Текст книги "Рассказы о привидениях (антология)"

Автор книги: Роальд Даль

Соавторы: Джозеф Шеридан Ле Фаню,Эдвард Фредерик Бенсон,Эдит Уортон,Фрэнсис Мэрион Кроуфорд,Розмари Тимперли,Синтия Асквит,Лесли Поулс Хартли,Йонас Ли,Роберт Эйкман,Ричард Мидлтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

К этой отрицательной информации, которая оказалась единственным плодом двухнедельных поисков, не добавилось ни крохи в течение следующих томительных недель. Мэри знала, что расследование продолжается, но чувствовала, что с течением времени оно постепенно сходит на „нет“. Первые объятые ужасом дни пролетали с бешеной скоростью, потом по мере отдаления от того кошмарного, покрытого тайной дня они замедлили свой бег и наконец вернулись в привычное русло. Люди тоже утратили интерес к этой темной истории. Они, конечно, все еще о ней вспоминали, но она волновала их все меньше и меньше, ее вытесняли новые проблемы, кипящие в котле человеческих переживаний.

Даже для Мэри Бойн она уже не имела прежней остроты. Ее разум все еще метался от одного предположения к другому; но боль притуплялась, превращаясь в привычку. Временами на нее наваливалась усталость, и она, словно жертва отравления, которая, находясь в здравом рассудке, не способна пошевелиться, чувствовала, что сроднилась с кошмаром и признала его существование как непременное условие жизни.

Постепенно такие моменты растягивались на часы и дни, и наконец она вступила в фазу молчаливого согласия. Она наблюдала за привычным течением жизни с равнодушием первобытного человека, которому не интересен бессмысленный процесс цивилизации. Она чувствовала себя частью рутины, спицей в колесе, которая вращается вместе с ним; она казалась себе мебелью, неодушевленным предметом, который протирают от пыли и переставляют вместе с остальными стульями и столами. Эта глубокая апатия не выпускала ее из Линга, несмотря на настойчивые просьбы друзей и рекомендации врачей сменить обстановку. Друзья считали, что она отказывается переехать, поскольку верит, что муж однажды вернется в то место, откуда исчез, и ее воображаемое ожидание обросло красивыми легендами. Но на самом деле она не верила в его возвращение: ее страдания дошли до того предела, когда не остается ни проблеска надежды. Она была уверена, что Бойн никогда не вернется, что он ушел из ее жизни, словно сама смерть поджидала его в тот день на пороге. Она отвергла все многочисленные версии его исчезновения, возникавшие у прессы, полиции и в ее собственном воспаленном воображении. Ее разум отказывался воспринимать эти кошмарные альтернативы и остановился на голом факте, что его больше нет.

Нет, она никогда не узнает, что с ним стало, – никто не узнает. Об этом знает только дом; библиотека, в которой она проводила долгие одинокие вечера, тоже знает. Именно здесь разыгралась последняя сцена, сюда явился незнакомец и произнес слова, которые заставили Война подняться и последовать за ним. Пол, по которому она ходит, чувствовал на себе его поступь; книги на полках видели его лицо; и иногда ей казалось, что старые темные стены готовы раскрыть свой секрет. Но так и не раскрыли, и она понимала, что никогда этого не дождется. Линг не относится к тем болтливым старым домам, которые выдают тайны, доверенные им людьми. Вся его история доказывает, что он всегда был немым соучастником, неподкупным стражем многих секретов. И каждый день натыкаясь на его молчание, Мэри Бойн понимала тщетность попыток разговорить его человеческими способами.

– Я не говорю, что это было нечестно, но и не говорю, что честно. Это просто бизнес.

Услышав эти слова, Мэри вздрогнула и пристально посмотрела на своего собеседника.

