, когда ваше чудесное средство наконец окажет свое целительное воздействие… Нам никак нельзя терять надежду!

Слушая меня, Латимер постепенно багровел; по-моему, еще немного, и с ним случился бы припадок удушья, но тут из домика раздался такой невероятный рев, что даже у меня волосы встали дыбом. Это братец Медведь вновь обрел свой голос. Дверь распахнулась, и из дома выскочил Мешак, причем уже внутри он успел набрать такую скорость, что, с разбегу налетев на Латимера, отбросил Прохвессора во двор, а сам, прокатившись кубарем ровно семнадцать с половиной футов, рухнул на тело своего босса. Следом за Мешаком из дома вихрем вылетела мартышка.

– Хош-пгпади! – верещал Мешак, с невероятной ловкостью карабкаясь следом за мартышкой на самое высокое дерево, какое нашлось поблизости от дома. – Тот сюмашедший манияк прорвал толштенный канат, как вшо равно бумаш-шную бишовку! Шчас он пудет уше ждесь и канепшо ше раждавит вшех наш, как ш-шалких мошкитоф!

Я ринулся внутрь дома, где обнаружил Медведя Бакнера в бешенстве катавшимся по полу и изрыгавшим настолько кошмарные проклятия и богохульства, каких я никогда от него не слышал. Вдобавок, к ужасу своему, я увидел что ему действительно удалось порвать часть веревок, отчего его левая рука оказалась на свободе. Я прыгнул вперед и всем телом навалился на эту руку, но в течение нескольких ужасно долгих минут ничего не мог поделать, кроме как висеть на ней, покуда мой братец совершенно непринужденно размахивал ею, с легкостью мотая мое тело туда-сюда по всему дому. Наконец мне чудом удалось совладать с этой жуткой рукой, после чего я снова крепко-накрепко примотал ее канатом к телу братца Медведя.

Как раз в тот момент, когда я уже заканчивал свой тяжкий труд, в комнату ворвался Латимер и принялся в полном молчании скакать и кружиться по ней, исполняя не то танец живота, не то боевую пляску апачей.

– Мешак удрал! – вдруг завыл он, наконец вновь обретя дар речи. – Он так перепугался, что в обнимку со своей мартышкой спрыгнул с дерева прямо в мой кабриолет и угнал его в неизвестном направлении! А виноват во всем случившемся не кто иной, как ты!

К сожалению, я слишком запыхался и просто не мог достойно возразить Латимеру. Кое-как взвалив братца Медведя на одну из коек, я, пошатываясь, добрел до другой и, совершенно обессиленный, плюхнулся на нее. А Прохвессор тем временем все продолжал охать, стонать, приплясывать и костерить меня почем зря, время от времени выкрикивая, что теперь ему причитается целая куча баксов за кабриолет и упряжку.

– Вот что! – сказал наконец я, когда мне удалось немного восстановить дыхание. – Никаких денег у меня теперь нету! Я все потратил на ваш чудодейственный эликсир. Но как только к моему дорогому брату Медведю Бакнеру вернется здравый рассудок, он будет настолько преисполнен благодарности, что с радостью лично уплатит вам любую разумную сумму! А пока временно отрешитесь от низменных помыслов о столь жалком мусоре, как презренные баксы, и постарайтесь направить всю мощь вашего научного интеллекта на то, чтобы вернуть несчастному больному утраченное душевное здоровье!

– Душевное здоровье?! – внезапно взвыл слегка очухавшийся братец Медведь. – Связать меня, как все равно какого головореза, чтобы потом медленно, пинта за пинтой, вливать мне в глотку какой-то ужасный яд? Какой только дряни мне не пришлось испробовать на своем веку, но мне и в кошмарном сне не могло привидеться, что какое-либо, пускай даже самое отвратное, пойло может быть столь невероятно мерзостным на вкус, как та гадость, которой ты меня опоил! Да она же любого гризли в два счета парализует начисто! Развяжи меня счас же, будь ты проклят!

– А ты станешь вести себя спокойно, ежели тебя развязать?

– Обязательно стану! – с чувством ответил братец Медведь. – Клянусь, что успокоюсь мгновенно, когда закончу украшать деревья вон в той рощице гирляндами из твоих кишок!.. Но и ни единой секундой раньше! – немного поразмыслив, честно добавил он.

– Бедняга по-прежнему в буйной стадии! – печально покачав головой, сказал я. – По-моему, мы поступим мудро, ежели пока не станем развязывать его. Верно, Прохвессор?

– Слушай ты, тупица! Сколько раз я должен повторять, что прямо счас в Пьяной Лошади должна начаться моя свадьба! – яростно заорал братец Медведь и так резко рванулся на своей койке, что тут же слетел на пол.

Думаю, всякий непредвзятый человек согласится со мной: это была его собственная ошибка. Хотя позже мой братец именно меня винил в том, что, ударившись головой об угол печки, он надолго потерял сознание. Зря он так! Ведь настолько мелочная, вздорная подтасовка фактов еще никому и никогда не делала чести!

