Текст книги "Око флота"

Автор книги: Ричард Вудмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Скрип открываемого окна и веселый смех вернули его к реальности. Из окна, улыбаясь, выглядывала Элизабет, ее волосы ниспадали на плечи.

– Вы, видно, расхаживаете по квартердеку, сэр? – поддела его она.

Натаниэль поразился, насколько смешно выглядят его действия: перед ним лежит весь Корнуолл, а он ограничил свою прогулку пространством, примерно равным размеру квартердека фрегата.

– Однако… – он развел руки, – я даже не думал…

Элизабет рассмеялась, и ее смех доносился из окна вместе с запахом жарящейся яичницы. Проблемы, связанные с «Циклопом», и злоба Морриса казались ему лишенными всякого смысла. Все, что имело значение сейчас – этот смех, улыбающееся лицо… и дразнящий аромат яичницы.

– Ты счастливчик, Натаниэль, – снова пробормотал он и направился прямиком к кухонной двери.

Почтовый дилижанс отправился из Фалмута в Лондон несколько часов спустя, и Натаниэль купил наружное место до Плимута. Ко времени прибытия в Труро Дринкуотер, ощущая растущую уверенность в себе, пришел к выводу, что ему хватит денег на поездку до Лондона и обратно. Погода стояла отличная, перспектива путешествия по городам и весям очень гармонировала с настроением юноши, и он решил, что брандвахта в Плимуте подождет еще дня три-четыре. Эта идея пришла ему в голову, пока он прогуливался утром по дорожке. Разговор о семье пробудил в нем желание побывать дома, хотя бы на миг. О «Циклопе» не было никаких вестей, и он был уверен, что Паултер не станет заходит в Плимут, чтобы сообщить властям, что высадил мичмана в Фалмуте. Так что у него были основания полагать, что его недолгое отсутствие пройдет незамеченным. Он доплатил полцены за «удобства» и пересел вниз, чтобы сполна насладиться радостями путешествия по зеленым просторам южной Англии в такой необыкновенно погожий день.

День клонился к вечеру когда Дринкуотер, утомленный долгим путешествием и тряской на Большой Северной дороге, добрался до Барнета. Оттуда он направился в Манкин-Хэдли и подошел, наконец, к маленькому домику.

Любовь, которую он чувствовал к Элизабет, усиливала в нем желание повидаться с матерью и братом. Притягательная атмосфера ее дома напомнила ему про родной очаг, а переживания Бауэра обострили желание повидаться со стареющей матерью. Задерживаться в Фалмуте не велели приличия, но он чувствовал, что не в силах вступить снова на палубу этой проклятой брандвахты. Не взирая на усталость, Натаниэль был доволен собой. Свобода и независимость, которыми он пользовался на борту «Алгонкина» и яхты Тринити-Хауза, не прошли для него даром, чувство ответственности за приз закалило его характер. Растущая привязанность к Элизабет, такая сильная в своей основе, давали ему равно надежду и уверенность, изгоняя прочь многие страхи, терзавшие его прежде. Перемена в его взглядах нашла и материальное выражение. Заимствуя небольшую толику из доли короля на «Алгонкине», он терзался стыдом, поскольку обычаи войны шли в разрез с его представлениями о морали. Но честно заработанные гинеи Кэлверта, и, что еще важнее, сертификат об экзамене на должность помощника штурмана, предоставляли ему ту степень независимости, о которой он раньше не мог и мечтать. Подходя к материнскому порогу, он согревал себя мыслями об этом.

Дринкуотер постучал и открыл дверь. Позже, когда у него появилось время поразмыслить, он понял, что пришел вовремя. Радость матери была омрачена только краткостью его визита. У него же зрелище ухудшающегося здоровья и нарастающей бедности матери вызвало печальные чувства. Он не задержался в доме надолго. Поговорив с матерью и почитав ей, он, пользуясь тем, что она заснула, выскользнул за дверь и направился попросить ректора найти в Барнете кого-нибудь, кто мог присмотреть за матерью. Здесь пригодились гинеи Кэлверта. От ректора Натаниэль узнал, что Нэд теперь не частый гость в Манкин-Хэдли. Брат, одержимый любовью к лошадям, нашел работу конюха в Вест-Лодже, где и живет невенчанным с одной из тамошних служанок, грозя окончательно разбить сердце матери. Покачав головой, ректор проворчал: «что отец, что сын…», – но подвинул к себе золотые и обещал позаботиться о миссис Дринкуотер.

