Текст книги "Кинжал из плоти"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава четырнадцатая

Челюсть у меня поползла вниз. Бордена убили! Тогда понятно, почему я не мог до него дозвониться. Что-то вползало в мои мозги.

– Где, Брюс? Когда?

– Точно не знаю, Марк. Я услышал об этом несколько минут назад. Позвонил Хилл – мы говорили с ним о Бордене сегодня днем. Его нашли где-то в городе. Задушенным.

Я опустил трубку и посмотрел на пальцы, сжимавшие черную пластмассу, на белые суставы и выпиравшие на запястье сухожилия.

– А когда он умер? Уточни это для меня.

– Вряд ли удастся. Я не узнаю об этом, пока не придет отчет следователя.

– Да, понимаю.

– Когда ты приедешь, Марк?

– Прямо сейчас, если можно.

– Конечно. Жду тебя и ставлю кофе.

Я положил трубку и снова посмотрел на свои руки. Они дрожали.

Брюс открыл дверь.

– Заходи, Марк. Знаешь, когда человек выглядит так, как ты, ему нужно что-то больше, чем кофе. А это зачем?

Он удивленно взглянул на магнитофон.

– Я прихватил его с собой. Надеюсь, у тебя есть время?

– Если нужно – хоть вся ночь.

Я прошел за ним в гостиную. На правой стене висела огромная картина с кусочком дикой природы. Брюс расставил под ней два кресла, повернув их друг к другу. Между ними стоял низкий столик, на стеклянной поверхности которого находился серебряный кофейник на подносе, пара чашек, две пепельницы и пачка сигарет.

– А ты действительно подготовился, – пошутил я. Он засмеялся.

– Тут есть все, кроме психиатрической кушетки. Уж больно ты пожеванный был, когда звонил.

– Это точно, если не сказать большего.

– Садись и расслабься. Дай своей смерти немного отдохнуть. Я по-прежнему сжимал магнитофон, словно боялся, что у него вырастут ноги, и он убежит, если я поставлю его на пол. Я положил его сначала на кресло, потом спустил под столик, сел и сжал его ногами. Брюс погрузился в другое кресло и налил кофе. У напитка был превосходный вкус. Теплота расползлась по мне, растягивая сжатые мышцы. Кофе согрел душу, и я немного расслабился.

– Ну, а теперь, – начал Брюс, – выкладывай, что случилось. Я не знал, с чего начать. Наконец, я выдавил:

– Вся эта ерунда записана на магнитофон. Я даже не знаю, что там именно, но что-то есть. Через минуту мы все услышим, но сначала, Брюс, мне хотелось бы прояснить пару вещей. И ты расскажешь мне потом, как я это получил. Все может оказаться важным для разгадки убийства Джея Вэзера.

Он поднял брови, и я добавил:

– Это очень важно для меня… Пусть даже я схожу с ума. Наверное, звучит немного глупо?

– Да нет, – с усмешкой ответил он. – Совсем не глупо. Выпей кофе и выпусти пар.

– Ладно. Я проглотил остатки и закурил. Брюс наполнил мою чашку заново.

– Ты можешь рассказать мне о мгновенном гипнозе? – спросил я. – Неужели человека можно загипнотизировать и дать установку возвращаться в транс после одного сказанного слова или фразы? Или когда делается определенный жест? Неужели, бах, и он готов?

– В принципе… Да, конечно. Но обычно это происходит по желанию субъекта.

– А если это случается против его желания? Скажем, как сюрприз? Он поднял голову и отхлебнул из чашки.

– Да, и такое возможно. Но только если субъект не сопротивляется гипнозу. Возможно, когда он просто не знает, что произойдет потом. Брюс допил кофе и тут же наполнил чашку. Следующий вопрос буквально дыру пробурил в моем черепе.

– А как насчет этого, Брюс? Я обдумал твои слова о наркогипнозе. Скажи, могут человеку сделать укол, а потом гипнотизировать его насильно?

