Текст книги "Рассказы о привидениях (антология)"

Автор книги: Роальд Даль

Соавторы: Джозеф Шеридан Ле Фаню,Эдвард Фредерик Бенсон,Эдит Уортон,Фрэнсис Мэрион Кроуфорд,Розмари Тимперли,Синтия Асквит,Лесли Поулс Хартли,Йонас Ли,Роберт Эйкман,Ричард Мидлтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Несколько раз он выглядывал из окна второго этажа, чтобы удостовериться, что его страж все еще на посту; а один раз для верности попросил свою экономку подтвердить это необычное явление. К его разочарованию, она вернулась и заявила, что не видела никакого полицейского; но у нее слабое зрение, и когда Уолтер выглянул через несколько минут, то сразу увидел его. Разумеется, полицейский не должен стоять на одном месте; вероятно, в тот момент, когда миссис Кендал вышла на него посмотреть, он просто отошел в сторону.

Он не привык работать после ужина, но в этот вечер сел за письменный стол – он чувствовал необыкновенный подъем. Его просто трясло от радостного возбуждения, слова сами ложились на бумагу; глупо было бы сдерживать творческий порыв ради нескольких часов сна. Еще, еще. Правы те, кто утверждает, что ночь – лучшее время для работы. Он едва поднял голову, когда экономка пришла пожелать ему спокойной ночи.

В уютной теплой комнате тишина урчала, как закипающий чайник. Он даже не сразу услышал звонок в дверь.

Гость в такой час?

На подгибающихся ногах он подошел к двери, не успев подумать, что ожидает за ней увидеть; каково же было его облегчение, когда на пороге возникла высокая фигура полицейского. Не дав ему произнести ни слова, Уолтер воскликнул:

– Входите, входите, пожалуйста.

Он протянул руку, но полицейский не пожал ее.

– Вы, наверное, очень замерзли там, на улице. А я и не знал, что пошел снег, – добавил он, заметив снежные хлопья на плаще и шлеме полицейского. – Входите и погрейтесь.

– Благодарю, – ответил полицейский. – Не стану возражать.

– Сюда, пожалуйста, – тараторил он. – Я работал в кабинете. Господи, какой холод! Сейчас включу отопление. Раздевайтесь и устраивайтесь поудобнее.

– Я ненадолго, – ответил полицейский, – я здесь по делу, как вам известно.

– О, да, – сказал Уолтер, – такой нелепый повод… – Он замолчал на секунду. – Вы ведь, наверно, в курсе… насчет открыток?

Полицейский кивнул.

– Но пока вы здесь, со мной ничего не случится, – улыбнулся Уолтер. – За вами я как за каменной стеной. Оставайтесь подольше и выпейте что-нибудь.

– Я никогда не пью на службе, – отказался полицейский. Не снимая плаща и шлема, он огляделся вокруг. – Значит, здесь вы работаете? – поинтересовался он.

– Да, я писал, когда вы позвонили.

– Наверное, разделывали какого-нибудь беднягу под орех, – заметил полицейский.

– С чего вы взяли? – Уолтера обидел его недружелюбный тон, и он обратил внимание, как жестко смотрят его маленькие глазки.

– Объясню через минуту, – ответил полицейский, и в этот момент зазвонил телефон. Уолтер извинился и быстро вышел из комнаты.

– Говорят из полицейского участка, – раздался голос на другом конце провода. – Это мистер Стритер?

Уолтер ответил утвердительно.

– Ну, как у вас дела, мистер Стритер? Надеюсь, все в порядке? Я вот почему спрашиваю. Прошу прощения, но мы совершенно забыли о вашей маленькой проблеме и не сдержали своего обещания. Плохая координация работы, к сожалению.

– Но вы же прислали человека, – удивился Уолтер.

– Нет, мистер Стритер, боюсь, мы никого не присылали.

– Но здесь сейчас полицейский, прямо в моем доме. Наступила пауза, потом его собеседник произнес уже менее беззаботным тоном:

– Он не может быть одним из наших. Вы случайно не заметили его личного номера?

– Нет.

Еще одна пауза.

– Прислать кого-нибудь сейчас?

– Да, п-п-пожалуйста.

– Хорошо, мы мигом приедем.

