Текст книги "Вихрь"

Автор книги: Роберт Чарльз Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 32
РАССКАЗ АЙЗЕКА (ОРРИНА)

Сумма траекторий

Меня зовут Айзек Двали. После конца света случилось вот что.

* * *

В конце концов Вокс стал моим. Его народ (ненавистный мне) погиб (сожалею об этом), в живых остался один Турк Файндли и имперсона Эллисон Пирл.

Вы осуждаете меня за ненависть к Воксу?

Народ Вокса воскресил меня, хотя я хотел одного – умереть. Они вообразили, что я – более чем человек, а я был менее чем человек. Им я обязан только болью и непониманием.

Пленившие меня утверждали, что я побывал у гипотетиков, что гипотетики меня «коснулись», но это неправда. Гипотетиков (таких, какими их воображал Вокс) просто не существовало.

Благодаря своему отцу я мог слушать разговоры гипотетиков, их перешептывания среди звезд и планет. Я понял, что гипотетики – это процесс, экосистема, а не организм. Я мог бы попробовать образумить пленивших меня, но такую правду они бы отвергли, и все осталось бы по-прежнему.

* * *

Когда гипотетики впервые вмешались в историю человечества, их возраст составлял уже миллиарды лет.

Они появились во времена зарождения в галактике первых разумных цивилизаций, задолго до того, как из межзвездной пыли образовались наши Земля и Солнце. Подобно первым весенним побегам на пшеничном поле, те древние предтечи цивилизаций были хрупкими, уязвимыми и одинокими. Ни одна из них не пережила истощения и экологического коллапса на породивших их планетах.

Но прежде чем скончаться, они отправили в межзвездное пространство флотилии самовоспроизводящихся машин. Машины предназначались для исследования ближних звезд и передачи собранных данных, что они делали терпеливо и добросовестно, хотя их создатели давно уже перестали существовать. Они перемещались от звезды к звезде, соревнуясь между собой за редкие тяжелые элементы, обмениваясь поведенческими шаблонами и обрывками рабочих кодов, постепенно изменяясь и эволюционируя. В каком-то смысле они были разумны, но не обладали самосознанием (и никогда бы его не приобрели).

В бескрайний вакуум, в звездные оазисы галактики была запущена неумолимая логика размножения и естественного отбора, породившая паразитизм, хищничество, симбиоз, взаимозависимость, хаос, сложность, то есть жизнь.

* * *

Народ Вокса можно было ненавидеть весь скопом, поскольку его поведение было исключительно коллективным, и я ненавидел его за укоренившиеся лимбические предрассудки, за то, что он, вырвав меня из лап безразличной смерти, швырнул в боль физического тела. Но Турка Файндли и женщину, назвавшуюся Эллисон Пирл, я возненавидеть не смог.

Турк и Эллисон были несовершенными и жалкими – как и я. Подобно мне, они были созданы или призваны по воле Вокса. Как и я, они не оправдали ожиданий Вокса, потому что испытывали нечто большее или меньшее, чем Вокс допускал.

Турка я повстречал в пустыне Экватории еще до того, как мы с ним прошли через Арку Времени. По неведению или от озлобленности, но далеко не случайно Турк некогда убил человека, а потом на фундаменте вины за это возвел свою жизнь. Он принимал свои неудачи за кару. Он вымаливал прощение, которого все равно не мог получить, и ужаснулся, когда прощение посулил ему «Корифей». Принять это прощение значило бы опозорить убитого Турком человека (его звали Оррин Матер). Народ Вокса, топивший подобные чувства в своей замкнутой лимбической общности, превратился в глазах Турка в многоглавое чудище.

С Эллисон вышло по-другому. Искусственная личность даровала ей, уроженке Вокса, редкий шанс взглянуть поверх барьеров и ограничений ее жизни. Признав эту личность своей, она благополучно избавилась от «Корифея». Ценой такого избавления стал отказ от родных, друзей, веры.

Как хорошо я понимал сущность этой сделки!