– Ну, знаешь, – медленно ответил он, – это довольно странный вопрос. Наркотик – например, амитал – подавляет волю. И если субъект получил дозу, то все двери открыты – то есть, можно сказать, все запреты убраны. Я полагаю, если ты убедишь человека согласиться на укол, то ты запросто введешь в него любую команду, когда наркотик подействует.

– Даже если он будет сопротивляться команде?

– Обо всем позаботится наркотик. Человек может сопротивляться наркотическому опьянению, но как только последнее берет вверх, бедолага теряет желание сопротивляться.

– Так. Тогда еще вопрос. Этим утром ты говорил о том, что человеку можно внушить необходимость преступления. Как… Нет, давай перейдем на лица. Возьмем, к примеру, меня.

Брюс быстро взглянул мне в глаза, но я продолжал:

– Скажи, я могу совершить преступление под гипнозом? Допустим, убить кого-нибудь?

Он почесал подбородок.

– Трудно говорить наверняка, Марк. Я не работал с тобой лично и не могу знать, насколько ты гипнабилен. Может быть, ты вообще не поддаешься гипнозу.

– Допустим, я тут самый-самый.

– Все равно, это не тема для дискуссии. Весь наш утренний разговор остается в силе, но мы не можем брать человека и говорить, что именно с ним техника сработает на все сто. С кем-то, да; с другим, нет.

Брюс замолчал, а потом добавил:

– Хотя все верно, Марк. Пусть будет так. Ты уже, я вижу, стоишь на краю.

Это точно. Я весь подался вперед, застыл, почти как камень. У меня вырвался глубокий вздох.

– Нам надо перестать прыгать вокруг да около. Конечно, мне страшно говорить об этом в открытую. Но, Брюс, боюсь, что именно я мог убить Джея.

Он отхлебнул глоток. Не охал и не ахал. Только покачал головой.

– Выброси это из головы, Марк. Сначала ты твердил о гипнотизме и попугаях, затем по твоим нервам ударила история о Джее Вэзере. Ты никого не убивал.

– Откуда такая уверенность, Брюс? Ты все знаешь наверняка?

– Уверенности нет, но…

Я встал, снял пиджак и отвернул левый рукав, потом подошел к его креслу.

– Что ты думаешь об этом? Мой палец ткнул в отметину на локте.

– Это я увидел утром, но не придал значения. До меня тогда не доходило.

Брюс выпрямился в кресле и уставился на пятнышко. Он взглянул на меня, затем снова на мою руку.

– Где ты это получил?

– Не знаю.

Он еще секунду изучал след укола, затем заметил два пятна на нижней части руки.

– А это что?

– Не знаю. Я заметил их сегодня вечером. Но где и в какое время я их получил – не знаю. Просто не знаю.

– Садись, Марк. И будет лучше, если ты расскажешь мне все по порядку.

Я рассказал. Я начал с пробуждения утром и подробно расписал все, что думал по этому поводу. Дойдя до места, где мне пришлось уклоняться от ареста, я пропустил некоторые тонкости, иначе вышла бы на свет история о покупке магазина. А я хотел покончить с этим, выбросить вон. Брюс молчал, курил и слушал. Я рассказал ему о побуждении идти в «Феникс».

В ход пошла записка из кармана.

– Я написал ее до того, как пошел в гостиницу. По крайней мере, я знаю, что ходил в гостиницу, но теперь ничего не помню. Следующим воспоминанием идет мое возвращение в контору. Почти полчаса куда-то испарилось. Понимаешь? Исчезло.

Он взглянул на записку и кивнул.

– Давай дальше.

Я ввел его в курс дела, а потом сказал:

– Вот магнитофон. Я даже не знаю, где взял его, черт возьми. Может быть, украл. Не знаю. Скажи, я схожу с ума?

– Все в порядке, Марк. Но ситуация у тебя отвратительная. Я включил магнитофон и перемотал кассету. Оставалось нажать на кнопку, и я услышу все, что происходило со мной час назад. Брюс перенес кофейный столик, и я установил магнитофон между креслами.

– Марк, – подбодрил он меня, – по крайней мере, ты узнаешь, что случилось.

– Да? Но как это произошло, черт бы меня побрал?