Уолтер положил трубку. И что теперь? – спрашивал он себя. Забаррикадировать дверь? Выбежать на улицу? Разбудить экономку? С любым полицейским приходится считаться: но полицейский-мошенник! Служитель закона превратился в нарушителя закона и бродит на свободе, нападая на людей! Когда приедет настоящая полиция? Что означает «мигом» в пересчете на минуты?

Пока он думал, что предпринять, дверь открылась, и в комнату вошел его гость.

– Стоит открыть входную дверь, и твой дом – больше не твоя крепость, – произнес он. – Ты забыл, что я был полицейским?

– Был? – отшатнулся от него Уолтер. – Но вы и сейчас полицейский.

– У меня много ипостасей, – продолжал полицейский. – Вор, сутенер, шантажист и, само собой, убийца. Ты-то должен об этом знать!

Полицейский – если это действительно полицейский – медленно надвигался на него, и Уолтер вдруг остро почувствовал значимость небольших расстояний – пространство между комодом и столом, между двумя стульями.

– Я не понимаю, о чем вы, – пробормотал он. – Почему вы говорите со мной подобным образом? Я не сделал вам ничего плохого. Я никогда вас раньше не видел.

– Неужели? – ухмыльнулся мужчина. – Но ты думал обо мне и (он повысил голос) писал обо мне. Я тебя забавлял, не так ли? А теперь я собираюсь с тобой позабавиться. Ты наделил меня всеми отвратительными чертами, которые только мог придумать. И считаешь, что не сделал мне ничего плохого? Ты никогда не задумывался, каково это – быть таким, как я? Ты не пробовал поставить себя на мое место? Ты не испытывал ко мне ни капли жалости, верно? Так вот, я тоже не стану тебя жалеть.

– Но я же вам говорю, – закричал Уолтер, вцепившись в край стола, – я вас не знаю!

– Ага, теперь ты меня не знаешь! Сотворил из меня черт знает кого и забыл о моем существовании. – В его голосе появились визгливые нотки, пропитанные жалостью к себе. – Ты забыл Уильяма Стейнсфорта.

– Уильям Стейнсфорт!

– Да. Я был твоим мальчиком для битья, верно? Ты вывалил на меня всю неприязнь к самому себе. Тебе становилось легче, когда ты писал обо мне. А теперь, как один У.С. другому – что я должен сделать, какой поступок будет в моем характере?

– Я… я не знаю, – пролепетал Уолтер.

– Не знаешь? – хмыкнул Стейнсфорт, – Кому же знать, как не тебе – ведь это ты меня породил. Как поступил бы Уильям Стейнсфорт, если бы встретил своего старого папашу в тихом месте, своего славного старика-отца, который отправил его на виселицу?

Уолтер лишь молча смотрел на него.

– Ты, как и я, отлично знаешь, что бы он сделал, – сказал Стейнсфорт. Вдруг по его лицу пробежала тень, и он резко добавил: – Нет, не знаешь, ведь ты никогда не понимал меня по-настоящему. Я не настолько ужасен, как ты меня изображал. – Он замолчал, и в душе Уолтера загорелся маленький огонек надежды. – Ты не дал мне ни одного шанса. А вот я тебе дам. Это лишний раз доказывает, что ты меня совсем не понимал, верно?

Уолтер кивнул.

– И ты еще кое-что забыл.

– Что?

– Когда-то я был ребенком, – произнес бывший полицейский.

Уолтер промолчал.

– Ты это признаешь? – мрачно спросил Уильям Стейнсфорт. – Итак, если ты сможешь назвать хотя бы одну хорошую черту, которой ты наделил меня, – всего одну добрую мысль – что-нибудь, что могло бы меня оправдать…

– Да? – дрожащим голосом вымолвил Уолтер.

– Тогда я тебя отпущу.

– А если не смогу? – прошептал Уолтер.

– Ну тогда ничего хорошего. Нам придется серьезно подойти к решению возникшей проблемы, а ты знаешь, что это означает. Ты отобрал у меня одну руку, но вторая еще осталась. Ты называл меня «Стейнсфорт– железная рука».

Уолтер покрылся потом.

– Даю тебе две минуты, чтобы вспомнить, – заявил Стейнсфорт.