Я хотел, чтобы эти двое выжили. Поэтому я помог им бежать. При этом я сомневался, что им удастся воспользоваться рушащейся Аркой. Но я постарался продлить им жизнь; надолго ли – зависело от того, как и чем измерять время.

Больше тысячи лет машины гипотетиков зачищали поверхность Земли, снося, исследуя и запоминая руины цивилизации, созданной нами на планете, где мы родились.

Эта зачистка не была сознательным процессом, за ней не стояло никакой мысли. Это был сложившийся с течением времени стереотип поведения, вроде фотосинтеза, например. Аппараты, которые увидел на антарктической равнине Турк, собрали колоссальный массив информации. Материальные ресурсы Земли – редкие элементы, очищенные человечеством и сконцентрированные на развалинах наших городов, – еще ранее были изъяты и перенесены на Земную орбиту и за нее, чтобы ими могли пользоваться парящие в космосе элементы экосистемы гипотетиков. С Землей гипотетики уже почти покончили.

Но их сенсоры (сложная система орбитальных устройств, не превышавших размером пылинку) засекли проскользнувший в Арку Вокс и направили к нему наземные чистящие агрегаты. То, что казалось пророкам Вокса апофеозом существования, было просто выметанием мусора, срыванием последней ягодки с уже обобранного, высохшего куста.

Гипотетики нагрянули вскоре после бегства Турка и Эллисон, налетели роем дизассемблеров, каждый размером с насекомое. Зубы у них были острые, каждый укус смертелен. Они выделяли сложный катализатор, размыкавший химические связи; они просачивались сквозь оплывавшие стены, как дым, втягивая за собой снаружи ядовитую атмосферу. По всем галереям, ходам и коридорам Вокс-Кора поползли отравляющие пары. Отчасти это было милостью: большинство жителей погибло от удушья, а не было сожрано заживо.

Мог ли я их спасти?

Я ненавидел народ Вокса за то, что, воскресив меня, он только усугубил мои страдания, но такой участи я ему не желал. Я сделал то, что мог, чтобы избавить всех этих несчастных от страданий, – то есть ничего.

Мне еще повезло, что сам я смог спастись.

* * *

Элементарная защита была мне обеспечена. Как и Турк, я прошел через Арку Времени. Десять тысяч лет я просуществовал в виде памяти в архивах гипотетиков, а потом они воссоздали меня в экваторианской пустыне, ибо таково было назначение Арок Времени: в точности воспроизводить информационно насыщенные структуры, чтобы содержавшиеся в них данные могли использоваться для исправления погрешностей в локальных системах. Механизм гомеостаза, не более того.

Дизассемблеры не тронули бы меня, так как я был помечен как доброкачественная единица. Но эта защита становилась бесполезной при распаде Вокса на молекулы. Мне было необходимо взять действия машин под свой контроль до того.

Моим наилучшим шансом на спасение был «Корифей». Процессоры, из которых он состоял, имели несколько степеней защиты. Их не уничтожили даже ядерные взрывы, обрушившие Сеть, был только поврежден их интерфейс с физическим миром. Дизассемблеры в конце концов сожрали бы и их, но только после уничтожения почти всего Вокс-Кора. Большая часть моей личности уже была тождественна этим процессорам. Индульгенция, предоставленная гипотетиками мне, распространялась, следовательно, и на аппаратную часть «Корифея» – во всяком случае, я на это надеялся.

Граждане Вокса гибли тысячами, Сеть давала сбои, и я воспользовался этими жуткими обстоятельствами. При помощи бездействовавших процессоров я взломал сигнальные протоколы машин-убийц, соединил их и сигнальные механизмы с глубокими циклами обратной связи «Корифея» – и добился необходимого мне контроля.

По мере зачистки Вокса от последних следов человеческой жизни «Корифей» превращался в хор из одного солиста. И этим солистом – то есть Корифеем, стал я.

