Текст книги "Око флота"

Автор книги: Ричард Вудмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

«Вот так-так, – подумал Хоуп, – то ли Эпплби ясновидящий, то ли ему все известно».

– Подумайте, господа, кто кроме политиков мог это придумать? Политиков, издавших Принудительные акты1414
  Принудительные Акты (англ. Coercive Acts), или Невыносимые законы (англ. Intolerable Acts) – название, которое жители тринадцати американских колоний Великобритании дали пяти законам, принятых британским парламентом в 1774. С помощью этих законов король и парламент намеревались остановить растущее движение сопротивления в колониях. Однако эти меры только усугубили ситуацию, поскольку колонисты сочли их деспотическим нарушением своих прав. «Невыносимые законы» стали толчком для созыва Первого Континентально Конгресса, целью которого было принятие мер для противодействия политике, проводимой метрополией.


[Закрыть] и игравших в войну с парламентскими статутами? Конечно политики! Милорды Норт1515
  Лорд Фредерик Норт, второй граф Гилфорд (1732-1792). Премьер-министр Британии с 1770 по 1782 гг.


[Закрыть] и Джермен измыслили это! Джермен, допустим, сказал Норту, как здорово все получится. И дешево. Напечатать несколько миллионов бумажек, обрушить экономику мятежников, поставить Конгресс на колени. И не нужно войск, не нужно полагаться на генералов и адмиралов и все это – вот в чем вся прелесть – благодаря блестящей идее их сиятельств!

Со стороны собравшихся за столом офицеров послышался ропот одобрения.

– Вы улавливаете суть, джентльмены. Идею выносил человек, которого после Миндена выгнали из армии за трусость, но который благодаря толстой шкуре и другому имени остался…

– Сэквиль1616
  Сэквиль, Джордж, затем известный как лорд Джордж Джермен (1716-1785). Английский военный и политический деятель. В годы Войны за независимость был госсекретарем по американским делам в кабинете лорда Норта. В ходе Семилетней войны в битве при Миндене (1 августа 1759 г.) Сэквиль, командовавший английскими войсками, отказался поддержать союзников, ганноверцев, и победа была упущена. В результате последовавшего военного трибунала Сэквиль был признан виновным, его уволили со службы и запретили занимать впредь какую-либо военную должность. После восшествия на престол короля Георга III в 1762 г. Сэквиль занялся политикой, став союзником лидера тори лорда Норта. В 1769 году он унаследовал состояние и имя свое родственницы леди Джермен, и под этим имененем стал членом кабинета тори. На посту государственного секретаря по американским делам допустил немало просчетов, среди которых можно отметить имевшие катастрофически последствия поряжения при Саратоге и Йорктауне.


[Закрыть], Богом клянусь! – воскликнул Вилер, не обращая внимания на попытку Эпплби сострить. – Я совсем забыл. Разве не вычеркнул его король собственноручно из армейского реестра, запретив впредь занимать любую военную должность?

– Именно так, дорогой сэр, покойный король так и сделал. И кем же теперь стал означенный субъект? Никем иным, как фактическим руководителем военных операций в Америке, стране, о которой он ничего не знает. Вот Барре знает, но Правительство игнорирует бравого полковника. Берк, Фо и Чатэм знают, но никто не прислушивается к их мнению. И вот мы здесь! – Эпплби удовлетворенно перевел дух и обвел взглядом публику, словно ожидая аплодисментов.

– Вы не вполне правы насчет Джермена, мистер Эпплби.

Эпплби нахмурился и покрутил головой в поисках того, кто осмелился ему противоречить. Это был Крэнстон.

– Прошу прощения?! – вскинулся доктор.

– Готов согласиться, что лорд Джордж Джермен именно таков, каким вы его описываете, но в его секретариате служит американский лоялист, которого можно признать экспертом в ряде вопросов. Его зовут Бенджамин Томпсон1717
  Бенджамин Томпсон, граф Румфорд (1753-1814). Известный ученый и изобретатель. Родился в Массачусетсе, с началом Войны за независимость встал на сторону англичан. Вынужденный покинуть Америку, Томпсон сделался советником лорда Джермена.


[Закрыть].

– Фи! – отозвался Эпплби. – Томпсон – это его катамит!

Дринкуотер понятия не имел, что значит «катамит», но мог предположить, судя по ухмылкам, появившимся кое у кого на лицах.

– Полагаю, мистер Эпплби, в словах Крэнстона есть доля истины, – весомо заявил Хоуп, но Эпплби не намерен был уступать.