Они оба взглянули на часы. Поначалу бесшумное движение стрелки парализовывало все мысли Уолтера. Он смотрел на лицо Уильяма Стейнсфорта, жестокое, хитрое лицо, которое всегда находилось в тени, словно свет не решался к нему прикоснуться. В отчаянии он рылся в памяти в поисках одного-единственного факта, который мог бы его спасти; но память, сжавшись в кулак, молчала. «Нужно что-нибудь сочинить», – подумал он, ив то же мгновение к мозгу вернулась способность мыслить, а в памяти возникла последняя страница книги, четкая, как фотография. Потом перед его мысленным взором, как в волшебном сне, быстро промелькнули все страницы от последней до самой первой, и он с неодолимой силой осознал – там нет того, что он ищет. Среди всего этого зла нет даже намека на добро. На него снизошло внезапное восторженное озарение – если сейчас он это не докажет, добро во всем мире погибнет.

– В тебе нет ничего хорошего, тебя нечем оправдать! – закричал он. – Из всех твоих мерзких поступков, этот – самый отвратительный! Хочешь, чтобы я тебя обелил, да? Даже чистый белый снег становится черным, стоит ему прикоснуться к тебе! Как ты смеешь просить меня о характере? Я тебе его уже дал! Да я ни за что на свете не скажу о тебе ни одного доброго слова! Я скорее умру!

Стейнсфорт выбросил вперед руку.

– Ну так умри!

Полицейские нашли Уолтера Стрингера лежащим на обеденном столе. Его тело еще не остыло, но он был мертв. Определить причину его смерти не составило труда – ему раздавили не только искалеченную, недействующую руку, но и горло. Его задушили. Нападавший не оставил никаких следов. Каким образом на его теле оказались снежинки, так и осталось загадкой, потому что в день его смерти ни в одном из районов города не было снега.

РОЗМАРИ ТИМПЕРЛИ. ГАРРИ

Самые обычные вещи наводят на меня страх. Солнечный свет. Резкие тени на траве. Белые розы. Дети с рыжими волосами. И имя Гарри. Самое обычное имя.

Когда Кристина впервые произнесла это имя, в моей душе сразу же шевельнулось предчувствие страха.

Ей было пять лет, через три месяца ей предстояло идти в школу. Стоял чудесный жаркий день, и она, как обычно, играла одна в саду. Я видела, как она лежит на траве, вокруг собранные маргаритки, и она с радостным усердием составляет из них венок. Светлые рыжие волосы сверкают на солнце, и от этого кожа кажется очень белой. Ее большие голубые глаза сосредоточенно смотрят перед собой.

Внезапно ее взгляд устремился на куст белых роз, который отбрасывал тень на траву, и она улыбнулась.

– Да, меня зовут Кристина, – произнесла она.

Она встала и медленно направилась к кусту, ее маленькие пухлые ножки беззащитно и трогательно выглядывали из-под слишком короткой синей юбки. Она быстро росла.

– С мамой и папой, – четко проговорила она. И после паузы сказала: – Но они правда мои папа и мама.

Она стояла в тени куста. Создавалось впечатление, что она покинула мир света и вошла в темноту.

Испытывая необъяснимую тревогу, я окликнула ее:

– Крис, что ты делаешь?

Ничего, – голос прозвучал издалека.

– Иди домой. На улице слишком жарко.

– Нет, нежарко.

– Иди домой, Крис.

– Мне нужно идти. До свидания, – сказала она и медленно направилась к дому.

– С кем ты разговаривала, Крис?

– С Гарри, – ответила она.

– Кто такой Гарри?

– Гарри.

Больше мне ничего не удалось из нее вытянуть, поэтому я дала ей печенье с молоком и читала книжку до самого вечера. Слушая меня, она смотрела в сад. Один раз она улыбнулась и помахала рукой. Я вздохнула с облегчением, когда наконец уложила ее в постель и почувствовала, что она в безопасности.

Когда Джим, мой муж, вернулся домой, я рассказала ему о «таинственном» Гарри.

– О, значит, она придумала себе забаву? – рассмеялся он.

– О чем ты, Джим?

– Единственные дети нередко общаются с воображаемыми приятелями. Некоторые разговаривают со своими куклами. Крис никогда не любила играть в куклы. У нее нет ни братьев, ни сестер. У нее нет друзей-ровесников. Поэтому она придумала себе товарища.

– Но почему она выбрала именно это имя? Он пожал плечами:

– Ты же знаешь, дети впитывают все в себя, как губка. Не понимаю, что тебя беспокоит, честно, не понимаю.

– Я сама не понимаю. Просто я чувствую двойную ответственность за нее. Наверное, я переживала бы меньше, если бы была ее родной матерью.