* * *

После декодирования процедурной логики дизассемблеров появилась возможность передавать им ложные сигналы распознавания. Уничтожение Вокс-Кора было остановлено. При помощи команд я умудрился усыпить машины. Дезорганизованные и утратившие свою сплоченность они стали осыпаться с неба, как пыль.

Но людей это уже не спасло – было слишком поздно. Не повезло и верхним уровням Вокс-Кора: от них остался только уродливый голый скелет. Мне удалось заново герметизировать внутренние части города и устранить небольшие повреждения двигательных установок, применив для этого роботов и послушную моей воле свору разрушителей. Я позволил дизассемблерам убрать все человеческие останки, доесть все недоеденное.

Когда я снова зажег в городе свет, его коридоры, ярусы и платформы были так пусты, словно никогда и не были заселены. Система циркуляции воздуха полностью очистила город от пыли.

* * *

Но оказалось, что этим не исчерпываются мои возможности.

Дожидаясь возвращения Турка и Эллисон, – а я надеялся, что они вернутся, – я приступил к изучению густонаселенного промежутка между «Корифеем» и гипотетиками. Вскоре я получил доступ к системам, превышавшим масштабами саму Землю. Все устройства гипотетиков были связаны друг с другом и образовывали сложную иерархию: от малюток-дизассемблеров до стай машин-архиваторов на орбитах за Луной, машин, добывающих энергию на гелиосфере Солнца, преобразователей сигналов на периферии Солнечной системы, агрегатов у ближних звезд. Все это я постиг и подчинил своему влиянию.

Я сконструировал фильтры для сжатия информационного потока в удобочитаемые пакеты, для измельчения тайн гипотетиков с целью их последующего осмысления. Занимаясь всем этим, я чувствовал, как расту сам.

Собственное мое тело стало казаться мне лишним, и я даже подумывал, не позволить ли ему умереть. Но решил, что оно мне еще пригодится для контакта с Турком и Эллисон, когда (и если) они вернутся. Им будет нелегко принять то, что они здесь найдут, а мне будет так же нелегко объяснить им свои дальнейшие планы.

* * *

За свою эволюцию протяженностью в много миллиардов лет гипотетики научились использовать в своих интересах способность, которой сами не обладали и не могли обладать: способность созидать.

Иначе говоря, волевую деятельность для достижения сознательных целей. Таковая развивалась в галактике нечасто, в основном, в высших экосистемах биологически активных планет, обращающихся вокруг гостеприимных звезд. Виды, способные на созидание, редко сохранялись дольше, чем требовалось для истощения ресурсов их планетных экосистем. В межзвездном масштабе времени они были нестойким, эфемерным явлением.

Но вид именно такого типа создал самовоспроизводящиеся машины, ставшие предтечами гипотетиков. Эти цветы органического разума были чрезвычайно полезны: они генерировали полезную информацию, концентрировали на своих развалинах ценные ресурсы, часто запускали новые волны репликаторов, которые можно было накапливать или абсорбировать в более крупные сети.

В конце концов гипотетики сами принялись активно культивировать органические цивилизации.

В этом не было никакой созидательной мысли, одна слепая алчность. Гипотетики эволюционировали в сторону максимальной эксплуатации разумных организмов. На заре галактической истории одна из органических цивилизаций построила Арки-близнецы для колонизации другой, едва обитаемой планеты у соседней звезды; вскоре после этого разумный вид постигли упадок и вымирание, но его технология была проанализирована и освоена гипотетиками. Таким же способом гипотетики овладели добычей энергии из звездных ядер и из градиентов гравитации; манипулированием атомными и молекулярными связями; управлением и стабилизацией информационного обмена на расстоянии сотен световых лет. Со временем гипотетики научились продлевать полезную жизнь разумных видов. Благодаря подвешиванию плодородной материнской планеты в пространственно-временной ловушке на время монтажа Арок, – как то произошло с Землей при Спине, – можно было десятикратно увеличить ресурсную базу данной планеты; затем ее органическая цивилизация переносилась в другие миры и процветала там, переживая циклы упадка и возрождения и надежно генерируя новые технологии, которые можно было с пользой эксплуатировать.