– Не согласен, сэр.

– И я, сэр, – снова вмешался в разговор Дево в очередной попытке направить его в нужное русло. – Факты говорят сами за себя. Если Томпсон такой гений, то неужто он не знает, что наше прибытие в Чарлстон или Нью-Йорк принесло бы гораздо больше вреда мятежникам?

– А! Да вот в чем загвоздка, – снова бросился в бой Эпплби. – Джермен обращается к Томпсону. «Будь я проклят, Бенджамин, – заявил доктор, подражая манере Джермена, – если доверюсь этому тупому идиоту Клинтону и его прихвостню, чертову предателю Арнольду, который наверняка ведет двойную игру. Лучше не посылать деньги им». Джермен берет карту: «Кому же нам их послать, Бенджамин? Корнуоллису? Мне никогда не нравился этот пучеглазый. Или его заместителю, молодому Роудону? Или этому проклятому всезнайке Фергюсону?»

– Фергюсон мертв, – ровным голосом заметил Вилер.

Эпплби тем временем воздел очи горе:

– «Нет-нет, все это не то, Бенджамин. Пододвинь-ка поближе карту; где тут Каролина? Ах, вот она. Так, куда-нибудь сюда!» – Эпплби зажмурил глаза, ткнул пальцем в дамастовую скатерть, потом опустил взор, как будто вглядываясь в воображаемую карту. – «Вот и прекрасно. Бенджамин, запиши место, а то уже пять часов и мне пора провести часок-другой за столом, чтобы расслабиться…». Все надевают шляпы и уходят. Занавес.

Эпплби наконец сел, довольно ухмыляясь и сцепив руки на животе.

Кое-кто вяло захлопал. На лицах читались презрительные улыбки, выражавшие врожденное отношение моряков к этим политиканам. «Чего же еще от них ожидать», – словно говорили они.

Хоуп отчетливо понимал, что ему надо выбить подобные мысли из своих людей. Такая позиция ведет к халатному исполнению обязанностей.

– Я нахожу ваши умозаключения любопытными, мистер Эпплби, но неверными. То, что «Циклопу» предстоит выполнить задачу, понять смысл которой мы не в состоянии, вовсе не открывает новую страницу в морской истории. Весь смысл военно-морской службы состоит в выполнении приказов, без чего невозможно…

– Сэр, – проронил Дево, – лейтенант Вилер допросил негра, попавшего к нам в руки во время боя с «Креолкой». Чернокожий говорит, что Каролина пребывает в состоянии полного безвластия, и никто не имеет понятия, кто ей руководит. У лорда Корнуоллиса войск хватает только на то, чтобы удерживать несколько укрепленных пунктов и гоняться за мятежниками.

Хоуп не выдержал.

– Мистер Дево, – почти закричал он, – а каких слов вы ждали от чертова ниггера? Он же мятежник. Вы думали, он скажет, что мы побеждаем?

Дево тоже вспыхнул.

– Умоляю, выслушайте меня, сэр. Во-первых, он лоялист, и имеется подтверждающая бумага, пусть он даже оказался среди мятежников; во-вторых, он раб, освобожденный нами, и глупо ожидать от него симпатий к своим угнетателям; в-третьих, парень служил денщиком у лейтенанта из Двадцать третьего пехотного полка.

– И надо полагать, – язвительно заметил Хоуп, – что вышесказанное является железным доказательством тому, что каждое его слово правда?

Теперь капитана обуял настоящий, страшный приступ гнева. Он злился на Дево и Эпплби за то, что те облекли в слова сомнения, мучившие его самого, злился на себя за малодушие, с которым согласился на уговоры Эджкамба, и за те четыре тысячи фунтов призовых денег, от которых по эту сторону океана ему не было никакого проку, злился на всю эту систему, сделавшую возможной возникновение такой глупой ситуации.

– Время покажет, сэр, кто из нас прав…

– Может и так, мистер, но это не должно препятствовать исполнению нами своего долга, – и капитан обвел собравшихся многозначительным взглядом. Их смущенный вид и потупленные взоры взбесили его еще больше. Он встал, и офицеры вскочили следом.

– Мистер Дево, вы вправе предпринять все меры безопасности, которые сочтете необходимыми. Доброй ночи, джентльмены.

