Текст книги "Мари Галант. Книга 1"

Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ
Крещение и пиршество

Все, за исключением пяти негритянок, смолкли: охотники, с опозданием подносившие подстреленную дичь, флибустьеры, мастерившие посуду, и те, что наполняли сосуды вином…

Присутствующие в едином порыве подняли головы и посмотрели в том направлении, куда указывал их брат.

Широкими шагами, но все так же плавно, как обычно, Франсуа де Шерпре подошел к Лефору. При его приближении тот даже не взглянул в его сторону.

Помощник капитана глухо кашлянул, привлекая внимание капитана, но Ив был слишком озабочен тем, что увидел в море.

– Эскадра! – сказал Шерпре.

Лефор послал смачный плевок далеко от того места, где стоял, и с силой поскреб грудь, над которой кружило облачко москитов.

– Вы и теперь скажете, господин де Шерпре, что это французы? – снисходительно бросил он.

– Трудно сейчас это утверждать, – нимало не смущаясь, отвечал лейтенант. – Однако судя по их весу и осадке, все три судна – одинаковой формы, иными словами – бочки для сельдей, какие строят только у нас!

В самом деле, рядом с парусником, замеченным на рассвете, вынырнули из волн, как в сказке, еще два корабля.

Они казались пока лишь едва различимыми точками, но острый взгляд моряка, всегда высматривающего в море парус, не мог их не заметить. Солнце, освещая их мачты, рассыпало серебристые блики, похожие на переливы волн.

Лефор выглядел не обеспокоенным, а, скорее, строгим и суровым. Шерпре продолжал:

– Восточный ветер дует им в спину, и их как будто это устраивает. Если ветер не стихнет, с наступлением ночи они придут в бухту Мабуйя. Однако если не лавировать, причалят в Валунах.

Лефор запустил пальцы в густую шевелюру и промолвил:

– Жаль, что эти люди запаздывают. Но не могли же они знать, что в Железных Зубах мы будем крестить пятерых негритянок, – каждая из них способна привести в восторг мужчину со вкусом, – а также приготовим два блюда, которых на неделю хватило бы экипажам этих кораблей… По правде говоря, лейтенант, я бы с удовольствием поболтал с соотечественниками. На Мартинике у меня осталось немало друзей, о которых, увы, я давно не получал вестей.

Теперь со слов помощника капитана все знали, что речь идет о французских судах и, значит, надежду на богатую добычу надо выбросить из головы. Матросов вернулись к своим занятиям. Негритянкам теперь доставалось больше шлепков и нежных поцелуев, и они вскрикивали громче и чаще; интерес к парусникам пропал.

Отец Фовель, которого проделки матросов оставили равнодушным, тоже подошел к капитану и заметил:

– Сын мой! По эту сторону океана все готово для праздника. Не к чему терять время!

– Баун ди! – вскричал Лефор. – Слышите, Шерпре? Наш монах – просвещенный человек: он и требник знает назубок, и по части развлечений дока. Ну, все за стол!

– Может, осторожности ради не стоит терять из виду горизонт? – предложил помощник.

– Да ведь там французы, а, милейший?! Чего нам бояться соотечественников?

– В семье не без урода! Кроме того, наблюдатель на марселе никогда не помешает!

– Лейтенант! – возразил Лефор. – Раз вы уверяете, что это французы, я бы не хотел предпринимать никаких мер предосторожности и даже просто делать вид, что их опасаюсь. Да и пекари не может дольше ждать, вон черепаха требует своей очереди! Окрестим этих негритянок, ради Бога, потому что наш монах торопится, и за стол! За стол!

* * *

Грохнули два выстрела, и флибустьеры мгновенно собрались вокруг костров, будто изготовившись к абордажу. Отец Фовель с бутылочной тыквой в руке собирался священнодействовать.

Добрейший монах имел строгий вид, что указывало на то, как далек он от шуток, приступая к крещению негритянок. Он терпеливо ожидал, пока двое пиратов, обученные его стараниями, построили перед ним женщин. Монах держал в руке тыкву с крупной солью. Это была грубая соль серого цвета; он погружал в нее пальцы свободной руки, словно взвешивая и разминая ее.