– Не знаю, как все происходило, но, похоже, тебе ввели наркотик, и ты был прав, подозревая это. Потом тебя гипнотизировали, ослабив сопротивление организма. Судя по твоему рассказу, это сделали прошлой ночью. Отметина на локтевом сгибе и все остальное полностью соответствует такому предположению. Возможно, для манипуляции сознания им понадобилась вся ночь, но не имеет значение, сколько им потребовалось времени. Ты вошел в глубокий транс, и все воспоминания устранены. По какой-то причине ты должен был прийти в гостиницу «Феникс». Может быть, для встречи с определенным лицом. Возможно, даже для отчета. Помни, тебя не подозревают в убийстве Джея.

– Да, а как по поводу убийства? Меня накачали наркотиками до того, как убили Джея. Мог ли я… Мог ли я убить его? Он покачал головой.

– Забудь об этом, Марк. Я уже говорил, что это просто невозможно за такое короткое время – прошло всего несколько часов. А значит, не ты, и не так быстро. Кроме того, мы оба знаем, что твой револьвер украли из служебного кабинета. Мне известно и об отпечатках на твоем столе. Поэтому прекрати терзать себя.

– Брюс, – тихо сказал я. – Мое оружие не крали. Оно было со мной, когда я прошлой ночью входил в свою комнату. Он подался вперед и почесал подбородок. Его голова поникла, и он больше ничего не говорил.

– Ладно, пусть будет, как будет, – сказал я в конце концов. Палец нажал кнопку «пуск». Громкость повернута до отказа. Я вздохнул и откинулся на спинку кресла.

Глава пятнадцатая

Брюс скрестил ноги и закрыл глаза. Он казался расслабленным, но если говорить о моих нервах и мышцах, я чувствовал только упругость и напряжение, словно тонкие полоски льда расползались по всему телу.

Из динамика послышались мягкие шумы. Что-то похожее на шепот, но он для меня ничего не значил. Несколько секунд молчания, затем четыре-пять тихих приглушенных звука. Я посмотрел на Брюса. Он приоткрыл глаза, поднял кулак и показал, что стучит в дверь. Я кивнул.

Из динамика донеслось: «Входите». Звук был тусклый, но я разобрал это слово. Раздался слабый щелчок открываемой двери, а затем другой голос произнес:

– Ну, привет… Брюс раздвинул ноги и склонился поближе к магнитофону, как будто, приблизившись, можно было понять, что там происходит. Возможно, он расслышал следующую фразу лучше, чем я. Громкость стояла на максимуме, но голоса и звуки казались расплывчатыми и искаженными. Я знал, что последние слова принадлежали мне. Я тоже склонился вперед.

– Марк! – вдруг крикнул Брюс.

– Что?

Я взглянул на него. Из динамика смутно лились слова.

– Спать! Быстрый сон. Быстрый сон.

– Что-то не так, Брюс? Он покачал головой, внимательно прислушиваясь.

– Объясню потом.

После последней фразы наступил момент тишины, затем дверь, видимо, закрыли. Из динамика тихо посыпались слова:

– Быстрый сон, это так прекрасно. Ты спишь, уже спишь глубоким, полным, гипнотическим сном. Он все глубже и глубже, все глубже и глубже.

Я посмотрел на Брюса, и у меня зачесался затылок. Его взгляд не отрывался от кассеты, но он заметил мое движение и молча кивнул. Голос монотонно гудел – неузнаваемый, вялый и медлительный:

– Ты должен делать то, что я тебе говорю. Тебе понятно? Ты можешь нормально говорить. Скажи «да», если ты меня понял. Затем приглушенно и как бы издалека я услышал другой голос – мой голос.

– Да. Это звучало фантастично, почти невероятно – даже когда я сидел здесь и слушал запись. Это происходило со мной, но казалось, что я все слышу в первый раз. Ужасно сознавать, что слова уже сказаны, команды произнесены, и теперь каждое слово эхом отдавалось в укромных закоулках моего ума, так как эти приказы остались не только на магнитной ленте, которая крутилась передо мной. Они были врезаны в мой мозг, если не глубже.