Уход офицеров сопровождался грохотом передвигаемых стульев и шумом голосов. В ушах капитана стояли слова Дево: «Время покажет, сэр, кто из нас прав». Беда была в том, что Хоуп уже знал, кто…

Дринкуотер покинул обед с чувством, что стал свидетелем того, чего не должен был видеть. До этого момента он считал авторитет Хоупа непререкаемым, и был поражен яростными нападками Дево. Помимо этого его смутили смешки, которыми обменивались некоторые из гостей, особенно Дево и Вилер, показывая, что их забавляет достигнутый результат. Но больше всего ему врезалось в память лицо Блэкмора. Старик с зачесанными назад седыми волосами прошествовал мимо мичмана с лицом, напоминавшим своей невозмутимостью носовую фигуру. Но рядом с Дево и Вилером на этом лице отобразилось выражение крайнего презрения.

Дринкуотер последовал за Крэнстоном вниз. В темноте твиндека чья-то рука схватила его за локоть. Он едва не закричал, но из мрака выступило лицо с прижатым к губам пальцем. Это был Шарплз.

– Чего ты хочешь? – прошептал Дринкуотер, не в силах еще сбросить с себя тягостное ощущение после недавнего разговора. Но что-то в облике Шарплза, с которым мичман не пересекался уже несколько месяцев, говорило, что это не праздный визит.

– Прошу прощения, сэр. Вам надо знать: уверен, Треддл и мистер Моррис что-то замышляют, сэр. Думаю, вам следует знать, сэр…

Шарплз разжал руку и растворился во тьме.

Дринкуотер вошел в кокпит.

– Ну что, вернулись из-за капитанского стола, да? – голос Морриса сочился ядом.

Поначалу Дринкуотер решил не отвечать, но, понимая, что Крэнстон еще не спит, задумал подразнить врага.

– Скажи, Моррис, за что ты меня ненавидишь?

– Да за то, сосунок, что ты – всего лишь собачье дерьмо, и все же с самого твоего появления на корабле ты стал причиной трудностей для меня. Ты несносный маленький ублюдок…

Кулаки Дринкуотера сжались, он посмотрел на Крэнстона. Тот невозмутимо забирался в свою койку.

– За эти слова я вызову тебя, когда мы придем в Нью-Йорк…

– Да? А почему не сейчас? Потому что у тебя нет этого проклятого шеста? Ты стал больше заботиться, как бы не изуродовать свою смазливую мордашку с тех пор, как повстречал ту шлюху в Фалмуте. Скажешь не так? Или свел теперь компанию с офицерами, со щеголями типа Вилера?

Намек на Элизабет взбесил Дринкуотера, но он сдержал гнев. Он увидел, как Крэнстон, сидя в койке, машет ему, призывая не обращать внимания. Моррис завелся, из его уст лились оскорбления и непристойности на все лады, какие только мог подсказать его гибкий развращенный ум. Дринкуотер схватил под мышку свой плащ и вышел на палубу…

– Почему бы тебе не заткнуть свой поганый рот, Моррис? – спросил Крэнстон из темноты. Но Моррис его не слышал. Он был взбешен, он ослеп от душившей его злобы. Для этого чувства нельзя найти рационального объяснения, так же как для любви. Моррис думал только о том, что в силу какой-то злой иронии судьбы Дринкуотер оказался наделен всем, чего так не хватало ему, Моррису: талантами, обходительностью, способностью располагать к себе людей.

Моррис пал жертвой своих собственных пороков: зависти, половых извращений и их последствий. Возможно, это являлось первыми признаками болезни, ведущей к помешательству, а возможно – горькими плодами извращенной страсти, которая уже в силу самой своей порочной природы не может породить ничего, кроме мучений.

Глава пятнадцатая. «...так часто прахом идут...»

Март-апрель 1781 г.

Если команда «Циклопа» ожидала увидеть впечатляющую картину берега, к которому они прибыли, ее ждало разочарование. Побережье Каролины было низменным и поросшим лесом. У штурмана Блэкмора не оказалось приметных ориентиров, с помощью которых можно было бы определить их местонахождение. В итоге эстуарий реки Галуда был обнаружен с помощью посланного на разведку баркаса.

Перевалило за полдень, когда морской бриз позволил, наконец, Хоупу ввести фрегат изобилующие мелями воды. Лотовые расположились на обоих фока-русленях, а баркас с заряженным четырехфунтовым орудием на носу, шел впереди под командой лейтенанта Скелтона, промеряя фарватер. Следом за ним, под марселями, стакселями и контр-бизанью, осторожно приближался к берегу фрегат.

