Текст книги "Черный"

Автор книги: Ричард Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– А мама мне все про тебя рассказала.

– Рассказывать-то особенно не о чем.

– Ну как же: ты все ходил и ходил возле дома, а войти никак не решался. – Бесс засмеялась. – Ты думал тут что?

Усмехнувшись, я опустил голову. Миссис Мосс захохотала и вышла из кухни.

– Мама говорит, она, как только увидела тебя на улице с чемоданом, так сразу и решила: "Этому парнишке нужна квартира у хороших, порядочных людей", – сказала Бесс. – Мама людей насквозь видит.

– Наверное, – согласился я, помогая Бесс мыть посуду.

– Если хочешь, можешь всегда с нами есть, – сказала Бесс.

– Нет, спасибо.

– Почему? Ведь у нас всего много.

– Вижу. Но мужчина должен содержать себя сам.

– Так мама про тебя и думала, что ты такой, – сказала Бесс с довольной улыбкой.

В кухню вернулась миссис Мосс.

– Скоро мы выдадим Бесс замуж, – сообщила она.

– Поздравляю, – сказал я. – Кто же ее жених?

– Глупости, никакого жениха у меня еще нет, – смутилась Бесс.

Я ничего не понимал. Миссис Мосс со смехом ткнула меня локтем в бок.

– Я просто считаю, что девушек надо выдавать замуж рано, – объяснила она. – И если бы Бесс нашла себе хорошего парня, например, такого, как ты, Ричард...

– Ой, мама, перестань! – крикнула Бесс, пряча лицо в посудное полотенце.

– Почему "перестань", я серьезно говорю, – возразила миссис Мосс. Возьми своих школьных приятелей – темные, некультурные негры, в подметки Ричарду не годятся.

Я разинул рот и глядел то на одну, то на другую. Да что же это такое происходит? Ведь они меня совсем не знают, я только сегодня появился в их доме!

– Увидела я этого паренька утром на улице, – продолжала миссис Мосс, и сразу же подумала: "Вот бы такого жениха нашей Бесс".

Бесс подошла ко мне и положила голову на плечо. Я даже покачнулся. Господи, что она делает?!

– Ой, мама, ты все шутишь, – лукаво протянула она.

– Какие шутки, я и не думаю шутить, – подхватила миссис Мосс. – Хочу, Ричард, чтобы этот дом попал в хорошие руки. Я же не век жить буду.

– Ну что ж, встретит Бесс хорошего человека, он ее полюбит... смущенно пробормотал я.

– Не знаю, не знаю, – вздохнула миссис Мосс и покачала головой.

– Пойду-ка я лучше в гостиную. – Бесс хихикнула и, закрыв лицо руками, выскочила из кухни.

Миссис Мосс подошла ко мне вплотную и доверчиво сказала:

– До чего же эти молоденькие девушки глупые. Как норовистые кобылки, укрощать их надо.

– Да нет, по-моему, Бесс не такая, – сказал я, вытирая стол. Мысли мои были в смятении. Ох, не надо мне сходиться слишком близко с этой семьей, думал я, не надо.

– Тебе Бесс понравилась, Ричард? – вдруг спросила миссис Мосс.

Я ушам своим не поверил.

– Мы только что с ней познакомились, – запинаясь, пробормотал я. – Она очень хорошая девушка...

– Да нет, я не о том спрашиваю. Она тебе _нравится_? Ты бы в нее мог _влюбиться_?

Я вытаращил на миссис Мосс глаза. Может быть, Бесс не совсем нормальная? И вообще, что они за люди?

– Ведь вы же меня совсем не знаете. Еще утром вы даже не подозревали о моем существовании, – сказал я серьезно. И с упреком бросил ей в лицо: – А если я вор или преступник?

– Нет, сынок, чего нет, того нет, уж я-то разбираюсь в людях, – с жаром возразила она.

Черт знает что, подумал я, придется мне, видно, съезжать отсюда.

– Иди к Бесс в гостиную, – предложила миссис Мосс.

– Послушайте, миссис Мосс, ведь я нищий, у меня даже работы нет, сказал я.

– Не в деньгах счастье, – возразила она. – Ты хороший парень. У тебя сердце доброе, а это редкость.

Я низко опустил голову. Меня сокрушили ее наивность и простота. Я чувствовал себя так, будто меня обвинили в чем-то постыдном.

– Я проработала двадцать лет и на собственные деньги купила этот дом, продолжала она. – Я умру спокойно, если у Бесс будет такой муж, как ты.

– Ой, мама, ты опять! – взвизгнула из гостиной Бесс и захохотала.

Я вошел в теплую, уютную гостиную и сел на диван. Бесс сидела на кушеточке и смотрела в окно. Как мне вести себя? Я не хотел сближаться с Бесс и не хотел кого-нибудь в этом доме обидеть.

– Сядь со мной рядом, хочешь? – позвала меня Бесс.