Тем не менее, это были незнакомые, неизвестные мне слова, которые я забыл час назад; забыл сильнее, чем события третьего дня в школе или десятого дня рождения. В каком-то вихре я начал сомневаться во всех воспоминаниях, в своих мыслях и впечатлениях, не понимая уже, где правда, где ложь, и сомневаясь даже в том, что слышал и чувствовал сейчас.

Я одеревенел. Но голос на ленте приказал мне расслабиться в кресле и закатать левый рукав. Я нахмурился. Слова перешли в неразборчивый шум. Нить смысла исчезла. Брюс тоже слегка нахмурился, но при следующей фразе его морщины разгладились, и он кивнул самому себе.

– Твоя левая рука становится все тяжелее и тяжелее, она цепенеет и умирает. Все ощущения уходят из руки. Все ощущения уходят из твоей руки. Она абсолютно не чувствует боли. Ты не можешь чувствовать боль в левой руке. Ты ничего не чувствуешь… Опять и опять.

– Твоя рука, как свинцовая палка. Ты не можешь чувствовать боль… Брюс поднял голову, и когда я взглянул на него, он показал на мое предплечье. Я посмотрел на руку. Рукав по-прежнему был закатан выше локтя. Коснувшись замазанного пятна на локте, я снова взглянул на Брюса. Он покачал головой.

Из динамика не доносилось ни звука, но лента продолжала крутиться. Брюс быстро осмотрелся, взял из ближней пепельницы потухшую сигарету, сжал окурок пальцами, без слов склонился и схватил мою левую руку. Он держал окурок в нескольких дюймах от моего запястья, потом вдруг ткнул им в руку. Я непроизвольно вздрогнул, а он отвел окурок вверх и ткнул им в руку еще раз. Я посмотрел на два пятна пепла, оставшихся на коже. Они почти касались двух точек, которые я обнаружил на руке сегодня вечером. Тело вздрогнуло. Мне представилась игла, которая глубоко входила в мою плоть в тех местах, куда тукал окурком Брюс. Из магнитофона вновь послышались слова.

– Твоя рука абсолютно нормальная, и все же она не чувствует боли. Ты будешь спать, и все же ты будешь нормально говорить и отвечать на все мои вопросы. Абсолютно на все вопросы. Тебе удобно и хорошо, ты испытываешь радость, отвечая на мои вопросы. Ты все понял?

– Да.

– Почему тебя освободила полиция?

– Я придумал себе оправдание и рассказал им, что мое оружие украли из рабочего кабинета. Они выяснили, что дверь конторы взломана, а ящик стола, в котором, по моим словам, находился револьвер, тоже взломан и валяется на полу. Они нашли на поверхности стола отпечатки Джорджа Люцио и освободили меня. Брюс покачал головой и посмотрел мне в лицо, но я почти не замечал его. Во рту пересохло. Я ждал новых вопросов. Громкость то усиливалась, то ослабевала, слова иногда вообще выпадали, превращаясь в неуловимый шум.

– Расскажи, что ты делал, когда ушел из полиции. Назови всех людей, с которыми разговаривал. Расскажи о своих поступках и обо всем, что узнал.

Вновь заговорил другой голос – голос, который принадлежал мне. Я кратко описал весь день, отмечая такие интересные детали, что теперь, сидя в гостиной Брюса, сам с удивлением слушал этот удивительный рассказ.

Я говорил ровным голосом, называя каждого человека по имени. Я постоянно называл полное имя, ни разу не сказав «он» или «она», ни разу не сказав «ты» тому, кто меня допрашивал. Я рассказал, как покинул городское управление, зашел в контору, навестил Роберта Ганнибала, Глэдис Вэзер, Энн Вэзер, Марту Стюарт и Артура. Наконец, очередь дошла до Эйлы, и я тут же почувствовал, как лицо заливает краска.

Слушалось это ужасно. Я неуклюже ерзал в кресле. Брюс взглянул на меня и тут же отвел глаза, сдерживая ядовитую улыбку. В принципе, тут была самая интересная часть записи, но удовольствия она мне не принесла.

