Текст книги "Пришелец и закон"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

*35*

Как только Фрэнк вернулся на Землю, Хаск потребовал личной встречи с ним и Дэйлом Райсом. Фрэнк с Дэйлом приехали в университетский кампус и встретились с Хаском в его комнате.

– Я хочу признать вину, – сказал Хаск.

Лицо Дэйла осталось бесстрастным.

– Признать вину, сейчас?

– Это моё право, разве не так?

Дэйл посмотрел на Фрэнка, брови которого взобрались на самый лоб.

– Вы понимаете, – спросил он, снова поворачиваясь к Хаску, – что если вы признаете вину, представление доказательств будет завершено, и судья Прингл попросит присяжных вынести решение?

– Да.

– И, – продолжил Дэйл, – это решение, вероятнее всего, будет включать в себя требование смертной казни. Часто это требование не включается, даже если тяжесть преступления ему соответствует, если остаётся хотя бы тень сомнения. Присяжные могут не чувствовать сомнений, приговаривая вас к пожизненному заключению, но приговаривая к смерти захотят большей уверенности. Однако если вы просто признаете вину, это устранит все оставшиеся у присяжных сомнения.

– Я готов к любым последствиям.

Дэйл пожал плечами.

– Это, как вы сказали, ваша прерогатива. Как ваш адвокат, я должен проинформировать вас о том, что лучшим вариантом для вас будет просто послать меня в офис Линды Зиглер и сказать ей, что мы можем согласиться на признание вины. Мы можем заключить сделку – вы признаёте вину, а дело переквалифицируют из умышленного убийства в причинение смерти по неосторожности – тогда вас совершенно точно не казнят, а вы, возможно, отделаетесь пятью годами тюрьмы.

– Можно и так, – сказал Хаск. – Если прекратится преставление доказательств.

– Хорошо, – сказал Дэйл. – Но, послушайте, я потратил массу усилий, готовя это дело и своё заключительное слово. Вы по крайней мере обязаны мне возможностью выступить с ним – пусть даже только перед вами и Фрэнком.

Щупальца Хаска сплелись в выражении озадаченности.

– Не улавливаю, для чего.

– Доставьте мне удовольствие, – сказал Дэйл.

– Но ведь нет никакого смысла…

– Я думаю, есть, – сказал Дэйл. – Прошу.

Хаск издал вздох, очень похожий на человеческий.

– Ну, хорошо.

– Спасибо, – сказал Дэйл, поднимаясь на ноги. Он засунул большие пальцы под подтяжки и повернулся лицом к несуществующему жюри.

– Дамы и господа присяжные, я хотел бы поблагодарить вас за внимание, проявленное вами к этому весьма непростому делу. Это было дело, непохожее ни на какие другие, касавшееся вопросов, выходящих далеко за стены этого здания… – Дэйл, замолк. – В этом месте Линда должна вскочить и заявить протест, – сказал он и улыбнулся. – Я не должен побуждать присяжных принимать во внимание что-либо, кроме фактов, установленных в ходе судебного разбирательства. – Он снова переключился в режим зала суда. – Там или иначе, дамы и господа, давайте снова рассмотрим улики.

Мы слышали слова капитана Келкада о том, что изначально команда звездолёта состояла из восьми тосоков, включая его самого. Мы также слышали, что одна из этих тосоков, по имени Селтар, умерла во врёмя полёта к Земле, и что обвиняемый, Хаск, выполнил изъятие её органов, что было нормальной, предусмотренной инструкциями процедурой в случае, когда умирает один из членов команды.

Обвинение хотело бы заставить вас поверить в то, что этот непредвиденный случай – необходимость вскрыть мёртвое тело – оказал на Хаска такое возбуждающее действие, что им овладела непреодолимая тяга испытать это снова. И когда такая возможность представилась, согласно версии обвинения, Хаск и правда повторил этот опыт, убив Клетуса Роберта Колхауна и жестоко расчленив его тело.

Мы также слышали, что на месте преступления была найдена тосокская кровь – но улики, несомненно связывающие эту кровь с Хаском, представлены не были. Также на месте преступления был кровавый отпечаток, который мог быть отпечатком тосокской ноги, но, опять же, обвинение так и не смогло доказать, что след этот принадлежал Хаску.

