Текст книги "Око флота"

Автор книги: Ричард Вудмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава девятая. Колесо фортуны

Август 1780 г.

Английская призовая команда на борту «Алгонкина» пребывала в унынии. Было ясно, что американцам удалось отбить корабль. Всю ночь англичане налегали на весла, уводя судно на юг, прочь от берегов Корнуолла. Мичмана, пришедшего в сознание, вывели на палубу уже на рассвете. К моменту, когда задул ветер, день был уже в разгаре. В вонючем кубрике на полубаке обессилившие англичане лежали вповалку. Когда глаза привыкли к темноте, Дринкуотер смог различить фигуры спящих. Он посмотрел на Грэттена. Солдат ворочался, его глаза были открыты. Он был единственным, кто не спал. Еще один человек, имени его Дринкуотер не помнил, был мертв. На голове зияла рана, лицо покрывала засохшая кровь. Он лежал вытянувшись, рот был открыт, словно в безмолвном крике, которому суждено теперь звучать вечно. Дринкуотер поежился.

От горячки и боли в руке Грэттен бредил.

В полдень крышка люка открылась. Вниз спустили котелок с жидким супом, несколько галет и немного воды. Люк уже почти закрылся, когда Дринкуотер приподнялся и крикнул:

– У нас тут внизу покойник.

Крышка приостановилась и на фоне неба обрисовалась тень от головы и плеч.

– Вот как? – произнес человек.

– Можно поднять его на палубу? – Последовала пауза.

– Он один из ваших. Вы его сюда привели, вот и смотрите за ним.

Человек сплюнул и закрыл люк.

Перепалка разбудила людей. Они принялись за еду, макая сухари в суп и с жадностью обсасывая их.

Спустя некоторое время сержант Хэген доковылял до мичмана.

– Прошу прощения, мистер Дринкуотер. Какие будут приказания?

– Что? Какие приказания? – удивился Дринкуотер.

– Мистер Прайс мертв, сэр. Вы – командир, сэр.

Дринкуотер посмотрел на квартирмейстеров и морских пехотинцев. Все они были старше его, провели в море больше времени, чем он. Неужто они считают, что он… Мичман посмотрел на Хэгена. На Хэгена, имевшего за плечами опыт двадцати лет службы, Хэгена, с его захватывающими дух историями о походах вместе с Хоуком и Боскауэном, Хэгена, опытного и храброго… Но Хэген смотрел на него. Дринкуотер открыл было рот, чтобы заявить о своей неспособности командовать. У него не было ни малейшего представления о том, что надо делать. Он закрыл рот.

Хэген пришел ему на помощь.

– Отлично, ребята. Мистер Дринкуотер хочет провести перекличку, – сказал он. – Посмотрим, сколько нас здесь. Так… – он прокашлялся. – Морская пехота, отзовись!

Не считая сержанта, в живых осталось пятеро.

– Квартирмейстеры?

Оба квартирмейстера остались живы и невридимы.

– Помощники боцмана?

Тишина.

– Матросы?

Раздалось одиннадцать голосов. Один из моряков жаловался на вывихнутую лодыжку.

Хэген повернулся к Дринкуотеру.

– Итого, э… сами посчитайте, сэр. Довольно много, хотя один негоден, сэр.

Похоже, Хэгену казалось, что говоря так, он представляет картину в более выгодном для британцев свете.

– Спасибо, сержант, – ответил Дринкуотер, бессознательно копируя интонации Дево. Он думал, чего же от него ждут теперь?

– Как вы думаете, куда они везут нас, сэр? – спросил Хэген.

С языка у Дринкуотера едва не сорвалось, что у него нет ни малейшего представления об этом, как он вспомнил приказ, отданный рулевому.

– На юго-восток, – сказал Натаниэль. Представив по памяти карту и прикинув курс и огласил результат. – На юго-восток. Значит, во Францию…

– Точно, – заявил один из квартимейстеров. – Чертовы мятежники завели себе хороших друзей среди Джонни-лягушатников. Они идут в Морлэ или Сен-Мало.