Когда полчаса назад ей принесли карточку с надписью „Мистер Парвис“, она сразу же поняла, что это имя занимало все ее мысли с тех самых пор, как она прочитала его в незаконченном письме Война. В библиотеке ее ожидал невысокий человек с нездоровым цветом лица, лысой головой, в очках в золотой оправе. Ее охватила дрожь при мысли, что перед ней стоит тот самый человек, к которому обращался ее муж в последние минуты перед исчезновением.

Парвис учтиво, но без лишних предисловий – как человек, который ценит время, – изложил цель своего визита. Он заехал в Англию по делу и, оказавшись в Дорсетшире, решил выразить свое почтение миссис Бойн и, если представится возможность, выяснить у нее, что она намеревается предпринять в отношении семьи Боба Элвелла.

Его слова всколыхнули забытые страхи в душе Мэри. Может быть, ее гостю все-таки известно, что имел в виду Бойн в своей неоконченной фразе? Она попросила его пояснить вопрос и сразу заметила, что его удивила ее неосведомленность. Неужели она и в самом деле почти ничего не знает?

– Я ничего не знаю… расскажите мне, – пробормотала она.

И тогда он все ей рассказал. При всем своем замешательстве и недоумении она поняла одно – история с „Блу Стар Майн“ имеет довольно неприятную окраску. Ее муж получил баснословную прибыль, проведя блестящую биржевую сделку за счет того, что оказался проворнее другого человека, который не успел использовать свой шанс; жертвой его ловкости стал молодой Роберт Элвелл, который помог ему организовать дело с „Блу Стар Майн“.

Услышав испуганный вскрик Мэри, Парвис посмотрел на нее с равнодушным спокойствием.

– Боб Элвелл оказался слишком медлительным, только и всего; будь он немного попроворнее, на его месте сейчас был бы Бойн. В бизнесе такие вещи происходят сплошь и рядом. Как утверждают ученые, выживают сильнейшие, понимаете? – мистер Парвис весьма точно подобрал аналогию и явно этим гордился.

Мэри испытывала физическое отвращение к следующему вопросу, который пыталась сформулировать: словно слова, готовые сорваться с языка, имели тошнотворный привкус.

– То есть… вы обвиняете моего мужа в совершении грязного поступка?

Мистер Парвис бесстрастно обдумал вопрос.

– О нет. Я даже не говорю, что он поступил нечестно. – Он окинул взглядом длинные ряды книг, словно одна из них могла подсказать ему подходящее определение. – Я не говорю, что он поступил нечестно, но и не говорю, что честно. Это бизнес. – В конце концов, с его точки зрения, это – самое исчерпывающее определение, которое только можно найти.

Мэри в оцепенении смотрела на него. Он казался ей равнодушным посланцем сил зла.

– Но, очевидно, адвокаты мистера Элвелла не разделяют вашу точку зрения – насколько мне известно, они посоветовали ему забрать иск.

– О да, они знали, что формально у него нет шансов. Вот после того, как они посоветовали ему забрать иск, он и впал в отчаяние. Дело в том, что он занял большую часть денег, которые вложил и потерял в „Блу Стар“, и в результате оказался в безвыходном положении. Вот почему он застрелился, когда ему сказали, что он никогда не выиграет дело.

Мэри захлестнуло удушающей волной страха.

– Он застрелился? Покончил с собой из-за этого?

– Ну, вообще-то он не покончил с собой. Протянул два месяца, прежде чем умер, – Парвис произнес эти слова без всяких эмоций, словно патефон, прокручивающий свою пластинку.

– Вы хотите сказать, что он пытался убить себя, и у него ничего не вышло? А потом он попытался еще раз?

– О, ему не пришлось пытаться второй раз, – мрачно заметил Парвис.

Они молча сидели напротив друг друга – он задумчиво вертел на пальце очки, она напряженно застыла, положив руки на колени.

– Но если вы все это знали, – наконец проговорила она, с трудом выдавливая из себя слова, – то почему, когда я написала вам сразу после исчезновения мужа, вы ответили, что не можете объяснить его письмо?

Парвис выслушал ее без тени смущения.