Галуда впадала в Атлантику между двух мысов, заканчивавшихся песчаными косами. Эти две полоски суши у своей оконечности поворачивали на север, куда устремлялась и река, смешивая свои воды с Гольфстримом. У устья находился бар, который фрегат должен был аккуратно миновать. От впадения в море берега эстуария были густо покрыты лесом, по мере продвижения вверх по течению лесные массивы пересекались ручьями и болотами. У устья самой реки находилось небольшое возвышение – футов тридцать над урезом воды. На нем, на очищенном от леса пространстве, возвышался форт Фредерик.

Именно в направлении форта нацелились все взгляды, едва «Циклоп» благополучно миновал опасный бар. Огороженное частоколом укрепление хорошо просматривалось, возвышаясь над окрестными лесами. Флагшток был подозрительно пуст – Юнион Джек над ним не развевался.

– Может, выстрелить из пушки, сэр? – предложил Дево.

– Нет, – отрезал Хоуп. Напряженность ситуации заставила их забыть о недавних разногласиях. «Циклоп» медленно шел вперед, слышались выкрики лотовых. Вот фрегат вошел в главное русло, вот на траверзе появился форт. Не было видно ни единой души, и даже сам воздух, казалось, был напоен ощущением заброшенности и пустоты.

– Он, брошен, черт побери!

– Бросить становой якорь, мистер Дево, – распорядился капитан, не обращая внимания на восклицание лейтенанта. – Надо посмотреть.

Баркас был подведен к борту, в него спустилась десантная партия из моряков и морских пехотинцев. Дринкуотер наблюдал, как баркас отвалил от корабля.

Небольшой деревянный причал, видимо, использовавшийся гарнизоном для своих нужд, облегчил высадку. Выхватив тесак, Вилер скомандовал своим людям построиться. Дринкуотер смотрел, как они, пригнувшись, бегут вперед. Матросы последовали за ними нестройной фалангой. Четырехфунтовка баркаса прикрывала атаку.

Занятие форта Фредерик состоялось без единого выстрела. В форте было пусто: ни людей, ни припасов, ни провизии. И ни единого намека на то, когда и почему ушел гарнизон. Но ощущалась та гнетущая, зловещая атмосфера, которая свойственна покинутым местам. Даже самые храбрые сердца затрепетали.

Дево, командовавший десантом, повернулся к Вилеру:

– Если он намерен задержаться здесь, нам лучше занять это место.

– Мы могли бы установить вертлюжные пушки, – согласился Вилер. – Здесь, и вот здесь. Мои пехотинцы это организуют. Дозорный катер будет курсировать постоянно?

Дево усмехнулся, глядя на облаченную в красный мундир фигуру с бляхой, поблескивающей на солнце. Вилер нервничал. Дево огляделся.

– Скверное это дело, Вилер. Мне здесь не нравится, так я и доложу Хоупу. Ну конечно, шлюпка будет курсировать. Я бы даже собаку не оставил в таком месте…

Несмотря на жару, Вилер поежился. Он старался не поддаваться суеверию, но не мог изгнать из памяти другую американскую реку: его отец остался лежать на берегу Мононгахелы1818
  Битва при Мононгахеле состоялась 9 июля 1755 г. В этом сражении английские войска генерала Брэддока предприняли попытку захватить французский форт Дюкень, но потерпели поражение и понесли серьезные потери.


[Закрыть]…

Стряхнув с себя наваждение, лейтенант стал приказывать Хэгену и матросам привести форт Фредерик в состояние боеготовности.

«Циклоп» был охвачен кипучей деятельностью. В качестве «меры предосторожности» Дево приказал убрать брам-стеньги, чтобы мачты не возвышались над окрестными деревьями. Три шлюпочных пушки и несколько вертлюжных орудий были размещены в форте Фредерик, командование которым принял Вилер, отбросивший прочь недавние сомнения. За дело он принялся с энтузиазмом, и не прошло много времени, как на стенах уже стояли часовые, а патрули прочесывали близлежащий лес. Единственной печалью Вилера было то, что Хоуп запретил ему поднимать над фортом британский флаг.

– Может случиться так, что нам придется быстро уходить отсюда, и я не хочу, чтобы это выглядело, как будто я сдал форт, – пояснил Хоуп, и Вилеру оставалось довольствоваться этим.