Хэген заговорил снова. Его простые слова обрушились на Дринкуотера как холодный душ. Хэген был бойцом, исполнителем приказов. Стоило поручить ему что-то, и Хэген не остановится ни перед каким препятствием. Но он был лишен умения вырабатывать идеи. В его глазах Дринкуотер, пусть даже еще юноша, выглядел человеком, которому это умение дано. В силу заведенного порядка вещей Дринкуотер принадлежал к рангу людей, которые должны знать ответы на все вопросы, ведь он был из тех, кого на борту королевского корабля называют «юные джентльмены».

– Что же мы будем делать? – спросил сержант.

У Дринкуотера отвисла челюсть. Потом он собрался и заявил, отдавая себе отчет, что их положение с каждым часом становиться все более отчаянным.

– Мы отобьем корабль!

Прокатилось не слишком бодрое, но неожиданно благодарное «ура». Обретая уверенность вместе с возможностью собраться с мыслями, Дринкуотер продолжил:

– С каждой милей, которую покрывает этот корабль, мы оказываемся ближе к Франции, и вы понимаете, что это означает… – Угрюмый ропот подтвердил, что они очень хорошо понимают. – Нас тут девятнадцать пригодных к бою людей против скольких? … Дюжин примерно трех американцев? Может кто-нибудь приблизительно сказать, сколько они потеряли на палубе?

Народ возбужденно зашумел, что говорило о росте воодушевления.

– Много полегло, когда лейтенант выстрелил из пушки, сэр, – по голосу Дринкуотер узнал Шарплза. За чередой событий он совсем забыл про Шарплза и его присутствие в призовой команде. Странно, но ему стало легче при мысли, что он рядом. – Мы уложили нескольких, еще один на вашем счету, сэр, – в голосе матроса слышалось восхищение.

– Я бы сказал, на нашем счету дюжина, мистер Дринкуотер, – вмешался Хэген: подсчитывать потери – дело сержанта. – Остается, да, дюжины три.

Раздались возгласы, выражающие согласие.

– Так, значит, три дюжины, – продолжил Дринкуотер. В уме у него зрела идея. – Они вооружены, мы – нет. Мы на полубаке, откуда закрыт доступ в другие части корабля. Это то самое место, где мы решили разместить их. – Он смолк.

– Они выбрались, потому что у них был план, еще до того, как мы загнали их сюда. Я… хм… ненароком услышал, как американский капитан сказал лейтенанту Прайсу, что отобьет свой корабль. Это звучало как похвальба. Говорят, что американцы – те еще хвастуны… – хриплое карканье, донесшееся из темноты, могло сойти за смех.

– Но я не вижу, чем это может помочь нам, сэр, – снова вмешался Хэген. – Они-то уже снаружи.

– Верно, мистер Хэген. Они вышли, используя свой план. Подготавливая бунт, они вели себя как образцовые заключенные. Они убаюкивали наше внимание до последнего, а потом завладели кораблем. Если бы не туман, мы сейчас могли быть уже на траверзе мыса Лизард… – он снова смолк, собираясь с мыслями. Сердце его бешено колотилось. – Кто-то говорил мне, что янки строят свои корабли по большей части из мягкой древесины, которая быстро гниет. – Кое-кто из моряков постарше выразил согласие.

– Возможно, нам удасться проломить доски в переборке или на палубе, попасть в трюм и добраться до кормы. Тогда фортуна повернется к нам другим боком…

Люди оживились. Хэген, однако, не был убежден, и с отеческой фамильярностью спросил:

– Но Нат, если мы можем так сделать, почему не могли янки поступить также?

– Да, почему? – послышались голоса.

Но Дринкуотер не сомневался, что это их последняя надежда.

– Не могу сказать точно, – ответил он, – думаю, они боялись, что любой шум возбудит наши подозрения. С нами дело другое… Как бы то ни было, если я прав, у них уже был наготове план, обещающий успех. Нам нужно их превзойти. Давайте поищем, с чего можно начать.