Далее, известно, что мой клиент действительно сбросил кожу примерно в то же самое время, когда был убит доктор Колхаун. Обвинение подчёркивало этот факт, предполагая, что Хаск ускорил наступление момента линьки, потому что запачкался кровью доктора Колхауна.

На первый взгляд, то, что линька Хаска была вызвана искусственно, подтверждают показания Станта, ещё одного тосока, который оказался сводным братом обвиняемого. Выяснилось, что в соответствии с особенностями тосокской биологии Хаск и Стант родились с разницей от силы в несколько часов, и что линька у них должна происходить практически синхронно. Однако, как мы все видели в этот самом зале суда, – Дэйл подмигнул, давая Фрэнку и Хаску понять, что он не полностью погрузился в фантазию своей заключительной речи, – сам Стант сбросил кожу без какой-либо видимой стимуляции через пять месяцев после Хаска.

Затем нормальный ход разбирательства был прерван ужасным событием – психически больной человек стрелял в обвиняемого. Судья Прингл без сомнений проинструктирует вас, и с полным на то основанием, что сам факт того, что это событие имело место, не должен влиять на ваш вердикт. То, что кому-то пришло в голову выстрелить в Хаска, не делает его виновным. Но и симпатия к его ранению также не должна подводить вас к мысли о его невиновности. В самом деле, будет лучше всего, если вы это событие полностью проигнорируете.

Кого вы не можете просто проигнорировать, так это доктора Карлу Эрнандес, хирурга, помогавшего тосоку по имени Стант доставать пулю из тела Хаска. Доктор Эрнандес готовила Хаска к операции и заметила на его теле нечто, в чём она опознала рубцовую ткань – рубцовую ткань, образовавшуюся после предыдущего хирургического вмешательства.

Мы все, конечно, слышали о способностях тосоков к регенерации. Мы даже знаем из показаний свидетелей о том, что они могут заново отращивать не только конечности, но и повреждённые органы. Так что само собой разумеется, что эти отчётливые, выглядящие вполне свежими шрамы на теле Хаска появились сравнительно недавно – со временем они бы полностью исчезли.

Но что могло оставить эти шрамы? Ответ, дамы и господа присяжные, очевиден: они появились в результате хирургического изъятия органов из тела Хаска.

Когда доктор Нобилио и капитан Келкад вернулись на корабль пришельцев, они подтвердили то, что я уже давно подозревал: что несколько органов, которые Хаск должен был изъять из тела Селтар, также отсутствуют.

Так что же, Хаск – это какой-то межзвёздный монстр, настолько жадный до частей тела, что он не только пожрал некоторые из тех, что изъял из тела своей мёртвой коллеги, но и зашёл так далеко, что с этой целью вырезал органы из своего собственного? – Дэйл замолчал и посмотрел сначала на Фрэнка, потом на Хаска.

Конечно же, нет. Это было бы просто смешно. В конце концов, эта рука на спине, может быть, и даёт Хаску определённое преимущество перед людьми в выполнении тонких манипуляций, но это преимущество совершенно точно не делает его способным производить хирургическое вмешательство в собственное тело.

А это, дамы и господа, означает, что хирургические шрамы на теле Хаска были оставлены кем-то ещё. И кто же это мог быть? Явно не кто-то из людей, иначе Хаск просто назвал бы нам его – какая бы это была ирония для наших помешанных на НЛО друзей! Пришельцы являются на Землю, и люди вырезают из них органы, а не наоборот. Но в нашем случае произошло не это. Нет, операцию Хаску явно делал другой тосок – и тот факт, что края разрезов были стянуты не швами, а чем-то неизвестным, доказывает это. Но зачем? И кто из оставшихся шестерых членов команды мог это сделать?

Конечно, как мы видели, Стант также очень квалифицирован в области хирургии – в конце концов, не кто иной, как он, извлёк пулю из тела Хаска в операционной Университетского медицинского центра. В самом деле, Стант воспользовался пятой поправкой, чтобы избежать ответа на вопрос, можно ли определить принадлежность тосокской крови с помощью химического анализа.