Слух был в постоянном напряжении, но я расслабился. Мое замешательство увело ум от более пугающих аспектов ситуации. И вдруг меня прорвало. Во мне не остаюсь ни замешательства, ни покоя. Я размышлял. Вспомнилось, что после Эйлы я вернулся в контору. Потом возникло желание бежать в гостиницу, затем появилось понимание, что это гипнотическое принуждение. Все промелькнуло в уме: нерешительность и страх, записка для Брюса, затем провал в неизвестное, который немного проясняла запись. И где-то в этом пустом промежутке я приобрел магнитофон. Тогда мне снова ничего не понятно. Если я рассказал ему о прослушивании, почему он не нашел магнитофон и не испортил запись? Значит, я о нем не говорил. Взглянув на Брюса, я подумал, что из-за своих идиотских мыслей теперь совершенно не понимаю, какие из моих воспоминаний реальны, а какие нет. В какой-то миг безумия мне даже подумалось, что я зря пришел к Брюсу. А вдруг и к этому вело какое-то принуждение, какое-то не совсем обычное желание. Но ничего другого не вспоминалось. Все казалось логичным и разумным.

Сжав подлокотники кресла, я выпрямился и сказал себе, что выгляжу ужасно глупо среди этих страхов. Я ухватился за слова, которые звучали из динамика, и попытался понять, что там происходит. Мой голос звучал, повествуя о том, как я покинул Эйлу и направился в контору.

– В семь часов я решил снова позвонить Джозефу Бордену, – продолжал мой голос. – Если бы я дозвонился, мне бы удалось получить несколько важных ответов. Я поднял трубку и вспомнил, что должен быть в гостинице «Феникс» в номере 524. Пора было собираться…

Я ослаб, предполагая услышать дальнейшее, но тут вмешался другой голос.

– Прекрасно. Просто прекрасно. Теперь слушай меня. Слушай меня внимательно. Я дам тебе инструкции, и ты их будешь выполнять. У меня вырвался вздох облегчения, и Брюс удивленно подняв голову. Я слабо усмехнулся. Конечно. Тот, с кем я разговаривал, хотел знать только о моих действиях в течение дня. Я до сих пор не мог определить пол собеседника – голоса звучали приглушенно и слабо; но, скорее всего, со мной говорил мужчина. Он без вопросов проглотил идею, что я поехал прямиком в гостиницу. Это единственное логическое объяснение, иначе бы меня здесь не было. Я прислушался. Чужой голос медленно продолжал повторять внушения по два-три раза.

– Ты выйдешь из этой комнаты и отправишься в контору. Твое поведение должно быть естественным, и ты будешь действовать как всегда. У тебя не будет никаких болезненных эффектов после нашей встречи, и все события с момента, когда ты покинул свой кабинет, вплоть до момента возвращения исчезнут из твоей памяти. Ты никогда не вспомнишь об этом.

Голос вдруг зазвучал громче.

– Ты всегда будешь входить в полный, глубокий гипнотический сон, когда я прикажу тебе сделать это, когда я скажу: «Быстрый сон!» И никому, кроме меня, не удастся загипнотизировать тебя. Ты понял? Скажи «да», если ты понял это.

– Да.

– Прекрасно. Теперь слушай внимательно. Ты вернешься в эту комнату завтра, в семь часов вечера.

Внушение медленно повторилось три раза, и я ответил, что понял.

– Когда я досчитаю до трех, ты откроешь глаза, но по-прежнему будешь оставаться в гипнотическом сне, пока не вернешься в свою контору. Ты должен вернуться в свой кабинет, и ты не будешь ничего помнить. Ты не будешь помнить, что был здесь. Ты не будешь помнить о том, что здесь происходило.

Он снова повторил внушения, затем досчитал до трех. Секунд десять после этого не было ни звука. Вдруг послышался скрип открываемой двери. Потом она закрылась. Брюс и я внимательно прислушивались, но раздавались лишь мягкие, тихие звуки и глухой стук, словно кто-то ходил по комнате.

Я расслабился, чувствуя усталость от напряжения.

– Слава Богу. Значит, Бордена убил кто-то другой. Брюс нахмурился.