В темноте им потребовалось около часа, чтобы найти в полу кубрика подгнившую доску. В отстутсвии инструментов, Хэген предложил использовать свои башмаки. Шутка еще более подняла дух, поскольку башмаки морских пехотинцев – недолюбливаемых на военных кораблях блюстителей порядка – служили для босоногих матросов излюбленной мишенью для насмешек. Хэген раздолбил доску настолько, чтобы можно было просунуть руку, соразмеряя удары ногой с моментом, когда нос «Алгонкина» зарывался в резкие волны Канала. Ветер окреп, и шхуна неслась, словно породистый рысак. Ее нос ритмичным ударом встречал каждую новую волну, и этот шум заглушал треск доски. Используя проделанное отверстие, доску подняли. Перед ними открылся путь в канатный ящик. Дринкуотер спустился вниз.

Якорный канат шхуны лежал на платформе из дощечек. Под ней плескалась трюмная вода, стекающая к корме. Внизу стояла кромешная темень, но мичман, стараясь не обращать внимания на вонь, двинулся вперед. Протиснувшись мимо каната, он обнаружил поперечную переборку, отделяющую носовую часть корабля от трюма. Доски переборки сильно подгнили и едва держались. Ему нужно было проникнуть за переборку. Проломив доски, он пробрался под канатный ящик. Кто-то пробежал по его ноге. Он похолодел: ему так и не удалось преодолеть страх перед крысами. Переборов себя, Дринкуотер опустился в трюмную воду. Ноги погрузились в ледяную вонючую жидкость. На какой-то миг он заколебался: тошнотворный запах вызывал у него отвращение. Потом им овладела некая непонятная отстраненность – он словно наблюдал за собой со стороны. Натаниэль заставил себя идти дальше. Это напоминало обряд крещения: в этой купели Натаниэлю Дринкуотеру предстояло окончательно расстаться с юностью.

«Алгонкин» шел левым галсом, накренившись на правый борт. По счастливому стечению обстоятельств, Дринкуотер спускался вниз именно по левому борту. Вода стекла на штирборт, предоставив ему «сухой» проход. Но даже сейчас доски покрывала липкая слизь. Стояла полная темнота, и даже напрягая глаза он не мог ничего разглядеть. Все его чувства были обострены, хотя их и забивал почти невыносимый «аромат» трюма. Несколько раз его стошнило, но мичман, преодолевая усилием воли телесную слабость, продолжал идти вперед. Он двигался к корме, перебираясь через шпангоуты «Алгонкина». И убедился в том, на что почти не смел надеяться: строители шхуны не довели сосновые переборки до шпангоутов. Они разделяли пространство трюма, поддерживая настил, образующий его «пол». Между ним и обшивкой корабля оставалось небольшое свободное пространство, идущее вдоль всего судна.

Завершив рекогносцировку, Дринкуотер поспешил назад, к своим товарищам по несчастью. Он был так возбужден, что пару раз подскользнулся, один раз даже провалившись в тухлую воду по грудь, и наконец долез до полубака. Все с нетерпением ждали его возвращения. Ему подали баклагу с водой, которую он с благодарностью принял. Потом обвел взглядом круг едва различимых в темноте лиц.

– Так вот, парни, – произнес он с появившейся вдруг откуда-то властностью, – мы с вами сделаем вот что…

Капитан Джозайя Кинг, командир приватира «Алгонкин», сидел в своей уютной кормовой каюте и распивал бутылочку трофейного мальмси. Если ветер не переменится, завтра утром он будет в Морле. Там он избавится от этих пленных англичан. Он поежился при воспоминании о том, как потерял свой корабль, но быстро успокоился, довольный своей предусмотрительностью. Импровизированный план сработал отлично. Британский лейтенант оказался дураком. Как и все англичане. Кинг был вместе с Уипплом когда род-айлендцы сожгли правительственную шхуну «Гапе» в семьдесят втором. Ему вспомнилось, как ее капитан, лейтенант Даддингстоун изображал героя, размахивая шпагой. Пинок в пах враз его утихомирил. Они бросили злополучного лейтананта в море на крошечном ялике. Кинг улыбнулся. Когда власти стали расследовать обстоятельства сожжения, все население города клялось, что ничего не знает. Ни один из настоящих граждан Ньюпорта не отказался свидетельствовать на суде в пользу Уиппла. Американец улыбнулся снова.

Бургойн тоже свалял дурака, соглашаясь капитулировать на почетных условиях. Что из того, что Гейтс обещал англичанам безопасный проход до побережья? Едва те сдались, их тут же сделали пленниками. Ведь война ведется ради победы. Только так, и не иначе.