Дэйл заговорщицки понизил голос.

– В этом месте Линда тоже будет решительно протестовать – мне и правда не полагается касаться мотивов, по которым свидетель воспользовался пятой поправкой. – Он снова подцепил подтяжки большими пальцами, входя в образ выступающего в суде адвоката. – Было бы очевидным заключить, что Стант считал Хаска, своего сводного брата, виновным, однако знал, что он, как близкий родственник, обладает сходным типом крови, и любой анализ крови, который изобличил бы Хаска, мог быть также использован в качестве улики против самого Станта.

Возможна и более прямолинейная интерпретация: что тосокская кровь на месте преступления принадлежала самому Станту – который, разумеется, не хотел рассказывать о том, что она может быть идентифицирована как таковая. Но я склоняюсь к первой версии: Стант думает, что Хаск виновен, но знает, что кровь в качестве улики может указать как на Хаска, так и на самого Станта. Да, я уверен, что Стант считает убицей Хаска, но я сам, леди и джентльмены, так не считаю.

Я не верю, что Хаск убил Клетуса Роберта Колхауна, и я не верю, что его линька была вызвана искусственно. Нет, я считаю, что Хаск сбросил свою кожу в полном соответствии с природными циклами. Это произошло на пять месяцев раньше, чем у его сводного брата, потому что Хаск вышел из гибернации не на те несколько дней, что были нужны для оценки повреждений, полученных при столкновении в поясе Койпера – а потому что он провёл вне гибернации почти полгода!

Фрэнк Нобилио чуть не подпрыгнул в своём кресле.

– Боже!

– А зачем, – продолжал Дэйл, – было ему оставаться вне гибернации дольше, чем он говорит? Ответ прост: для того, чтобы удалённые из его тела органы успели регенерировать.

Мы слышали, дамы и господа присяжные, что тосок длительное время может жить всего с двумя сердцами вместо четырёх, и двумя лёгкими вместо четырёх – и шрамы, замеченные доктором Эрнандес на левой стороне тела Хака, означают, что были извлечены два его левых сердца и два левых лёгких, равно как две его левые жебарды.

Доктор Нобилио обнаружил в тосокском лазарете четыре тосокских сердца, четыре тосокских лёгких и четыре тосокских жебарды – но ни одного из органов, которые находятся в тосокском теле в единственном экземпляре. И у меня нет сомнений, дамы и господа, что если провести генетическое тестирование хранящихся там правых сердец и правых лёгких, то анализ покажет, что они и правда принадлежали Селтар. Однако я утверждаю, что левые лёгкие и левые сердца принадлежат не Селтар, а самому Хаску.

Правда состоит в том, дамы и господа присяжные, что Селтар не погибла в той аварии в поясе Койпера, а инсценировала свою смерть в сговоре с Хаском. Он изъял два её сердца, два её лёгких, и две её жебарды, а она изъяла те же органы из него. Потом они вдвоём оставались вне гибернации, пока на месте удалённых органов не выросли новые. Поверхностный осмотр обнаружил бы примерно такое количество замороженных органов, какое и должно было быть для подтверждения рассказа Хаска о гибели Селтар, но на самом деле она не умерла. Она спряталась на борту тосокского звездолёта, и пока Хаск являлся землянам со всей помпой, проносясь в небесах всех континентов и под конец приводняясь посреди Атлантики так, чтобы все заметили, она совершила менее эффектную посадку где-то в другом месте, воспользовавшись для этого посадочным модулем, который, как Хаск сказал своим товарищам и нам, был якобы утерян в результате аварии.

– Призываю вас, дамы и господа, вынести единственно возможный справедливый вердикт: снять с Хаска обвинение в преступлении, которого он совершенно точно не совершал, и позволить нам начать поиски настоящей убийцы – где бы она ни скрывалась.

*36*

Дэйл опустил своё массивное тело на стул в комнате Хаска.

– Ну как? – спросил он.

– Боже, – снова сказал Фрэнк. – Боже. Хаск, это правда?