Для предотвращения атаки со стороны моря у бара нес постоянное дежурство баркас под командованием мичмана или помощника штурмана. Прочие шлюпки сновали между кораблем и берегом, перевозя людей и припасы. После того, как в течение двадцати четырех часов никаких следов своих или чужих обнаружено не было, Хоуп решил выслать вглубь материка экспедицию для рекогносцировки. Поставленный на шпринг фрегат был способен быстро дать бортовой залп по любому из берегов, а также вверх или вниз по течению. Но больше всего капитана беспокоила опасность со стороны моря, и на топе грот-стеньги сидел наблюдатель, не сводящий глаз с патрульного баркаса.

В тот вечер второго дня «Циклоп» был приготовлен к отражению атаки; в качестве последней меры были натянуты противоабордажные сети. Они шли от поручней до тросов, растянутых между нижними реями. Когда солнце скрылось, а красный вымпел на корме «Циклопа» безжизненно обвис, на палубу вывели больных, чтобы они подышали свежим воздухом. Но тучи комаров сделали их пребывание наверху невыносимым. Против полчищ москитов, населявших лесистые берега Галуды, не действовали никакие оборонительные меры. Непрерывные стоны больных и здоровых разносились во все стороны от фрегата над погруженной в сумерки рекой, нарушая зловещую тишину леса.

Миновала вторая ночь, а вестей от британских войск или лоялистов по-прежнему не было. На следующее утро Вилер получил приказ передать свой пост и присоединиться со своими пехотинцами к лейтенанту Дево и его матросам, направляющимся на разведку вглубь страны. Хоуп решился на отчаянный шаг: раз уж гора не идет к Магомету, пророку придется сделать что-то, чтобы самому приблизиться к ней… Именно так размышлял капитан, утирая со лба пот. Он налил стакан ромового грога и подошел к кормовой галерее. Быстрые воды Галуды журчали за кормой «Циклопа», слегка шевеля руль, слышался легкий скрип и позвякивание штуртросов. Краем глаза он видел, как строится высадившаяся на берег партия. Вот Вилер отправляет вперед пикет под командой Хэгена, а сам возглавляет остальных пехотинцев. Менее стройную колонну из взвода матросов ведет мичман Моррис. Мичман Дринкуотер следует в арьергарде из отделения морских пехотинцев во главе с капралом.

Голова колонны уже скрылась в лесу, когда капитан заметил Дево. Первый лейтенант перекинулся последними словами с Кином, оставшимся командовать фортом, посмотрел на корабль и поспешил догонять отданный ему под начало отряд…

Хоуп допил грог и посмотрел в сторону моря. Там был баркас по командой Крэнстона. Единственным офицером на борту фрегата остался Скелтон. С изумившей его самого теплотой капитан подумал о Дево и фанфаронистом, но таком знающем Вилере; о Дринкуотере, столь похожем не него самого в молодые годы. Хоуп вздохнул и стал глядеть, как воды Галуды бегут к морю. Открытому морю… «Откуда придет помощь наша1919
  Строка из Псалма 121: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя».


[Закрыть]», – пробормотал он, терзаемый недовольством собой…

Дринкуотера не слишком прельщала эта экспедиция. Едва фрегат скрылся из виду, ему стало казаться, что весь их отряд оказался в смертельной опасности. Их стихией было море, и как в подтверждение его страхов, моряки, ловкие, как мартышки, в работе со снастями, то и дело спотыкались о корни деревьев или вязли в болотцах, мешавших их продвижению с самого начала. Мичмана смущали также истовые мольбы Ахиллеса, отказавшегося пойти с мичманом и утверждавшим, что углубляться в лес – сущее безумие. Так что Дринкуотер шел вперед с нервами, натянутыми до предела, и малейшая заминка или восклицание в голове колонны, сколь безобидными не были бы их причины, еще более обостряли его беспокойство.

Несмотря на пересеченную местность, десант довольно быстро продвигался по тропе, ведущей от форта Фредерик вглубь леса. Милях в пяти от форта они набрели на делянку со спиленными деревьями и грубо сложенным блокгаузом. Было очевидно, что обитатели спешно покинули это место. Еще через несколько миль им встретилась плантация с домом, обшитым досками, и служебными постройками. Дом частично сгорел, а сараи были полны мух. Полчища опарышей пожирали гниющие туши скота. Запах гари долго еще тянулся за маленькой колонной, продолжившей путь через безлюдный сосновый бор. Они переправились через ручей, текущий на север, чтобы влиться в Галуду, и разбили бивуак на ночь. Негромкий говор перешел в рев, когда людей атаковали тучи голодных комаров. Дево такая служба не прельщала, но Вилер, благодаря своим пехотным навыкам, чувствовал себя в своей тарелке и взял на себя роль неофициального командира. Выставив часовых, отряд принялся за ужин из захваченных с собой припасов.

