Текст книги "Бродячий труп"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

19.

Прозвучал последний выстрел, смолкло последнее эхо. Ночь притихла.

Я стоял, задыхаясь и кровоточа немного, перед небольшой группой полицейских. Они, очевидно, не поняли ни слова из сказанного мною.

Пожилой седеющий сержант смотрел на уже успокоившийся дом. Его голова склонилась в одну сторону, потом в другую. Выпрямив ее, он взглянул на меня.

– В кого это они стреляют?

– В меня.

Он рассмеялся.

Шаги. Тяжелые шаги. Капитан Фил Сэмсон, начальник отдела по расследованию убийств Центрального полицейского управления Лос-Анджелеса, господин и хозяин всех, кого он инспектировал, подошел к нам.

Я постарался опередить его:

– Ну, и где ты был?

Не помогло. Он меня выматерил от и до и отрешенно произнес:

– Ты не нажал на...

– Сэм, кто старое помянет, тому...

– ...маленькую красную...

– Сэм! Я тебе врежу. Старина, вспомни, как давно мы дружим. Ты же не позволишь...

– Ты...

– С любым такое может случиться. Каждый имеет право на ошибку.

– Ха! – заревел он. – Если бы только это... – ревел он еще какое-то время, потом заключил: – Сейчас мы начнем атаку. Но на этот раз сигнал подам я.

– Да, сэр.

Заключительная атака двадцати пяти южно-калифорнийских полицейских вместе с таким слабаком, как я, будет, вероятно, вспоминаться как самый жуткий маразм в истории лос-анджелесской полиции.

Мы атаковали.

Но я участвовал в операции уже без особого энтузиазма.

Всю дорогу до вершины холма я пытался сообразить, много ли пулевых ранений я получил и не вытекает ли из меня кровь. Я не осматривал себя. На это не было времени. Впрочем, если случилось то, чего я опасался, я мог бы упасть в обморок.

После того, что произошло со мной за сутки, не хватало только увенчать обмороком завершение операции.

Итак, мы добрались до дома. Кто-то – не я – ворвался первым в дом и включил свет.

Ни одного выстрела.

Ну, братцы, надо было видеть сию картину – всех подстреленных подонков. И море крови. Это был кошмар. Это смахивало на музей восковых фигур – так много там было воскового цвета фигур.

Правда, только четверо из них отдали Богу душу. Двое были без сознания, а остальные шесть истекали кровью. Меня заметил Билл Ролинс, разговаривавший с Сэмсоном.

Он подошел ко мне со странным выражением: одна половина его лица как бы улыбалась, а другая хмурилась. Мысль застряла в моей голове, как популярная песенка, – мне даже слышалась мелодия: «Улыбаясь левой стороной... плача правой стороной...»

– Шелл, неужели все это натворил ты один?

– Ну, не совсем один, – скромно признал я. – Они тоже участвовали.

Я задумался на минутку. Ей-богу, я не был чокнутым. Я точно слышал музыку. Наконец до меня дошло.

– Эй! – радостно воскликнул я. – Смотри! Меня показывают по телеку!

И вправду. Только что закончилась реклама – ее-то музыкальную заставку я и слышал. Шла середина телехроники с кадрами, заснятыми сегодня с «Колуна-14».

Я атаковал этих крыс ровно в семь тридцать. Они, естественно, потеряли интерес к теленовостям, но не выключили телевизор. Единственное, что меня удивило, как его не повредили во время перестрелки.

Все в доме было уже под контролем, и мой голос прорвался сквозь стоны и звуки капающей крови. Все посмотрели на телевизор.

Да, это был я. О Господи...

Ужасно!

Как это могло случиться? В тот момент все казалось...

Четыре парня несли нечто похожее на мешок с картошкой, а я крался за их спинами. Вдруг я дико замахал рукой перед камерой: это было, когда я хотел удостовериться в том, что они позвонили ментам. Потом я – так это выглядело на экран – укусил ствол револьвера. Через некоторое время я внезапно как-то дико присел с жутко оскаленными зубами, молниеносно вскинув револьвер – и никто не обратил на меня никакого внимания.

Кошмар!

М-да, подумал я. Какой там храбрец – я выглядел чокнутым!

– Выключите этот дурацкий ящик, – потребовал я. – Кому охота смотреть телек в такое время?