– Откровенно говоря, я действительно его не понял, Но даже если бы понял, в тот момент не стал бы об этом говорить. Дело Элвелла решилось, когда отозвали иск. Я не мог рассказать вам ничего нового, что помогло бы вам найти мужа.

– Тогда почему вы рассказываете сейчас? – спросила Мэри, пристально глядя на него.

– Ну, во-первых, – без колебаний ответил Парвис, – я думал, что вам известно гораздо больше, чем оказалось на самом деле, – я имею в виду обстоятельства смерти Элвелла. Сейчас о нем вновь заговорили; и я решил, что вам следует об этом знать.

Она молчала, и он продолжал:

– Видите ли, только недавно стало известно, в каком плачевном состоянии находились дела Элвелла. Его жена – гордая женщина и боролась до последнего. Она вышла на работу, а потом шила дома, когда ей пришлось уйти из-за болезни – что-то с сердцем. Но ей приходится заботиться о его матери и детях, в конце концов она не выдержала и попросила о помощи. Это привлекло внимание к делу, газеты снова о нем вспомнили и объявили о создании фонда помощи семье Элвелла. Боб Элвелл всем нравился, многие известные личности внесли деньги в фонд, и люди стали задумываться, почему…

Парвис прервался и сунул руку во внутренний карман пиджака.

– Вот, – сказал он, – тут подробно описана вся эта история – немного отдает мелодрамой, конечно. Но думаю, вам лучше взглянуть.

Он протянул Мэри газету, она медленно развернула ее, вспоминая тот вечер, когда заметка в „Сентинеле“ впервые нанесла удар по ее уверенности.

Внутренне содрогнувшись при виде крупного заголовка „Вдова жертвы Война вынуждена просить о помощи“, она пробежала глазами колонки текста, и ее взгляд уткнулся в два портрета. С одного на нее смотрел муж – его сделали с фотографии, которая стояла на письменном столе в ее спальне. Этот снимок нравился ей больше всего. Его сделали в тот год, когда они приехали в Англию. Когда ее глаза встретились с глазами на фотографии, она почувствовала, что не сможет прочитать всего, что о нем пишут, и закрыла глаза.

– Я подумал, может, вы захотите внести пожертвование… – донеслись до нее слова Парвиса.

Она с усилием открыла глаза, и вдруг ее взгляд остановился на второй фотографии. На ней был изображен молодой худощавый человек, с немного смазанными чертами лица, на которое падала тень от широкополой шляпы. Где она могла его видеть раньше? Она в замешательстве рассматривала снимок, ее сердце гулко стучало в ушах.

– Это он – тот человек, который приходил за моим мужем! – закричала она.

Парвис вскочил. Она словно в тумане почувствовала, что забилась в угол дивана, а он с тревогой склонился над ней. Она выпрямилась и подняла газету, которая выпала у нее из рук.

– Это он! Я узнаю его из тысячи! – срываясь на визг, настаивала она.

– Миссис Бойн, вам нехорошо. Позвать кого-нибудь? Принести вам воды? – голос Парвиса долетал до нее словно издалека.

– Нет, нет, нет! – она подскочила к нему, сжимая в кулаке газету. – Говорю вам, это он! Я его знаю! Он говорил со мной в саду!

Парвис взял у нее вырезку и посмотрел на фотографию.

– Этого не может быть, миссис Бойн. Это Роберт Элвелл.

– Роберт Элвелл? – ее безумный взгляд устремился в пространство. – Значит, за ним приходил Роберт Элвелл.

– Приходил за Бойном? В тот день, когда он исчез? – понизил голос Парвис. Наклонившись, он по-отечески похлопал ее по плечу и мягко усадил на диван. – * Но тогда Элвелл был уже мертв! Разве вы не помните?

Мэри не могла оторвать глаз от фотографии и едва осознавала, о чем он говорит.

– Разве вы не помните недописанное письмо Война – то, которое вы нашли на его столе в тот день? Он писал его сразу после того, как узнал о смерти Элвелла, – бесстрастный голос Парвиса странно дрожал. – Ну, конечно, помните!