– Все к лучшему! – устало произнес я. – По крайней мере, у нас теперь будет хоть несколько минут передышки! Помогите мне снова положить его в койку, Прохвессор!

– Что? Что? Что это такое?! – вдруг взвизгнул Латимер, подпрыгнув чуть не до потолка, когда где-то неподалеку, в густых зарослях, внезапно рявкнула тяжелая винтовка, а сердито жужжащая пуля, пробив обе стены дома, унеслась дальше.

– Не что, а кто, – затолкнув Медведя на койку, поправил я Прохвессора. – Думаю, это Чахлая Бороденка. Ну, тот самый тип, который давеча заглядывал к нам сюда на огонек. Значит, мне не зря показалось, будто у него к седлу был приторочен здоровенный винчестер! Но это дело терпит. Послушайте, Прохвессор, пошарьте там, на кухне. Может, какая провизия найдется? А то я дико проголодался!

Хотя после того выстрела с Латимером приключился страшный приступ нервной лихорадки, это никак не помешало нам найти в кухне припрятанные Лемом Кемпбеллом запасы бекона и бобов. И мы разогрели их, и поели вдосталь, и даже кое-как покормили братца Медведя, который мигом пришел в чувство, едва учуял запах разогревавшейся жратвы. Правда, было не очень похоже, чтобы наша скромная трапеза доставила большое удовольствие Латимеру, потому как всякий раз, когда сквозь дом пролетала очередная пуля, Прохвессор опять подпрыгивал, а только что проглоченная еда опять оказывалась у него на тарелке. Не знаю, может, он тогда так и не наелся, но зато поел за один вечер много-много раз.

А тот тип, Чахлая Бороденка, к моему удивлению, проявил чрезвычайную настойчивость. Но он засел так далеко от дома, что не мог причинить нам серьезного беспокойства. Да и стрелком он оказался совсем никудышным, поскольку все его пули проносились достаточно высоко над нашими головами. Желая слегка подбодрить Латимера, я указал ему на это обстоятельство, но Прохвессор почему-то совсем не обрадовался.

Чувствуя себя малость подуставшим, я не решился развязать Бакнера, чтобы тот мог поесть сам. Поэтому, усадив Латимера на грудь нашему пациенту, я велел ему кормить моего братца прямо с ножа. Но только Прохвессор все время чего-то боялся. Он то и дело испуганно вздрагивал, роняя горячие бобы за шиворот братцу Медведю, а тот в ответ шипел плевался и произносил поистине ужасные, черные слова.

К тому моменту, как мы покончили с кормежкой, уже давно стемнело, и Чахлой Бороденке волей-неволей пришлось прекратить бестолковую пальбу. Вдобавок, как я узнал позже, у него почти совсем вышли боеприпасы, и он отправился призанять еще патронов на одно из ближайших ранчо. Медведь Бакнер вдруг прекратил поносить нас последними словами; теперь он просто молча лежал на койке, пристально глядя на нас с Прохвессором. Его глаза сверкали, а на лице застыло такое кошмарное, поистине зверское выражение, какое мне никогда прежде не случалось встречать на лицах людей. Под этим ужасным гипнотическим взором волосы на голове бедного Латимера встали дыбом и, словно заговоренные, ни за что не желали опускаться обратно.

Братец Медведь, не прекращая буравить нас безумным взором, тем не менее продолжал без устали трудиться над своими путами, Поэтому мне приходилось проверять их чуть не каждые пять минут, время от времени заменяя перетертые веревки новыми. Наверно, сказал я Латимеру, будет куда лучше, ежели мы хотя бы на время успокоим моего родича новой дозой эликсира. На том и порешили. А когда мы наконец покончили с этим многотрудным делом, Прохвессор кое-как, спотыкаясь, добрел до кухни, рухнул там под стол и мгновенно вырубился, и даже я чувствовал себя настолько изможденным, насколько такое вообще возможно для уважающего себя истинного Элкинса.

К сожалению, я не мог последовать примеру Прохвессора, потому как опасался, что мой братец все же сумеет каким-то образом освободиться и тут же прикончит меня, прежде чем я успею проснуться. И поэтому я уселся на вторую койку и стал следить за братцем Медведем. Спустя некоторое время он уснул, и теперь я отчетливо слышал доносившийся с кухни громкий храп Прохвессора.

Где-то около полуночи я зажег свечу, отчего Медведь Бакнер сразу проснулся и сварливо проговорил:

– Да чтоб тебя черти разорвали! То ты хочешь насильно меня усыпить, то будишь как раз тогда, когда мне снится самый лучший, самый сладостный сон во всей моей жизни!

Будто бы я ловлю акул у острова Мустангов… Нет, это было так прекрасно!

– А что может быть прекрасного в ловле акул? – недоуменно спросил я.