На экране стройные, уверенные в себе полицейские надевали наручники на четырех опасных преступников. Они действительно выглядели храбрецами.

Но не только это заботило меня.

С того самого момента, как мы пришли сюда во второй раз, – в первый я его, понятное дело, даже не заметил, – меня беспокоил Ники Домино. Его не убили. Более того, его даже не ранили. Меня посетила гнетущая мысль: только хорошие люди умирают молодыми. Домино доживет до двухсот лет. А мне это было не по нутру. Мне хотелось, по крайней мере, вмазать ему.

Он был одет в шикарный бежевый костюм, одну из своих отвратительных рубашек с высоким белым воротничком и искрящимся галстуком. Он смотрелся так, словно был приглашен на чай с бисквитами или вышел полюбоваться на яхты или проверить счета в своих борделях. Очень мне хотелось врезать ему, но у меня не было повода для этого. Схватка закончилась. Но я бешено искал предлог.

Полицейские выводили бандитов по одному и парами. Я стоял рядом с дверью. Двое ментов подтолкнули Домино к ней. Наручников на нем не было, но каждый полицейский держал его за руку. Ники отнюдь не казался счастливым. Его лицо искажала гримаса ярости и отчаяния, он едва не исходил пеной.

Когда его провозили мимо меня, Домино резко повернул головой в мою сторону и попытался что-то прокричать, но полицейские завернули ему руки за спину и заставили заткнуться.

– Поспокойнее, ребята, – обратился я к ним. – Отпустите его. Черт побери, у нас есть свобода слова или нет?

Они пожали плечами, но отпустили Ники.

Он сделал шаг ко мне с разгоряченным лицом и, оскалившись, заорал:

– Ты, ублюдок! Ты, грязная тварь...

Он дал мне предлог и сердце мое запело. Я размахнулся и саданул ему по физиономии со всей силы. Получилось очень эффектно. Ролинс повернулся ко мне и к падающему уже без сознания Домино.

– Хватит. Успокойся, – крикнул он мне.

Хрясть – Домино приземлился в противоположном углу. Я нанес ему один из лучших своих ударов. Но это не отправило его к праотцам. Лицу же не поздоровилось. Может быть, и к лучшему. Он уже не выглядел красавчиком-сводником.

Билл Ролинс все еще стоял рядом со мной, когда подошедший Сэмсон прорычал:

– Что, черт возьми, происходит? Тебе все мало?

– Полегче, Сэм. Расслабься. Все уже кончилось, разве нет? О чем волноваться...

– О чем волноваться? Хм, не о чем. Ты устроил тут опустошение, ад, хаос...

– Минутку, Сэм. Пару дней тому назад все шло к кровавой войне бандитских шаек в Лос-Анджелесе. К войне между бандой Домино и бандой Александера. Ну вот, все они теперь в тюряге или по дороге к ней, разве нет? Разве все эти типы не изъяты из обращения? Сэм, ты должен быть счастлив...

– Я даже не подумал об этом в таком ракурсе. – Глаза у него остекленели. – Ужасно, но ты прав. – Его руки приподнялись, и он шлепнул себя по бедрам. – Ну, братец, и счастлив же я!

20.

Через несколько часов, уже около полуночи, я был, наконец, дома, в своей квартире в гостинице «Спартан».

Один!

Спокойно сидел и тянул виски из стакана.

Я лишь потерял немного кожи на одной коленке и на большом пальце левой руки, с унцию своих белых волос, четыре из моих двухсот шести фунтов и, по крайней мере, полторы пинты фантастически богатой крови, вытекшей из семи ран, из которых только одна была серьезной.

Но сейчас я уже был весь починен, залатан и перевязан.

Обычно в конце каждого дела я не мог придумать ничего более омолаживающего, чем расслабиться в компании с красоткой с томными глазами, с необузданной женственностью, со сладкими губами, текучими формами и горячим сердцем. Но только не сегодня. Сегодня ночью я нуждался в слишком большом омоложении.

Поэтому я просто сидел, глотал потихонечку кукурузное виски и размышлял над двумя последними днями. Думал о Зазу и о том, как все началось. Зах-зуу-зах, Зазу! Юная мисс Александер, правда, не такая уж юная. И Лилли... С ней все обойдется. Она ведь никого не убивала – если только ее великий возбуждающий голос не нокаутировал нескольких старых слабаков. И Сивана. Ага, ух, ах! Особенно Сивана и ее маленькая красненькая пуговка...