Натаниэль сидел в тишине, наблюдая, как пыль играет в лучах солнечного света, падающего через окно. Завтра ему предстоит ехать в Плимут. Он чувствовал подавленность и беспокойство. Мать задремала, и, вспомнив о своих обязанностях, он продолжил письмо Нэду. Оно было написано коряво, но в его строках читалась недавно усвоенная молодым человеком властность.

– Что ты делаешь? – голос матери вывел его из задумчивости.

– Ах, мама! Ты проснулась… Я только пишу Нэду, чтобы он лучше заботился о тебе.

– Милый Натаниэль, – с улыбкой промолвила она. – Разве ты не можешь остаться подольше?

– Мама, я должен вернуться на службу, я уже…

– Ну конечно, дорогой… Ты ведь теперь королевский офицер. Я понимаю…

Она протянула руку, и Натаниэль опустился на колени перед ее креслом. Он чувствовал, как скованная подагрой рука коснулась его волос. Он не мог найти слов, подходящих случаю, да и говорить их было незачем.

– Не будь жесток к Эдварду, – тихо сказала она. – У него своя жизнь, и он так похож на своего отца…

Натаниэль встал, склонился над матерью, поцеловал ее в лоб и отвернулся, чтобы скрыть слезы.

Когда утром он вышел из дому, было еще темно. Ему было невдомек, что мать слышала, как он уходит. И только когда за ним закрылась дверь, она заплакала.

Глава двенадцатая. Новый приказ

Ноябрь 1780 – январь 1781 гг.

Дринкуотер снова взошел на борт «Циклопа» в последний день октября 1780 года. Корабль стоял на рейде Плимута уже несколько дней, принимая пресную воду и собирая призовую команду, так что история с «Алгонкином» опередила мичмана, рассказанная устами Хэгена и прочих. Так что Дринкуотер ощутил себя чет-то вроде героя для нижней палубы, где его репутация и так была высока после истории с Моррисом. Последний, впрочем, частично восстановил свое прежнее положение в кокпите. В этом ему помогло отсутствие Дринкуотера, а также прибытие на фрегат пополнения в лице нескольких юных мичманов, сделавшихся новыми жертвами Морриса. Однако в одном из новичков Дринкуотер быстро разглядел возможного союзника. Мичман Крэнстон, молчаливый парень лет тридцати, был не из тех кому пришлись по душе зазнайство и задиристость Морриса. В прошлом простой матрос, Крэнстон проложил себе путь наверх только благодаря своим способностям. Его отличали ум, жесткость и прямолинейность. Дринкуотер сразу почувствовал к нему расположение. Ему понравился еще один из новичков, но более юных. Мистер Уайт был бледным, щуплым парнишкой лет тринадцати, и сразу же сделался мишенью для нападок Морриса. В ближайшие недели переполненный кокпит, обитатели которого столь разнились по возрасту и привычкам, обещал стать ареной ссор и раздоров.

К концу ноября капитан Хоуп счел подготовку к новому походу законченной, и фрегат покинул Плимут, направляясь на юго-запад, к месту прежней дислокации. Погода все время стояла отвратительная. Уныние становилось день ото дня все сильней: внизу было неютно и тоскливо, наверху ждала беспросветная работа. Неизбежными последствиями стали мелкое воровство, драки, нарушения субординации и пьянство. Когда пороли человека, попавшегося на краже, Дринкуотер подумал, не тот ли это парень, который так помог им тогда на «Алгонкине»? Он уже привык к подобному зрелищу, и оно не слишком волновало его, хотя ему было известно о существовании иных способов заставить людей выполнять рутинную работу. Но здесь, на переполненных палубах «Циклопа», они были неприменимы, и мичман не держал зла на капитана Хоупа за его стремление железной рукой наводить тот порядок, который поддерживает королевский флот в состоянии постоянной боеготовности.

Все на «Циклопе» устали от тусклой рутины повседневных дел. И офицеры и матросы ждали сражения с врагом как праздника.