Размлев от приятных воспоминаний и вина, капитан не услышал осторожных шагов, раздававшихся из-за переборки…

План Дринкуотера сработал великолепно. Они дождались темноты. К этому времени вся еда, которую принесли американцы, была съедена. Каждый способный двигаться был проинструктирван, как нужно идти, поддерживая контакт с идущим впереди.

Мичман шел первым. Ветер ослабел, и крен «Анлгонкина» уменьшился. Воды в проходе стало больше. Крысы разбегались в стороны, возмущенно пища в темноте, но никто не жаловался. На полубаке стояла страшная вонь от разложения трупа и их собственных экскрементов. Возможность действовать, пусть даже в зловонном трюме, была предпочтительнее, чем покорно вдыхать миазмы разлагающейся плоти в их тюрьме.

Добравшись до конца трюма, Дринкуотер двинулся в сторону. Здесь находились решетки, идущие вокруг лазарета шхуны. В центре корабля размещалась крюйт-камера, окруженная со всех сторон узкими мостиками. Их образовывали решетки, преграждавшие теперь путь англичанам. Ими пользовался канонир, чтобы развесить вокруг порохового погреба фонари: льющийся снаружи через стекло свет позволял ему безопасно комплектовать заряды.

Сержант Хэген шел следом за Дринкуотером. Они преподняли решетку и проникли внутрь. Остальные бесшумно прошли за ними. Было по-прежнему темно, но слабый ток воздуха подсказал им, где находится маленький люк, ведущий на палубу. Он оказался заперт. Наощупь обследовав помещение, Дринкуотер и Хэген обнаружили за трапом дверь, ведущую в кормовую часть корабля. Она тоже была заперта. Хэген выругался. Они понимали, что, оказавшись за этой дверью, получат прекрасный шанс добиться успеха. За ней размещались офицеры. По обе стороны коридора находятся каюты помощников, а в его конце – каюта капитана. Если им не удасться захватить палубу, то пленных офицеров можно будет использовать как заложников. Но дверь преграждала им путь.

Дринкуотер не решался ломать замок. В темноте слышалось дыхание людей. Они вверят в него, что же ему делать? Натаниэль чувствовал, как слезы готовы вот-вот брызнуть у него из глаз, и в первый раз порадовался, что тут темно.

– Прошу прощения, сэр… – раздался шепот.

– В чем дело?

– Дверь закрыта, сэр?

– Да, – уныло ответил он.

– Дайте-ка мне взглянуть, сэр.

Люди зашевелились. Вперед вышел человек. Наступила тишина: восемнадцать человек затаили дыхание, а шум воды и потрескивание корпуса шхуны казались неслышными. Что-то тихо звякнуло.

Человек снова исчез в толпе.

– Попробуйте теперь, сэр.

Дринкуотер нащупал рукоятку и тихо повернул ее. Дверь открылась. Мичман снова прикрыл ее.

– Как тебя зовут?

– Лучше вам не знать, сэр.

Раздался тихий смех. Этот человек явно был одним из многих воров, входивших в экипаж «Циклопа». Ничего удивительного: вербовки среди лондонского отребья давали богатый улов. Но как бы то ни было, гнусное ремесло этого парня спасло ситуацию.

– Готовы? – громким шепотом спросил Дринкуотер.

– Да! Да! – ответы были приглушенными, но в них явно читался энтузиазм.

Дринкуотер открыл дверь. Он направился прямиком к люку. Хэген и морские пехотинцы двинулись к оружейке, находившейся рядом с кормовой каютой. Поочередно матросы и солдаты ныряли в тускло освещенный коридор. Пехотинцы вооружились кортиками, которые выдал им Хэген, потом, разбившись на пары, ворвались в каюты. Джозайя Кинг был взят, не успев даже вскочить с койки. Дверь каюты разлетелась в щепы, и Хэген, скорчив страшную рожу, приставил острие кортика к груди капитана.