Жмуриков хоронили, выкапывали, переносили, взрывали. Трупы почти странствующие, разгуливающие и шатающиеся. Например, я.

Такова моя проблема: практически я сам странствующий мертвяк. Живой труп. Нет, меня пока двигал собственный пар, но не так уж много его осталось в старом котле. Во всяком случае, недостаточно для Сиваны.

Я хочу сказать, что надо быть всегда в отличной форме рядом с коброй вроде Сиваны. Есть и другие пупки, все верно. Но сколько из них способно стрельнуть рубином на пятнадцать футов и попасть при этом в туфлю джентльмена? Так что где бы ни блуждали мои мысли, они постоянно возвращались к обалденной ирландско-египетской гурии.

Я уже поддавался искушению позвонить ей тут же, даже если бы я отдал концы по дороге к телефону – он был аж на другом конце дивана. Но нет, только не после гонки по холмам, не после Старикашки, не после атаки на тех грязных крыс во главе с Домино. Сегодня ночью я буду разумным. Практичным. Отдохну, расслаблюсь, поддам немного пару в остывающий котел.

Зазвонил телефон.

Отвечать?.. Почему бы и нет? Чего мне терять? Еще какую-то пинту крови, пока доберусь к телефону? Но, черт возьми, крови у меня пока хватает. Хрум – я встал. Шагнул, снял трубку.

– Алло, – выговорил я.

– Алло-о-о, Шелл?

Женский голос. Очень женский, шепчущий, ласкающий, словно покусывающий мое ухо.

– Лилли?

– Да, но это ты, Шелл?

– Я. По крайней мере, я так думаю.

– Шелл, я просто должна была позвонить. Все только и говорят о тебе – по телеку, по радио, везде!

– И что же... говорят?

– То, что ты проделал сегодня днем и ночью. В «Вечном покое», потом в «малине» Ники... И я только что видела тебя по телеку. Новости в одиннадцать тридцать...

– О! Надеюсь, ты не смотрела 14-й канал, съемки с вертолета. Не повторили же они...

– В том-то и дело, что повторили. И, Шелл, ты выглядел... таким храбрецом!

– Как? – я потряс головой. – Повтори-ка.

– Ты смотрелся жутко храбрым!

– Не хочешь ли ты сказать, что я выглядел... чокнутым?

– Это было чудесно! У меня аж мурашки забегали по всему телу!

– Ну уж и по всему.

– Ты с пушкой, рычащий, и все такое.

– Ага, – я припомнил, что действительно рычал. Вспомнил я, и каким жутко малохольным выглядел на экране, что бы там ни говорила Лилли. Должно быть, я походил на головореза. Да, было нечто определенно преступное в моем виде, моих действиях...

– Шелл, надеюсь, ты не будешь меня попрекать за Сирила?

– Мне бы и в голову не пришло...

– Это ничего не значило, понимаешь?

– Что это... значит?

– Ничего, понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Я даже рада, понимаешь?

– Что это за «понимаешь»?

– Ты все еще не понимаешь?

– Лилли...

– Тебе следует побывать в «Джаз-вертепе», Шелл. Он наполовину пуст.

Ага... Я начал врубаться. Сирил уже томится в каталажке. Больше того, практически все ее потенциальные дружки также оказались в тюряге. Черт, я бы не отказался их заменить на пару часов. Конечно, не сегодня ночью. Но на днях...

– Ты не придешь в клуб сегодня ночью, Шелл?

– Ну... не сегодня. Но скоро буду обязательно, очень скоро. – Я задумался на минутку. – Кстати, Лилли, как у тебя дела с полицией? Ввиду плачевного состояния Сирила...

– О, я считаюсь условно освобожденной. Но должна вести себя хорошо.

– И ты? Ха...

– Мне нельзя связываться с... Ну, ты понимаешь?

– Наконец-то да.

– Сегодня меня вызывали в полицию – я только что вернулась в клуб. Но они были добры ко мне. Ведь я же ничего такого не сделала. Все Сирил. Я просто испугалась. Я была беспомощна...

– Вот это я понимаю.