Негритянкам было безумно весело оттого, что ради них организована столь торжественная церемония. Лефор обещал им не только по внушительному куску пекари – а они были охочи до мяса, – но и по доброй порции рома. Да ради таких заманчивых посулов девушки готовы были креститься хоть десять раз, так как, по правде говоря, не понимали, чему матросы так радуются: они привыкли разделять счастье мужчин, но менее «духовным» и таинственным способом.

Когда подручный матрос по прозвищу «Крикун» выстроил негритянок в ряд, но не по росту, а по цвету кожи, который шел по возрастающей, отец Фовель приблизился к ним и пролепетал нечто такое, что заставило их громко расхохотаться. Несчастные девушки верили в таинственные заклинания своих шаманов и действенность африканских гриотов[4]4
  Гриот – поэт, музыкант и колдун в Западной Африке.


[Закрыть] больше, чем в методы отца Фовеля.

Единственное, что в их глазах придавало французскому монаху вес, так это пара пистолетов под сутаной, которые он время от времени выхватывал и потрясал ими то в задумчивости, то угрожающе, и взор его при этом так горел, что никому не приходило в голову улыбнуться.

Лефор, Шерпре и другие флибустьеры обступили новообращаемых. Эти люди, не относившиеся серьезно ни к чему, кроме абордажа, сейчас были строги и сосредоточенны.

Отец Фовель приказал негритянкам раскрыть рот и, вместо того чтобы только помазать им губы, бросил туда по щепоти грубой серой соли.

Получив разрешение закрыть рты, негритянки стали морщиться, плеваться и злобно ругаться.

Они из взаимного сострадания сильно хлопали друг друга по спине и кричали, что у них глотки горят огнем, к огромной радости матросов, которые, находясь в море, редко могли себе позволить удовольствия и развлечения.

Наконец Крикун принес две тыквы с водой, и несчастные решили, что могут залить снедавший их огонь.

Однако проповедник им объяснил, что еще не время утолять жажду и что позже они могут напиться вдоволь, так как милостью Божией голландский корабль, захваченный несколькими днями раньше, вез в своих трюмах столько вина, что его хватит больше, чем на год. И вместо того чтобы лишь смочить водой их головы, он без предупреждения вылил за шиворот первым двум девушкам содержимое обеих поданных ему тыкв. Другим девушкам тоже долго ждать не пришлось: Крикун челноком сновал от Арси к костру и обратно.

Все это было забавной игрой под тропическим солнцем, и негритянки смеялись над этим чудным обычаем, не представляя, насколько он противоречит величию истинной веры. Девушки думали только о пекари, которого вот-вот начнут делить, и о вине, которое сейчас все будут пить, и эти размышления их утешали.

Едва монах окропил последнюю мулатку, как воздух разорвали два ружейных выстрела. Сейчас же раздались ликующие крики, потом все стали расхватывать листья кашибу и тыквы, чтобы из рук монаха получить свою порцию кабанины.

Флибустьеры, которые не очень проголодались, обступили юных новообращенных и тянули их в хоровод, смахивавший на оргию, так как округлости их смуглых женских тел подпрыгивали в такт шагам.

Лефор вместе со всеми веселился от души. Вино, кстати, уже пошло по рукам. Оно было прохладное, так как его с утра опустили в ледяную воду Арси. Когда каждый опорожнил свой лист кашибу, Лефор хлопнул в ладоши и сказал:

– Давайте есть, господа!

Все расселись кто где; самые игривые – поближе к женщинам, что приводило последних в беспокойство, так как они не знали, что делать: защищать свои прелести или есть. Затем отец Фовель вонзил нож в мясо. Сотрапезники передавали друг другу калебасы,[5]5
  Калебаса – сосуд из тыквы.


[Закрыть] которые монах наполнял одну за другой. Когда каждый получил свою порцию, капитан приказал раздать суточный рацион малаги. Сам он поднес сосуд к губам, воскликнув:

– За нашего возлюбленного короля!

Все подхватили хором:

– За нашего возлюбленного короля!

Осушив «бокалы», все набросились на кабанину. Пир длился несколько часов.