Конечно, такие органические виды оставались смертными и рано или поздно вымирали. Такова судьба всех биологических видов. Зато как урожайны их руины!

* * *

Эллисон и Турк вернулись в Вокс-Кор в разгар ураганов, последовавших за крушением Арки и распадом систем, издревле оберегавших Землю от ее состарившегося, умирающего Солнца.

Я радостно поприветствовал их и объяснил, что произошло. Сказал, что способен защитить их даже в случае гибели этой приговоренной планеты – вот какого могущества я достиг за столь краткий срок!

Но огромное число человеческих смертей их потрясло. Целыми днями бродили они по обезлюдевшим городским коридорам. Их прежнее жилище сгинуло при первом натиске дизассемблеров; теперь они могли выбрать себе любое другое из десятков тысяч опустевших апартаментов, свить гнездо где угодно, но Эллисон призналась мне, что ей действует на нервы обстановка, оставшаяся от умерших: их скарб, расставленные на столах приборы, детские комнаты без детей. Город полон призраков, сказала она.

Поэтому я выстроил им резиденцию на лесном ярусе, применив для этого городских строителей-роботов. Я выбрал пятачок подальше от мест, где раньше обитали люди, но в шаговой доступности. Искусственное солнце светило этому ярусу ярко и убедительно, там поддерживалась комфортная температура и низкая влажность воздуха. Утром и вечером для них дул бриз, раз в пять дней выпадал дождик.

Они согласились там пожить, пока не подыщут что-нибудь получше.

* * *

Согласен, может найтись уголок поприятнее, но только не на Воксе и уж точно не на Земле. При этом все мое внимание было поглощено тем, чтобы уберечь Вокс-Кор от неблагоприятного воздействия среды.

На земном экваторе океаны превращались в кипяток. На безжизненных континентах бушевали циклоны, атмосфера насыщалась горячим водяным паром. Чудовищные штормы грозили разбить Вокс о скалистый антарктический шельф. И дальше могло стать только хуже.

Я должен был полнее овладеть могучей технологией гипотетиков, а для этого нужно увеличить свой контроль над ней.

Мне удалось спустить с орбиты небольшой флот микроустройств, вроде тех дизассемблеров, которые набросились на нас в Антарктиде, чтобы они послужили Вокс-Кору защитной оболочкой. Теперь, как ни били по острову волны, грозившие перехлестнуть через самые высокие башни, сам город стоял, как влитой, бросая вызов стихии. Поддержание этого равновесия требовало гигаджоулей энергии, черпаемой прямо из солнечного ядра.

Но и это было только полумерой. Скоро нам предстояло расстаться с планетой. Я считал, что смогу обеспечить наше отбытие, но для этого потребуется рассоединить мое тело с моим разумом.

Идя по Вокс-Кору, я часто поражался своему отражению в зеркалах – напоминанию о том, что я по-прежнему состою из плоти и крови, хотя и покрыт шрамами своего насильственного воскрешения. Невидимые душевные раны саднили гораздо сильнее телесных.

Отец сделал меня таким потому, что уверовал в способность гипотетиков освободить человечество от смерти. Религия Вокса лелеяла ту же мечту, по существу являясь программируемым лимбическим бунтом против тирании могилы.

И вот камень веры откатился в сторону, и остался всего лишь слабосильный пророк безмозглого бога. Как разочарован этим был бы мой отец!

* * *

– Я могу управлять ходом времени! – объявил я Турку и Эллисон. – В местном масштабе, конечно.

Хотя они и были моими друзьями, им внушал страх я сам – их страшил тот, в кого я превращаюсь. Нельзя было их за это осуждать.

