Текст книги "Бродячий труп"

Автор книги: Ричард Скотт Пратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

12.

Мне было трудно дышать. Горло перехватило. Шестнадцать миль! И только двенадцать минут! Нет, уже меньше. Даже если я туда успею...

Об этом не хотелось и думать.

Я с силой сжал руль руками и вдавил в пол педаль газа.

Мне пришлось сбросить газ только однажды, чтобы повернуть в сторону Олеандровой дороги. Я делал около восьмидесяти миль в час, когда проскочил мимо поместья Александера. Позже я уже не смотрел ни на спидометр, ни на часы. Какое имело значение, на какой скорости я мчался и сколько времени оставалось. Я просто обязан был доехать туда.

Но я молился, чтобы на дорогу передо мной не выскочила ни одна машина из боковых улиц, прежде чем я доберусь до «Вечного покоя». Остановиться вовремя я просто не смог бы. Я слышал, как свистел встречный ветер, и ощущал растущую вибрацию машины. А сердце стучало в груди, как отбойный молоток.

Мили от дома Александера до момента, когда я увидел вдали «Вечный покой», промелькнули, слившись в неясное пятно калейдоскопических образов и замершей мысли. Наконец справа от меня зазеленел простор кладбища. Менее чем в полумили впереди вырисовывалось низкое серое здание, в котором у гроба собрались скорбящие, и в котором вот-вот должна была начаться или уже началась заупокойная служба. Здание все еще стояло на месте. Прочно, в одном куске.

Я крутанул руль вправо, вкладывая всю свою силу в мышцы рук. Правое переднее крыло «кадиллака» врезалось в длинный седан, припаркованный на обочине, сдвинув его вбок и вперед. «Кадиллак» содрогнулся, покачнулся и остановился. Он еще двигался, когда я выскочил из дверцы, бросив при этом моментальный взгляд на часы.

Два тридцать.

Я припустил к входу в похоронное бюро. Я уже слышал музыку органа, глубокие, округлые, полные печали звуки, донесшиеся из серого здания и омывшие меня. Весь покрытый потом, я чувствовал, как ветер охлаждает мое лицо и шею. В нескольких ярдах слева двое мужчин повернулись в мою сторону. Одним из них был Сэмсон.

Большие двойные двери впереди меня были закрыты, но когда я приблизился к ним, одна створка открылась – вероятно, кто-то заинтересовался грохотом, раздавшимся на улице. Органная музыка зазвучала громче. К дверям вели четыре цементные ступеньки, которые я преодолел одним прыжком. Мои ботинки заскользили на цементной площадке. Мужчина в дверях отпрыгнул с дороги, и в следующую долю секунды я уже влетел внутрь здания.

Слева от меня темно-красные шторы закрывали дверную арку. Глубокие, дрожащие звуки органа, раздававшиеся из-за штор, вдруг стали тише, когда заговорил мужчина. Я прыгнул к шторам, распахнул их обеими руками и резко остановился на пороге зала.

Передо мной тянулись ряды скамеек, заполненных мужчинами и женщинами в трауре. Передний ряд скамеек отделялся свободным пространством от богато украшенного гроба. На небольшом возвышении стоял священник с открытым ртом и поднятой рукой. Его голова повернулась ко мне, рот раскрылся еще шире, а рука стала опускаться.

Но я уже направился по проходу в его сторону. Я не только разглядел тяжелый гроб и множество цветов вокруг, но и тело Старикашки в нем, его огромный вспухший живот.

Видимо уже заранее, подсознательно я знал, что буду делать. По крайней мере, что попытаюсь сделать. Покрытый темно-красным ковром проход вел меня к гробу. Последние слова преподобного еще висели в наполненном благоуханием воздухе: «... собрались здесь не для...»

И больше ни звука. Пока. Ни криков, ни даже вздохов. Секунд пять, должно быть, ушло у меня на то, чтобы добежать до гроба.

Поскользнувшись на ковре, я уперся животом в его металлическую стенку, затем сунул руки в гроб, ухватил тело Старикашки и рванул на себя.

Он выскочил довольно легко и оказался в сидячем положении, со свесившейся вперед головой.

Раздался крик.

Это была волна, море, океан крика.

13.

Мне это едва не стоило грыжи.

