Текст книги "Эффект Эмбера"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Коваский ввалился в комнату всей своей стопятидесятикилограммовой массой и, озарив меня ехидной ухмылкой, спросил:

– Ну, что у тебя стряслось на сей раз, Шелл?

Строго говоря, имени моего, следовавшего после слов "на сей раз", он так и не произнес – его заклинило на первой букве. Дело в том, что в этот момент взгляд его остановился на прихорашивавшейся Аралии, и – я готов поклясться на тысяче священных Библий – он совершенно ошалел, так что у него попросту отвисла челюсть.

– Да ничего особенного, – ответил я. – Где вы были, сержант, когда я вам звонил? Наверное, подкреплялись в офицерском буфете? Вы не могли сдержаться и не поднимать шумихи по поводу моего звонка, сержант?

Аралия направилась наконец в спальню, обронив на ходу:

– Пойду надену что-нибудь...

– Давай, – ответил я мрачным, бесцветным голосом.

Она вышла, а Коваский, все еще не оправившийся от только что пережитого шока, подступил ко мне с расспросами:

– Ну, и что ты думаешь обо всем этом?

– О чем именно? Если ты имеешь в виду труп, так он там, под одеялом.

– Мне ясно только одно: налицо голый труп. Это она его укокошила?

– Не городи вздор! Его просто хватил удар, и он свалился замертво. Возможно, остановка сердца. Скорее всего именно так. Его звали Эдвард Бретт.

– Бретт? Ты опознал его?

– Нет, я его вижу впервые. В бумажнике были его права...

– Скотт, надеюсь, ты не...

– Да брось ты... Я действовал предельно осторожно. Просто я не мог побороть профессиональный интерес.

Сержант укоризненно покачал массивной головой и подошел к покрытому одеялом трупу.

– Бретт... Эдвард, говоришь? Неужели это действительно тот отпетый ублюдок, сутенер, бывший заключенный, дважды бежавший из тюрьмы, известный под кличкой Малыш Бретт?

– Невероятно! Ты знал Малыша Бретта?

Коваский приподнял край одежды и утвердительно кивнул:

– Да, это он.

Глава 3

Я подошел к склонившемуся над трупом Коваскому.

– У него большой "послужной список"?

– Еще какой! Полдюжины арестов, главным образом за разбойные нападения с применением оружия. Надо будет уточнить кое-что. Год или два назад вышел из Q[1]1
  Сокращенное обозначение сан-квентинской тюрьмы для особо опасных рецидивистов.


[Закрыть], если мне не изменяет память.

– Проверь, не замешан ли еще кто-нибудь в этой истории.

Я описал ему человека, которого встретил на улице неподалеку от "Спартанца".

– Тебе это ни о чем не говорит?

Коваский покачал головой.

– Мы никого не видели, когда подъехали. На Россмор была припаркована только одна машина. Мы как раз патрулировали Беверли, поэтому оказались здесь довольно быстро.

– Да, очень быстро. Держу пари: восемь против пяти, что это не "линкольн".

Сержант согласно кивнул.

Появилась Аралия в простом белом платье в красно-голубую полоску. Излишне говорить, что выглядела она совершенно неотразимой. Вскоре после этого прибыли детективы, и вслед за ними – эксперты из Центрального отделения полиции. После осмотра места происшествия и предварительного опроса мы с Аралией и двое детективов отправились в полицейский участок. Я сел в свой новенький небесно-голубой "кадиллак", Аралия же поехала с детективами в полицейском автомобиле без опознавательных знаков. Когда мы выходили из гостиницы, я заметил, что Аралия слегка приуныла, а морщинка на переносице между прелестными глазами выдавала ее озабоченность и тревогу.

Когда они уезжали, я стоял на тротуаре возле "Спартанца". Аралия сидел а на заднем сиденье в напряженной позе и жалобно взирала на меня. По-прежнему очаровательная и все-таки иная. Оцепеневшая от страха. И все время, пока не тронулся их автомобиль, ее взгляд был прикован ко мне.

Итак, до нее начало доходить. Что ж, иначе и быть не может.

Она будет снова и снова вспоминать это коченеющее тело, распростертое на полу в ее номере, и то, что предшествовало этому. И если все, что она мне рассказала, – правда, а у меня не было оснований не верить ей, сейчас она, должно быть, осознала, что сама могла вот так же лежать в собственной квартире...

Наверняка именно об этом думала Аралия. И я тоже.