Негритянки оказались самым лакомым угощением. Им насильно вкладывали длинные куски кабанины, которые святой отец отрезал с благочестивой старательностью, и, так как девушки временами оказывали сопротивление, всегда находился флибустьер, готовый зубами вырвать у них изо рта непоместившийся кусок кабанины. Веселились все от души.

На празднике было не принято пить маленькими глотками, и если кто-нибудь скромничал, Лефор заставлял его выпить полную калебасу мадеры; от этого наказания, впрочем, были избавлены негритянки, потому что в столь торжественный для них день имели право на почтительность. А возможно, их берегли также для других развлечений; о них, впрочем, девушки и сами могли догадаться по подтруниваниям, которым их подвергали флибустьеры.

Наступила минута, когда у самого Лефора не осталось ни сил, ни мужества заставлять кого бы то ни было еще выпить или поесть. Его живот округлился, а волосы на груди стояли дыбом, огромная складка образовалась над поясом.

Матросы пели и кричали теперь громче, чем негритянки. Они уже не очень хорошо понимали, что говорят, зато мулатки издавали звуки, похожие на кудахтанье курицы, только что снесшей яйцо: женщины объелись!

Они проявили необычайное проворство, когда, пользуясь наступлением сумерек, предприимчивые матросы хотели было, взяв их за талию, уложить на еще не остывший песок. Несомненно, из почтительности к святому месту, где они были крещены, девушки убежали, но недалеко. Заросли бейяхонд скрыли их от любопытных взглядов, и там они стали поджидать тех, кого не сморили крепкое вино и обильная еда.

Прислонившись спиной к серой скале, Лефор не спеша набивал трубку, Шерпре курил неподалеку захваченный у голландцев табак; самый невозмутимый из всех, помощник капитана никогда не терял голову, и сейчас его занимал лишь процесс пищеварения.

Его блаженство продолжалось недолго. Внезапно он вздрогнул. Обычно Шерпре взволновать было очень непросто, и потому Лефор спросил:

– Что такое? Сожалеете о съеденном рагу?

– Черт меня подери! – вскричал помощник. – Может, я брежу?!

Он перебросил скрученный табачный лист из одного угла рта в другой и, вытянув руку по направлению к морю, продолжал:

– Корабли исчезли!

– А и правда, черт возьми! – констатировал капитан безо всякого удивления. – Жаль! Я бы с удовольствием встретился с соотечественниками!

Шерпре надолго задумался, потом решил:

– По-моему, они бросят якорь в Валунах.

– Тем хуже для них, – отрезал Лефор. – Там их встретит капитан Лашапель, а он вряд ли сможет им предложить жаркое из кабанины и черепахи.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Экспедиция капитана Байярделя

С двумя рифами на марселе фрегат «Мадонна Бон-Пора» обогнул юго-восточную оконечность Доминики, не встретив ни единого карибского людоеда, которых все так боялись.

Фрегат, лавируя, держал курс на восток, затем стал ловить восточный ветер, чтобы скорее подобраться к берегам Мари-Галанта.

Однако вскоре пришлось лечь в дрейф в ожидании «Быка» и «Святого Лаврентия»: те были тяжелее и отставали с каждой минутой.

Когда солнце достигло зенита, Байярдель наконец увидел землю, похожую на серое облачко, стлавшееся по воде; однако чуть позже, когда его нагнали два других судна, он глянул в подзорную трубу и сразу узнал Кафарнаом, а выше – бухту Валунов.

Золотистые берега поросли густой кудрявой зеленью. Мощные деревья, чуть клонившиеся под ветром с суши, тянули к небу пальмовые ветви над непроходимыми зарослями манценилл и гигантских молочаев.

Ему ни к чему было подходить ближе: он и так различал в бухте Валунов, под защитой пурпурных скал, усеянных зелеными и серыми пятнами, очертания неподвижного корабля с голой мачтой.

Сердце Байярделя сильно забилось. Напрасно пытался он прочесть название судна на корме, тщетно старался узнать в нем изящную и мощную «Атланту» капитана Лефора. Он повторял себе, что Лефора в этих местах быть не может, как уверял его майор Мерри Рулз, и снова лег в дрейф.