Капитан Хоуп, удрученный тем, что до сих пор не получил причитающихся ему за «Санта-Тересу» призовых денег, редко появлялся на палубе. Та же причина наложила отпечаток на поведение лейтенанта Дево: его обычные благодушные манеры уступили место жестким издевкам над младшими лейтенантами, особенно на Скелтоном – неопытным еще юношей, пришедшим на смену погибшему Прайсу.

Старый штурман Блэкмор все видел, но молчал. Он презирал этих капризных королевских офицеров, способных из-за пары недоданных им жалких пенсов вести себя как старые девы. Прошедший старую школу штурман не ждал от моря подачек, и потому никогда не испытывал разочарований. Хирург Эпплби, тоже из породы философов, печально качал головой, прихлебывая свой блэкстреп1212
  Смесь портвейна или рома с патокой.


[Закрыть]. Любому, кто согласен был слушать, он с удовольствием излагал свое видение происходящего на корабле.

– Мы наблюдаем, джентльмены, естественные плоды того, что можно обозначить исключительно метким термином «разложение», – это слово он произносил с особой, присущей докторам интонацией, словно нюхал ампутированную конечность в поисках признаков гангрены. – Разложение – это процесс, идущий следом за периодом роста и созревания. С медицинской точки зрения оно начинается после смерти: так бывает с яблоком, упавшим с ветки, и не получающим более живительных соков дерева; или с телом человека, которое неизбежно начинает разлагаться, как только сердце перестает функционировать. В обоих случаях мы ясно видим, что для завершения цикла необходим существенный промежуток времени.

Однако в случае с моральным разложением этот процесс, смею вас уверить, протекает быстрее и не зависит от сердца. Возьмем нашу доблестную команду. Истые львы в сражении… – тут Эпплби сделал паузу, чтобы хлебнуть блэкстрепа, – они разлагаются под воздействием болезнетворной атмосферы фрегата.

– Сидите, мистер Дринкуотер, и попомните мои слова, когда станете адмиралом. Следствием этого является все зло: пьянство, драки, неподчинение, содомия, воровство, и самое страшное преступление как перед Богом, так и перед людьми – отчаяние. И от чего же возникает это отчаяние? От призовых денег!

– Да при чем тут призовые деньги, Скелет? – вмешался лейтенант Кин.

– И вправду друг мой, причем? Вы их заработали. Честно заслужили, но где же они? Как же, полеживают себе в карманах у милорда Сэндвича и его подхалимов-тори. Кто-то наживается ни на чем. Кровь Христова, они смердят так же, как этот проклятый корабль. Но я говорю вам, джентльмены, наступит день расплаты. Придет день, когда не только чертовы янки прижмут их сиятельств к стенке, но и Том Булинь и Джек Ратлинь.

– Ага, и еще Гарри Эпплби! – раздался голос.

По сумрачной кают-компании прокатился невеселый смех. «Циклоп» зарылся в волну, и, заполняя возникшую паузу, раздалось сразу несколько раздраженных восклицаний:

– И кто там, черт побери, на руле?

Дринкуотер перенес эти недели легче, чем остальные. Да, он грезил об Элизабет, но любовь не угнетала его, скорее даже поддерживала. Блэкмор был доволен, что юноша получил сертификат от Кэлверта, и принялся посвящать его в иные сокровенные тайны навигации. Укрепилась и дружба Натаниэля с лейтенантом морской пехоты Вилером. Как только позволяла погода, они упражнялись в фехтовании. Для Морриса эти занятия служили явным напоминанием о перенесенном унижении; и чем слабее становились шансы справиться с Дринкуотером, тем злее отыгрывался Моррис на молодежи. Он начал восстанавливать былые связи с себе подобными из отребья экипажа «Циклопа». Но теперь это объединение больше походило на секту. Моррис превратился в настоящего психопата, для которого черты реальности расплылись, а ненависть сжигала его изнутри как иных сжигает любовь. Рождество и Новый год прошли почти незамеченными за время пребывания в море. И только сумрачным днем в середине января случилось нечто, что нарушило монотонную жизнь на борту фрегата.

– Вижу парус!

– Где?

– С подветренного борта, сэр!