Я побывал у них в гостях. Дом, который я построил для них в лесу, был очарователен. Вокруг тянулись ввысь стройные деревья. Воздух полнился звуками и благоухал ароматами. Они усадили меня за стол. Эллисон подала вазу с фруктами, Турк налил мне стакан воды. Эллисон сказала, что я сильно исхудал. И верно, в последнее время мне было не до еды.

Я рассказал им, что творится за утлой оболочкой Вокса. Разбухшее Солнце ускоренно расправляется с земной атмосферой. Скоро начнет плавится сама земная твердь, и Вокс превратится в скорлупку в море расплавленной магмы…

– Но ты сможешь оставить нас в живых, – сказал Турк, повторив то, что слышал от меня несколько недель тому назад. – Действительно, сможешь?

– Думаю, да, только я не вижу смысла здесь оставаться.

– Куда же нам податься?

Как ни раздулось Солнце, солнечная система не стала полностью непригодной для жизни. Спутники Юпитера и Сатурна выглядели достаточно теплыми, надежными… Вокс мог бы бесконечно бороздить серо-голубые моря Европы, скажем, атмосфера которой не более токсична чем земная.

– Марс! – произнесла вдруг Эллисон. – Если все так, если мы можем перелетать с планеты на планету, то на Марсе тоже есть Арка…

– Уже нет.

Гипотетики защищали Марс до тех пор, пока там оставались люди. Но последние уроженцы Марса вымерли уже несколько веков назад, марсианские руины пришли в плачевное состояние; в последние десятилетия тамошней Арке позволили распадаться. Дверь на Марс закрыта.

Все это я почерпнул из банка данных гипотетиков – своей второй памяти.

– Ты говоришь, что Вокс-Кор может превратиться в космический корабль, – не унималась Эллисон. – Как далеко мы можем улететь? С какой скоростью?

– Расстояние не ограничено. Но что до скорости, то это лишь малая доля скорости света.

Ее мысль была понятна без лишних слов. Планеты, образующие Кольцо Миров, соединены Арками, но разделены огромными расстояниями. Некоторые из них астрономы вычислили еще при Турке. До ближайшего населенного людьми мира было больше сотни световых лет, чтобы до него добраться, потребовалось бы несколько жизней.

– Я могу изменить ход времени, и нам покажется, что это совсем не так долго. В субъективном восприятии – год с небольшим.

– Только когда мы туда доберемся, это будет уже не теперешнее Кольцо Миров, – сказала Эллисон.

– Да, пройдут тысячелетия. Невозможно предвидеть, что мы там найдем.

Она посмотрела на лес за окном. Лучи искусственного света тянулись между ветвей, как длинные прозрачные пальцы. Заменявший небо потолок яруса имел цвет кобальта. Ни птиц, ни насекомых, один шелест листьев.

Немного погодя она оглянулась на Турка. Тот коротко кивнул.

– Хорошо, – сказала она. – Летим домой.

* * *

Пока мое физическое тело спало, я создал сферу для Вокс-Кора и для острова под ним. Эта сфера стала нашей границей с внешним миром. Пространство-время искривилось вокруг нас, презрев законы геометрии. Вокс-Кор стартовал с умирающей Земли, как снаряд из пушки, хотя мы этого не почувствовали: я изменил локальную кривизну пространства для иллюзии гравитации. Через несколько часов мы миновали орбиту Урана, потом Нептун.

Турку и Эллисон было любопытно, как протекает наш полет. Я бы с радостью показал им, где мы находимся, но увидеть внешний мир с Вокса стало невозможно: человеческому взору он предстал бы ослепительным потоком синих энергетических сгустков, даже самые длинные электромагнитные волны сжимались и обретали смертоносную силу. Но в моих силах было разбить эти потоки на интервалы, синтезировать волны видимой длины и показать все это Эллисон и Турку в их лесном домике. Результат был захватывающий, но неутешительный. Солнце выглядело тлеющим угольком в черной бездне, Земля почти скрылась из виду. Звезды катились мимо, Вокс-Кор медленно вращался – это остаточное движение я корректировать не стал.

– Как одиноко! – пожаловалась Эллисон.