Спустя несколько минут на его зов прибежал господин де Шансене. Старый моряк, самый опытный после Дюбюка на всем острове Мартиника, нашел капитана береговой охраны в его тесной каюте: тот склонился над развернутым листком. Байярдель был мрачен; он набил и закурил трубку, но вдыхал дым без удовольствия, а скорее по привычке. Когда Шансене вошел, он поднял голову и спросил напрямик:

– Видите эту карту, сударь?

Он указывал на набросок, выданный ему Мерри Рулзом в форте Сен-Пьер. Шансене почтительно поклонился.

– Вот здесь находимся мы, – продолжал Байярдель, отмечая ногтем точку на севере Кафарнаома. – Через несколько часов можем очутиться в бухте Валунов. Там в засаде находится корабль. Несомненно, флибустьеры, если, конечно, полученные нами сведения точны.

Шансене кивнул.

– Сударь, – продолжал капитан береговой охраны окрепшим голосом, – наша задача – их захватить. Приказ короля! На вас и возлагается это задание. Нам необходимо очистить остров от занимающих его разбойников, и пока вы будете брать их в плен, я на «Мадонне Бон-Пора» поднимусь до бухты Мабуйя, а затем до Железных Зубов. Вы пересядете на «Святого Лаврентия» и возьмете на себя командование операцией; в вашем распоряжении главный канонир Бельграно, Жильбер д'Отремон и лучшие солдаты. Я оставлю вам «Быка» на тот случай, если понадобится его помощь, но в принципе мне хотелось бы оставить этот корабль в резерве и воспользоваться им лишь в ситуации крайней нужды. Я намерен послать его в самую горячую точку. Словом, если он вам окажется не нужен, пришлите его мне, как только завершите операцию.

– Очень хорошо, капитан, – одобрил Шансене. – Ваши приказания будут в точности исполнены.

– Шансене, – смягчившись, глухо произнес Байярдель, – я бы хотел вам сказать еще кое-что… Сядьте и выслушайте меня.

Заинтересованный моряк повиновался. Байярдель прокашлялся и продолжал:

– Я знаю, что такие солдаты, как мы с вами, должны подчиняться приказам, особенно тем, что исходят от самого короля. Но я считаю большой ошибкой уничтожение флибустьеров, которые защищают Мартинику от набегов англичан и позволяют французским кораблям беспрепятственно проходить к нам. Однако существует факт, против которого мы бессильны: необходимо их уничтожить, потому что таков приказ, и мы здесь находимся именно для этого…

Он замолчал и посмотрел на собеседника.

Шансене был человек спокойный и уравновешенный. Он не питал особой симпатии к супруге генерала Дюпарке, с которым бок о бок сражался когда-то против карибских индейцев в Гренаде. Шансене нельзя было назвать женоненавистником, однако он не терпел вмешательства женщины в сугубо мужские игры и считал, что война и политика – не их ума дело.

– Капитан береговой охраны! – ровным голосом начал он. – Я придерживаюсь вашего мнения. Это лишь злой умысел нашей новой губернаторши…

Байярдель остановил его жестом:

– Не нам рассуждать о поступках госпожи Дюпарке. Ее наделил величайшими полномочиями Высший Совет, на нее возложена огромная ответственность; думаю, она достаточно сильна, чтобы исполнить свои обязанности. Во всяком случае, повторяю, не нам ее судить: у нас нет ни ее власти, ни ее ответственности.

– Я с вами согласен, – подал голос Шансене.

– Мне лишь хотелось вам сказать, – продолжал Байярдель, – что люди, которых нам надлежит уничтожить, прежде всего наши соотечественники, вот этого я забыть не могу. Их считают злоумышленниками, и наша задача их захватить. Пусть так! Смею надеяться, сударь, мы это сделаем со всею деликатностью, которая считается первой нашей добродетелью! Думаю, вы не обрушитесь на это судно с пушками? Нет! Постарайтесь в первую очередь занять выгодную позицию, добиться такой стратегической ситуации, которая поставит флибустьеров в зависимое положение, настолько очевидное, что вы сумеете взять их без боя. В этом случае я советую вам пойти на переговоры, уговорить их сдаться, избежав кровопролития! О Господи! Если Мерри Рулз не изменил мнения, пленников повесят в Сен-Пьере, но, по крайней мере, на наших руках не будет их крови!