– Знаю, но с ней все в порядке. Все просто замечательно. Крис – чудесная, здоровая, умная девочка. Благодаря тебе.

– И тебе тоже.

– Мы великолепные родители!

– И необычайно скромные!

Мы хором рассмеялись, и он поцеловал меня. Я успокоилась.

До следующего утра.

Небольшая ярко-зеленая лужайка и белые розы вновь нежились в лучах солнца. Кристина сидела на траве, скрестив ноги, смотрела на розовый куст и улыбалась.

– Привет, – произнесла она. – Я тебя ждала… Потому что ты мне понравился. Сколько тебе лет?… Мне всего пять и еще чуть-чуть… Я уже не ребенок! Я скоро пойду в школу и у меня будет новое платье. Зеленое. Ты ходишь в школу?… Чем же ты тогда занимаешься?

Некоторое время она внимательно слушала и молча кивала.

Я приросла к полу на кухне, мое тело покрылось мурашками. «Все это чушь. Многие дети придумывают себе друзей, – в отчаянии убеждала себя я. – Просто веди себя так, будто ничего не происходит. Не слушай. Не будь дурой».

Но все-таки позвала Крис пить утреннее молоко раньше, чем обычно.

– Молоко на столе, Крис. Иди домой.

– Через минуту.

Непривычный ответ. Обычно она с радостью бежала домой, зная, что ее ждет молоко и печенье с кремовой прослойкой, ее любимое лакомство.

– Иди сейчас, милая, – повторила я.

– Можно, Гарри придет со мной?

– Нет! – неожиданно для себя резко выкрикнула я.

– До свидания, Гарри. Жаль, что тебе нельзя пойти вместе со мной, но мне нужно выпить молока, – сказала Крис и побежала домой.

– Почему Гарри нельзя выпить молока? – потребовала она объяснений.

– Кто такой Гарри, дорогая?

– Гарри – мой брат.

– Но, Крис, у тебя нет брата. У твоих папы и мамы только один ребенок, одна маленькая девочка – ты. Гарри не может быть твоим братом.

– Гарри – мой брат. Он так говорит.

Она с удовольствием выпила стакан молока, на верхней губе осталась белая полоска. Потом потянулась за печеньем. Во всяком случае, встреча с Гарри никак не отразилась на ее аппетите!

Когда она закончила, я сказала:

– Мы сейчас пойдем в магазин, Крис. Ты же хочешь пойти со мной в магазин, правда?

– Я хочу остаться с Гарри.

– Нельзя. Ты пойдешь со мной.

– А Гарри может пойти с нами?

– Нет.

Дрожащими руками я надела шляпку и перчатки. В последнее время в доме было холодно, словно его накрыла черная тень, закрыв от ярких солнечных лучей. Крис послушно отправилась со мной, но, когда мы вышли на улицу, она повернулась и помахала рукой.

Вечером я ничего не рассказала Джиму. Я знала, что он лишь посмеется надо мной, как и накануне. Но история с «Гарри» продолжалась изо дня в день, и это стало действовать мне на нервы. Я начала бояться и ненавидеть длинные летние дни. Мечтала о серых тучах и дожде. Мечтала о том, чтобы белые розы увяли и погибли. Меня пробирала дрожь, когда я слышала веселый щебет Кристины в саду. Теперь она постоянно разговаривала с Гарри.

Однажды в воскресенье ее услышал Джим.

– У воображаемых друзей есть один плюс – они развивают речь ребенка. Крис стала говорить намного лучше, чем раньше.

– С акцентом, – вырвалось у меня.

– С акцентом?

– У нее появился легкий акцент кокни.

– Милая моя, все лондонские дети говорят с легким акцентом кокни. Он станет еще заметнее, когда она пойдет в школу и познакомится с другими детьми.

– Мы не говорим на кокни. Где она могла его услышать? Кто мог ее научить, кроме Га… – я не смогла произнести его имени.

– Булочник, молочник, дворник, угольщик, мойщик окон – продолжать дальше?

– Не нужно, – криво улыбнулась я, чувствуя себя полной дурой.

– Во всяком случае, – продолжал Джим, – я не заметил у нее акцента.

– Его нет, когда она говорит с нами. Он появляется только тогда, когда она говорит с… с ним.