На закате, проверив часовых, Дринкуотер отошел в лес, повинуясь зову природы. Совершив за день трудный марш, вынужденный постоянно заставлять ворчащих людей идти вперед, он чувствовал себя жутко уставшим. Присев на корточки под деревом, мичман вдруг ощутил невероятную легкость в голове. Ему казалось, что это совсем не Натаниэль Дринкуотер сидит здесь, Бог знает за сколько тысяч миль от дома, облегчая кишечник. Он посмотрел вниз: неужели эта топкая, поросшая мхом земля и есть легендарная Америка? Это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. Как часто случалось в мгновения, когда он был предоставлен сам себе, мысли его направились в сторону Элизабет. Иногда ее воображаемый образ казался более живым, чем окружающая ужасная реальность…

Мичман погрузился в свои фантазии, и ему уже представлялось, как он, много лет спустя, рассказывает Элизабет историю как сидел в неделикатной позе под сосной в далекой Каролине, и думал о ней. Он так отрешился от реальности, что не слышал, как за спиной у него хрустнула сухая ветка. Даже когда перед его лицом возникла физиономия Морриса Дринкуотер не сразу пришел в себя. И только когда нос его уткнулся в замшелую кочку, а голый зад уставился в небо, он понял, что происходит.

– Ну и ну, какой приятный вид… и какая удобная поза, а, Треддл?

Звук голоса и имя заставили Дринкуотера дернуться, он оперся на руку, стараясь подняться, но опоздал. Едва он двинулся, на его локоть опустилась нога, рука подвернулась. Инстинктивно юноша приподнялся на коленях и повернул голову. На его руке стоял Треддл, сжимая в руке кортик. Глаза матроса зловеще блестели, а на губах играла подлая улыбка.

– Ну что мы сделаем с ним, Треддл?

Моррис по-прежнему держался за спиной, вне поля зрения Дринкуотера, но тот чувствовал себя как кобыла, которую подвели к жеребцу. Словно читая его мысли, Моррис пнул мичмана в зад. Распространившаяся от гениталий волна отвращения была так сильна, что Натаниэля вырвало, и он с натугой пытался отдышаться. Тут в его волосы вцепилась рука; Треддл наклонил лицо Натаниэля к его же экскрементам.

– Отличная мысль, Треддл! А потом мы отымеем его, ага? Это заставит мальчишку ужаться до его настоящего размера…

У Дринкуотера не было сил сопротивляться, все что он мог – это держать глаза и рот стиснутыми. Но когда вонь уже наполнила ноздри, рука Треддла вдруг разжалась. Верзила рухнул на землю.

– Что за…? – Моррис повернулся и увидел в сумерках человека, сжимающего абордажную пику. Ее окровавленное острие было направлено на Морриса.

– Шарплз!

Шарплз ничего не сказал Моррису.

– С вами все хорошо, мистер Дринкуотер?

Мичман с трудом поднялся. Он прислонился к дереву и трясущимися руками застегнул штаны. Боясь, что голос выдаст его, Дринкуотер молча кивнул.

Моррис дернулся было, но замер, когда Шарплз упер острие пики ему в грудь.

– А теперь, мистер Моррис, вытащите из-за пояса пистолет. И без шуток!

Дринкуотер поднял голову, наблюдая за происходящим. Стало почти уже темно, но не настолько, чтобы нельзя было заметить дьявольский блеск в глазах у Шарплза.

– Без шуток, мистер Моррис. Я хочу, чтобы вы приставили пистолет к голове Треддла и вышибли ему мозги… – голос звучал очень убедительно. Дринкуотер посмотрел на Треддла. Пика пронзила брюшную полость и проникла в грудную клетку снизу, ранив пищеварительные органы. Матрос был жив, но лежал в луже собственной крови, струйки которой стекали также у него изо рта. Ноги конвульсивно вздрагивали, и только одно еще позволяло сделать вывод, что он не совсем умер: глаза – расширившиеся в безмолвном протесте и молящие о пощаде.

  – Взводи! – приказал Шарплз. – Взводи! – Острие пики уперлось Моррису в ягодицу, заставляя того повернуться к Треддлу. Щелчок курка эхом раздался в голове Дринкуотера. Он выпрямился.