Со стороны мы представляли бы собой парадоксальное зрелище: горизонт событий без черной дыры, темный пузырь, из которого не выходит ничего, кроме пучков радиации.

Окружавшая нас граница была не просто естественным горизонтом событий. В человеческом языке нет слов, чтобы объяснить принцип ее действия, хотя я ответил Турку на его вопрос, что это одновременно барьер и канал. По нему я поддерживал контакт с гипотетиками. Секунды соответствовали у нас годам, и я ощущал протяженные ритмы галактической экосистемы: пустоты брошенных или умирающих звезд, яркие Кольца Миров (из которых только одно было разведано и заселено людьми), процветающих под опекой гипотетиков, пульсацию активности, исходящую от новообразованных звезд и биологически активных планет.

Во всем этом не было ни души, ни созидания, только бездумные синкопы репликации и селекции, неописуемо прекрасные, но безжизненные и пустые. Экосистема гипотетиков так и будет бурлить, пока не исчерпает все тяжелые элементы, все источники энергии, до которых дотянется. Когда погаснет последняя звезда, машины гипотетиков взорвут гравитационные колодцы предвечных сингулярностей, вся вселенная станет темной и пустой – тогда и сами гипотетики, думаю, прекратят свое существование. Но они, в отличие от людей, умрут, не жалуясь. Их будет некому оплакивать, некому будет наследовать оставшиеся после них развалины.

Мне становилось все труднее вспоминать о нуждах моего органического тела. Я жил теперь в квантовых процессорах в сердцевине Вокс-Кора и все больше переселялся в облако гипотетических схем, окружавших нас и следовавших за нами в нашем падении среди звезд.

Я позволял себе гадать, что будет, когда Турк и Эллисон меня покинут. Куда я направлюсь? Во что превращусь?

* * *

Эллисон сохранила или, быть может, унаследовала склонность своей тезки к писательству. Оказалось, что она записывает все, что пережила, от приключения в пустыне Экватории до гибели Вокского архипелага: старательно выводит слова на белых листах бумаги. Я спросил, зачем ей это, она пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, для себя самой. А вообще-то это как послание в бутылке.

Не таков ли и сам Вокс-Кор? Бутылка, плывущая вдали от берегов, ее зеленое стекло поблескивает то на солнце, то под звездами, храня послания от созданий из плоти и крови.

Я посоветовал ей не бросать это занятие и запомнил все страницы, которые она мне показала, то есть записал их на всех доступных мне носителях памяти: не только в своем смертном мозгу, но также в процессорах «Корифея» и в окружавших нас облаках гипотетиков. Настанет день, когда эти слова станут всем, что останется от нее.

Турку я тоже предложил написать о себе, но он счел это бессмысленным. Тогда я согласился на простые беседы. Мы говорили с ним часами всякий раз, когда я отправлял свое смертное тело проведать в их дом в лесу. Я знал о нем все, что было известно «Корифею», включая рассказанное Турком Оскару об убитом им человеке, поэтому он мог говорить, не стесняясь.

– Я превратил изучение Оррина Матера в свою работу. Он с самого рождения был немного свихнутым и прожил почти всю жизнь со старшей сестрой в Северной Каролине. Часто дрался, выпивал, в конце концов сбежал из дому и подался на запад. Когда оставался без денег, грабил магазины, один бедняга из-за него угодил в больницу. Он был далеко не святой. Когда я сделал то, что сделал, то еще ничего о нем не знал. Он был просто бедолага, которому от рождения не шла карта. При других обстоятельствах он мог бы стать совсем другим.

Но разве о ком-то из нас можно сказать иначе?

Я пообещал Турку, что если он изложит на бумаге то, что помнит об Оррине Матере и о Вокс-Коре, то я обеспечу сохранность всего, что они с Эллисон напишут, пока будут живы Вокс и экосистема гипотетиков.

– Думаешь, от этого что-то изменится?

– Только для нас самих.

Турк обещал подумать.