Но я сделал рывок и закинул труп на плечо.

Затем я повернулся лицом приблизительно к семи десяткам человек, собравшимся в зале. Включая человек тридцать, самых отъявленных преступников штата Калифорния.

Изумление их перерастало из легкого замешательства в полное обалдение.

Из нескольких глоток вырвался внезапный, резкий, воющий рев, этакая непроизвольная смесь вздохов, визгов и криков, нараставших в едином аккорде удивленного восклицания. И – тишина.

Тишина абсолютная, полная, холодная.

И в этой жуткой тишине я услышал, как Старикашка тикал.

Он лежал на моем правом плече, прижатый животом к уху, так что я отчетливо слышал:

Тик-тик-тик...

Только теперь понимание происходящего вторглось в мое сознание с почти физической болью. Сейчас я думал об этой бомбе, о фунтах динамита у моего уха. У меня вдруг возникло убеждение, что моя голова была бомбой, ее запал уже зажжен, и я слышал, как он шипел, только это было не обычное шипение, а...

... тик-тик-тик...

Тут произошло нечто странное. Звук в моей голове вдруг сделал...

...тик...

И смолк.

Между одним тиком и другим возникла дуга времени, которая текуче растягивалась, как амеба. Я отчетливо видел всех в этом зале и думал почти не спеша об увиденном.

И мне совсем не нравилось то, что я видел, и то, что я думал.

А думалось мне: я убит. Так или иначе, но без сомнения, убит. Если моя голова не взорвется, здесь находятся, по крайней мере, двадцать мужиков, которые с радостью отстрелют мне ее. Я видел нескольких типов, которые в силу чисто автоматического и – для них – совершенно нормального рефлекса выхватят свои пушки и продырявят меня.

Они сделали бы это и при обычных обстоятельствах, просто так, из чистого удовольствия. Но теперь ко всему прочему добавилась и премия в двадцать пять штук, а некоторые из этих гадов совершили бы даже самоубийство за такие бабки.

Я знал, однако, что их предупредили: если у них обнаружат оружие, то отправят всех на отсидку. Я даже был уверен, что полиция обыскала по крайней мере некоторых из них на входе. Так что у них могло и не быть пистолетов и револьверов, но в их глазах все равно светилось убийство. Во всяком случае, у многих.

Другие сидели с распахнутыми ртами и выпученными глазами.

В переднем ряду Сирил Александер поднялся наполовину со своей скамейки и разинул рот так, что я смог даже разглядеть его скрученный язык. Рядом с ним Зазу вжалась в сиденье, подняв маленькие кулачки к щекам. Следующей была Клара Александер – плотная, тяжелая, хмурая, выглядевшая сегодня вполне нормальной.

В трех рядах за ними горбилась туша Ладди с бычьими плечами и пустым лицом. Слева от него Жмурик вскочил с места, словно оживший труп. Во втором ряду сидели два ребенка, казавшихся близнецами – мальчик и девочка лет шести-семи, рядом с ними женщина, которая вполне могла быть привлекательной, если бы не визжала.

В конце зала слева красные шторы распахнулись, и в зал вбежал Сэм. А справа, почти рядом со мной, два здоровенных мужика стояли возле боковой двери. Это были наемные убийцы Большой Конь и Грустный Мик Макгэннон, старые приятели Старикашки.

Ага... Старикашка.

Тик!

Кончился промежуток между тиками.

Звуки снова ранили мои уши. Вопли, крики, ругательства, топот ног – столпотворение. Над всем довлел пронзительный визг той женщины из второго ряда.

Все, казалось, ускорилось; звуки высокие и визгливые, словно пластинка, крутящаяся слишком быстро, дерганые и стремительные движения. Мужчины вскакивали со своих мест, Александер прыгнул в мою сторону, в левом проходе шторы заколыхались, когда Сэмсон бросился в переднюю часть зала.

Я ринулся к двери справа со стоявшими возле нее двумя громилами.

Последнее, что я увидел в зале: Александер, тянувший ко мне руки, которые дергались, как у марионетки на ниточках; Сэмсон, бегущий по проходу, а в четвертом ряду Ладди пытался выбраться в проход с одной стороны, в то время как Жмурик двигался с другой. Но я уже нырнул в дверь, врезавшись вместе со своим страшным грузом в стоявших там громил.