Лейтенант Скелтон запрыгнул на бизань-ванты и прижал к глазу окуляр подзорной трубы. Спустившись назад, он повернулся к Дринкуотеру.

– Мистер Дринкуотер! Мои наилучшие пожелания капитану. Справа по борту парус, возможно фрегат.

Дринкуотер отправился вниз. Хоуп дремал, но стук мичмана поднял его из койки. Он поспешил на палубу.

– Свистать всех наверх, мистер Скелтон, подойдем поближе и посмотрим.

Марсели, белые, как крыло чайки, были уже ясно различимы на фоне туч, затянувших небо там, где должно быть солнце. Время от времени бледный как лимон шар проглядывал на небе, позволяя Блэкмору воспользоваться секстаном. Два корабля быстро сближались, и через час встретились.

Обмен сигналами дал понять, что это свои. Фрегат оказался «Галатеей». Он лег в дрейф под ветром у «Циклопа», и на его фок-мачте появилась пестрая комбинация флагов.

– Сигнал, сэр, – доложил Дринкуотер, пролистывая книгу. – «Прибыть на борт».

– Кем, черт возьми, вообразил себя этот Эджкамб? – фыркнул Хоуп.

– Наверное, членом Парламента от партии тори, – вполголоса заметил Вилер. Дево едва сдержал улыбку.

После заминки, достаточно долгой, чтобы показаться невежливой, Хоуп выдавил:

– Ну ладно, подтвердите!

– Вашу гичку, сэр? – заботливо спросил Дево.

– Прекратите паясничать, сэр! – рявкнул вышедший из себя Хоуп.

– Прошу прощения, сэр, – ответил Дево, все еще улыбаясь.

– Уф! – Хоуп в ярости отвернулся. Эджкамб – чертов сосунок, вдвое моложе его. У него один только лейтенантский стаж больше, чем весь послужной список Эджкамба.

– Гичка готова, сэр.

Дринкуотер подвел гичку к борту «Галатеи». Под свист дудок худые ноги капитана скрылись за бортом фрегата. Из-за него показалось чье-то лицо.

– Привет, парень, – произнес лейтенант Коллингвуд.

– Доброе утро, сэр.

– Гляжу, у тебя сегодня чистые штаны, – улыбнулся офицер, и тут же зашелся в жестоком приступе кашля. Оправившись, он вытянул руку с завернутым в промасленную бумагу свертком.

– Почта для «Циклопа», – объявил лейтенант. – Полагаю, вы найдете здесь письмецо от мисс Бауэр…

Элизабет!

– Спасибо, сэр, – ответил изумленный и обрадованный Дринкуотер когда сверток упал в шлюпку. Коллингвуд снова закашлялся. Это был туберкулез, которому предстояло быстро разрастись в условиях Вест-Индии и свести Уилфреда Коллингвуда в могилу. Это его брат Катберт стал знаменитым помощником Нельсона.

Элизабет!

Необъяснимо, как одном упоминании ее имени здесь, посреди свинцовых волн Атлантики, его сердце бешено заколотилось в груди. Сидевший за веслом человек усмехнулся. Не сознавая что делает, Дринкуотер улыбнулся ему в ответ. И только потом понял, что этот человек – Треддл.

А в кормовой каюте «Галатеи» Хоуп услаждал свой вкус бокалом превосходного кларета. Но радости он не испытывал. Сэр Джеймс Эджкамб, чья преждевременно обрюзгшая физиономия так контрастировала с худощавым, обветренным лицом Хоупа, старался вести себя как добродушный командир, но вызывал только озлобление.

– Я готов списать затяжку с подтверждением сигнала на нерасторопность вашего мичмана, капитан. Одного из них мне доводилось встречать. Молодой слюнтяй в грязном мундире. Явно не из джентльменов, а, капитан? – и он разразился презрительным смехом, стремясь дать понять, что только им, капитанам, может быть понятна проблема, недоступная разумению прочих офицеров.

Хоуп вскинулся, услышав оскорбление в адрес «Циклопа», и принялся гадать, кто бы это мог быть. Он ничего не сказал, только хмыкнул, что Эджкамб счел за знак согласия.

– Ну да, дружище, тяготы нашего положения, вам ли не знать.