Щупальца на голове Хаска складывались в фигуры, которых Дэйл никогда раньше не видел.

– Хаск, – снова спросил Фрэнк, – это правда? Селтар жива?

– Есть сложности, – медленно произнёс Хаск, – о которых ни один из вас не имеет представления. Дэйл, никому не рассказывайте о своих рассуждениях.

– Это процесс столетия, – сказал Дэйл. – Я не собираюсь его проиграть.

Щупальца Хаска мотнулись в знаке отрицания.

– Это процесс тысячелетия, – сказал он. – Это процесс всех времён – и он разыгрывается не в крошечном зале судьи Прингл. Я заклинаю вас, Дэйл, не делайте этого.

– Но почему, Хаск? Мне нужна причина.

Хаск какое-то время молчал, затем сказал:

– Фрэнк, вы ведь влиятельное лицо в вашем мире, не так ли?

– Точнее будет сказать, что я работаю на влиятельное лицо.

– Так или иначе, вы имеете доступ к экстраординарным ресурсам. Если бы я попросил вас отвести меня кое-куда, вы бы могли организовать эту поездку, не привлекая всеобщего внимания?

– Вы просите убежища? – спросил Фрэнк.

– Нет. Но если я должен ответить на вопрос Дэйла, то здесь это невозможно. Мы должны быть в другом месте.

– Где?

– На севере Канады.

– Почему?

– Организуйте поездку. Я съезжу туда с вами и Дэйлом, а потом, обещаю, я вернусь в Лос-Анджелес и отдам себя в руки правосудия.

На следующий день Дэйл послал в суд Митико Катаяму с просьбой объявить перерыв в заседаниях, потому что у Хаска якобы случилось обострение после перенесённого ранения. Фрэнк устроил так, чтобы Хаска вывезли из общежития в контейнере для грязного белья и переправили на авиабазу Марч в девяти милях к юго-востоку от Риверсайда. Оттуда самолёт американских ВВС отвёз Фрэнка, Дэйла и Хаска на авиабазу канадских ВВС в Колд-Лейк, Альберта. Там они пересели на канадский самолёт и отправились на нём вглубь Северо-Западных Территорий.

Фрэнк не особенно любил летать, особенно на небольших самолётах. Он поддерживал присутствие духа, думая о своей двенадцатилетней дочери, Марии, вспоминая её красивое большеглазое лицо. Так много всего произошло, и, похоже, так многому ещё суждено произойти. Всю свою жизнь он пытался сделать мир лучшим местом, но не для себя – для неё, для детей, для будущего. Как повлияет исход этого процесса на дальнейшие отношения человечества и тосоков? Какой мир он оставит Марии после того, как огласят вердикт? Он поёжился в тесной кабине самолёта, и вовсе не от холода.

Канадский пилот едва не пропустил корабль. Посадочный модуль Хаска эффектно продемонстрировал свою способность менять цвет, когда попеременно становился красным, оранжевым, жёлтым, зелёным, голубым, синим и фиолетовым, качаясь на волнах Атлантики. Этот аппарат тоже изменил цвет – так, чтобы слиться с окружающей его тундрой и покрытыми лишайниками скалами. Однако когда Хаск указал на него, его щитовидная форма стала легко различима. У самолёта имелись поплавки; канадский пилот опустил его на поверхность озера в четверти мили от корабля. Найти парку такого размера, чтобы Дэйл в неё влез, было непростой задачей, однако её удалось решить. Хаск был одет в тосокский скафандр, позаимствованный из посадочного модуля, оставшегося в Лос-Анджелесе. Он был бледно-зелёного цвета и плотно облегал его тело, однако, по словам Хаска, обеспечивал более чем достаточную изоляцию от окружающих минусовых температур.

Они выбрались на берег на надувной резиновой лодке и пошли к кораблю пешком; их дыхание обращалось в клубы пара. С помощью радио в своём скафандре Хаск заранее связался с обитателем корабля, так что когда они к нему подошли, внешняя дверь входного шлюза уже была открыта.

Они прошли шлюз – и увидели её.

Селтар.