– Нет, Шарплз, – прошептал он. – Бога ради, не надо! – Голос его постепенно обретал силу, но прежде чем мичман успел скачать что-то еще, Шарплз скомандовал: «Огонь!»

Долю секунды Моррис колебался, потом острие пики заставило его мышцы почти непроизвольно сократиться. Пистолет выстрелил и лицо Треддла превратилось в кровавое месиво.

Примерно полминуты никто не в силах был пошевелиться.

– О, мой Бог! – выдавил наконец Дринкуотер. – Какого черта ты сделал это, Шарплз?

Матрос повернулся. На губах его играла спокойная, какая-то детская улыбка. Глаза блестели в темноте, как два озера. Озера, полных слез. Ему с трудом удалось заговорить из-за беззвучных рыданий.

– Я узнал из письма, мистер Дринкуотер, письма, прибывшего с «Галатеей». Там говорилось, что моя Кейт умерла. Они говорили, что она умерла при родах, сэр, но я-то знал, сэр. Я прекрасно понимал, что…

Дринкуотер наконец овладел собой.

– Мне жаль Шарплз. Я искренне сочувствую тебе. И спасибо за помощь… Но почему ты убил Треддла?

– Да потому что он дерьмо, – просто ответил матрос.

Моррис поднял голову. Лицо его было мертвенно-бледным. Он нетвердым шагом двинулся к лагерю. Бросив на Треддла последний взгляд, Шарплз последовал за ним, потом, видя, что Дринкуотер медлит, остановился.

– Не стоит горевать над убежавшим молоком, мистер Дринкуотер.

– Может, нужно похоронить его?

– Нет, – пренебрежительно фыркнул Шарплз.

– Но что я скажу первому лейтенанту?

Шарплз уже тянул его за собой. Раздался хруст веток под ногами. Перед ними возникли Вилер и два морских пехотинца, чьи перекрестные ремни белели в сгущающейся тьме. Они обступили Морриса.

Шарплз бросил пику. Они с Дринкуотером подошли к остальным.

– Что происходит? – воскликнул Вилер, указывая рукой с пистолетом на Морриса. Лицо Морриса оставалось невозмутимым, но он старался отвести взгляд.

– Всего лишь нелепая ошибка, мистер Вилер, – Дринкуотер выступил вперед. – Я тут облегчался, а Моррис принял меня за мятежника. А Шарплз был занят тем же ярдах в десяти от меня… – Натаниэль изобразил подобие улыбки. – Так ведь, Моррис?

Моррис посмотрел на него, и Дринкуотер почувствовал, что его сердце как будто сжимают ледяные пальцы. Моррис улыбался. Гадкой, заговорщицкой улыбочкой…

– Ну, если ты так говоришь, Дринкуотер…

Только сейчас Дринкуотер понял, что солгав, он сделался соучастником преступления.

Наутро лагерь бурлил недовольством. Не в силах понять необходимости этого марша, вырванные из привычной среды, закусанные чуть не насмерть, люди почти открыто взбунтовались. Дево делал что мог, стараясь успокоить их, но он и сам разделял их чувства, даже с большим основанием полагая, что их миссия – пустая трата времени.

– Ладно, Вилер, – произнес он. – Мы можем и дальше идти по «прекрасной военной дороге», но я что-то не вижу на ней ничего военного, за исключением вас, разумеется. Будь моя воля, нам стоило бы повернуть назад прежде, чем нас сожрут эти проклятые насекомые.

При этих словах первый лейтенант хлопнул себя по лицу, стараясь придавить комара, но промахнулся, вызвав улыбки на лицах окружающих.

Вилер поразмыслил, и был выработан компромисс: они будут идти вперед до полудня, и если ничего не найдут, повернут назад.

Часом позже они выступили.

У бара реки Галуда мичман Крэнстон раздавал экипажу патрульного баркаса галеты и воду. Хотя их члены ныли после ночи в шлюпке, моряки были веселы. Курсируя у берега, они находились в зоне действия бриза – то морского, то берегового, – и комаров здесь не было. Грядущий день обещал им яхтенную экскурсию, типа тех, которыми ублажают себя состоятельные офицеры из флота герцога Камберлендского. Все это не шло ни в какое сравнение с рутиной службы на военном корабле. Крейсерство на оснащенном рейковым парусом баркасе требовало от команды минимальных усилий. Для объятых радостными ожиданиями парней жестоким ударом оказался вид брамселей большого судна, направляющегося к берегу.

Крэнстон положил баркас по ветру и направился к эстуарию Галуды. Он не сомневался, что этот чужак – «Креолка».