Хоуп молчал. Он начал подозревать, что пригласив его сюда, сэр Джеймс имел какой-то скрытый мотив.

– Ну вот, капитан, тяготы положения и бремя службы. Бог мой, а на мне еще и обязанности члена парламента. Этот общественный долг делает мою жизнь совершенно невыносимой, уж можете мне поверить. Хотел бы спросить у вас, дружище: сколько у вас осталось воды и провизии?

– Месяца на два примерно, но если вы готовы нам помочь, то я не….

Эджкамб вскинул руку.

– В том-то и загвоздка, дружище. Я не собирался… – Эджкамб прервался. – Еще вина? По крайней мере, – продолжил он посуровевшим голосом, в котором появились некие зловещие нотки, – по крайней-мере я этого не хотел.

Хоуп сглотнул.

– Вы собираетесь сказать мне что-то неприятное, сэр Джеймс?

– Именно, мой дорогой капитан, – Эджкамб расслабился и снова расцвел в улыбке. – Буду вам так признателен, если вы избавите меня от этой неприятной и бесполезной миссии. По правде говоря, дружище, – тут он доверительно понизил голос, – я недавно был в Парламенте с целью подать голос в пользу увеличения ассигнований на флот и нескольких иных мер. В наши дни каждый патриот обязан сделать все возможное, разве не так, капитан? И я, как могу, служу своей стране, и ваши бравые парни тоже вносят свой вклад к укрепление флота.

Он лицемерно потупил взор. В голосе его снова явно прозвучали зловещие нотки.

– Думаю, никому из нас не будет лучше, если я не выполню свою роль, разве не так?

Хоупу не нравился оборот, который приняла речь Эджкамба. Он чувствовал себя боксером, загнанным в угол.

– Не сомневаюсь, сэр Джеймс, что вы сделаете все, чтобы такие наши корабли, как «Фудройянт», «Эмеральд» и «Ройал Джордж» были должным образом отремонтированы в сухом доке…

Эджкамб пренебрежительно отмахнулся.

– Это мелочи, капитан Хоуп, у верфей есть руководство, в компетенцию которого входит решение таких вопросов.

Хоуп едва не проронил ехидную реплику, когда словно из ниоткуда возник слуга сэра Джеймса с новой бутылкой кларета. Эджкамб избегал смотреть в глаза Хоупу, делая вид, что занят бумагами. Он улыбнулся и вытащил запечатанный конверт.

– Жизнь полна совпадений, а, капитан? Здесь, думаю, – Эджкамб постучал по конверту, – вы найдете вексель на имя банкирского дома Тависток. Вам повезло с призом, как я слышал. Не удивляйтесь: моя жена – дочь старого Тавистока. Это старый скряга, но думаю, погасит вексель на четыре тысячи фунтов. Хоуп мысленно выругался и залпом осушил бокал. В таких вещах справедливое негодование не поможет. Интересно, скольким людям приходится смотреть сквозь пальцы на такие вот сцены, чтобы все шло как идет? Вот теперь ему, Генри Хоупу, предстоит переступить через себя, чтобы сэр Джеймс и дальше занимал кресло в Парламенте? А может того хуже, и у сэра Джеймса есть иные мотивы, чтобы не исполнять данные ему приказы. Хоупу сделалось нехорошо, и он осушил еще бокал кларета.

– Полагаю, у вас есть изменения к моим приказам в письменном виде, сэр Джеймс? – с подозрением спросил он, но в душе уже смирился с неизбежным.

– Разумеется! Неужто вы могли подумать, что я действую неофициально, дорогой сэр? – бровь Эджкамба яростно вскинулась.

– Ну что вы, сэр Джеймс, – искренне ответил Хоуп. – Просто бывают случаи, когда начинаешь сомневаться в мудрости их сиятельств лордов Адмиралтейства…

Взгляд Эджкамба посуровел. Хоупу же мысль о подозрении в измене показалась довольно веселой. Эджкамб протянул ему другой конверт.

– Ваши приказы, капитан Хоуп, – сухо сказал он.

– А как насчет неприятной и бесполезной миссии, сэр Джеймс?

– Ах, – вздохнул Эджкамб, и повернулся к сейфу, который был скрыт из виду за его креслом.