– С Гарри. Знаешь, этот молодой человек начинает мне нравиться. Ты только представь – в один прекрасный день мы выглянем из окна и увидим его.

– Нет! – крикнула я. – Не говори так. Это мой кошмар. Кошмарный сон наяву. О, Джим, я больше этого не вынесу.

– История с Гарри выбила тебя из колеи, верно? – с удивлением произнес он.

– Конечно. Каждый божий день я только и слышу: «Гарри то», «Гарри это», «Гарри говорит», «Гарри думает», «Можно угостить Гарри?», «Можно Гарри пойдет с нами?» Тебе хорошо – ты целый день на работе, а мне приходится жить с этим. Я… я боюсь, Джим. Это так странно.

– Знаешь, как нужно поступить, чтобы ты успокоилась?

– Как?

– Сходи завтра с Крис к старому доктору Уэбстеру. Пусть он с ней поговорит.

– Ты думаешь, она больна… психически?

– Господи, нет! Но когда мы сталкиваемся с непонятным явлением, нужно получить профессиональный совет.

На следующий день я отвела Крис к доктору Уэбстеру. Оставив ее в приемной, я вкратце рассказала ему о Гарри.

– Довольно необычный случай, миссис Джеймс, – сочувственно кивнул он, – но далеко не редкий. В моей практике были дети, чьи воображаемые друзья становились настолько реальными для них, что наводили ужас на родителей. Полагаю, она одинока, не так ли?

– У нее нет друзей. Видите ли, мы недавно переехали в этот район. Но все изменится, когда она начнет ходить в школу.

– Вот увидите, когда она пойдет в школу и познакомится с другими детьми, ее фантазии исчезнут. Дело в том, что любому ребенку необходимо общение со сверстниками, а раз она его лишена, то сама придумывает себе друзей. Одинокие пожилые люди тоже разговаривают сами с собой. Это вовсе не означает, что они сумасшедшие, просто им нужно с кем-то поговорить. Ребенок более практичен. Ей кажется, что разговаривать с собой глупо, поэтому она придумывает себе собеседника. Я уверен, вам не о чем беспокоиться.

– Мой муж говорит то же самое.

– Не сомневаюсь. И все-таки, раз уж вы привели Кристину, я поговорю с ней. Оставьте нас одних.

Я вышла в приемную за Крис. Она стояла у окна.

– Гарри ждет, – сообщила она.

– Где, Крис? – спокойно спросила я. У меня вдруг появилось желание увидеть ее глазами.

– Там, у розового куста.

В саду у доктора рос куст белых роз.

– Там никого нет, – сказала я. Крис посмотрела на меня с недетским укором. – Доктор Уэбстер хочет поговорить с тобой, милая, – дрожащим голосом произнесла я. – Ты его помнишь, правда? Он давал тебе конфетки, когда ты болела ветрянкой.

– Да, – кивнула она и с готовностью вошла в кабинет.

Я беспокойно мерила шагами приемную. До меня доносился звук их голосов через стенку, я слышала хмыканье доктора, заливистый смех Кристины. Она с упоением рассказывала ему то, что никогда не рассказывала мне.

– С ней все в порядке, – сказал доктор, когда они вышли ко мне. – Просто у этой маленькой проказницы богатое воображение. Небольшой совет, миссис Джеймс. Не запрещайте ей говорить о Гарри. Пусть она привыкнет доверять вам свои секреты. Насколько я понимаю, вы неодобрительно отзывались об этом ее «брате», поэтому она не говорит с вами о нем. Он делает деревянные игрушки, верно, Крис?

– Да, Гарри делает деревянные игрушки.

– И он умеет читать и писать, правда?

– И еще плавать, лазать по деревьям и рисовать картины. Гарри все умеет. Он замечательный брат, – ее маленькое личико светилось от восхищения.

Доктор похлопал меня по плечу и сказал:

– Для нее Гарри – идеальный брат, У него даже такие же рыжие волосы, как у тебя, Крис, да?

– У Гарри рыжие волосы, – гордо заявила Крис. – Рыжее, чем у меня. И он почти такой же высокий, как папа, только худой. Он ростом с тебя, мама. Ему четырнадцать лет. Он говорит, что слишком высокий для своего возраста. Что значит слишком высокий для своего возраста?

– Мама объяснит это тебе по дороге домой, – улыбнулся доктор Уэбстер. – До свидания, миссис Джеймс. Не волнуйтесь. Просто позвольте ей говорить. До свидания, Крис. Передавай от меня привет Гарри.