* * *

В семь часов вечера, намотавшись за день, я сел анализировать собранную информацию. Днем я провел минут двадцать, проверяя некоторые досье в Регистрационном отделе и переговорив кое с кем из сотрудников Отдела по сбору информации о преступном мире. Встретился также со знакомыми офицерами из Отдела по расследованию убийств. Снова наведываться к Сэмсону я не собирался, но он знал, что я нахожусь в Отделе, и мне осторожно намекнули, что капитан «надеется», что я загляну к нему хотя бы только для того, чтобы поздороваться. Похоже, ничего лучшего мне в этом году не светило. Поэтому, прихватив не очень презентабельные снимки трех отпетых преступников, которые мне удалось выклянчить в Регистрационно-информационном отделе, я поднялся на третий этаж в комнату 314. Это был один из тех редких случаев, когда просторное помещение Отдела по расследованию убийств было практически пустым. Ни офицеров, потягивающих горький кофе из бумажных стаканчиков, ни хотя бы одного усталого детектива, составляющего отчет о работе за день.

Дверь в кабинет начальника Отдела была открыта, и я с напускной серьезностью крикнул:

– Привет, Сэм! Все еще бездельничаешь на деньги бедных налогоплательщиков? Ну, как сегодня чувствует себя наш вождь, бельсенское чудовище?

– Шелл, черт тебя подери! Сколько раз я тебе говорил...

При всей своей тучности Сэмсон двигался удивительно быстро. Мгновение – и его громоздкая фигура заполнила весь дверной проем. Его обычно розовое, тщательно выбритое лицо мрачнело, свидетельствуя о надвигающейся буре. Однако, заметив, что никого из подчиненных поблизости нет, он продолжал:

– ...чтобы ты не открывал своего проклятого рта. Входи.

И прежде чем я успел исполнить его приказание, он уже снова сидел за своим столом. Когда я приблизился к его столу, он уже улыбался. В его крепких зубах, как обычно, была зажата очередная незажженная сигара. Однако адресованная мне улыбка оказалась по крайней мере наполовину эфемерной.

Я усмехнулся и во второй раз за день поприветствовал Сэма. Капитана Фила Сэмсона, детектива, большого, толстого, но вместе с тем проворного и сильного, в чем не раз убеждались самые крутые ребята преступного мира, испробовавшие на собственной шкуре его молниеносную реакцию и силу скрытых под слоем жира мускулов. Его портрет дополняли жесткие, как металлическая щетка, седые волосы, широкий рот с толстыми губами, нависающий над квадратной челюстью, похожей на ковш экскаватора.

Я взял мой любимый стул, придвинул его к столу Сэма и сел на него верхом, положив руки на спинку.

– Мне сегодня о тебе все уши прожужжали, – ворчливо начал Сэм. – Коваский уже представил свой доклад. А теперь выкладывай свою версию случившегося ты. Да побыстрее! Через десять минут у меня встреча с шефом. – Он помолчал, перекатывая сигару из одного угла рта в другой. – Не по поводу тебя, к счастью, на сей раз.

– Да пока что у меня нет полной картины, Сэм.

Я рассказал ему о происшествии в "Спартанце", а потом, листая свои записи, изложил всю информацию, которую мне удалось собрать за сегодняшний день в лос-анджелесском отделении полиции.

– Этот Эдвард Бретт по кличке Малыш, ныне покойный, был настоящим денди. Более десятка арестов – кражи со взломом, разбойные нападения, нанесение увечий, сутенерство. Последний раз попался два года назад, отсидел полтора года в Сан-Квентине. Недавно освободился.

– В феврале, – уточнил Сэм, откинувшись в своем вращающемся кресле, заглядывая в свой перекидной блокнот. – Семь месяцев назад.

– Точно. Его близкими дружками как до ареста, так и во время последней отсидки были: Элвин Хоук, более известный как Эл Молчок; Элрой Верзен по кличке Паровоз и Уолли Вильсон – Клюв. Последний недавно отправился к праотцам из-за небольшой ранки в затылке, заканчивающейся здоровенной дырой в том месте, где прежде был знаменитый нос...

– Мертвецов можешь не упоминать. И, пожалуйста, избавь меня от чрезмерного, вызывающего раздражение красноречия.

– Сэм, кончай слепое следование уставу. Пора начать мыслить творчески!.. Я продолжаю. Есть еще некий Верджил Ковик, в прошлом – профессиональный футболист. Играл за "Рэмз" линейным. Сейчас он, видимо, профессиональный гангстер. За последние два года особых прегрешений не допускал. И, наконец, Чарльз Э. Эллисон, гравер, мастер по изготовлению всяких фальшивок, возможно, фальшивомонетчик. Как тебе компания?