Да, она помнила: в этом и заключался весь ужас. Элвелл умер за день до исчезновения ее мужа; сейчас перед ней фотография Элвелла; кроме того, это фотография человека, который разговаривал с ней в саду. Она подняла голову и медленно обвела взглядом библиотеку. Библиотека могла бы подтвердить, что на фотографии изображен мужчина, который приходил в тот день и оторвал Бойна от начатого письма. В ее затуманенном мозгу гулко стучали полузабытые слова – слова, произнесенные Алидой Стэйр на лужайке в Пэнгборне в то время, когда Войны еще даже не видели дом в Линге и не думали, что смогут когда-либо там поселиться.

– Это тот самый человек, с которым я разговаривала, – повторила она.

Она снова подняла глаза на Парвиса. Он пытался скрыть свое беспокойство под видом, как ему, вероятно, представлялось, снисходительного сострадания; но при этом губы его посинели. „Он считает меня сумасшедшей, но я не сошла с ума“, – подумала она, и вдруг ее осенило, как можно обосновать свое странное заявление.

Она сидела тихо, пытаясь унять дрожь в голосе; потом, глядя прямо в глаза Парвису, произнесла:

– Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Когда Роберт Элвелл пытался застрелиться?

– Когда… когда? – заикаясь, пробормотал Парвис.

– Да. Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить.

Она видела, что он боится ее.

– У меня есть причина, – настаивала она.

– Да, да. Только я не помню. Наверное, месяца два назад.

– Мне нужна точная дата, – повторила она.

Парвис взял в руки газету.

– Можно посмотреть здесь. Вот. В прошлом октябре…

– Двадцатого, верно? – перебила она.

– Да, двадцатого, – подтвердил он, пристально глядя на нее. – Значит, вы все-таки знали?

– Теперь знаю, – она смотрела мимо него. – Двадцатого числа в воскресенье – в тот день он пришел в первый раз.

– Пришел сюда? – прошептал Парвис.

– Да.

– Значит, вы видели его дважды?

– Да, дважды, – едва слышно выдохнула она. – В первый раз он пришел двадцатого октября. Я запомнила этот день, потому что тогда мы впервые поднялись на Мелдон-Стип.

Ей стало смешно при мысли, что, если бы не их восхождение, она бы не запомнила эту дату.

Парвис изучающе смотрел на нее, словно пытаясь перехватить ее взгляд.

– Мы увидели его с крыши, – продолжала она. – Он шел по липовой аллее по направлению к дому. Одет он был так же, как на этой фотографии. Муж первым увидел его. Он испугался и побежал вниз; но там никого не оказалось. Он исчез.

– Элвелл исчез? – испуганно переспросил Парвис.

– Да. – Их взволнованные голоса словно прощупывали друг друга. – Я не могла понять, в чем дело. Теперь понимаю. Он пытался прийти тогда; но тогда он еще не был до конца мертв, поэтому не мог до нас добраться. Ему пришлось ждать смерти два месяца; и тогда он вернулся – и Нед ушел вместе с ним.

Она кивнула Парвису с торжествующим видом ребенка, которому удалось решить трудную задачу. Но вдруг в отчаянии вскинула руки, прижимая их к вискам.

– О, Господи! Я же сама отправила его к Неду – показала ему дорогу! Я сама послала его в эту комнату! – закричала она.

Она почувствовала, как на нее надвинулись стены книг, словно падающие внутрь руины; издалека, сквозь руины, до нее доносился крик Парвиса, который пытался к ней пробиться. Но она не чувствовала его прикосновений, не понимала его слов. Среди шума и хаоса она воспринимала лишь один отчетливый звук – голос Алиды Стэйр, говоривший на лужайке в Пэнгборне:

– Вы поймете только потом. По прошествии долгого, долгого времени.