Солнце почти достигло зенита когда они набрели на мельницу. Она представляла собой такое же дощатое строение и хранила следы пребывания людей. Идущая дальше дорога была шире и больше утоптана. Они нашли полмешка муки и опрокинутую подводу с кукурузным зерном, но ни единой живой души не было.

– Ее покинули в явной спешке, – сказал Вилер, указывая на рассыпанное зерно.

– Очень проницательно, – съязвил Дево, злясь от того, что теперь им все-таки придется попытаться найти людей.

– Думаете, они бегут при нашем приближении?

– Кто знает… – протянул Дево.

– Может, стоит покормить людей прежде, чем идти дальше? Мне это не нравится, – впервые за все время уверенность Вилера дала трещину. Дево заметил это и заставил себя собраться. Командование партией возложено на него. Сначала надо поесть, а потом решить, что делать дальше.

– Распорядись насчет еды, Вилер, и отправь пару человек на мельницу, чтоб поспокойней было, а?

– Есть, – ответил офицер, закусив от гнева губу: неужели можно было подумать, что он способен упустить такие мелочи?

Люди подкреплялись галетами и водой. Все распластались на траве и громко роптали. Расставив часовых, Вилер и сам улегся в теньке.

  Все утро Дринкуотер маршировал по жаре, стараясь вытеснить из памяти события прошлой ночи. Но у него ныло в паху, и время от времени к горлу подкатывал ком. Он мужественно не подавал виду и избегал контактов с Моррисом. Шарплз шел вместе с остальными матросами, с лица у него не сходила счастливая улыбка. Дринкуотер буквально валился с ног когда они, наконец, расположились отдохнуть в тени мельницы. Натаниэль закрыл глаза и провалился в полубессознательное состояние.

И тут на них обрушилась кавалерия мятежников.

  Всадники выскочили на поляну в сопровождении топота копыт, клубов пыли и блеска клинков. Большинство англичан дремало. Захваченные врасплох матросы пришли в ужас при виде лошадей. Мелькающие копыта и раздутые ноздри пугали этих парней, способных бесстрашно стоять насмерть в гнетущей темноте батарейной палубы. Они защищались как могли, но ужас усиливал последствия растерянности. Вилер и Дево с проклятиями вскочили на ноги.

– Ко мне, сержант! Господи! Черт побери, сержант!

Морские пехотинцы начали с боем прокладывать себе путь к подножью мельницы, объединяясь в маленькие группы и открыв методичный огонь.

Главная схватка продлилась минут десять. За это время треть моряков полегла, а среди остальных трудно было найти человека, не получившего резаную рану или ушиб.

Дринкуотер присоединился к остальным. Он выхватил свой кортик, несбалансированное лезвие которого рождало в руке ощущение неуклюжести. Один из всадников ринулся на мичмана. Дринкуотер отбил удар, но конь по инерции сбил его, и он откатился в сторону, стараясь избежать копыт. Ударившая рядом с головой пистолетная пуля подняла фонтанчик пыли. Силы оставили Натаниэля, ему хотелось просто остаться лежать. Наполовину поддавшись этому импульсу, он только перевернулся на спину. Рядом с ним возник человек с мушкетом. Он присел на колено, выпалил во всадника и стал перезаряжать. Это был Шарплз. Еще раз выстрелив, матрос оттащил Дринкуотера поближе к мельнице. Кавалерист натянул поводья и атаковал четырех матросов, сгрудившихся спина к спине, и уже подававшихся под ударами сабель.

Дринкуотер встал. Он видел, как Дево и Вилер в окружении группы людей пытаются организовать оборону. Мичман указал на них, и Шарплз кивнул. Тут к ним присоединился еще один человек. Им оказался Моррис. Он толкнул Дринкуотера, и тот снова привалился спиной к стене мельницы. Шарплз повернулся и выставил ствол мушкета между мичманами. Моррис выстрелил из пистолета, и Шарплз согнулся, в груди у него зияла дыра. Голова у Дринкуотера пошла кругом, в глазах помутилось. Он ничего не понимал. Другой всадник устремился к ним. Моррис отскочил и забежал за угол мельницы. Конный за ним. Дринкуотер бросил взгляд на Шарплза: тот был мертв. Мичман огляделся: маленькая группа вокруг обоих лейтенантов стала более многочисленной. Объятый паникой, он опустил голову и побежал, каким-то животным инстинктом уклоняясь от мелькающих сабель и копыт.