– Редкое сборище ублюдков.

– Когда Бретт отсиживал свой последний срок, его соседями по камере в течение первых нескольких месяцев были первак по имени Норман Эмбер – изобретатель, ученый-физик, как сказано в досье, залетевший по глупости, и некий Фред Лунц, дважды судимый. Так вот, интересующий нас Бретт более года сидел вместе с вышеупомянутым Паровозом Верзеном. – Я выдержал паузу. – Заведомая нелепица! Двух закадычных дружков вдруг сажают в одну камеру. А может, такая привилегия им была предоставлена вполне сознательно?

Сэм оставил без внимания мою последнюю фразу и бросил свой желтый блокнот на стол.

– Давай закругляйся. Знаю я эту твою глупую ухмылку.

Я достал из кармана три фотографии и разложил их перед Сэмом.

– Я тщательно проверил досье на Бретта, Хоука и Верзена. Похоже, последние двое не порвали связи после выхода Паровоза из тюрьмы четыре месяца назад, в середине мая. На первой фотографии изображен Элвин Хоук – парень, которого я встретил на Норт-Россмор сразу после осмотра трупа Эдварда Бретта.

Сэмсон оживился, видимо, заинтересовавшись наконец моей информацией.

– Ты уверен? – И схватился за телефон.

Он позвонил в Информационный отдел и приказал срочно выяснить адрес Хоука. Потом положил трубку и проворчал:

– Надеюсь, ты уже это сделал.

– А как же? Я только что из Регистрационно-информационного отдела. Именно там я узнал, что его кличка Молчок. Насколько я могу судить по первому впечатлению, весьма несловоохотливый мужик. Ни дать ни взять – замороженная рыба. Мы заметали его раз пять-шесть по подозрению в различных преступлениях и ни разу не смогли выудить из него ни слова.

– Неохотно идет на контакт?

– Весьма неохотно. Из него не вытянешь ни единого слова. Молчит – и все! Даже "здрасьте" не скажет. Каждый раз, как полагается, ему предлагали адвоката, но он неизменно отказывался от его услуг. Зачем ему адвокат, если он никогда не открывает своего проклятого рта.

– Крепкий орешек, говоришь? Ну уж если тебе не удалось его расколоть!..

– Мои парни с ним работали, да что толку? Лет шесть тому назад он попал в лапы очень крутых ребят, которым страсть как хотелось узнать нечто весьма важное для них. Уж чего только они с ним не делали! И зажимали пальцы в тиски, и лупили палками по пяткам – ты представляешь себе, что это такое?

– Ну, примерно все равно что ступать босыми ногами по битому стеклу. Однажды мне довелось испробовать это на себе. Если бы не счастливый случай, положивший конец этой пытке, я просто-напросто отдал бы концы.

– Только не он. В преступном мире Южной Калифорнии все знают и уважают Эла по кличке Молчок. Он пользуется среди гангстеров непререкаемым авторитетом. С виду такой тщедушный, на самом деле он необычайно крепок и вынослив. – Сэм задумчиво пожевал свою сигару. – Ну ладно! Что ты планируешь предпринять в ближайшие дни и часы? В отношении Малыша Бретта, я имею в виду.

– Ну, понюхаю там-сям, попытаюсь что-нибудь раскопать.

– Хорошо, поставим вопрос по-другому. Эта дама, мисс Филдс, – твоя клиентка?

– Разумеется. Правда, мы еще не договорились о гонораре, но да, она – моя клиентка. А что?

– Я должен с прискорбием отметить, что ты частенько поступаешь опрометчиво и даже неразумно. Когда дело касается твоих молоденьких и смазливых клиенток. Особенно если у них пара таких...

– Сэм, если я не ошибаюсь, несколько минут назад тебе нужно было явиться к шефу. О какой такой моей опрометчивости ты говоришь?

– Как давно ты знаешь эту девицу? А что, если у нее криминальное прошлое? Ее-то ты наверняка не проверял по картотеке. Была ли она прежде знакома с Эдвардом Бреттом? А вдруг он свалился замертво, переусердствовав в постели с твоей маленькой мисс Филдс, а потом она, перепугавшись, сама же каким-то образом перетащила его из спальни в гостиную? Как долго она проживает в "Спартанце", заведении, где ты...