Я проскочил между Макгэнноном и Большим Конем, прорвавшись, как профессиональный нападающий, сквозь линию защиты команды средней школы. Мой бросок развернул и отбросил их в стороны.

Я влетел в узкий коридор, в конце которого была открыта деревянная дверь, но другая, из Проволочной сетки, была закрыта. За ней яркий солнечный свет лился на зеленую траву кладбища.

Я побежал на свет, сопровождаемый адским шумом за моей спиной, стараясь держаться прямо и отклоняя свое тело немного влево, чтобы уравновесить массивный вес Старикашки на плечах.

Я врезался в проволочную дверь, и она разлетелась под нашим двойным весом, как тонкий лед. Я продолжал слышать Старикашку. Тиканье становилось быстрее, громче, гремело в моем ухе. Я ускорил свой бег, стараясь удержаться на ногах. Тик-тик-тик превратился в тиктиктик и потом в ТИКТИКТИК, переросший в постоянный гул. Но я продолжал бежать. Боль терзала мышцы моего правого плеча и простреливала мою правую ногу каждый раз, когда я наступал на нее.

Перед моими глазами танцевала и переливалась на солнце зелень. И в этой зелени я заметил пятно другого цвета. Яркие цветы. И темный шрам в зеленой траве. Вырытая могила. Гора цветов указывала почти без сомнения на то, что это могила Старикашки.

Да какая разница, чья могила. Главное – это была глубокая дыра в земле. И я должен добежать до нее...

Пять ярдов. Я наклонился и перебросил через себя труп. Он медленно повернулся в воздухе, прогнувшись, как огромная тряпичная кукла. Я увидел, как он ударился о землю возле могилы и покатился. В этот момент я растянулся на траве во весь рост, перевернулся и тоже покатился. Я кувыркался, катился, натыкаясь на траву, кусты и серые могильные плиты.

И на Старикашку. Мельком я заметил, как он повис на краю могилы. Но тут я сделал еще оборот, хватаясь руками за траву, пытаясь остановиться. Наконец мне это удалось.

Я остановился на самом краю могилы с правой рукой, замершей над нею, с пальцами согнутыми, как клешни, будто я пытался достать труп. Он лежал подо мной на спине с распахнувшимся пиджаком и огромным животом, натянувшим белую рубашку и с галстуком, собравшимся под подбородком. Глаза его пялились, и пряди волос покрывали его лоб, словно черные водоросли. Одно веко было опущено, словно он подмигивал мне.

Это зрелище, если я выживу, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, а если не выживу, то воспоминание о нем я унесу с собой в иной мир. Я откатился от могилы, вскочил на ноги и бросился прочь. Не очень-то быстро. Я едва двигался.

Но все же двигался.

И в какой-то миг меня озарило, что мне все же это удалось. Меня уже не разорвет. Но...

Но убегая от одной могилы, я весьма вероятно приближался к другой. Ибо, удаляясь от Старикашки, я бежал прямо на... то, что я описал бы, как целую похоронную процессию, готовую наброситься на меня.

Я так обалдел от радости, когда сообразил, что меня не разорвет на мелкие кусочки, что летел словно на крыльях.

Вот почему, вероятно, вид тридцати вопящих горилл, бегущих во всю прыть ко мне, показался мне почти забавным. Я узнал Александера, Ладди, Жмурика – разве не восторг увидеть его бегущим по кладбищу, полдюжины других знакомых лиц.

У одного из головорезов я увидел пистолет в руке, двенадцать или пятнадцать других тянулись к своим ширинкам. Вниз опустилась одна молния, потом еще две и еще полдюжины.

Что это? – подумал я.

Я не верил своим глазам.

Это зрелище ставило в тупик.

Я понял.

С замиранием сердца я сообразил, что случилось. Могло быть только одно здравое, логичное, разумное объяснение.

Я был мертв.

Старикашка взорвался. И разнес меня на мелкие клочки. А это был... ад.

14.

Мертв?..

Я резко затормозил и остановился.

Может, я находился все же только в преддверии ада или как там еще называется это место.

В течение миллионов лет я буду нести Старикашку на своем горбу, бросать его в могилу, а он будет взрываться и убивать меня. Потом я буду бежать навстречу кровожадным головорезам, которые будут стрелять в меня, бить дубинками и резать ножами. Потом опять Старикашка. И опять головорезы...