РИЧАРД МИДЛТОН. НА БРАЙТОН-РОУД

Солнце медленно карабкалось по белым холмам, совершая мистический ритуал рассвета, и наконец осветило ослепительный заснеженный мир. Ночью стоял сильный мороз, и перепрыгивающие с места на место птицы не оставляли следов на серебристых дорожках. Видневшиеся вдалеке изгороди нарушали монотонную белизну, которая опустилась на многоцветную землю. Небо переливалось от оранжевого до темно-синего, от темно-синего до голубого, настолько светлого, что казалось, будто над головой вместо безграничного пространства натянута тонкая прозрачная пленка. По полям гулял холодный, молчаливый ветер, сдувая снежную пыль с деревьев, но едва касаясь островерхих изгородей. Как только солнце добралось до линии горизонта, оно быстрее покатилось вверх, а поднявшись в небо, протянуло горячие лучи к земле, которые смешались с пронизывающим ветром.

По-видимому, именно это странное чередование тепла и холода и потревожило сон бродяги, который сначала никак не мог выбраться из-под снежного покрывала – как человек, запутавшийся в простынях – а потом сел с широко раскрытыми, недоуменными глазами.

– Господи! Мне показалось, будто я в постели, – сказал он себе, оглядывая пустынный пейзаж.

Он потянулся и осторожно встал, стряхивая с себя снег. В эту минуту на него налетел ледяной ветер, и он понял, что спал в теплой постели.

„Ну ладно, чувствую я себя хорошо, – думал он. – Наверное, мне повезло, что я вообще проснулся. Или не повезло – просыпаться-то особенно незачем“.

Он поднял голову и увидел холмы, сверкающие на голубом фоне, словно Альпы на открытке.

„Судя по всему, мне предстоит пройти еще километров шестьдесят или около того, – мрачно рассуждал он. – Бог знает, чем я занимался вчера. Шел, пока не свалился от усталости, и теперь я в двадцати километрах от Брайтона. Черт побери этот снег, черт побери Брайтон, черт побери все на свете!“

Солнце карабкалось все выше и выше, и он, повернувшись спиной к холмам, зашагал по дороге.

„Я рад или огорчен, что овладел мной всего лишь сон, рад или огорчен, рад или огорчен?“ – его мысли ритмично выстраивались в такт шагам, и он даже не пытался найти ответ на свой вопрос. Слава Богу, что он еще способен идти.

Миновав три дорожных указателя, он нагнал парня, прикуривавшего сигарету. На нем не было пальто, и он казался до боли беззащитным.

– Бродяжничаешь, папаша? – хрипло спросил парень, когда он поравнялся с ним.

– Да вроде того, – ответил бродяга.

– Ну, тогда я прогуляюсь немного с тобой, если ты пойдешь не очень быстро. В такое время дня идти одному довольно одиноко.

Бродяга кивнул, и парнишка заковылял рядом.

– Мне восемнадцать, – небрежно заметил он. – А ты наверняка подумал, что я моложе.

– Я бы сказал, пятнадцать.

– И просчитался. Восемнадцать мне стукнуло в прошлом августе, бродяжничаю уже шесть лет. Я пять раз убегал из дома, когда был маленьким, и каждый раз полиция возвращала меня обратно. Они хорошо со мной обходились, полицейские. Теперь у меня нет дома, и мне неоткуда убегать.

– У меня тоже, – спокойно сказал бродяга.

– Да, я вижу, что ты из себя представляешь, – тяжело дыша, проговорил парень. – Ты – джентльмен, упавший на дно. Тебе тяжелее, чем мне.

Бродяга бросил взгляд на прихрамывающую, тщедушную фигурку и сбавил шаг.

– Я бродяжничаю не так долго, как ты, – признался он.

– Это я вижу по тому, как ты идешь. Ты еще не устал. Наверное, ждешь чего-нибудь впереди?

Бродяга задумался.

– Не знаю, – с горечью ответил он. – Я пспдл чего-то жду.