Дринкуотер выскочил на палубу. Его сердце бешено колотилось, но страх только усиливал ярость. Трап выходил на палубу прямо за световым люком, ведущим к проходу. К счастью для англичан, он был накрыт парусиной, чтобы свет не мешал рулевому. Но тот располагался прямо за крышкой люка, за нактоузом. Рулевой навалился на рукоятку румпеля, с трудом удерживая корабль на курсе. Вахтенный помощник находился чуть впереди, и обернулся, услышав восклицание рулевого. Дринкуотер прыгнул на помощника, свалив его на палубу. Двое следовавших за ним бросились на рулевого. Тот с криком исчез за кормой, а ближайший из британцев перехватил румпель, так что «Алгонкин» почти не изменил курс.

Американский офицер рухнул на палубу. Он попытался встать привлечь внимание вахтенных, но Дринкуотер, придя в себя после столкновения, выхватил кофель-нагель из планки и огрел им американца по голове. Потеряв сознание, тот растянулся на палубе. Дринкуотер поднялся, переводя дух. Слепая ярость кипела у него в мозгу. Глупо было думать, что команду «Алгонкина» не разбудил этот шум. Вокруг мичмана, словно серые тени, собрались британцы. Кое-кто был вооружен. Все как один двинулись вперед. Американцы на палубе слишком поздно поняли, что происходит. Завопив, они схватились за оружие. Кто-то пытался разбудить товарищей, отдыхавших внизу. Но сопротивление было бесполезным. Людей, которым светила перспектива сгнить во французской тюрьме или на галерах, было не остановить. Пятеро янки отправились за борт, кормить рыб. Некоторые сдались, обезумев от страха. Восемь было убито с помощью их собственного оружия, которое они приготовили, чтобы использовать против экипажей беззащитных торговых кораблей. Оставшихся в живых загнали в трюм, который они готовили для своих жертв.

Корабль перешел из рук в руки за десять минут. Полчаса спустя, переставив паруса, он уже взял курс на Англию.

Глава десятая. Элизабет

Август 1780 г.

Дринкуотер склонился над картой. Стоявший рядом с ним квартирмейстер по имени Стюарт указывал на карте опасные места. Стюарт раньше служил на торговом судне, и Дринкуотер был признателен ему за советы.

– Я предлагаю Фалмут, мистер Дринкуотер, – произнес Стюарт. – Расстояние ближе, и нет нужды опасаться Эддистона. Маяк – это хорошо, но свет его плохо виден. Зато двойные огни Лизарда послужат отличной вехой.

Дринкуотер прислушивался к Стюарту. Бывший помощник с «купца» был опытным мореходом, в силу непредсказуемых парадоксов, присущих человеческому обществу, оказавшимся в подчинении у юного мичмана.

– Хорошо. Фалмут так Фалмут. Но меня тревожит, что они снова могут отбить корабль. Прежде, чем откроется Лизард, нам надо пройти как минимум двадцать лиг…

– Не думаю, что они попытаются. Хэген охраняет их так, что муха не пролетит. Стоит кому-нибудь шевельнуться, как ребята без разговоров всадят ему штык. Только не давайте им никаких поблажек, мистер Дринкуотер.

Скатав карты, они поднялись на палубу. «Алгонкин» мчался вперед под парусами, наполненными ветром. По оба борта расходились пенные струи вод Ла-Манша, рассекаемых корпусом судна. Ветер был свежим, но ровным, позволяя им не убавлять паруса и делать добрых семь узлов. В восемь склянок следующего утра солнечные лучи заблестели на двух белых башнях мыса Лизард, и в полдень «Алгонкин» уже был в гавани Фалмута, под защитой орудий замков Сент-Моувз и Пенденнис. На мачте сверху развевался британский флаг, под ним – американский. Дринкуотер встал на якорь рядом с фрегатом на рейде Каррик. Ему не хотелось отправляться на фрегат с рапортом, но тот прислал за ним собственную шлюпку. В окружении незнакомых лиц он пересек пространство, разделяющее два корабля. Фрегат назывался «Галатея».

Отдав рапорт третьему лейтенанту, Натаниэль узнал, что капитан в данный момент квартирует на берегу, но что первый лейтенант готов его выслушать. Мичмана проводили на корму, где его встретил худой офицер такого высокого роста, что ему приходилось сгибаться почти пополам, чтобы не задеть палубные бимсы. Офицера бил приступ кашля.