– Бордена? Ты хотел сказать…

– Я хотел сказать, что ничего не знаю и ничего не помню. Мне просто подумалось, а что если меня заставили…

Я замолчал, понимая, что до сих пор не могу быть ни в чем уверенным.

– По крайней мере, я не убивал его вечером. Я могу отчитаться за каждую минуту. Да что там, Брюс – за весь этот проклятый день. Ты теперь знаешь не меньше меня.

Он кивнул, прикурил сигарету и выпустил клуб дыма.

– Теперь кое-что проясняется, Марк.

– А мне кажется, что все происходило не со мной, а с кем-то другим,

– вставил я. – И даже теперь меня что-то гнетет… Какая-то пустота.

– А почему бы и нет?

Брюс вдруг замолчал и прислушался. Из динамика раздался тихий шум. Я нагнулся, отмотал кассету немного назад и прокрутил запись снова. То был стук двери. Да, дверь открылась и закрылась.

– Это когда он уходил, – догадался я. – Мне кажется, там был мужчина.

Брюс кивнул.

– Да, видимо так. Никакой уверенности нет, но вполне возможно, что ты говорил с убийцей Джея Вэзера.

Я сглотнул.

– Похоже на правду, Брюс. Вполне понятно, почему убийца держит пальцы на моем пульсе. Я расследую обстоятельства гибели Джея. А потом – о, Господи – сообщаю убийце все, что узнаю. И делаю это в беспамятстве. Я даже сообщаю ему сведения, которые узнаю от полиции.

Меня скрутило от обиды.

– Но знаешь, Брюс, мне просто повезло, что я отмазался от камеры в участке. Это чудо, что я до сих пор на свободе. Моя голова вдруг задрожала.

– И я по-прежнему не знаю, где был в момент убийства Джея. Я же мог…

– Выброси из головы эту идею, Марк. Поверь мне, так будет лучше. Мне понравились слова Брюса, хотя на самом деле его уверенность мало чем могла помочь. Но ему удалось поднять мое настроение. И снова налетели мысли.

– А те другие вещи, Брюс. Я же их делал и теперь ничего не помню. Как мне узнать то, что я сделал и забыл? Я могу все это вспомнить? Он затянулся сигаретой и придвинулся ко мне.

– А какие другие вещи, Марк? Брось ты это. Смотри. Мы знаем, что ты был в гостинице. Это не такое уж фантастическое дело, и даже самое простое внушение не подействовало на тебя как надо. Ты догадался о внушении, тебе удалось многое сделать – тут и записка, и магнитофон, и прочее.

Он замолчал, секунду рассматривая меня, затем интригующе произнес:

– У твоего гипнотизера, Марк, много слабых мест. Если бы он покопался в твоих мозгах более основательно или чуть больше порасспрашивал о воспоминаниях этого дня, многое бы теперь шло по-другому.

– Ха, ты мне это говоришь! Думаешь, я не догадываюсь о важности того, что мы узнали? Но я же рассказал ему практически все. Брюс кивнул.

– Тем не менее, мы знаем и другое. Мы знаем, например, что методом наведения транса была, если помнишь, словесная команда. С профессиональной точки зрения, он не слишком педантичен и умел. Он проверял тебя на анестезию руки, желая убедиться в твоем трансе.

– Ты имеешь в виду вариант с окурком? Он кивнул.

– Ты сам слышал это на записи. Очевидно, он что-то втыкал в твою руку – возможно, стерилизованную иглу. Навел анестезию и втыкал иглу. Если бы ты не находился под гипнозом, у тебя была бы тяжелая минутка. Вряд ли бы ты удержался от крика или резких движений. А он убедился в трансе и перешел к другим вопросам. Его слова вызвали во мне непроизвольную дрожь.

– Ты хочешь сказать, что он под гипнозом заставил мою руку онеметь, потом втыкал в меня булавки, а я даже не дергался?

– Ты ничего не чувствовал.

Я покачал головой.

– Умом понимаю, но в жизни такого не бывает. Я тебе не верю. Он пожал плечами.

– Это не важно.

– Нет, важно, Брюс. Я же должен вернуться в гостиницу. Он удивленно посмотрел на меня.