– Отвыкнешь со временем, – заметил парень. В Лондоне теплее, но там труднее раздобыть еду. На самом деле там ничего хорошего нет.

– Но все-таки есть шанс встретить человека, кото рый поймет…

Деревенские жители лучше, – перебил его парень. – Прошлой ночью меня бесплатно пустили в коровник, и я спал вместе с коровами, а сегодня утром меня разбудил фермер, напоил чаем и дал монетку, потому что я маленький. Конечно, мне повезло; а в Лондоне – суп на набережной по ночам и полицейские, которые гонят тебя отовсюду.

– Прошлой ночью я свалился на обочине и заснул прямо там. Удивительно, что вообще не умер, – сказал бродяга.

Парнишка окинул его внимательным взглядом.

– Откуда ты знаешь, что не умер?

– Я этого не чувствую, – после паузы ответил бродяга.

– Вот что я тебе скажу, – сиплым голосом произнес парень, – таким людям, как мы, этого не избежать, если мы захотим. Вечно голодные, холодные, уставшие как собаки, и все время в пути. И все же, если кто-то предложит мне уютный дом и хорошую работу, мне станет тошно. Я кажусь тебе сильным? Знаю, я слишком маленький для своего возраста, но я шатаюсь уже шесть лет, и думаешь, я жив? Я утонул, купаясь в Маргейте, меня убил цыган – воткнул гвоздь прямо мне в голову; два раза я замерзал, как ты прошлой ночью, и тем не менее я иду сейчас здесь, иду в Лондон, чтобы снова уйти оттуда, потому что ничего не могу с этим поделать. Жив! Говорю тебе, нам этого не избежать, если мы захотим.

Парнишка замолчал, разразившись приступом кашля, и бродяга остановился, дожидаясь его.

– Возьми пока мое пальто, парень, – предложил он. – У тебя ужасный кашель.

– Иди к черту! – сердито отмахнулся парень, затягиваясь сигаретой. – Со мной все в порядке. Я говорил тебе о дороге. Ты еще не втянулся, но скоро сам все поймешь. Мы все мертвы, все, кто бродит по дорогам, мы все устали, но не можем с нее сойти. Летом вокруг такие приятные запахи – пыли и сена, а в жаркий день ветер нежно гладит тебя по лицу; знаешь, как здорово проснуться ранним утром в сырой траве. Не знаю, не знаю… – внезапно он покачнулся, и бродяга едва успел подхватить его.

– Я болен, – прошептал парнишка, – болен… Бродяга огляделся вокруг, но не заметил домов, куда можно было бы обратиться за помощью. Он стоял посреди дороги, поддерживая парня, и с сомнением смотрел по сторонам. Вдруг вдалеке мелькнули фары, и вскоре к ним подкатила машина.

– Что случилось? – спокойно спросил водитель, останавливая автомобиль. – Я врач.

Он внимательно осмотрел парня и послушал его затрудненное дыхание.

– Пневмония, – поставил диагноз он. – Я подвезу его до больницы, и вас тоже, если хотите.

Бродяга подумал о работном доме и покачал головой.

– Я лучше пойду пешком, – отказался он. Парень слегка поморщился, когда они усаживали его в машину.

– Я встречу тебя за Ригейтом, – пробормотал он. – Вот увидишь. – И машина скрылась из вида.

Все утро бродяга шлепал по тающему снегу, а днем попросил хлеба у дверей коттеджа и съел его в заброшенном коровнике. Там было тепло, и, насытившись, он заснул в стогу сена. Когда он проснулся, уже стемнело, и он снова поплелся по снежной слякоти.

Через три километра после Ригейта из темноты возникла хрупкая фигурка.

– Бродяжничаешь, папаша? – произнес хриплый голос. – Тогда я прогуляюсь с тобой немного, если ты пойдешь не очень быстро. В такое время дня идти одному довольно одиноко.

– Но как же пневмония?! – ошеломленно воскликнул бродяга.

– Сегодня утром я умер в Кроули, – ответил парень.