– Простите, сэр, это мичман Дринкуотер с «Циклопа». Начальник призовой команды на той шхуне…

Дринкуотер вновь почувствовал себя мальчишкой. В присутствии этого внушающего страх незнакомца вся его начальственность улетучилась в один миг. Он ощущал жуткую усталость и необходимость помыться.

Верзила посмотрел на него и улыбнулся. Потом произнес с явным нортумбрийским акцентом:

– Видел вашу постановку на якорь. Хорошая работа. У вас есть пленные, конечно?

– Да, сэр, около двадцати.

– Около? – нахмурился лейтенант. И снова закашлялся.

– Я не выпускал их на палубу, сэр. Не могу сказать, скольких именно убили прошлой ночью.

Лейтенант нахмурился еще сильнее.

– Ты говоришь, что ты с «Циклопа», парень?

– Да, сэр, именно.

– Он же сейчас где-то у берегов Ирландии. Так с кем же ты воевал прошлой ночью?

Дринкуотер рассказал, как американцы отбили корабль, как погиб лейтенант Прайс, и коротко коснулся отчаянной попытки призовой команды исправить ситуацию. Хмурая гримаса на лице первого лейтенанта сменилась кривой улыбкой.

– И ты не хотел, чтобы эти молодчики снова досаждали тебе?

– Да, сэр.

– Я вышлю нескольких человек и баркас. Отправь пленников в Пенденнис. После этого рапортуй капитану Эджкамбу в «Короне». – Свои слова офицер сопроводил сначала жестом в направлении приземистой башни Пенденниса, а потом – скопления домов и хижин, образующих торговую часть Фалмута. Его снова охватил приступ кашля.

– Спасибо, сэр.

– Не за что, – уже поворачиваясь, бросил верзила.

– Простите, сэр…

Офицер обернулся, прижимая к губам окровавленный платок.

– Можно узнать, как вас зовут?

– Коллингвуд, – прокашлял высокий лейтенант.

На слово лейтенанта Коллингвуда можно было положиться. Полчаса спустя к борту подошел баркас с «Галатеи» и пять морских пехотинцев поднялись на шхуну. Хэген из кожи вылез, чтобы привести в порядок своих парней, но им не под силу было равняться с ребятами с «Галатеи».

Американцев загнали на баркас. Дринкуотер приказал спустить шлюпку с «Алгонкина» и вместе со Стюартом отправился на берег. На каменном пирсе во внутренней гавани Фалмута пехотинцы построили американцев. Понурый Джозайя Кинг занял место во главе своих людей, а красные мундиры расположились по флангам печальной маленькой колонны. Дринкуотер, во все еще мокрых и пахнущих трюмной водой штанах, важно занял место впереди, за ним следовали шестеро матросов и Стюарт с кортиками наголо.

Хэген, тоже благоухающий трюмом, был рядом с Дринкуотером. Колонна тронулась. Был базарный день, и город кишел народом. Люди криками приветствовали маленькую процессию, проходившую по узким улочкам. Дринкуотер ловил взгляды девиц и женщины, и обнаружил, что это весьма волнует его. Но такова уж тщеславная натура человека, что сержант Хэген, выкатив грудь колесом, демонстрировал уверенность, что все эти взгляды предназначаются ему. На самом же деле эти взгляды адресовались грустному красавцу – капитану Кингу, который в уныло-романтическом ореоле своего поражения порождал в непредсказуемых женских сердцах нежное участие.

Джозайя Кинг буквально кипел от ярости, пожиравшей его подобно огню. Он сгорал от стыда при мысли, что во второй раз потерял свой корабль. Американец в бессильном гневе досадовал на судьбу, которая похитила победные лавры у него, Джозайи Кинга из Ньюпорта, и возложила их на этого тощего молодого мичмана, чьи вонючие мокрые штаны липнут к ногам при каждом шаге. Особенно мучило его то, что он попался в тот самый момент, когда восхвалял себя за предусмотрительность. Наверное, именно это было самым горьким, самым острым шипом в его ране. Он и его парни уныло брели вперед; колонна тем временем вышла из города и стала взбираться на холм. Дорога вела мимо земляных укреплений вверх по поросшему кустарником склону. Было жарко, солнце припекало. Вдруг слева от них показались бастионы, и им пришлось перебраться через ров, пройдя через итальянского стиля гауптвахту, за которой они оказались собственно в черте укреплений замка.