– Но они же не собираются засадить меня? «Мусора» не такие уж и плохие.

– «Мусора»... – я даже закрыл глаза. – Что было на тебе, Лилли, когда ты предстала перед... «мусорами»?

– То, что и сейчас – у меня не было времени переодеться...

– Естественно. Но опиши для меня, пожалуйста, Лилли.

Она описала. Это было что-то, конечно, ужасно открытое.

– Я должна бежать, Шелл. Мой выход. Заходи все же, когда сможешь. Понимаю, ты жутко утомился сегодня.

– Ну, немного. Но я уже начинаю приходить в себя.

– Пока, Ше-е-елл.

– Пока, Лилли.

Кладя трубку, я почувствовал, что улыбаюсь. Болезненно, но улыбаюсь.

Я допил кукурузное и начал наливать еще, но тут вспомнил про кувшин с мартини, приготовленный в воскресенье вечером. Вот что доктор прописал! Нет ничего лучше мартини, раз уж ты начал улыбаться.

Он почти замерз. Я же поставил его в морозилку «на несколько минут» и не открывал ее с тех пор. Я наполнил свой любимый двойной мартини, из тех, что обычно оставляют для ночей «Абсолютного безумия». И телефон зазвонил как раз тогда, когда я делал первый глоток моего двухдневной давности «безумия».

На этот раз я добрался к телефону с вполне объяснимой живостью. Немного двигаться было все же лучше, чем просто сидеть на одном месте.

– Алло?

– Шелл? Это Зазу.

– Без шуток? Вот это да!

Она тоже была в курсе всех новостей, включая и телек, и поспешила сообщить мне об этом. Ко всему прочему она добавила:

– Шелл... Я тебя прощаю.

– Ты что?.. – я перевел свой полуокоченевший язык в другое положение, соображая. – Ты прощаешь меня? Чудесно! За что же?

– За то, что ты сделал с папочкой... Ты говоришь как-то странно. Тебя ранили и в язык?

– Нет, он почти неповрежден. Просто... я немного отморозил язык о... мартини.

Помолчав, она продолжила, как будто я ничего и не говорил:

– Он в тюрьме, но это должно было случиться рано или поздно. Мама и я понимали это.

– И мама тоже?

– Да. Кроме всего прочего ты спас ему жизнь. Эта бомба... этот динамит, – она сделала паузу. – Шелл?..

– Да?

– Ты меня прощаешь?

– Ну... – мне нужно было подумать. И я пытался соображать. Она подстроила одну из самых мерзких пакостей в моей жизни. Но, с другой стороны... – Какого черта... Конечно, прощаю. Эй, тебе действительно двадцать два, я не ошибся?

– Да, – мягко, потом еще мягче: – Я, наверное, был ужасна?

– Ну...

– Но все же он мой папочка. Должна же я была его защитить?

– Пожалуй. Я тебе вот что скажу, Зазу. Если я окажусь в беде, надеюсь, ты будешь на моей стороне?

– Я на твоей стороне, Шелл. По-своему.

– Ага? Как это по-своему?

– О... ты же понимаешь.

Опять это чертово «понимаешь».

Мы поболтали еще немного, и, когда положили трубки, я вполне догадывался, «как это по-своему».

Нырнув в кухню, я вернулся обратно с мартини и сделал еще один осторожный глоток. Он все еще слишком замороженный, конечно. Но не хватало еще чего-то. Чего-то... Я же забыл перченую оливку!

При этой мысли мои глаза упали на низкий, исцарапанный столик перед диваном. На нем все еще лежал тот квадрат черного бархата. А в его центре – да-да, весь пронизанный жилками мой чудесный агат.

Нет, бесполезно. Где бы ни блуждали мои мысли, они всегда возвращались к... вы уже знаете, к чему.

Я поднял агат и бросил его в мартини. Так-то лучше. Согреет его чертовски. Даже вкус улучшит. Я старался держать глаза открытыми, пока глотал. И видел этот агатик, как он перекатывался на дне стакана. Красиво.

Я допил мартини, поставил стакан на столик и уставился на него, думая красивые думы.

И телефон зазвонил опять.

Я прыгнул к нему и схватил трубку. Так хорошо я давно себя не чувствовал.

– Аллоу? – страстно произнес я. – Сивана?