– Он там, – Крис показала пальцем в сад. – Он меня ждет.

– Они неисправимы, – рассмеялся доктор Уэбстер. – Я знал одну несчастную мать, чьи дети придумали целое племя аборигенов, и всей семье приходилось соблюдать их ритуалы и табу. Так что вам еще повезло, миссис Джеймс!

Я попыталась убедить себя, что мои страхи напрасны, но у меня ничего не вышло. Я искренне надеялась, что когда Крис пойдет в школу, злосчастный Гарри исчезнет из ее жизни.

Крис бежала впереди меня. Она подняла голову вверх так, словно рядом с ней кто-то шел. На какое-то краткое, жуткое мгновение рядом с ее тенью на тротуаре я увидела еще одну – длинную, худую – похожую на тень мальчика. Потом она пропала. Я подбежала к ней и всю дорогу до дома крепко держала ее за руку. Даже в относительной безопасности дома – в столь жаркую погоду здесь стоял необъяснимый холод – я не выпускала ее из виду. На первый взгляд она вела себя как обычно, но в действительности она ускользала от меня. Ребенок в моем доме становился чужим.

Впервые с тех пор, как мы с Джимом удочерили Крис, я всерьез задумалась. Кто она? Откуда? Кем были ее настоящие родители? Кто эта маленькая обожаемая мной незнакомка, которую я называю своей дочерью? Кто такая Кристина?

Прошла еще одна неделя. И все время я слышала только о Гарри. Накануне первого школьного дня Крис заявила:

– Не пойду в школу.

– Завтра ты пойдешь в школу, Крис. Ты очень хочешь пойти в школу, и сама об этом знаешь. Там будет много маленьких девочек и мальчиков.

– Гарри говорит, что не сможет пойти вместе со мной.

– В школе тебе не нужен Гарри. Он… – я изо всех сил пыталась следовать совету доктора и делать вид, что верю в существование Гарри – … он уже большой. Ему четырнадцать лет, и он будет чувствовать себя глупо среди маленьких мальчиков и девочек.

– Я не пойду в школу без Гарри. Я не хочу быть без Гарри. – Она громко и горько заплакала.

– Не говори глупости, Крис! Немедленно перестань! Я хлопнула ее по руке. Плач тотчас прекратился. Она уставилась на меня, голубые глаза широко распахнулись и смотрели пугающе холодно. Она смерила меня совершенно взрослым взглядом, от которого мне стало страшно, и потом проговорила:

– Ты меня не любишь. А Гарри любит. Я нужна Гарри. Он говорит, что я могу пойти с ним.

– Я не желаю больше этого слышать! – закричала я, ненавидя злость в своем голосе, презирая себя за то, что злюсь на маленькую девочку – мою маленькую девочку – мою…

Я опустилась на одно колено и протянула руки.

– Крис, милая, иди ко мне. Она медленно подошла.

– Я люблю тебя, – сказала я. – Я люблю тебя, Крис, и я существую в действительности. Школа тоже существует в действительности. Пойди в школу ради меня.

– Гарри уйдет, если я начну ходить в школу.

– У тебя будут другие друзья.

– Мне нужен Гарри, – она снова заплакала. Слезы капали на мое плечо.

Я крепко прижала ее к себе.

– Ты устала, детка. Ложись в постель. Она так и заснула со следами слез на лице.

Было еще светло. Я подошла к окну, чтобы задернуть шторы. Золотистые тени и длинные полоски солнечного света в саду. И вдруг, снова как во сне, длинная четко очерченная тень мальчика у белых роз. Как безумная, я распахнула окно и закричала:

– Гарри! Гарри!

Мне показалось, что среди роз мелькнуло красное пятно, похожее на рыжие мальчишеские кудряшки. И – ничего.

Когда я рассказала Джиму о нервной вспышке Кристины, он покачал головой:

– Бедная малышка. Все дети нервничают, когда в первый раз идут в школу. Она успокоится, как только начнет учиться. Пройдет какое-то время, и ты больше не услышишь о Гарри.

– Гарри не хочет, чтобы она шла в школу.

– Эй! Ты говоришь так, будто сама веришь в его существование!

– Иногда верю.

– В твоем-то возрасте верить в злых духов? – поддразнил он меня. Но в глазах сквозила озабоченность. Он думает, что я не в своем уме, и его нельзя за это винить.