Её кожа была серой с фиолетовым оттенком; глаза – розовый и оранжевый с одной стороны и угольно-чёрный и тёмно-синий с другой.

Хаск прикоснулся к чему-то на своём скафандре, и тот сполз с него, словно сброшенная кожа.

Он кинулся к Селтар. Его передняя рука вытянулась вперёд, её рука сделала то же самое, и их восемь пальцев переплелись. Тем временем его задняя рука протянулась из-за спины и коснулась пучка щупалец на голове Селтар; она в то же время поглаживала его по голове своей задней рукой.

– Боже, как долго я… – сказал Хаск. Должно быть, заметив, что его транслятор включён, он на мгновение оторвался от Селтар, чтобы отключить его. После этого они продолжили обниматься и оживлённо болтать в течение нескольких минут. Фрэнк поглядел на Дэйла, чувствуя себя несколько смущённым.

Когда объятия закончились, Хаск снова обернулся к двоим людям. Они с Селтар по-прежнему держались передними руками, однако он снова включил транслятор задней рукой.

– Простите нас, – сказал Хаск. – Я не упоминал о том, что мы с Селтар – супруги?

Фрэнк ухмыльнулся.

– Нет, не упоминали.

– Так вот, это так. Больше того, она моя всесупруга – мы договорились, что когда придёт время, я оплодотворю все четыре её лона.

– Да вы сердцеед, – с улыбкой заметил Дэйл.

– Позвольте мне, – сказал Хаск, – представить вас друг другу как у вас принято. Селтар, это Дэйл Райс, человеческий адвокат. А это Фрэнк Нобилио, человеческий учёный и правительственный служащий. Они хорошие люди, и они мои друзья.

– Здравствуйте, Селтар, – сказал Фрэнк.

Голос её транслятора был такой же, как у транслятора Хаска – должно быть, Хаск просто скопировал программу перевода со своего карманного компьютера на её.

– Приятно познакомиться, – ответила она.

– Вы были здесь всё это время? – спросил Фрэнк.

– Да, – ответила она.

– Но почему здесь? Вам здесь не холодно?

– Когда я выбираюсь за пределы корабля, от холода меня защищает скафандр, а свет здесь не такой яркий – в этих широтах солнце не поднимается высоко над горизонтом.

– Поразительно, – сказал Дэйл. – И остальные считают вас мёртвой?

– Да, – ответила Селтар. – И они должны продолжать так считать.

– Почему?

– Я – ваша единственная надежда.

– На оправдание Хаска?

Пучок её щупалец распался на две половинки в уже знакомом аналоге пожатия плечами.

– Ваш язык не очень точен. Я – ваша единственная надежда. Я – единственная надежда для вас всех.

– Простите?

Хаск вмешался.

– Она хочет сказать, что она – единственная надежда для всей человеческой расы.

– Что? – брови Фрэнка удивлённо взметнулись вверх.

– То, что мы вам расскажем, должно оставаться тайной, – сказала Селтар. – Вы не должны об этом никому рассказывать без нашего разрешения.

– Мы обещаем, что никому не расскажем, – ответил Дэйл.

Хаск повернулся к Селтар:

– Он говорит правду.

– Тогда скажи им.

Хаск снова повернулся к людям.

– Мы с Селтар принадлежим к иной, чем остальные шестеро тосоков, религии, хотя, возможно, правильнее было бы это назвать философской школой. – Он посмотрел на Фрэнка, потом на Дэйла. – Способ размножения, обычный для тосоков – когда большинство союзов заключается между одной женщиной и четырьмя мужчинами – ведёт к высокой степени родства внутри тосокской популяции. Результатом этого является тенденция считать выживание нашего вида более приоритетным, чем выживание конкретного индивидуума. Школа, к которой мы с Селтар принадлежим, осуждает это; мы видим, к каким бедствиям это может привести. Вот почему мы образуем лишь парные союзы.

– Я не понимаю, – сказал Фрэнк. – Разве такое родство всех со всеми не играет положительную роль? Уверен, что у вас, к примеру, меньше войн, чем у нас.