– Боюсь, тебе этого не понять! – с мечтательным выражением лица ответил Бакнер. – Ведь вся прелесть ловли была в том, что в качестве наживки я использовал куски твоего протухшего трупа! Эй! – вдруг встревожился братец. – Что это такое ты там делаешь?

– Ничего особенного, – сухо отозвался я. – Просто пробил час для очередного приема лекарства!

Ну, тут снова разгорелась кровавая битва. На сей раз он вцепился зубами в большой палец моей левой руки и наверняка сжевал бы его начисто, если б мне не удалось, очень вовремя, оглушить бедного безумца чугунной сковородкой. И прежде чем он пришел в себя, я влил-таки в него очередную порцию эликсира, при посильной помощи Прохвессора, разбуженного шумом нашей великой баталии.

– Интересно, как долго все это будет еще продолжаться?! – с отчаянием в голосе вопросил Латимер. – Ой! – воскликнул он, по-заячьи подпрыгнув от неожиданности. – Ой-ой-ой!

В наши дела опять вмешался Чахлая Бороденка. Но на сей раз он умудрился подползти совсем близко к дому, и пуля из его винчестера замечательно расчесала всклокоченные лохмы Прохвессора на косой пробор.

– Видит Бог! – в бешенстве прорычал я. – Я есть самый терпеливый из всех Элкинсов на всем белом свете! Но даже моему терпению имеется предел! – С этими словами я сорвал со стены дробовик. – Оставайтесь здесь, Прохвессор, – велел я, – и как следует наблюдайте за пациентом, покуда я не вернусь обратно! Да растопите получше плиту на кухне, дабы к моему возвращению у нас уже была возможность хорошенько провялить шкуру Чахлой Бороденки над нашим домашним очагом!

Я тихонько выскользнул из дома через окно, противоположное тому, через которое влетела пуля, и стал крадучись пробираться сквозь густые заросли, описывая большой полукруг. Свет восходящей луны становился все ярче, и я наверняка знал, что в два счета сумею зайти Чахлой Бороденке в глубокий тыл.

Действительно, всего через пару минут, обогнув место, где росли особенно густые кусты, я отчетливо увидел перед собой напряженно-оттопыренный зад Чахлой Бороденки. Причем именно в тот момент, когда этот чудак в очередной раз наводил на дом дуло винчестера. Недолго думая, я тут же всадил в такую замечательную цель щедрую порцию дроби из обоих стволов сразу, отчего этот паразит пронзительно завизжал и подпрыгнул куда как выше, нежели можно было бы ожидать от столь кривоногого субъекта, и выронил на землю свой винчестер, и с поистине невероятной скоростью рванул по тропе в сторону Гальего, и очень скоро исчез за горизонтом.

Но на сей раз ничто не могло остановить меня в намерении начисто стереть этого презренного москита с лица земли. Выбравшись на тропу, я помчался за ним следом, и вскоре почти настиг его, и снова принялся палить ему в спину из дробовика. Но, к моему ужасному огорчению, проклятый обрез оказался заряжен бекасинником, и во всех чертовых патронах, какие я прихватил с собой, оказалась все та же мелкая дробь!

Расскажи мне кто другой, я ни в жисть бы не поверил будто белый человек, да вдобавок такой старый и такой кривоногий, может бегать так быстро и так долго! Едва мне удавалось хоть чуть-чуть приблизиться к Чахлой Бороденке, как он тут же увеличивал скорость. В общем, несмотря на все мои усилия, мне ни разу так и не удалось подобраться настолько близко к старому козлу, чтобы та поганая птичья дробь смогла нанести ему хоть сколько-нибудь серьезный урон. Тем не менее я продолжал упорно преследовать Чахлую Бороденку на протяжении целой мили, но потом он вдруг резко свернул с тропы, нырнул в густые заросли колючих кустов, и вскоре я окончательно потерял его из виду.

Ну да ладно.

Я повернул обратно и стал пробираться сквозь заросли в сторону дороги, и мне оставалось до нее буквально два шага, когда со стороны Гальего вдруг послышался топот копыт. Ну, раз так, то я решил пока не вылезать из кустов на тропу. Очень скоро из-за поворота показалась целая толпа вооруженных всадников, ехавших прогулочным шагом; бледные блики лунного света неярко поблескивали, отражаясь от стволов винчестеров.

– Двигайтесь тише! – предупредил чей-то голос. – Дом стоит совсем рядом с дорогой. Мы подкрадемся и окружим его раньше, чем те парни сообразят, в чем дело.

– Хотел бы я знать, что за пальбу мы слышали несколько минут назад? – слегка нервно поинтересовался другой голос.

– Почем знать, может, они там передрались друг с другом! – отозвался третий. – Какая на хрен разница? Главное – нагрянуть неожиданно и сразу разделаться с тем вторым громилой прежде, чем он успеет расчухать, что к чему. Ну а потом уж мы спокойно вздернем Бакнера на ближайшем дереве.