– Сэм, меня тошнит от подобных речей. Однако сознаюсь, я пока не использовал все эти соблазнительные возможности. Вероятно, я займусь этим, если наконец выберусь отсюда. Какой смысл тратить время на всякую чепуху, вместо того чтобы заняться серьезным делом?

– Думаешь, то, о чем я только что говорил, пустяки?

– Для полицейского, безусловно, все это не пустяки. Но это так скучно! Ладно, ладно, считай, я пошутил... Аралия... то есть мисс Филдс рассказала мне, как все случилось, и, я думаю, достаточно правдиво. Во-первых, у нее благородная внешность, не считая многого другого, что говорит в ее пользу.

Неожиданно меня осенило.

– Послушай, старик, у тебя возникли совершенно безумные предположения. Уж не хочешь ли ты сказать, что Аралия была знакома с Бреттом?

– Я не могу ничего утверждать с уверенностью. Однако такое вполне возможно. Если тебе, Шелл, не напомнить о такой вполне очевидной возможности, то, боюсь, тебе и в голову не придет заняться ее проверкой.

– Уж не хочешь ли ты сделать из меня полицейского?

– Боже упаси! – Он воздел глаза к потолку, потом взглянул на часы. – Выметайся отсюда. И захвати вот это. – Сэм протянул мне несколько желтоватых листков. – Я не стану повторять все, что говорил тебе утром. Надеюсь, ты все хорошо усвоил?

– Можешь быть спокоен на этот счет. – Я поставил стул на прежнее место. – Ну, как там моя подопечная? Я имею в виду мисс Филдс. Ребята отвезли ее в гостиницу?

– Она закончила давать показания и ответила на все вопросы полчаса назад. Но ехать домой отказалась. Сейчас, наверное, сидит в коридоре и грызет ногти от нетерпения. Ждет.

– И кого же она ждет?

– Тебя. Как мне доложили, она не могла позволить себе уехать, не повидав мистера Скотта и не поблагодарив его. За такую неоценимую помощь, поддержку, участие и так далее и тому подобное.

Эти слова, совершенно не свойственные Сэму, казалось, слетали с кончика его сигары.

– Знаю тебя, хитрюга, – сказал я с грустной усмешкой. – Ты говоришь все это, только чтобы подсластить мне пилюлю.

Когда я уходил, он уже снова что-то рычал в телефонную трубку.

* * *

Аралия действительно ожидала меня в коридоре, и я отвез ее в гостиницу. Мы поболтали с ней немного и даже немного выпили в моем номере. Но это все, чем мы там занимались. Равно как и в ее номере.

Непринужденно беседуя о событиях прошедшего дня, я все же выудил из нее несколько ценных сведений, которых либо не знал, либо смутно о них догадывался. К примеру, о том, что ей двадцать пять лет, рост ее 166, а вес 57 кг, при прочих данных 96 – 58 – 91.

Эти сведения выглядели весьма убедительно, что же касается Малыша, то Аралия категорически отрицала, что когда-либо слышала о нем или тем более видела его. Она также совершенно не могла себе представить, почему ему вдруг вздумалось убить ее.

Мы сидели на шоколадно-коричневом диване в моей гостиной, и я сказал:

– Может, он забрел к тебе по ошибке? Принял тебя за кого-то другого? Она покачала головой.

– Нет, он назвал меня по имени. Аралия. Просто невероятно, он знал, кто я... И это самое удивительное.

– Сколько времени уже ты живешь здесь, в "Спартанце"?

– Всего три недели. Мне только вчера поставили телефон. Он мне необходим для контактов с салонами мод.

– Ты – фотомодель? Я так и не успел спросить тебя, чем ты занимаешься.

– Да так... иногда участвую в показах.

Аралия рассказала, что окончила курсы секретарей, и заверила, что виртуозно печатает на машинке под диктовку. Кстати, "виртуозно" было ее любимым словечком. Но секретаршей ей довелось проработать недолго, так как шесть месяцев назад небольшое рекламное агентство, где она демонстрировала свою виртуозность, обанкротилось. Возможно, крах фирмы не имел ничего общего с тем фактом, что ее глава вкладывал почти все средства в сомнительное предприятие – печатание рекламных объявлений на туалетной бумаге "Нежное прикосновение" А может быть, и имел.

С тех пор Аралия жила на свои скромные сбережения и на весьма неплохие, хотя и нерегулярные гонорары за участие в демонстрации мод и за рекламу различных товаров. К тому же недавно она завоевала "приз", к которому прилагалась некая сумма денег. Правда, за что ей был присужден этот "приз", она так и не сказала, а все мои предположения решительно отвергла.