Нет, черт возьми, так жить невозможно, подумал я.

Одно было несомненно хорошо: если я был мертв, эта похоронная процессия уже не могла убить меня. Мне казалось, что я на пороге великого открытия, но тут мое внимание привлекло нечто весьма любопытное.

Первый мужлан с пистолетом в руке остановился и стал целиться в меня. В нескольких футах за ним Фил Сэмсон пытался дотянуться до него руками. А все остальные лунатики неуклюже бегали с расстегнутыми брюками.

Один из ближайших ко мне типов нырнул рукой в ширинку и выхватил – нет, не то! – небольшой пистолет, направив его тут же на меня. Другой выхватил короткоствольный револьвер.

До меня дошло. Я врубился. Все стало на свои места.

Я не был мертв!

Мне оставалось однако прожить не менее четверти секунды.

Я уже почти пожелал быть мертвым. Ах, жизнь прекрасна. Она бывает таковой лишь в тот момент, когда остается насладиться ею всего четверть секунды. Но мне хватило даже одной шестнадцатой, чтобы сообразить, что происходит.

Кое-что мне стало ясно. По меньшей мере дюжина, а то и больше из этих головорезов явились на похороны с оружием, чтобы отразить вполне вероятную атаку шайки Домино. Зная, что служители порядка устроят обыск и не только заберут всю найденную артиллерию, но и отправят пушкарей в кутузку, они с завидной ловкостью припрятали оружие в «тайниках» – не в кобурах под мышкой или на поясе, а в трусах. Они предполагали – и, как оказалось, правильно, – что даже «мусора» не станут обыскивать их интимные места.

Если бы даже я имел шанс убежать, я не мог двинуться обратно к Старикашке. Это уж точно. Но я не мог и бежать навстречу громилам. Опять же точно. Меня вдруг осенило: лучше всего остановиться.

Ах да! Была еще одна возможность. Я мог выхватить свой кольт 38-го калибра и... Нет. На этот раз я вспомнил – кольт был пуст. О, Боже! Все кончено!

И раньше я попадал в неприятные положения. Еще в какие! Но я не мог припомнить случая, более чреватого уходом в небытие.

Это был момент истины.

И вдруг...

Сладкий, спасительный звук можно было бы описать как трескучий, гудящий, гремящий, рвущий воздух и сотрясший землю ХРРУМ! Или бэнг, или бум, или крэк, или кррааккхум. Главное, что очень громко.

Старикашка рванул.

Очень медленно земля и день вернулись в свое обычное состояние.

Сказать: Старикашка взорвался – все равно, что сказать: Везувий потек. Он распался. Кусочки Старикашки воспарили, как комары, над всем кладбищем. Старикашка заполнил воздух. Старикашка покрыл всю землю. Старикашка... но хватит.

Он спас мне жизнь. По крайней мере, на какой-то момент. Ни одна пушка не выстрелила. Не только никто не стрелял, но и можно было спорить, что пройдет немало времени, пока многие из этих снайперов вспомнят о пушках в своих руках.

С гулким треском земля ушла из-под моих ног, и порыв ветра, как морская волна, ударил меня в спину. Я рухнул. В ушах звенело, все мое тело онемело. Но через секунду я уже стоял на коленях, тряся головой.

Половина мужиков в нескольких ярдах от меня лежали на земле, двое с трудом поднимались с колен. Несколько смельчаков все еще держались за свои пушки, другие уронили их на траву.

Я медленно встал. Болезненная усталость тянула каждую мою мышцу. Я устал, как никогда в жизни.

Ярдах в пятнадцати, слева от группы бандитов, неподвижно стоял Сэмсон, поводя глазами направо и налево. Еще трое, дрожа, поднялись на ноги. Через несколько секунд все они уже стояли, глядя на меня.

Пока они не оправились, я решил перебраться поближе к Сэмсону.

По дороге я миновал большого, здорового и тупого Ладди. Его челюсть отвисла так безвольно, что даже легкий ветерок закачал бы ее.

– Эй! – обратился он бесцветным голосом ко мне. – Чего это было? Чего... Старикашка?