Караульные вызвали сержанта, тот вызвал капитана. Последний прислал прапорщика с поручением разобраться, и продолжил послеобеденную дрему. Прапорщик, обнаружив, что эскорт возглавляет не более, чем замызганный мичман, преисполнился невероятного презрения. Его снисходительные манеры раздражали валящегося с ног Дринкуотера, которому пришлось выносить тоску незнакомой и ненавистной ему бумажной работы, без чего даже на войне не обходится. Каждый американец по отдельности должен был быть зарегистрирован за подписью самого мичмана и прапорщика. Тем временем солнце пригревало, и Дринкуотером овладевала истома, проистекающая как из-за бессонной ночи так и облегчения, вызванного освобождением от ответственности. Наконец высокомерный офицеришка отвязался от него. Морские пехотинцы снова построились, и маленький отряд начал спускаться в город. Дринкуотер в сопровождении Стюарта направился в гостиницу «Корона».

Капитан фрегата Его Королевского Величества «Галатея» Эджкамб принадлежал к офицерам старой школы. Появление оборванного мичмана в вонючих штанах вызвало у него приступ праведного гнева. Когда этот неряха-мичман попытался доложить ему о прибытии захваченного приватира «Алгонкин», капитан не стал размениваться на детали. А еще ему не нравилось, когда его прерывают.

Обличительная тирада, которой он угостил Дринкуотера, была столь же длинной, сколько бессмысленной. К ее концу не раскрывавший рта мичман поймал себя на мысли, что даже не слушает. На улице ярко светило солнце, и им овладело страстное желание не делать ничего, только нежиться в этих теплых лучах, да еще обнимая при этом за талию одну из девчонок, что встретились им по дороге. Благоуханный воздух Корнуолла лился сквозь открытое окно, отвлекая его от мыслей о долге. И только когда капитан смолк, наступившая тишина вернула Натаниэля из его мечтаний обратно в комнату гостиницы. Он посмотрел на капитана. Вольготно скинув мундир, Эджкамб напоминал того, кем и являлся – распущенного, некомпетентного офицера, бросившего свой корабль, чтобы наслаждаться прелестями местных красоток. Дринкуотер почувствовал к нему приступ острого отвращения. Он вскинул руку ко лбу:

– Есть, сэр. Благодарю вас, сэр.

Потом повернулся и вышел из комнаты. Стюарта он обнаружил у стойки внизу. Квартирмейстер весело болтал с краснощекой девицей. При виде ясных глаз и аппетитных грудей девушки, у Дринкуотера екнуло внутри. Слегка смущенный Стюарт предложил мичману пива.

– Это ваш капитан? – спросила у Стюарта девица, легкомысленно захихикав, и поставила перед Дринкуотером кружку.

Квартирмейстер, покраснев, кивнул. Дринкуотер был смущен непривычной для себя близостью к девушке, но чувствовал, что подчеркнуто уважительное обращение Стюарта вызвано стремлением придать молодому офицеру значимости. Служанка склонилась над ним.

– Не желает ли ваша честь чего-нибудь еще, – завлекающе спросила она.

Во вновь обретенном ощущении уверенности в себе, Дринкуотер не поддался чарам трепетно вздымающейся груди. Жадно припав к кружке, он смотрел на девушку поверх края, наслаждаясь ее разочарованием по мере того, как пиво согревало его желудок. Он же, как не крути, начальник призовой команды «Алгонкина», и именно ему довелось промаршировать по улицам Фалмута под восхищенными взорами целых толп женщин… Он допил пиво.