– Я не думаю, что Гарри – это зло, – ответила я. – Он просто мальчик. Мальчик, который существует лишь в воображении Кристины. А кто такая Кристина?

– Немедленно остановись! – резко прервал меня Джим. – Когда мы удочерили Кристину, мы решили, что она станет нашим собственным ребенком. Мы же договорились: никакого прошлого, никаких размышлений и беспокойств. Никаких тайн. Крис – наша, как будто ты сама ее родила. Кто такая Кристина! Она – наша дочь, просто помни об этом!

– Да, Джим, ты прав. Разумеется, ты прав.

Его реакция оказалась слишком бурной, поэтому я решила не говорить ему, что задумала сделать на следующий день, пока Крис будет в школе.

Наутро Крис была молчалива и подавлена. Джим шутил с ней и пытался развеселить ее, но она лишь выглядывала в окно и повторяла:

– Гарри ушел.

– Теперь Гарри тебе не нужен. Ты идешь в школу, – уговаривал ее Джим.

Крис бросала на него взгляды, полные недетского презрения, которыми иногда смеривала и меня.

По дороге в школу мы не произнесли ни слова. Слезы комком стояли у меня в горле. Несмотря на радость, которую я испытывала от того, что мой ребенок идет в школу, у меня возникло чувство потери – мне не хотелось с ней расставаться. Думаю, это чувство знакомо любой матери, которая впервые ведет в школу свое единственное сокровище. Наступает конец беззаботному детству, начинается настоящая взрослая жизнь – незнакомая, жестокая, грубая. У ворот школы я поцеловала ее на прощание и сказала:

– Ты пообедаешь в школе вместе с другими детьми, Крис, а после занятий – в три часа – я заберу тебя домой.

– Хорошо, мама.

Она крепко держала меня за руку. К школе подходили другие взволнованные дети с не менее взволнованными родителями. У ворот появилась симпатичная молодая учительница со светлыми волосами и в белом льняном платье. Она собрала всех новых детей и повела их в школу. Проходя мимо меня, она с пониманием улыбнулась:

– Мы о ней позаботимся.

Я уходила с легким сердцем, зная, что Крис в безопасности и мне не нужно о ней беспокоиться.

Теперь я приступила к своему тайному делу. На автобусе я подъехала к большому мрачному зданию, в котором не была свыше пяти лет. В тот раз я приезжала сюда вместе с Джимом. На верхнем этаже располагалось агентство по усыновлению «Грейторн». Одолев четыре лестничных пролета, я постучала в знакомую дверь с облезшей краской. Меня впустила незнакомая секретарша.

– Могу я увидеть мисс Кливер? Моя фамилия Джеймс.

– Вы записаны на прием?

– Нет, но у меня очень важное дело.

– Сейчас узнаю, – девушка вышла и вернулась через секунду. – Мисс Кливер примет вас, миссис Джеймс.

Мисс Кливер – высокая, худощавая седая женщина с очаровательной улыбкой, простым добрым лицом, испещренным морщинами, – поднялась мне навстречу.

– Миссис Джеймс. Рада видеть вас снова. Как поживает Кристина?

– Очень хорошо, мисс Кливер. Пожалуй, я сразу перейду к делу. Я знаю, что вы никогда не рассказываете о происхождении ребенка его приемным родителям и наоборот, но я должна выяснить, кто такая Кристина.

– Простите, миссис Джеймс, – начала она, – наши правила…

– Позвольте, я объясню вам, в чем дело, и тогда вы поймете, что я задаю вопрос не из банального любопытства.

Я рассказала ей о Гарри.

Выслушав меня, она покачала головой:

– Это очень странно. Очень-очень странно. Хорошо, миссис Джеймс, на сей раз я нарушу правило и расскажу вам – строго конфиденциально – историю происхождения Кристины.

Она родилась в очень бедном районе Лондона. Семья состояла из четырех человек: отец, мать, сын и сама Кристина.

– Сын?

– Да. Ему было четырнадцать, когда… когда это случилось.

– Когда что случилось?

– Позвольте, я расскажу все с самого начала. Родители не хотели Кристину. Семья жила в одной комнате на верхнем этаже старого дома, который, по моему мнению, был совершенно непригоден для жилья. Они с трудом перебивались, когда их было всего трое, а с появлением младенца жизнь у них превратилась в кошмар. Мать – невротичная, несчастная особа, неряшливая и заплывшая жиром – не проявляла никакого интереса к ребенку. Зато брат обожал девочку с самого начала. Он даже бросил школу ради того, чтобы ухаживать за ней.