Кокпит был освещен единственной лампой, раскачивающейся в такт движениям «Циклопа». Тусклый свет мерцал, порождая причудливые тени и делая чтение затруднительным. Дринкуотер дождался, когда Моррис заступит на вахту: ему казалось, что если он станет читать письмо Элизабет в его присутствии, то запятнает ее чистый образ. Хотя Моррис и не пытался восстановить свое владычество над Натаниэлем, тот чувствовал, что Моррис просто выжидает время, готовый использовать любую удобную возможность, чтобы навредить своему собрату-мичману. Письмо от Элизабет тоже вполне могло стать такой возможностью.

Дринкуотер распечатал конверт. Внутри находился еще один конверт и письмо. Судя по дате, письмо было написано несколько дней спустя после его отъезда из Фалмута.

Дорогой Натаниэль!

Лейтенант Коллингвуд только что пришел и сказал, что его фрегат должен встретить «Циклоп» вскоре после Нового года. Он пришел, чтобы уплатить за ваши (sic) похороны, и когда отец заметил, что затраты должны быть отнесены на счет вашего корабля, ответил, что уладит все дела во время встречи с вашим капитаном.

Дринкуотер прикусил губу, злясь, что сам не подумал об этом. Он продолжил читать.

Впрочем, это скверный путь приветствовать вас. Надеюсь, приложение к письму порадует вас, папа говорил, что вы, морские офицеры, очень трепетно относитесь к первому своему командованию. Это было сделано на следующий день после вашего первого визита, но мне показалось, что лучше не отдавать это прежде.

Нам сообщили, что мы должны отправляться в Портсмут в апреле, и рассчитываю встретить вас там. Да сохранит вас Господь от болезней и ран, боюсь, что служба жестоко обходится с людьми, доказательство чему ужасный кашель лейтенанта Коллингвуда.

Погода поменялась, и мы ждем суровой зимы. Отец постоянно возносит молитвы за флот. Но мне уже пора заканчивать, поскольку лейтенант Коллингвуд уже уходит.

Да благословит вас Господь,

Навеки ваша

Элизабет

Дринкуотер четырежды перечитал письмо прежде чем вскрыть пакет. Внутри оказался вставленный в рамку акварельный рисунок. Он изображал море в окружении зеленых берегов с серым бастионом замка. На переднем плане был нарисован корабль, маленькая черная шхуна с английских флагом поверх знамени янки.

– «Алгонкин» – пробормотал он, поднеся картинку к лампе. – «Алгонкин» у Сент-Моуза…

Натаниэль бережно спрятал картину на самое дно рундучка, забрался в койку и еще раз перечитал письмо.

Элизабет желает ему вернуться живым и невредимым. Возможно, Элизабет любит его. Он лежал, чувствуя, как от полученных новостей внутри у него разливается тепло. В груди клокотало ликование, ощущение невероятной удачи и нежности баюкало его, и он сладко улыбался про себя, пока «Циклоп» кренился под напором штормового ветра.

Январь 1781 года стал одним из самых непогожих в Северной Атлантике. Череда несчастий, завладевшая этим огромным пространством воды, в куски разбила французский флот о скалистые рифы Островов Канала. Из двух тысяч французских солдат, погрузившихся на корабли с целью захватить острова, сотни отправились на дно вместе с погибшими транспортами. Восемьсот, высадившиеся-таки на берег у Сент-Илера, почти смогли овладеть городом, но двадцатишестилетний майор Пирсон отбросил французов в ходе отчаянной штыковой атаки, заплатив за победу собственной жизнью.

Но не только французский флот терпел бедствия. Несколько ранее, в октябре 1780 года, вест-индийский флот Родни был почти совершенно уничтожен ураганом. Большая часть кораблей эскадры Готэма лишилась мачт, а шесть судов погибли. И хотя сэр Сэмюэл Худ даже в таких условиях продолжал оказывать поддержку Родни, дела британцев были плохи. Под вялым руководством лорда Норта и Джорджа Джермена ситуация в Северной Америке становилась критической. Никто тогда еще не догадывался, что сосредоточению франко-американских войск на неприметном полуострове реки Джеймс в Виргинии предстоит сыграть решающую роль в войне. Пока лорд Корнуоллис во главе своей до обидного малочисленной армии прокладывал путь через болота и дебри Каролины, противостоящий ему Натаниэль Грин действовал по принципу «бей и беги, снова бей и снова беги», изматывая британцев, которые шли от одной пирровой победы к другой, тая, как снежный ком весной. В Гибралтаре держали оборону сэр Огастес Эллиот и его маленький гарнизон.