– Позвольте вам заметить, капитан, что многие флибустьеры, вопреки приказу короля об их уничтожении, владеют подлинным разрешением на пиратство, так? – спросил Шансене.

– Так говорят, – отозвался Байярдель, – однако я никогда не видел ни одного разрешения.

Шансене кашлянул и улыбнулся:

– Вам известно, что командор де Пуэнси снова в милости после стольких лет опалы, а именно с того самого дня, как купил на свой счет остров Сент-Кристофер. И он не только сам выдал многочисленные разрешения на каперство,[6]6
  Каперство – морское пиратство.


[Закрыть] но и добился их для других корсаров; они подписаны самим кардиналом Мазарини…

– Ну и что? – спросил Байярдель, чувствуя, как при этих словах его отчаяние постепенно проходит. – Что же?

Шансене вздохнул.

– Из двух одно, – изрек он. – Или разрешение господина де Пуэнси на каперство, одобренное его величеством, действительно и в этом случае майор Мерри Рулз и генеральша Дюпарке оказываются в довольно щекотливом положении перед королем, или разрешение недействительно. Но если мы уничтожим людей, к которым благоволит сам король, наказания нам не миновать!

– Ваше замечание справедливо, – согласился Байярдель после минутного размышления. – К несчастью, его следовало бы сделать еще в Сен-Пьере и кому положено. Теперь слишком поздно. У нас приказ, мы должны его исполнять.

Байярдель встал, Шансене последовал его примеру.

– Сударь! – произнес капитан. – Шлюпка доставит вас на «Святого Лаврентия». Можете быть свободны…

– Еще одно слово, – попросил моряк. – Я не должен принимать во внимание никакое разрешение? Следует ли мне действовать в строгом соответствии с приказом майора?

– Совершенно верно, – подтвердил Байярдель. – Но только после того, как вы убедитесь, что имеете дело с флибустьерами, а не с честными купцами!

Шансене отвесил великану поклон, отворил дверь и исчез.

Оставшись один, капитан восстановил в памяти свой разговор с Шансене. Тот в конечном счете прав. Если король подписал разрешения на каперство, значит, генеральша совершала преступление, уничтожая флибустьеров, находящихся под охраной этих разрешений! Это же оскорбление его величества!

Его словно озарило, и он мгновенно представил себе все последствия такого шага, гнев короля, неизбежное наказание! Он подумал: уж не происки ли это Мерри Рулза и его сообщников, пожелавших навсегда дискредитировать генеральшу, и не только перед народом, но и в глазах его величества, а затем лишить ее губернаторского кресла. Однако он слышал из уст самой госпожи Дюпарке, что она решила напасть на пиратов, угрожавших Мартинике…

Но не явилась ли она жертвой кривотолков? Королевский ордонанс, направленный против пиратов, возможно, не затрагивал интересы флибустьеров, вооруженных командором де Пуэнси? Не ввели ли губернаторшу в заблуждение, неверно истолковав неясные места в тексте?

Байярдель почувствовал, как к нему возвращается надежда. Теперь он сердился на Мари за то, что она не последовала его советам, не отстранила Мерри Рулза, а, напротив, сделалась его союзницей. Она могла всего лишиться, имея дело с этим мошенником.

Полный горьких сожалений, он подошел к порту[7]7
  Порт– отверстие в борту судна.


[Закрыть] и увидел, как Шансене, усевшись в шлюпку, отваливает от «Мадонны Бон-Пора» в направлении «Святого Лаврентия». Он сглотнул слюну и почувствовал привкус пепла.

Неожиданно ему пришло на память, как Лефор и он сам предостерегали Мари, во-первых, по поводу майора Мерри Рулза, а затем и шотландца Режиналя де Мобре.

Как же могло случиться, что она тогда не приняла во внимание ни сведения, ни вполне уместные замечания?