Отец работал на складе, получал немного, но все же ему удавалось хоть как-то прокормить семью. Потом он заболел, пролежал в постели несколько недель и потерял работу. Он оказался в четырех стенах, в этой захламленной комнате, больной, измученный; жена беспрестанно его пилила, детский крик и сын, хлопочущий вокруг ребенка, доводили его до исступления – все эти подробности я узнала потом от соседей. Еще мне сказали, что в армии у него произошел нервный срыв, и после демобилизации ему пришлось пройти курс лечения в психиатрической лечебнице, где он провел несколько месяцев, прежде чем его отпустили домой. И внезапно у него кончились силы.

Однажды утром, очень рано, женщина с первого этажа увидела, как что-то пролетело вниз мимо ее окна, и услышала глухой удар о землю. Она вышла посмотреть. На земле лежал мальчик, сжимая в объятиях Кристину. У него была сломана шея, он был мертв. Лицо Кристины посинело, но она дышала.

Женщина разбудила соседей, вызвала полицию и врача, «скорую», и все поднялись в комнату наверху. Дверь пришлось ломать, потому что она была заперта изнутри. Несмотря на открытое окно, в нос ударил запах газа.

Они обнаружили мужа и жену лежащими в постели. Оба были мертвы. На столе лежала записка от мужа:

«Больше не могу. Я убью их всех. Это единственный выход».

Полиция выяснила, что он запер дверь, закрыл все окна и включил газ, пока семья спала, потом лег рядом с женой и постепенно погружался в обморочный сон и наконец в небытие. Но мальчик, вероятно, проснулся. Наверное, он пытался открыть дверь, но безуспешно. У него не было сил кричать. Все, что он мог сделать, это сорвать замки с окна, открыть его и броситься вниз, крепко обхватив руками свою обожаемую сестренку.

Почему Кристина не задохнулась, остается загадкой. Может быть, она забралась с головой под одеяло и прижалась к груди брата – они всегда спали вместе. Во всяком случае, девочку увезли в больницу, а потом в приют, где вы с мистером Джеймсом впервые ее увидели… Это был счастливый день для маленькой Кристины!

– Значит, ее брат спас ей жизнь и погиб сам? – уточнила я.

– Да. Он был очень храбрым молодым человеком.

– Возможно, он не столько думал о том, чтобы спасти ее, сколько о том, чтобы удержать ее у себя. О Боже! Какие гадости я говорю. Я не это имела в виду. Мисс Кливер, как его звали?

– Нужно посмотреть, – она открыла одну из многочисленных папок и через некоторое время ответила: – Семья носила фамилию Джоунс, а четырнадцатилетнего брата звали Гарольд.

– У него были рыжие волосы? – пробормотала я.

– Этого я не знаю, миссис Джеймс.

– Но его имя – Гарри. Мальчика звали Гарри. Что это означает? Я не могу понять.

– Да, сложная ситуация, но по-моему, глубоко в подсознании Кристины осталась память о Гарри, близком человеке из ее младенчества. Нам кажется, что дети многого не помнят, но в их маленьких головках откладываются образы прошлого. Кристина не придумала Гарри. Она его помнит. Настолько отчетливо, что почти возродила его к жизни. Понимаю, мое предположение кажется притянутым за уши, но вся эта история настолько странная, что я не могу придумать другого объяснения.

– Не могли бы вы дать мне адрес дома, в котором они жили?

Она не хотела сообщать мне такие сведения, но я ее уговорила и в конце концов отправилась на поиски дома номер 13 по Канвер-роу, где человек по имени Джоунс пытался убить себя и всю свою семью, и ему это почти удалось.

Дом выглядел заброшенным. Он стоял опустевший и грязный. Но кое-что настолько поразило меня, что я застыла на месте, не в силах отвести взгляд. Перед домом раскинулся небольшой садик. Среди черных прогалин земли то тут, то там проглядывали куски яркой неровно подстриженной травы. Но в этом крошечном саду во всей красе сияло необыкновенное чудо – куст белых роз. Они расцвели пышными цветами, победоносно взирая на бедную печальную улицу. В воздухе витал их терпкий аромат.