А «Циклоп» тем временем сражался с буйством стихий, сам уже похожий на полузатопленную скалу. Не выдерживали стеньги, и дважды фрегат вынужден был отступать перед напором ветра, гнавшего его обратно к Европе, которую Хоуп стремился оставить за кормой, спеша к берегам Каролины.

Жизнь между палубами возобновила свой унылый кругооборот, так знакомый экипажу. Сырость проникала всюду, порождая плесень, люди страдали от апатии и неудобств. Плеть шла в ход с тошнотворной регулярностью. Люди сделались мрачными, повсюду ощущалась злоба.

В таком климате расцветали не только растительные паразиты. В этих условиях вновь пробудилась дремавшая энергия Морриса. Возможно, это случилось потому, что упала дисциплина, а может, охваченные недовольством люди не склонны были вспоминать о прошлом унижении мичмана.

Положение Морриса как старшего среди мичманов было очень высоким, и молодой Уайт служил для него главной мишенью. Не было такой колкости и гадости, которую Моррис счел бы чрезмерной для этого подростка, с его ломающимся голосом и отсутствием растительности на лице. Юноша стал фагом, мальчиком на побегушках у Морриса, но последний оказался достаточно умен, чтобы не показывать этого в присутствии Дринкуотера или Крэнстона. Такое обращение, воспитывающее страх и подхалимство, могло неплохо послужить молодым, если у них было намерение заняться политикой, но мало подходило будущим офицерам военного корабля.

Как-то ночью, доведенный до крайности издевательствами Морриса, бедолага Уайт не мог заснуть. Он лежал в кромешной темноте кокпита, обливаясь слезами.

Наверху пошел дождь. Дринкуотер спустился вниз, чтобы взять непромокаемый плащ, и услышал, как юноша плачет. С минуту он постоял, прислушиваясь, а потом, припомнив себя в подобных обстоятельствах, подошел к нему.

– Что случилось, Чоки? – мягко спросил он. – Ты заболел?

– Н-нет, сэр.

– Не говори мне «сэр». Это я, Нат. Так в чем дело?

– Н-ни в чем, Н-нат. Пустяки.

Для Дринкуотера не составляло труда догадаться, кто повинен в бедах парня, но степень страданий заставляла Натаниэля заподозрить, что проблема может быть серьезнее, чем просто придирки.

– Это Моррис, Чоки?

Молчание было красноречивее слов.

– Да или нет?

Едва слышимое «да» прозвучало в темноте.

Дринкуотер похлопал Уйата по вздрагивающему плечу.

– Не бойся, Чоки, я с ним разберусь.

– С-спасибо, Н-нат, – выдавил юноша, и уже уходя, Дринкуотер слышал, как тот сдавленно шепчет, – О, мама, мамочка…

Вернувшись на палубу, Дринкуотер получил взбучку от лейтенанта Скелтона за отсутствие на вахте.

Следующий день был воскресеньем, и после богослужения свободные от вахты отправились на обед. За столом Дринкуотер оказался напротив Морриса. Еще несколько мичманов, среди них Крэнстон, уже сражались с порцией солонины.

Допив остатки блэкстрепа, Дринкуотер обратился к Моррису сухим официальным тоном.

– Мистер Моррис, я хочу обратиться к вам с просьбой как к старшему мичману.

Моррис посмотрел на него. Он насторожился, припомнив последний раз, когда Дринкуотер разговаривал с ним в таком тоне. С тех пор враги не обменялись между собой и парой слов кроме случаев, необходимых по службе, и Моррис подозрительно глядел на Дринкуотера.

– Ну и в чем дело?

– В том, что я прошу вас прекратить истязать молодого Уайта.

Моррис вспыхнул, глаза его забегали.

– Ах, жалкий трепач, ну доберусь я до тебя… – вскинулся Моррис, но Дринкуотер прервал его.