– На самом деле у нас вообще не бывает войн, – сказал Хаск. – Я был потрясён, узнав, насколько обычны они в вашем обществе. Но у всеобщего родства, как и у любого другого явления, есть две стороны, и в данном случае негативный аспект стремления защитить вид любой ценой перевешивает все преимущества.

Он замолк, словно подбирая правильные слова.

– Дэйл, на этом процессе нам встретился по крайней мере один присяжный, готовый сказать или сделать всё, что угодно, лишь бы попасть в состав жюри, предположительно, чтобы повлиять на его решение. Так вот, мы с Селтар также сделали всё, что могли, чтобы нас назначили в эту межзвёздную экспедицию. – Его передние глаза моргнули. – Подлинная трагедия в том, что несколько таких экспедиций отправились без наших представителей на борту.

– О чём вы говорите? – Дэйл был явно растерян.

– С какой, по-вашему, целью тосокская экспедиция прибыла в вашу систему?

– С исследовательской, разве нет? – сказал Дэйл. – Посмотреть, что тут есть.

– Нет. Целью экспедиции является обеспечение выживания – выживания тосоков как биологического вида.

Фрэнк кивнул: его худшие предположения подтверждались.

– То есть вы явились завоевать Землю.

– Завоевать? – Щупальца на голове Хаска метнулись назад. – Нет. Мы определённо не хотели бы здесь жить. Ваше солнце слишком большое и яркое, а эти гадские насекомые! Нет, нет, тосоков вполне устраивает собственный дом.

– Тогда что вы имеете в виду, говоря о выживании?

– Мы происходим с планеты, которая обращается вокруг Альфы Центавра A на гораздо большем расстоянии от неё, чем ваш мир от своего солнца. Оно так велико, что наш мир фактически находится на внешней границе зоны стабильных орбит Альфы Центавра A – чуть дальше, и гравитационное воздействие звезды B станет ощутимым.

– То есть вашей планете угрожает опасность? – сказал Фрэнк.

– Планете? Нет, вовсе нет.

– Тогда в чём же проблема?

– В нашей системе есть третья звезда – Альфа Центавра C. Она обращается вокруг центра масс системы по чрезвычайно вытянутой орбите. Примерно каждые четыреста тысяч земных лет она приближается к нам. Когда это произошло в прошлый раз, Альфа Центавра A располагалась между C и центром масс системы A и B; когда она подойдёт к нам в следующий раз, между C и центром масс A и B окажется B. Поскольку орбитальный период C кратен орбитальному периоду системы A-B, то это происходит поочерёдно: при одном сближении между центром масс и C оказывается B, при другом – A, и так далее.

– И что? – спросил Фрэнк.

– Масса изгибает пространство, разумеется, и при каждом сближении с C этот изгиб становится достаточным для того, чтобы моя родная планета соскользнула с орбиты вокруг A и перешла на орбиту вокруг B или наоборот. Мы называем этот это событие «передачей». Конечно, «передача» связана с большими потрясениями. На орбите вокруг A наша планета находится в двух а.е. от звезды; на ней тепло и комфортно. Но переходя на орбиту B, она хотя и оказывается примерно на таком же расстоянии, но становится гораздо холоднее, потому что B – звезда гораздо более тусклая. На орбите вокруг A климат нашей планеты умеренный, но когда мы переходим к B, средняя температура поверхности падает, – он замолчал и что-то быстро подсчитал на карманном компьютере, – почти до минус пятидесяти по Цельсию.

– Господи! – воскликнул Фрэнк. – Это ниже температуры замерзания углекислоты[79]79
  По-видимому, авторская ошибка. Углекислота замерзает при –78,5° C.


[Закрыть]. Такая температура убьёт всё живое.

– Нет. Все формы жизни, населяющие наш мир, от природы способны впадать в гибернацию на этот период. Жизнь просто берёт тайм-аут на четыреста тысяч лет, пока Проксима снова не приблизится, вызвав обратную «передачу», и планета не окажется снова на орбите вокруг Альфы Центавра A. Температура поднимается, долгий сон прекращается, и всё продолжается, как ни в чём не бывало.

– Это невероятно, – сказал Дэйл. – Ну, то есть, требуется невероятная удача, чтобы планета могла оказаться в стабильной конфигурации, подобной этой.