Зачем она сейчас связалась с человеком, который мог ее лишь ненавидеть и не скрываясь домогался ее кресла? Как могла она, после того что сообщил Лефор о Мобре, снова предоставить шотландцу кров, да еще так надолго? Именно Мобре обманул доверие Мари, воспользовавшись ее гостеприимством, чтобы передать экипажам Кромвеля планы защиты острова. Именно он спровоцировал нападение карибских дикарей! Он же направил тогда английские суда к Мартинике, чтобы захватить остров, прикрываясь сражением с дикарями… И все это Мари пропустила мимо ушей!

Храбрый капитан был всем этим сбит с толку и огорчен. В мыслях он рисовал себе Мари, совершенно не понимающей происходящего, женщиной, подверженной разным влияниям и непостоянной. Несмотря на сильный характер и незаурядные способности, она сильно рисковала, продолжая вести такую игру, ей грозило проиграть партию.

Он представлял, как Мерри Рулз потирает руки. Майор без труда свалит всю ответственность за уничтожение флибустьеров на генеральшу. И когда колонисты Мартиники начнут голодать, когда увидят, как подходят английские суда и некому будет прийти острову на помощь, тут-то они и поймут, какую безумную ошибку совершили. При этом они и не подумают сознаться в том, что сами толкнули губернаторшу на этот путь! Нет, именно на нее они возложат всю ответственность. С другой стороны, если пренебрежение королевскими разрешениями на каперство вызовет неудовольствие его величества, Мари будет низложена, а Мерри Рулз с полным на то основанием скажет, что только передавал ее приказания…

Капитан испытывал отвращение и в то же время был подавлен…

Теперь господин де Шансене поднялся на борт «Святого Лаврентия», и через порт Байярдель видел, как возвращается шлюпка. Он вышел из каюты и двинулся на палубу. Каковы бы ни были его соображения, он не мог идти вразрез с гнусным, вероломным приказом.

Зычным голосом он отдал несколько приказаний, приставив ко рту руки рупором, и когда шлюпка подошла к борту, моряки на реях уже поднимали паруса.

* * *

В то время как «Мадонна Бон-Пора» брала курс на север, к мысу Мабуйя и Железным Зубам, господин де Шансене собрал в своей каюте на «Святом Лаврентии» старших офицеров.

Человеку этому упорно не везло во всех его разнообразных начинаниях. Он начинал как моряк, но оставил это занятие и стал колонистом. Однако вскоре его плантация захирела, так как, выращивая почти исключительно сахарный тростник, он понял, что вынужден оставить эту культуру: другой колонист, господин Трезель, получил на нее монополию. Земли Шансене были непригодны для производства табака и индиго, и ему стоило немалых трудов снова вернуться на флот – даже когда производство сахарного тростника опять стало свободным, – дабы окончательно не разориться.

Если когда-нибудь он и был честолюбив, несчастья умерили его пыл. Некоторое время он был ярым противником флибустьеров и однажды даже высказался в присутствии Мерри Рулза в том смысле, что эти люди способны лишь грабить да убивать.

Времена изменились, а с ними и господин де Шансене. С возрастом он другими глазами взглянул на искателей приключений, о чем дал понять капитану Байярделю; теперь он был не так уверен, как раньше, что флибустьеры вредны для колонии.

Во всяком случае, этот человек, любивший независимость и власть, чувствовал себя в настоящее время менее уверенно.

Собрав в своей каюте юного Жильбера д'Отремона, лейтенанта Бельграно и колонистов Лашикота и Эрнеста де Ложона, он в нескольких словах рассказал им о поручении, доверенном им Байярделем.

Шансене давно знал этих людей, с которыми сражался еще против карибских индейцев. Жильбер д'Отремон был молодым человеком, рано пресытившимся жизнью в колонии и ставшим военным. Шансене не без оснований подозревал, что тот ухаживал за Мари Дюпарке, но не знал, как далеко зашли отношения Жильбера и генеральши.

Бельграно – главный канонир, далекий от стратегических хитростей. Что касается колонистов Лашикота и Эрнеста де Ложона, те готовы были взяться даже за самое безумное предприятие. Чем рискованнее и непосильнее попадалось дело, тем скорее они объединялись и действовали сообща.