– Он ничего не говорил мне, но я предупреждаю тебя: оставь парня в покое…

– Так он, видно, тебе нравится… как та шлюшка, которую ты подцепил в Фалмуте…

Дринкуотер не ждал такого. И тут он вспомнил Треддла в шлюпке и письмо, лежащее на дне рундучка. Он замолчал. Слишком надолго – инициатива была утеряна.

– И что же бы будете делать, мистер чертов Дринкуотер? – перешел в наступление Моррис.

– Задам тебе трепку, как в прошлый раз, – твердо ответил Дринкуотер.

– Отмолотишь своей проклятой дубинкой…

– У нас обоих были одинак…

Закончить предложение Дринкуотер не успел. Кулак Морриса врезался ему в челюсть, и юноша упал навзничь, ударившись головой о палубу. Моррис подскочил к нему, но Натаниэль был уже без сознания.

Моррис выпрямился. Да, месть сладка, но его дела с Дринкуотером еще не улажены. Мало ли какие фокусы может преподнести злая судьба, но на сегодня Моррис был доволен. Наконец-то он восстановил свое превосходство над этим ублюдком. Отряхнув штаны, Моррис повернулся к остальным мичманам.

– А теперь смотрите, ублюдки. Запомните, что вас ждет, если вы осмелитесь мне перечить.

Крэнстон не шевельнулся; он по-прежнему сидел, держа в руке кружку с грогом. Житейский опыт, приобретенный на нижней палубе, подсказывал ему, как можно обуздать Морриса.

– Вы что, угрожаете мне, мистер Моррис? – негромко спросил он. – Если так, то я вынужден буду доложить об этом первому лейтенанту. Ваше нападение на мистера Дринкуотера было неспровоцированным, и будет рассматриваться как преступление, за которое вас высекут, как простого матроса. Я только надеюсь, что вы не нанесли нашему юному другу смертельных повреждений, поскольку иначе вам придется ответить по всей строгости Свода законов военного времени.

Моррис сделался бледным, как марсель «Циклопа». Столь длинная речь от немногословного обычно человека, да еще произнесенная с такой уверенностью, пробудила в нем панический страх. Он с беспокойством поглядел на распростертого Дринкуотера.

Крэнстон повернулся.

– Мистер Беннет, не будете ли вы любезны сходить за хирургом?

– Да, конечно, – и юноша выбежал вон.

Моррис двинулся к Дринкуотеру, но Крэнстон остановил его.

– Убирайся, – с непритворным гневом отрезал он.

В мичманский кубрик вошел Эпплби в сопровождении взволнованного Беннета. Крэнстон уже растирал ладони лишившегося сознания мичмана.

Эпплби пощупал пульс.

– Что случилось? – спросил он.

Крэнстон вкратце обрисовал ситуацию. Эпплби вскинул бровь.

– Хм-м, – протянул он. – Помогите-ка… Они приподняли Дринкуотера и доктор поднес к его носу флакон нюхательной соли.

Дринкуотер застонал. Эпплби ощупал основание черепа.

– Голова будет болеть, но все обошлось.

С губ Дринкуотера сорвался еще один стон, глаза заморгали.

– О, Боже, что …

– Спокойно, парень, спокойно. Ты схлопотал удар по черепу и в челюсть, но жить будешь. Ну-ка, ребята, уложите его в койку. Вы будете свидетелем? – последнее адресовалось Крэнстону.

– Да, если будет необходимость, – ответил тот.

– Я поставлю в известность первого лейтенанта. Остается только ждать развития событий.

Эпплби поднял свою сумку и вышел.

Дево отнесся к этому делу серьезно. У него уже были подозрения насчет сексуальных пристрастий мичмана Морриса, но он не предполагал, что Моррис может быть опасен для других членов экипажа. В нездоровой атмосфере на борту такой искры может быть достаточно, чтобы вспыхнуло настоящее пламя, когда пожар распространяется безудержно, и нет никакой возможности его унять. Оставь безнаказанным факт нарушения дисциплины среди мичманов, и получишь такие проблемы, что не дай боже! Дево решил поговорить с капитаном.

Но Хоупа в данный момент больше заботила проблема подхода к берегам Каролины, чем судьба мичмана Огастеса Морриса.