– Сегодня вечером?

– Нет. Как он там сказал? Завтра в семь часов вечера. Он будет ждать. Может быть, мне удастся, наконец, докопаться до сути. Ты знаешь, о чем я говорю. Иначе мне крышка.

– Да, конечно. Но…

– В том-то и дело. Что если я войду в номер, бац, и снова засну? Я покачал головой.

– Черт, в это трудно поверить. Но есть же какой-то способ избежать гипноза?

– Я как раз над этим думаю. Было бы проще загипнотизировать тебя и дать противоположные внушения, но я не могу.

– Почему?

– Мы оба это слышали. Он не так глуп и дал установку, что больше никому не удастся загипнотизировать тебя. Поэтому так оно и будет. Брюс вновь пожал плечами.

– Можно попытаться, но толку в этом мало. Надо искать другие варианты.

– В этот раз я не намерен влезать туда в одиночку. Я хочу притащить с собой все полицейское управление. Мы должны взять его… Пока он не испугался. Да, пока он чувствует себя в безопасности.

Я задумался на целую минуту.

– И есть тут такое, Брюс, от чего бы я не отказался. Я хочу вернуться туда и остаться в своем уме; я хочу запомнить все, что там произойдет. Если я буду контролировать ситуацию, мне, возможно, удастся прижать негодяя к стенке.

Брюс встал и начал ходить по комнате.

– Это хорошая идея, Марк, но здесь масса затруднений. Он остановился рядом с моим креслом и сказал:

– Итак, он проверял тебя на анестезию в этот раз. Если он проверял тебя однажды, почему бы ему не повторить это снова? Думаешь, ты пройдешь через проверку без транса… если, предположим, тебя не загипнотизируют?

Он покачал головой.

– Не уверен, Марк. Это очень трудно.

– Я попытаюсь. Может быть, получится.

– А если нет? И вдруг тебя тогда убьют? Он замолчал и тихо засмеялся.

– Сейчас мы все проверим. Анестезию можно вызвать и гипнозом, и самовнушением.

– Самовнушением? Гипнотизируя самого себя?

– Именно. Я развил эту способность давным-давно, когда работал с гипнозом чаще, чем в эти дни. Думаю, тебе известны принципы. Все то же самое, как при обычном гипнозе, только установки даются самому себе. Смотри. Я показываю это для тебя, Марк. А потом скажи мне, сможешь ли ты повторить это без гипноза? Брюс вышел из комнаты и вернулся с дюймовой иглой в руке.

– Она стерилизована, – успокоил он меня и положил иголку на мою ладонь. – Жди, пока я не скажу тебе.

Он сел, откинулся на спинку кресла и закатал рукав. Брюс опустил руку на подлокотник, закрыл глаза на десять-пятнадцать секунд, затем быстро перевел взгляд на меня.

– Все нормально, Марк. Моя рука больше ничего не чувствует. Можешь колоть.

– Ты шутишь, Брюс?

– Вперед и с песней. Поверь, я нечего не почувствую. Я сглотнул и нацелился иглой в его руку. Несколько секунд острый кончик был направлен в его обнаженную руку, но я не мог причинить ему боль.

– Марк, – возмутился Брюс. – Если ты не можешь ткнуть меня иглой, неужели ты думаешь, что будешь тихо сидеть, пока кто-то другой начнет шпиговать иглами твою руку?

Да, в этом было много смысла. Возможно, Брюс действительно не почувствует боли, если я уколю его. Он вызвал во мне какое-то состояние вызова.

– Вперед, – настаивал Брюс. – Тебе не надо рубить мою руку. Просто уколи меня.

Наконец, я выдавил:

– Ладно, раз уж ты так просишь.

Игла медленно опустилась к коже. И тут он резко поднял руку, острие воткнулось в плоть. Игла вошла на четверть дюйма, а может быть и больше. Но когда я посмотрел на его лицо, оно оставалось совершенно спокойным. Брюс улыбался.