– Невероятная? Нет. Маловероятная, возможно, но вероятная не меньше, чем то точное соответствие размеров и орбит, которое делает возможным на вашей планете полные солнечные затмения. Из всех обитаемых планет во всей вселенной, возможно, лишь на Земле можно наблюдать подобное зрелище.

– Может быть, – сказал Дэйл. – Однако же…

– И, конечно же, подобные гармонические явления в орбитальной механике не редкость. Орбиты небесных тел часто демонстрируют точные пропорции: два-к-трём, один-к-двум и так далее. К примеру, ближайшая к вашей звезде планета, Меркурий, обращается вокруг вашего солнца дважды за каждые три периода вращения вокруг своей оси; его сутки составляют в точности две трети его года. – Щупальца на голове Хаска разделились на два пучка. – Нет, наша конфигурация, возможно, так же уникальна, как та, что создаёт на Земле солнечные затмения, но она вполне вероятна. И хотя в прошлом, возможно, она не всегда была такой, и не всегда будет оставаться такой в будущем, она существует в современном виде в течение миллионов лет.

– Во время «передачи» происходит землетрясения? – спросил Дэйл.

– У планеты тосоков нет луны, – ответил Хаск. – Вероятно, она когда-то была, иначе парниковый эффект в нашем мире был бы ещё сильнее; Клит рассказывал мне, что без луны атмосфера Земли напоминала бы венерианскую, окутывая плотным одеялом всю планету. Тяготение нашей древней луны, по-видимому, стянуло с планеты часть её первичной атмосферы, но сама луна, должно быть, была утеряна во время одной из «передач». Так вот, без луны, чьи приливные возмущения постоянно взбалтывают внутренности вашей Земли, у вас не было бы тектонических плит; в конце концов, во всей вашей системе только на Земле существует подобное явление. Когда кора не состоит из отдельных плит, землетрясениям неоткуда взяться; в нашем мире они неизвестны. За исключением изменений климата «передачи» происходят без эксцессов.

– Но если «передачи» случаются каждые четыреста тысяч лет, – сказал Фрэнк, – то ваше общество не может помнить предыдущую. Ну, то есть, вы, конечно, опережаете нас технологически, но на сотни лет, а не сотни столетий.

– Это правда, – сказал Хаск. После паузы: – Наша ископаемая летопись во многих отношениях беднее вашей. Но поскольку у нас нет дрейфа континентальных плит, никакая часть коры нашей планеты не подвергается с течением времени субдукции и разрушению; хотя у нас меньше окаменелостей, в нашей летописи меньше пробелов. Мы были потрясены, когда наши геологи обнаружили в буровых кернах свидетельства того, что наша планета периодически подвергается колоссальным температурным колебаниям, и что это продолжается по меньшей мере последние десять миллионов лет. Но хотя ископаемая летопись показала, что некоторые виды вымирают в ходе каждого из этих похолоданий, большинство их продолжает существование сразу после очередной оттепели. Жизнь на нашей планете приспособилась к «передачам» – вернее, только те организмы, что сумели пережить первую в истории «передачу», смогли продолжить существование, и все современные виды произошли от них. – Он помолчал. – Должно быть, это не просто совпадение, что наши сердца устроены примитивнее ваших; как я понимаю, многие из земных рыб и амфибий – существа с подобным устройством сердца – способны переживать периоды низких температур.

– Вот почему у вас на корабле не было никаких гибернационных устройств, – сказал Дэйл.

– Именно. Простого охлаждения достаточно, чтобы спровоцировать погружение в гибернацию. Два столетия сна, в течение которых наш звездолёт летел к вам – это пустяк для нас; наши организмы способны провести в этом сне сотни тысяч лет.

– Всё это хорошо, – сказал Фрэнк, – но вы говорили, что ваша экспедиция имеет отношение к выживанию вида?

Щупальца на голове Хаска возбуждённо заплясали. Он ответил не сразу.