Эти люди, Эллисон и Турк, были моими друзьями, единственными, которые у меня когда-либо были, и мне очень не хотелось с ними расставаться. Потому я и решил сохранить от них хотя бы что-то.

* * *

Экосистема гипотетиков – это лес, густой и совершенно безумный, но это не значит, что необитаемый. Можно сказать, он населен привидениями.

Такие догадки посещали меня и раньше. При всей уникальности моего случая я не первый человек, получивший доступ к памяти гипотетиков. Подсоединиться к ней время от времени пытались марсиане, но потом бионормативное движение поставило крест на всех экспериментах такого рода. Первым человеком на Земле, установившим с ними связь, был Джейсон Лоутон: переживая собственную смерть, он занял соответствующее место в компьютерном пространстве гипотетиков, – возможно, он обитает там и сегодня; однако его способность действовать созидательно очень ограничена. (Сдается мне, это почти что определение призрака…)

Многие инопланетные, не только людские цивилизации искали тропинки в этот лес до нас.

Физически их цивилизации пережили упадок и давно исчезли, но все еще продолжают бродить по этому лесу. Мне их трудно обнаружить, поскольку они зашифрованы, чтобы защитные программы Сети гипотетиков их не идентифицировали и не стерли. Это кластеры оперативной информации, виртуальные миры, существующие внутри базы данных галактических экосистем.

Я чувствую их присутствие, но это и все, что я могу о них сказать. Содержание этих кластеров фрактально распределено и слишком сложно. Зато им присуще подлинное созидание, более того, не только сознательная, но целенаправленная деятельность, влияющая на внешние системы.

Значит, я не один! Правда, эти виртуальные миры чужих цивилизаций так хорошо защищены, что мне никак не удается выйти с ними на связь, и так бесконечно далеки от нас и бесчеловечны, что я, наверное, все равно не понял бы, что они хотят сказать, – если хотят…

* * *

Минул почти год после нашего с Турком разговора, и он без лишних слов вручил мне стопку бумаги с записками о пережитом в Вокс-Коре.

«Меня зовут Турк Файндли, – начиналась его исповедь. – Я расскажу о том, как я жил, когда все, что я знал и любил, давным-давно сгинуло…» Я с чувством поблагодарил его и никогда потом не заговаривал с ним об этом.

Мы приближались к одной из звезд, вокруг которой вращалась планета из Кольца Миров. Я снизил скорость Вокс-Кора, передав кинетическую энергию этой новой системе (и тем самым подняв на доли градуса температуру ее солнца), и приступил к сокращению временного дифференциала между Воксом и внешней вселенной. Пересекая орбиту самой дальней от солнца планеты, я показал Турку и Эллисон изображение: звезда, уже видимая в форме диска, над кромкой газового гиганта, обращающегося вне обитаемой зоны. В глубине этой системы, еще слишком далеко от нас, чтобы отражать достаточно света и стать видимой, находилась планета, называемая ее обитателями «Гаванью Туч» (на дюжине языков, среди которых английского не было).

Это был водный мир с цепочками островов в местах, где терлись друг о друга тектонические плиты мантии. На них и на искусственных архипелагах некогда проживало в относительном мире человеческое сообщество. Государства Гавани Туч были в основном кортикальными демократиями, с отдельными поселениями для радикальных бионормативных марсиан. Но с тех пор прошли тысячелетия. Мы должны были готовиться к тому, что на планете произошли большие перемены.

Эллисон тихо попросила меня рассказать о теперешнем состоянии планеты.

Я уже давно пытался поймать сигналы оттуда, но то ли сигналов не было вообще, то ли у меня не получалось опознать. Это могло означать, например, что тамошняя цивилизация перешла на безотходные способы коммуникации. Ледяные космические объекты на периферии системы кишели активно размножавшимися машинами гипотетиков. Момент, когда временной дифференциал между Вокс-Кором и окружающим космосом составил 1:1, мы встретили втроем. Я спроецировал иллюминатор на всю стену самой просторной комнаты в их доме – настоящее окно в мир за пределами Вокса. Сначала там было пусто, потом появились многочисленные звезды.