Он попросил вытащить иглу. Я потянул, но она засела так глубоко, что меня охватил страх. Я боялся потянуть ее сильнее и тем самым как-то поранить Брюса. Он отстранил мою ладонь и выдернул иглу одним быстрым рывком, затем сильно вогнал ее в руку еще раз. Он продолжал улыбаться, и его лицо ничуть не изменилось. Зато изменилось мое. По спине поползли мурашки, ноги до колен ослабли и задрожали. Живот скрутило.

– Ты все еще думаешь, что тебе удастся сохранить нормальный вид? – спросил Брюс. – У тебя не дрогнет лицо, и ты не будешь подпрыгивать?

Я покачал годовой.

– Смысл этой демонстрации в том, чтобы ты понял, как трудно ввести в заблуждение гипнотизера, если ты не находишься в трансе. И если ты действительно хочешь вернуться завтра в гостиницу, чтобы увидеть возможного убийцу, тебе придется набраться храбрости. И будет чертовски трудно выйти сухим из воды, даже если этому человеку не удастся ввести тебя в транс. Возможно, будет лучше, если его арестуют?

– Да. Но он сам ничего не скажет. Я хочу разгрести эту кучу до конца, Брюс. Кроме того, у меня появились личные счеты к этому ублюдку.

– Прекрасно. Теперь ты понял, с кем связался? Но не забывай, как только ты войдешь в комнату, гипнотизер даст тебе команду заснуть. И ты заснешь. Кстати, вот почему я заговорил с тобой, когда началась запись. На случай подобной команды в момент, когда ты входил в номер.

– Ты имеешь в виду запись? Но она не ввела меня в сон.

– А могла ввести. Гипноз может наводиться и записью. Людей гипнотизируют по телефону, если этого требует ситуация. Возможно, слова на ленте не будут действовать на тебя, но я на всякий случай отвлек твое внимание.

Он замолчал. Его лоб сморщился от размышлений.

– Это дает мне один намек на идею относительно следующего вечера.

– Хорошо. Выкладывай.

– Дай мне подумать. Это серьезный вопрос. И мне надо выспаться. До семи вечера еще уйма времени.

– Да. Ты прав. Я не знал, удастся ли мне чем-нибудь заняться до семи вечера. Я не знал, остались ли в моем мозгу другие внушения, о которых у меня не было пока никаких представлений. Мы тихо сидели, размышляя, и вдруг из динамика вновь послышались звуки. На этот раз они были резкие и громкие. Я услышал скрежет, словно от ключа в замке, потом скрип открываемой двери.

– Эту часть я помню. Мы вернулись в номер, и я забрал магнитофон. Из динамика донесся ясный и громкий голос Рыжего.

– Что-то не так, мистер?

Потом раздался звук шагов, скрип и стук, пока я убирал микрофон из шкафа, и, наконец, наступила абсолютная тишина.

– Вот и все. Прямо после этого я покинул гостиницу и позвонил тебе. Мне захотелось встать.

– Знаешь, в любом случае, я чувствую себя гораздо лучше. Спасибо, Брюс. Значит, думаешь, осталось совсем немного? Один вечер, а?

– Думаю, немного. Приезжай ко мне завтра, лучше всего после обеда. Я постараюсь что-нибудь придумать.

– Придумай, Брюс, придумай. Я оставляю эту запись здесь. Может быть, вытянешь из нее еще что-нибудь.

Он кивнул, поднялся и проводил меня до двери. Я вышел в темноту теплой калифорнийской ночи, но напряжение крутило тело так, что я почти дрожал.

Вернувшись в квартиру, я тихо лег в кровать и попытался обдумать последние два дня. Мне хотелось продраться сквозь воспоминания и сказать: «Это реально, это со мной происходило, это я знаю наверняка». Но я запутался еще сильнее. Мне подумалось о том, как мало человек знает о секретах своего ума, как мы нечувствительны к тому, что заставляет нас смеяться, чувствовать страх, любовь и ненависть. Год за годом человек обнажает защитные рубежи ума, познавая все больше тайных мест и скрытых побуждений, но все равно знание столь незначительно, что вряд ли можно говорить о понимании. Ум по-прежнему остается странным и порою пугающим местом, заполненным тайной.

Я лежал долго-долго и только потом заснул.