– Именно «было», – откликнулся я. – Старикашки больше нет. И ты, наверное, догадываешься, кто начинил его взрывчаткой? Чтобы разнести всех вас на куски. Конечно, Домано. Ники Домано. Подумай над этим, Ладди, и ты захочешь поблагодарить меня.

Мне было начхать, поблагодарят ли они меня, но я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все остальные. Важно было заставить их думать о Ники Домано. Пусть для разнообразия сосредоточатся на его умерщвлении.

Когда я подошел, Сэмсон посмотрел на меня и попытался несколько раз сказать что-то, но неудачно – рот его двигался, как у коровы, жующей жвачку.

– Сэм, ты давно разговаривал со своей конторой?

Он нахмурился, как бы прикусил зубы, потом произнес:

– Недавно. – Его глаза обежали ландшафт, перепрыгивая с одной могильной плиты на другую. – Я отзвонил, чтобы сообщить, что пока все... – Он поднял и уронил руки... – спокойно.

Рысцой подбежали два полицейских в штатском, казавшиеся весьма ошеломленными. Сэм поспешно сказал им что-то, и они бросились обратно к похоронному бюро, видимо, за подкреплением.

Потом Сэм осмотрел опять всю банду, откинул полу пиджака и достал пистолет.

– Что нового сообщили из лаборатории? – спросил я. – Проверили кровь Омара?

Суть его ответа в технических терминах состояла в том, что у Омара кровь была группы О, резус положительный, и она совпадала с запекшейся лужей в его доме. Оба пятна в «Маделейн» показали группу О, резус отрицательный, одинаковую и в других отношениях, насколько могла определить лаборатория. В заключение Сэм сказал:

– Итак, в «Маделейн» мы нашли кровь Верма. Пули, извлеченные из тела Омара, идентичны четырем... – Он замолк. – Почему ты настаивал на их сравнении с пулями, всаженными в Гарри Дайка?

– Старикашки?

Он кивнул:

– Идентичные отметки, никаких сомнений. – Он снова огляделся, нахмурив брови и выпятив чугунную челюсть. – Ты назвал Домано ответственным за то, что случилось с Дайком. Это правда?

– Само собой. Домано напичкал его динамитом, сделав бомбой с часовым механизмом, в надежде покончить разом со всей бандой Александера.

– Гнусный сукин... – Он замолчал, с изумлением воззрившись на меня. – До меня наконец дошло: ты чертовски рисковал, ворвавшись сюда и вынеся этого... эту бомбу только для того, чтобы спасти свору бандитов. – Уж не думал ли ты, что я...

Усмехнувшись, я прервал его:

– Ты же знаешь, Сэм, что в передних рядах сидели женщины, дети... – Я сделал паузу. – И ты тоже, Сэм.

Он поднял руку, почти положил ее мне на плечо, потом в смущении уронил ее, кашлянул, выпятил еще больше челюсть и пробурчал:

– Ну и наделал ты дел!

– Так-то ты меня благодаришь! Кстати, ты мне напомнил. От этих типов не дождешься благодарности. Они вот-вот придут в себя.

Я не шутил.

Теперь мне удалось сосчитать их: двадцать восемь типов, и каждый из них – известный гангстер. Здесь был весь цвет банды Александера, точнее то, что от нее осталось. Мысленно я скинул со счетов: мертвых Старикашку и Омара, посаженных в камеры Пробку, Стэйси, Брилла и Смурного. Остальным также предстояло отправиться в каталажку.

– Я поговорю с этими ребятами, – сказал я Сэму.

– Сначала поговори со мной. Я хочу знать...

– Нет смысла повторять все дважды, Сэм. К тому же эти гады начинают волноваться. Оно и понятно. Пока здесь не появится пара дюжих ребят из полиции, они значительно превосходят нас числом. Так что прикрой меня, хорошо? Дело-то довольно щекотливое.

– Что, черт возьми, ты надумал еще? – проворчал Сэм. – Что еще?

– С твоего разрешения, старина, я собираюсь произвести арест.

Он инстинктивно потянулся к сигаре, которая почти постоянно была зажата между его крепкими зубами и дымом которой он всегда изгонял меня из кабинета. Сообразив, что сигары нет, он зло рявкнул:

– Ты сведешь меня... Впрочем, давай! Арестуй всех ублюдков. Отвези их в тюрягу. Вывези их на пикник. Какое мне дело...