– Сказать по-правде, мадам, я не имел намерения приобретать здесь что-нибудь помимо кружки-другой пива…

Девица подсела ближе к Стюарту. Она знала, что у квартирмейстера есть при себе гинея или полсоверена, поскольку заметила блеск золота в его руке. Вид бывалого моряка не позволял усомниться, что тот не отважится отправиться на берег, не имея чем заплатить за маленькое развлечение или бутылочку доброго вина. Девушка посмотрела на Дринкуотера. «Жаль, – подумала она, – парень симпатичный, особенно для тех, кому нравятся бледненькие». Рука Стюарта обвила ее талию. Ах, нужно же девушке на что-то жить…

– У вашей чести, наверное, много важных дел, – многозначительно проговорила девица. И прильнула к Стюарту, который глянул на мичмана. Дринкуотер увидел, как рука матроса сжимает налитую грудь. Пышная плоть вздымалась, грозя вот-вот выскочить из-под стесняющей ткани не совсем чистого лифа.

Он весело улыбнулся, и встал, бросив на стол несколько медяков.

– Будьте на борту к закату, мистер Стюарт.

По возвращении на «Алгонкин» Дринкуотер обнаружил шхуну отдраенной начисто. На палубе лежал куль – это был труп. Тут же сидели раненые, среди них Грэттен: на его руку хирург с «Галатеи» наложил лубки. Во время отсутствия мичмана Коллингвуд побывал на шхуне, и распорядился, чтобы доктор помог раненым из числа команды «Циклопа». Он же приказал навести порядок на призе.

Коллингвуд проявил большой интерес к «Алгонкину», поскольку направлялся в Вест-Индию, а там такой тип судна был очень распространен. Помимо этого ему хотелось присмотреться к молодому мичману, который так хорошо проявил себя. Ненавязчивый расспрос среди команды позволил выяснить, насколько хорошо. Лейтенант оставил распоряжение, что Дринкуотер по прибытии на борт обязан отрапортовать ему.

Квартердек «Галатеи» так напомнил Дринкуотеру «Циклоп», что мичмана охватил приступ ностальгии по своему фрегату. Коллингвуд взял его под руку и стал расспрашивать.

– Вы видели капитана Эджкамба?

– Да, сэр.

Лейтенант закашлялся.

– Какие он вам дал приказы? – выговорил он наконец.

– Никаких, сэр.

– Никаких? – переспросил лейтенант, слегка нахмурившись.

– Ну да, сэр… – Дринкуотер осекся. Что он может сказать первому лейтенанту о его командире, к которому не испытывает ничего, кроме презрения? – Он приказал мне сменить мундир, сэр, и …

– … и прибыть с рапортом к флаг-офицеру в Плимуте. Разве не так, парень?

Дринкуотер посмотрел на Коллингвуда, и, вопреки усталости, в голове у него постепенно прояснилось.

– О, да! Да, сэр, это верно, – он смолк.

– Отлично. На вашем месте я бы отплыл завтра.

– Есть, сэр, – мичман поднес руку ко лбу и повернулся.

– А, мистер Дринкуотер!

– Сэр?

– Нельзя хоронить труп в гавани. Мой плотник сделал гроб. Я взял на себя смелость заказать заупокойную службу на сегодня. Можете отправиться в церковь св. Карла Мученика в четыре. И заодно возблагодарить Бога за благополучное… – высокий лейтенант зашелся в очередном приступе кашля.

Дринкуотер немного поспал, и уже в пять склянок поднялся, обнаружив свои штаны выстиранными и отглаженными. Хэген почистил перышки своим пехотинцам, и маленький отряд, неся свою печальную ношу, торжественно направился в приходскую церковь. Такой жест, как организация отпевания в церкви для одного из матросов, Дринкуотер в то время еще не мог оценить по достоинству. Призванный лить кровь на службе неблагодарной стране, английский матрос не привык, что с ним могут обращаться не как с псом. Поступки, подобные тому, что сделал Уилфред Коллингвуд, трогали их до глубины души. Пока бесчувственный аристократ Эджкамб шел по тропе порока, Коллингвуд и некоторые другие учились, как стать настоящим вождем. Никто не умел так искусно играть на струнах матросской души, как Горацио Нельсон, но он не был единственным в своем роде.

После полуденной жары прохлада, царившая в церкви, воспринималась как чудо. Оказавшись в непривычной обстановке, моряки застенчиво переминались с ноги на ногу. Стоя после службы во дворе, под тисовыми деревьями, они опять оказались в объятиях зноя. Когда грубо сколоченный гроб опустили в могилу, мужчины, перенесшие недавно такое испытание, не смогли сдержать слез.