Она надеялась продолжить работу в качестве фотомодели и попытаться найти какую-нибудь секретарскую работу, только на этот раз не в таком "бездарном рекламном агентстве". А может быть, она выиграет еще какой-нибудь приз, если ей "страшно повезет". Кроме того, она, как все девушки до сорока девяти лет, считала себя прирожденной актрисой. Но пока ее талант не реализовался.

– Все это прекрасно, – поддакнул я, приканчивая свой бурбон с водой. – Хочешь еще выпить?

– Только не сегодня, Шелл. Я здорово устала.

– После такого суматошного дня это неудивительно. Но в полицейском участке все прошло нормально?

– О да! Просто я никогда раньше не имела дела с полицией и была немного напугана. Но эти полицейские оказались такими милыми.

– Угу... прямо-таки милашки.

– А что?

– Да нет, ничего. Это я так. Ты живешь в Лос-Анджелесе одна? Я имею в виду без семьи? Где твои родители?

– Я и правда не знаю. Да это меня как-то мало интересует. – Видимо, заметив удивление на моем лице, она поспешно добавила: – Возможно, это звучит несколько странно, Шелл, но мой отец умер еще до моего рождения, родной отец, я хочу сказать. Мама снова вышла замуж: за человека по имени Чарльз Филдс, но он сбежал от нас, когда мне было два или три года, так что его я тоже толком не знала. Потом, спустя девять лет, из дома убежала и я. Тогда мне было шестнадцать. Сколько я себя помню, мы всегда жили втроем: мама, я и мой брат Питти, который на год старше меня. Не скажу, что наша семья была самой счастливой в округе. Последние семь лет я ничего не знаю о них.

Она рассказывала об этом без горечи и сожаления, как о самых обыденных жизненных неприятностях, не касавшихся ее лично. Помолчав немного, она продолжила:

– Судя по последним сведениям, которыми я располагаю, мама с Питти живут в Бербанке, но не уверена, что это так. Ну, мне пора.

Аралия поднялась, и я не особенно настраивал, чтобы она посидела со мной еще. Она действительно выглядела очень усталой. Однако с радостью согласилась, когда я вызвался проводить ее и проверить, не прячется ли в ее номере какой-нибудь подозрительный тир. Тщательно осмотрев все помещение и посетовав на то, что мне не удалось никого обнаружить даже под кроватью, я вернулся в свой номер.

Приняв душ, я залез в постель и еще раз просмотрел желтые машинописные страницы, врученные мне капитаном Сэмсоном, особенно те из них, где упоминался покойный Малыш Бретт. Итак, "линкольн-континенталь", который я видел на улице Россмор, числился в списке пропавших – он исчез незадолго до шести вечера. Во всяком случае, владелец заявил о его пропаже без пяти шесть. Им, естественно, оказался Гуннар Линдстром, чье имя значилось на регистрационной карточке.

Сам Линдстром, судя по имеющейся информации, не только "вне подозрений" у полиции, но и является законопослушным, добропорядочным и уважаемым гражданином, пользующимся высокой репутацией в научных кругах. Ему принадлежит более восьмидесяти патентов на изобретения, а научные открытия в области математики и технологии многократно отмечены почетными наградами. Это было уже интересно. Второй ученый-изобретатель, на которого я натыкаюсь сегодня. Кто первый? Эмбер? Точно, Норман Эмбер.

Слипающимися глазами я пробежал дополнительный параграф о научных заслугах Линдстрома – главы престижной компании "Линдстром Лэбереториз", расположенной на Олимпик-бульваре, здесь, в Лос-Анджелесе. В нем содержался длинный перечень почетных званий и наград, присвоенных ему за последние двадцать лет, и прочие скучные данные.

Засыпая, я перебирал в памяти события прошедшего дня, и перед моим мысленным взором возникали то мерзкий, хитроумный Эл Хоук и его сообщники-рецидивисты, с которыми я пока не был знаком и с которыми мне только еще предстояло познакомиться, то Сэмсон, то даже гангстер, которому я сломал ногу, и, наконец, Аралия.

На Аралии я задержал свое внимание, мысленно любуясь неотразимой красотой ее лица, живыми глазами, теплыми губами, нежной улыбкой, безупречной фигурой... Ее образ еще некоторое время блуждал на грани сознания, потом растворился в сладком сне.