– Не всех, Сэм. Только одного.

И я пошел к толпе гангстеров и остановился перед Сирилом Александером.

Я выхватил свой незаряженный кольт, нацелил его на один из бледно-серых мешков под большими грязно-коричневыми глазами Сирила и отвел курок большим пальцем.

Потом я возвестил:

— Мистер Эймс, вы арестованы. Стойте смирно, или я прострелю вашу голову.

15.

Рука Александера дрогнула.

Эта дрожь кое о чем говорила, ибо Сирил был одним из головорезов, что все еще сжимали пушки в руках. Он держал кольт 45-го калибра, и, когда дернулась его рука, дернулся и кольт. Если по правде, я сам немного сдрейфил. Такой уж судорожный был момент.

Но он раскрыл пасть и пролепетал:

– Чего?

Его плечи тяжело опустились. Сначала Александер их приподнял, потом уронил с выражением покорности и добавил:

– Пожалуй, моя песенка спета.

– Не спеши! – перебил его я, поскольку он не дал мне толком ничего объяснить. Он был готов исповедаться, а я еще даже не раскрыл рта. – Попридержи коней.

Оглядев убийц, стоявших вокруг меня, я сказал:

– Позвольте занять ваше внимание.

Довольно глупо – все их внимание было и так

сосредоточено на мне. Но я продолжил:

– Я полагаю, все мы знаем, что Джей Верм, подручный Ники Домано, продырявил Старикашку. Но Сирил также сказал вам, что парни Домано пришили Мэтью Омара. Так вот, Сирил солгал. Три пули в своего старого доброго друга Сирил Александер влепил сам.

Я подождал. Вероятно, в каждом из нас живет актеришка. В самом деле, я жалел, что у меня не было времени позвонить Джиму Нельсону и выпросить у него опять вертолет с телекамерой. Но нельзя же иметь все. Я помедлил еще немного.

Наконец Ладди, стоявший в четырех-пяти футах справа от меня, ковырнул в носу и пробурчал:

– Ну и ну!

– Разве не любопытно? Тебя это не... заколебало?

– Почему он пришил Омара?

Омар подсказал Джею Верму, что Сирил и Лилли Лоррейн будут вместе в «люксе» наверху «Маделейн». Омар послал Джея туда убить Сирила и, возможно, Лилли. Для Сирила существенным было то, что Омар попытался убрать его. Поэтому, избавившись от Джея, Сирил тут же разделался с Омаром.

Александер вздохнул и засунул пистолет за пояс.

– Ага, моя песенка спета, – его гнусавый голос прозвучал обреченно. – Я это понял, как только ты...

– Сирил, пожалуйста... – попросил я.

Никогда не приходилось мне видеть никого, так жаждавшего повиниться. Но, дьявол, чего хорошего в признании, которого ты не предугадал? Если не перехитрить жулье, откуда взяться ощущению победы добра над злом? Где удовлетворение от хорошо выполненной работы?

У меня промелькнула еще одна мысль. Не сказалось ли напряжение последних часов на мне непоправимым образом? Лапшу ведь можно вытягивать только до определенной длины – дальше она становится уже спагетти. Возможно ли, что в моей голове были только спагетти? Но сомнения длились недолго. Обычное острое восприятие реальности вернулось ко мне.

– Не понял, – пробормотал Ладди.

Большинство гангстеров, заметил я, потихонечку подтянулись ко мне и образовали неровную дугу вокруг Александера, Ладди и меня. В других обстоятельствах я посчитал бы угрожающим их медленное, ползучее приближение, но сейчас, сообразил я, они просто не хотели пропустить ни одного моего слова.

Уилли провел по черным усам ногтем большого пальца, пронзая меня сверкающими глазами, словно ножами. Большой Конь, смотревший на Сэмсона, повернул здоровую башку на толстой шее и опять уставился на меня, но его утяжеленная наганом рука висела у бедра. Жмурик придвинулся к Ладди, глядя на меня, как привидение.