– Наш народ разослал звездолёты ко всем окрестным звёздам, чтобы посмотреть, есть ли там жизнь. Солнце – ближайший наш сосед; мы отправили более быстрые корабли к другим звёздам, включая те, что вы зовёте Эпсилон Индейца и Эпсилон Эридана, с которых мы уже зарегистрировали радиосигналы. Как многие уже отметили, мы используем гораздо меньше металлов, чем вы; опять же, в отсутствие приливного воздействия значительно бо́льшая часть металлов погрузилась глубоко под кору нашей планеты. У нас попросту не хватало ресурсов для того, чтобы отправить одинаково хорошо снаряженные экспедиции к каждой из окрестных звёзд. Когда двести ваших лет назад мы покинули Альфу Центавра, вы ещё не изобрели радио, так что ваша звезда не была приоритетной целью.

– И всё же мы не просто искали разумную жизнь – мы также искали потенциально разумную жизнь. В конце концов, четыреста тысяч лет назад вашего вида ещё не существовало – но существовали его предки. Экспедиции должны были установить, имеется ли в данный момент на окрестных мирах разумная жизнь, а если нет, то может ли она там появиться до тех пор, пока не закончится следующий период долгого сна. В течение эпох жизнь на нашей планете мирно переживала один период сна за другим – в конце концов, когда отключается вся экосистема, нечего бояться местных хищников. Но что если хищники явятся со звёзд? Что если враждебные миры затеят вторжение? Инопланетяне пока что не посещали наш мир, так что мы полагали себя наиболее продвинутой формой жизни в ближайших звёздных окрестностях. Но если мы прекратим развитие на четыреста тысяч лет, то кто знает, какие ныне примитивные формы жизни на других мирах смогут – как вы это говорили, Фрэнк? – обскакать нас за это время. Кто знает, какую они будут представлять угрозу, когда мы проснёмся? Кто знает, дадут ли они нам вообще проснуться, или перебьют нас во сне?

– Боже, – сказал Дэйл. – Вы явились сюда, чтобы уничтожить всю жизнь на Земле.

– Не всю, Дэйл – я сомневаюсь, что это возможно. Но мы намеревались по крайней мере уничтожить всех позвоночных – для пущей надёжности.

Фрэнк почувствовал, как у него отвисает челюсть. Всех позвоночных. Боже милостивый. Катастрофа была так огромна, так непредставимо велика – и вдруг, внезапно, у неё оказалось человеческое лицо. Мария. Они убьют её вместе со всеми остальными.

– Это… это чудовищно, – сказал Фрэнк срывающимся от ярости голосом. – Это уму непостижимо. Кто дал вам право летать по галактике и уничтожать целые планеты?

– Очень хороший вопрос, – сказал Хаск. Он переглянулся с Селтар, затем продолжил: – Мы привыкли думать о себе как о божественно сотворённых детях Бога – и этого, разумеется, было бы достаточно, чтобы дать нам право делать всё, что мы посчитаем нужным; в конце концов, если Бог не хочет, чтобы мы это делали, она не даст нам это сделать. Но когда мы обнаружили, что это не так, что мы просто продукт эволюции, то вопрос о праве вообще перестал нас волновать. Выживает сильнейший, разве нет? Борьба за существование? Конкуренция? Если в наших силах дать своему виду преимущество, то наше право и обязанность сделать это.

– Иисусе, – сказал Дэйл.

– Полностью согласен, – ответил Хаск.

– Что?

– Я неправильно вас понял? Произнося имя вашего предполагаемого спасителя таким тоном, разве вы не высказываете отвращение?

– Э-э… да.

– И мы с этим согласны. Я разделяю ваше отвращение, и Селтар тоже. Мы надеялись, что когда остальные познакомятся с вами поближе, то поймут, что истреблять всю жизнь на вашей планете – это неправильно. Но они остались непоколебимы в своих планах. На самом деле, если бы не происшествие в поясе Койпера, они бы уже осуществили план: наш звездолёт оснащён мощными широкоугольными излучателями пучков частиц, которые могут быть нацелены на вашу планету с орбиты. За короткое время мы можем облучить всю поверхность планеты. Другие тосоки по-прежнему планируют сделать это, как только ремонтные работы будут завершены