Когда четверо собравшихся в каюте старших офицеров поняли, чего от них ждет Шансене, первым слово взял Эрнест де Ложон. Он не питал к флибустьерам ни дружеских, ни враждебных чувств, но мысль о предстоявшем сражении его оживляла и вдохновляла.

– Сударь! – заявил он. – Я полагаю, было бы огромным риском для наших людей пытаться, как вы предлагаете, вступать с флибустьерами в переговоры. Я знаю, что говорят об этих людях на Мартинике. Испанцы считают их ladrones,[8]8
  Воры (исп.).


[Закрыть] а наши колонисты – бандитами, что, впрочем, одно и то же. Должно быть, это правда! Бандиты, по моему разумению, это темные личности, которые не держат данного слова, в общем, предатели. Разве можно положиться на обещание, которого удастся от них добиться? Доверившись им, мы рискуем получить удар в спину. Я склонен полагать, что лучше атаковать их с ходу, обстрелять из пушек и мушкетов, а если понадобится – атаковать со шпагой в руках.

– Сожалею, но у меня приказ капитана береговой охраны Байярделя действовать так, как я вам сказал: вступить в переговоры, чтобы по возможности избежать лишнего кровопролития, после того как вы убедитесь, что перед нами – флибустьеры.

Он вопросительно взглянул на Лашикота, и тот произнес:

– Я согласен с мнением своего приятеля Ложона. Этим людям верить нельзя. Давайте атакуем их, перебьем, а оставшихся в живых отправим в Сен-Пьер, где колонисты с радостью посмотрят, как они будут болтаться на деревьях!

Шансене приготовился было раскрыть рот, дабы продолжить увещевания, когда вышел вперед Жильбер д'Отремон. Во всем его облике чувствовались изысканность и порода. Однако колонисты Мартиники его не любили, так как все женщины сходили по нему с ума. И не сказать, чтобы он был фат; скорее, умен и сообразителен, а также прекрасно сложен и хорош собой. Он не пренебрегал женщинами, как белыми, так и негритянками, мулатками, которых встречал на плантации у своего отца.

Он со слащавым видом потер руки, что делало его похожим, особенно в глазах Мари, на шевалье де Мобре. Молодой человек очень любезно проговорил:

– К сожалению, господа, господин де Шансене, как я понял, не спрашивает нашего мнения о проведении операции… Он получил четкий приказ от капитана Байярделя, а тот, в свою очередь, не только обязан своим постом капитана высшим чинам острова, но и сам получил четкий приказ о том, как действовать в сложившемся положении.

Эрнест де Ложон бросил на Жильбера испепеляющий взгляд.

– Присутствующий здесь лейтенант Бельграно, – вскричал он, – вам скажет, что лучший способ заставить замолчать тридцать пушек любого фрегата – потопить этот фрегат, попав ядром в пороховой погреб. Не правда ли, лейтенант?

Тот обвел тусклым взглядом колонистов, затем поднял глаза на Шансене. Ему было все едино: он, словно в броню, оделся в безразличие.

– Разумеется, – выговорил он, наконец, – ядро, попавшее в пороховой погреб, может вывести из строя самый мощный корабль.

Господин де Шансене порывисто вскочил.

– Господа! – заявил он взволнованным, дрожащим от гнева голосом. – Как справедливо заметил господин д'Отремон, задача состоит не в уничтожении противника, а в том, чтобы захватить как можно большее их число в плен. Либо эти люди сдадутся, и тогда, надеюсь, им это зачтется, либо они пожелают сразиться: в таком случае нам придется поступить соответственно обстоятельствам. В любом случае мы должны с ними переговорить. Мне нечего прибавить, кроме того, что сам капитан береговой охраны заметил: «Солдат существует для того, чтобы подчиняться, и не обсуждает никакой приказ». Мы все здесь солдаты! Покажите, господа, как вы умеете подчиняться! У меня все!..

Четверо офицеров поняли, что разговор окончен. Они направились к двери, но перед тем как успели выйти, Шансене прибавил:

– Мы держим курс на залив Валунов. Соблаговолите, господин д'Отремон, передать боцману, что никто не имеет права ничего предпринимать без моего личного приказа…