– Ну, – продолжил я, – во-первых, согласимся: Сирил и Лилли Лоррейн были близки. Совсем не беспочвенное предположение, даже если бы мы просто гадали, так ведь нет. Начнем с Клары... Ладно, забудем. Был слушок, что Лилли Лоррейн небезразлична к громилам... э... к джентльменам удачи. А Сирил до сих пор считался главным шишкой Лос-Анджелеса. Так что их союз был естественным, особенно если иметь в виду, что вы устроили нечто вроде неофициальной «малины» в «Джаз-вертепе», где Лилли еженощно демонстрирует свою необузданную чувственность. Достаточную, чтобы разгорячить кровь любому проказнику. И уж, конечно, такому, как Сирил Александер, даже если бы он не завтракал каждый день, видя перед собой ужасную физиономию... Замнем для ясности.

– Миллион раз мне хотелось... – скорбно произнес Александер, – Миллион раз. Каждое утро мне хотелось вмазать по ней...

Я поспешил вмешаться:

– Но пару месяцев назад, когда Сирил по одному ему известным причинам,– о которых вы теперь, вероятно, догадываетесь, – ликвидировал вашу «малину» в «Джаз-вертепе», Лилли Лоррейн переселилась из гостиницы «Уилмингтон» в роскошный апартамент. Надо отдать должное Сирилу: когда он за что—нибудь берется, он делает это основательно. Вот он и снял в «Маделейн» два «люкса» – для нее и для себя.

– За две штуки в месяц, и это стоило того...

– С этого все и началось. Потом в город заявилась шайка Домино. Такова хронология, так сказать, голые факты. В воскресенье Домино послал на дело своего подручного номер один. Джей не попал в большого парня – Сирила, но пришил Старикашку. В понедельник ночью он предпринял новую попытку. Верм появился в «Маделейн». Он, конечно же, не похититель бриллиантов, а профессиональный убийца, и явился туда в этом качестве. Чтобы прикончить мистера Эймса и Лилли. Следует предположить, что он знал: мистер Эймс на самом деле был Сирилом Александером. Но тут Сирилу либо повезло, либо он просто понял, что кто-то поднимался в «люкс»...

– Никакого везения. Когда лифт поднимается выше двенадцатого этажа, в спальне включается звонок...

– ...и уложил его одной пулей из револьвера «смит и вессон» 38-го калибра. Застрелив Верма, Сирил тут же отправился убивать того, кто его подставил, кто послал Верма в «Маделейн».

Жмурик произнес первое слово. Первое на моей памяти:

– Домино?

– Омара. Никогда в жизни у Омара не было такого благоприятного – как на заказ – шанса избавиться от Сирила. Однако, чтобы убить предателя, Александеру понадобился пистолет. Не через час или позже, а немедленно. До того, как Омар что-то пронюхает и слиняет. Кстати Омар и собирался это сделать. Он даже позвонил мне и практически сказал об этом, только я его тогда не понял. Сирилу оружие было нужно немедленно, и, естественно, он не мог воспользоваться своим собственным револьвером, из которого он только что застрелил Верма. Вот почему так и не нашли пушки Верма.

Ребятки, похоже, заинтересовались. «Грустный» Мик Макгэннон придвинулся к Большому Коню и прошептал ему что-то на ухо, и тот кивнул. Жмурик выглядел почти живым. Ладди казался не менее заинтригованным, чем остальные, и я обратился прямо к нему:

– Понятно, Ладди? – Если понятно ему, значит, понятно и всем остальным.

Он высунул язык и прикусил его, сосредоточиваясь:

– Почему бы ему было не взять свою собственную пушку?

– Потому, что Лилли Лоррейн должна была солгать, заявив, что это она застрелила Верма. Но чтобы ей поверили, пули в пушке, из которой, по ее заявлению, она застрелила Верма, должны были полностью соответствовать пуле, извлеченной из его тела. Не могла же она продырявить его, скажем, 45-ым калибром и потом плакаться перед ментами с пистолетом 22-го калибра в руках?

– Ну да, – забурчал Ладди. – Это... они их кладут под увеличитель и смотрят...

– Молодец, Ладди. В том-то все и дело. Поэтому Александер оставил свою собственную пушку Лилли. Так чью он захватил с собой, чтобы пришить Омара?

– Да, действительно, чью?

Внезапно я почувствовал необычно теплую симпатию к плохо оплачиваемым, но упорным учителям, старающимся вбить знания в маленькие тупые головки.