Лететь до самой планеты оставалось считанные минуты.

– Красота! – восхитилась Эллисон. Такого она еще не видывала, народ Вокса проявлял мало интереса к космическим путешествиям. Но Гавань Туч понравилась бы и самому избалованному ценителю: переливы кобальта и бирюзы, белая как лед луна над залитым солнцем горизонтом.

– Похоже на прежнюю Землю, – сказал Турк. Не дождавшись от меня ответа, он спросил: – Ты в порядке, Айзек?

Какое там! Меня словно парализовало, голову пронзили непонятные вспышки. Я попытался встать и повалился навзничь.

Прежде чем лишиться чувств, я услышал издали вой сирены: автономная система защиты предупреждала о вторжении, увидеть которое я уже не мог.

* * *

Жители Гавани Туч отследили наше прибытие: пространственно-временной сгусток вокруг сияющей капли энергии, легко опознаваемое «черенковское излучение». Нам приготовили встречу.

Поначалу они приняли нас за врагов. Они знали, что пожаловала не обыкновенная машина гипотетиков, – в сущности гипотетиков они разобрались за долгие столетия, прошедшие с тех пор, как Вокс покинул Землю. После отключения нами временного барьера они отрезали Вокс-Кор от местных источников энергии и вторглись в наши процессоры с помощью своих программ подавления тонкой настройки. Это и погрузило «Корифея» в сон. А поскольку мое сознание было сращено с «Корифеем», я лишился чувств.

Дальше происходило вот что. Корабль с людьми преодолел нашу защиту и опустился в Вокс-Коре, не встретив сопротивления. Люди нашли Турка и Эллисон, и те, преодолев языковые трудности, объяснили, кто они такие и откуда взялись. Они подчеркнули, что я неопасен, и потребовали вывести меня из принудительной комы. Военные Гавани Туч отказались сделать это, пока не будет доказано, что я действительно безопасен.

Такая встреча не предвещала ничего хорошего, однако, придя в себя, я убедился, что дружелюбие все же восторжествовало. Очнулся я в своем смертном теле, на удобной койке в больнице Вокс-Кора. Мои мыслительные способности полностью восстановились. В палату вошла женщина, представившаяся посланницей «объединенных государств Гавани Туч» и извинившаяся за проявленное по отношению ко мне негостеприимство.

Она была рослой и темнокожей, с большими широко расставленными глазами. Я спросил про Турка и Эллисон.

– Они ожидают снаружи и хотят вас видеть, – ответила она.

– Они преодолели длинный путь в поисках дома. Вы способны им что-то предложить?

Она улыбнулась:

– Я уверена, что мы сможем достойно их принять. Если вам интересен наш мир, мы предоставим вашей внешней памяти данные о всех наших государствах. Вы сами сделаете вывод о том, что мы за народ.

Я переварил всю эту информацию в мгновение ока и остался удовлетворен, но не стал ей об этом говорить.

– Вы сами тоже проделали огромный путь, Айзек Двали, – продолжила она. – У нас найдется место и для вас.

– Благодарю вас, но это не нужно.

Она нахмурилась.

– Вы уникум.

– Такой уникум, что не смогу расстаться со своим городом, – повторил я то, что она и так уже знала. «Корифей» контролировал слишком большую часть моего сознания, чтобы меня отпустить: если выковырять меня из Вокс-Кора, я превращусь в сочащийся кровью кусок мяса.

– Мы займемся этой проблемой, – пообещала она.

Она объяснила, что человечество стало разбираться в сущности гипотетиков. Государства Гавани Туч уже начали основывать виртуальные колонии в компьютерном пространстве здешних сетей гипотетиков. Колонистами обычно становились престарелые и немощные, торопившиеся расстаться со своими физическими телами. То же самое, по ее словам, мог сделать и я.