– Посмотрим на это с другой стороны. Верм принес наган в «Маделейн», но не воспользовался им для умерщвления Сирила. Сирил же использовал свой, чтобы замочить Верма. Сирил оставил кольт у Лилли и взял с собой пистолет...

– Верма? Эй, да он взял пушку Верма. Чью же еще?

И впрямь, чью же еще. Молодец, Ладди! Оказалось, что пули, всаженные Вермом в Старикашку, и те, что позже Сирил влепил в Омара, совпали под сравнительным микроскопом, как ты правильно догадался.

Ладди был доволен. Он думал. Он чуть не откусил себе язык. И задал вполне разумный вопрос:

– Чего это босс замочил Омара?

– Сирил сообразил, что кто-то должен был подсказать Верму, где его найти: в «Маделейн» и под кликухой «Эймс». Этим кем-то мог быть только Омар – доверенное лицо Сирила во многих ситуациях. Он же и снял «люксы» в «Маделейн» для Сирила. И был одним из очень немногих, если не единственным, кроме самого Сирила и Лилли, кто был в курсе всех дел. Честолюбец Омар, посвященный в детали всех операций Александера. Мыслитель Омар, наиболее подготовленный и, без сомнения, самый жаждущий перехватить операции Александера, включая – могу поспорить – и операцию «Лилли Лоррейн». Это-то ты можешь проглотить?

Ладди и остальные двадцать семь громил, давно положившие глаз на Лилли, не только проглотили, но и, казалось, уже переваривали это. Гангстер Писк принялся жевать нижнюю губу, словно это была вырезка, а Большой Конь поднял 45-й калибр и мечтательно поскреб им щеку. Ладди наполнил воздухом могучую грудь и со свистом выпустил его. Жмурик несколько раз медленно моргнул, словно пытался смахнуть пыль с глаз.

Покончив со вздохами, Ладди выплюнул:

– Сукин сын! – Потом обратился ко мне. – Ты говорил, что Домино подслушал твой разговор о нем с Лилли, когда она все тебе выложила про него. Может, Джей отправился туда пришить Лилли?

– Может, но не только ее. Если бы Верм хотел убить только Лилли, Омар был бы жив.

– Как это?

– Очень просто. Сирила подтолкнуло убить Омара то, что он подсказал Верму, где можно найти Сирила одного, без телохранителей: в «Маделейн» с Лилли. Одним словом, это он был «мистером Эймсом». Мы уже это выяснили, – я сделал паузу. – Кроме того, могу спорить, что Верм выложил Сирилу, кто его подставил, перед тем, как откинуть копыта.

– Это кто говорит?

– Об этом говорят пятна крови в «люксе». Два пятна на расстоянии пятнадцати футов друг от друга, оба оставлены Вермом. Значит, он умер не сразу: труп же ходить не может. Он упал, поднялся на ноги и сделав пятнадцать шагов, рухнул опять. Так что у него было время...

– Для чего?

– Забудь об этом. – Сказав так, я пожалел о своих словах, Ладди вполне мог задать пару вполне разумных вопросов. Поэтому я спохватился:

– Послушай, мы можем утверждать, что Сирил был подставлен, ведь так?

– Это да. Согласен.

– О’кей. Бесспорно, что тот, кто выдал Сирила, должен был умереть внезапно, немедленно, почти моментально. Так кто умер внезапно, немедленно и почти моментально? Омар. Так кто подставил Сирила?

В глазах Ладди промелькнуло удовольствие:

– Омар?

– Верно.

– Тут что-то не так, – развязал язык Жмурик. – Мне это не нравится. Пушка Верма продырявила Омара, понятно. Так, может, Верм и пришил его?

– Нет. Омара застрелили из пушки Верма, точно, но когда это случилось, Верм был мертв, и полиция уже прибыла в «Маделейн». Омар в это время ждал дома у телефона, вероятно, звонка Верма с сообщением о сделанной работе. Но он не дождался и сообразил, в чем дело. Он позвонил мне, но поздно. Его убили прямо у телефона. Я видел сегодня его тело. В нем три дырки, а хватило бы и одной. Естественно, ведь Сирил находился всего в нескольких шагах от него и всадил в него пули с наслаждением садиста.