Я поднялся с дивана и пересел к ней. Наступило долгое молчание.

– Мы с тобой ровесники, – наконец сказала Бесс, – мне тоже семнадцать лет.

– Ты ходишь в школу? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Хожу. Показать тебе мои учебники?

– Покажи.

Она принесла мне свои учебники. Оказалось, она учится всего лишь в пятом классе.

– Я неважно учусь, – сказала она и пренебрежительно тряхнула головой. Мне школа ни к чему.

– Знаешь, без образования трудно, – осторожно заметил я.

– Что образование, главное в жизни – любовь, – пылко возразила она.

Может, она дурочка? Я в жизни не видал, чтобы люди вели себя так, как эти дочь с матерью, да и представить себе такого не мог. В гостиную вошла миссис Мосс.

– Пойду-ка я разузнавать насчет работы, – сказал я, не желая больше оставаться с ними.

– Да ведь сегодня воскресенье! – воскликнула миссис Мосс. – Дождись утра и пойдешь.

– Ничего, похожу по улицам, погляжу, где что находится, – ответил я.

– А что, хорошее дело, – согласилась миссис Мосс после минутного раздумья. – Видишь, Бесс? Умница парень.

До чего же я почувствовал себя неловко, впору сквозь землю провалиться. Надо что-то сказать, но что?

– Я с удовольствием буду помогать тебе готовить уроки, – наконец предложил я.

– А ты сможешь? – с сомнением спросила она.

– Почему ж нет, я в прошлом году часто занимался с классом вместо учителя, – сказал я.

– Ли, светлая головушка! – восторженно пропела миссис Мосс.

Я ушел к себе в комнату, бросился на кровать и долго думал о семействе, в которое попал. Конечно, они все это всерьез, тут и минуты не стоит сомневаться. Но ведь мне нужно от жизни совсем не то, что они предлагают, и если б они об этом узнали, то, наверное, рассердились бы. Надо постараться, чтобы не узнали, по как это сделать? Может, мне вообще здесь не стоит жить, ведь рядом семнадцатилетняя девушка, которая мечтает выйти замуж, и ее мать, которая мечтает выдать свою дочь за меня? Господи, почему они так расположились ко мне, что во мне увидели? Одет я плохо. Правда, умею себя держать, выдрессировали-таки меня мои родные, школа, где я учился, хозяева, на которых я работал, но приличным манерам можно научить кого угодно... Удивительные люди, за полдня они стали мне куда ближе, чем мои родные за много лет.

Позже, когда я понял простую, земную философию Бесс и ее матери, я в полной мере осознал, до какой же степени моя семья оторвала меня от людей – не только от белых, по и от негров. Бесс и ее мать любили деньги, но они не стали бы разбиваться ради них в лепешку. Их душу ничто не сковывало, они не знали неутолимых желаний, не жаждали вечного спасения и искупления грехов. Они хотели простой, ясной, хорошей жизни, и, когда им встречался простой, ясный, хороший человек, они бессознательно тянулись к нему, с любовью принимали в свою душу и не задавали ему никаких вопросов. Но меня такая простая, безыскусственная доверчивость ошеломила. Я был к ней не готов.

Прошагав всю Бийл-стрит, я вскоре очутился в центре. Пальтишко у меня было плохонькое, сам я кожа да кости, и под ледяным ветром я продрог насквозь. На Мейн-стрит в окне какого-то кафе я увидел объявление: ТРЕБУЕТСЯ СУДОМОЙКА.

Я нашел хозяина, поговорил с ним, и он нанял меня, велел приходить завтра вечером. Платить обещал в первую неделю десять долларов, а потом двенадцать.

– Я обязательно приду. Пожалуйста, никого другого не нанимайте, попросил его я.

Хозяин сказал, что обедать и ужинать я буду в кафе. Надо лишь как-то устроиться с завтраком. Я зашел в магазин, купил банку свинины с зеленым горошком и консервный нож. Ну вот, теперь все улажено. Буду платить два с половиной доллара из своего жалованья за комнату, а остальное откладывать на поездку в Чикаго. Все мои поступки, все мои мысли были подчинены далеким мечтам.

Когда я сказал миссис Мосс, что нашел работу, она изумилась.

– Ты подумай, Бесс, только что приехал и сразу же нашел работу, сказала она дочери. – Вот это энергия. Парнишка далеко пойдет. Он не из тех, кто языком болтает, он знает, что под лежачий камень вода не течет.

Бесс улыбнулась мне. Видимо, все, что я делал, приводило ее в восхищение. Миссис Мосс ушла спать. Я опять почувствовал себя неловко.

– Давай пальто, повешу, – сказала Бесс. Взяла мое пальто и нащупала в кармане банку консервов.

– Что это у тебя там?

– А, ничего, – пробормотал я, пытаясь отнять у нее пальто.

Но она вытащила из кармана банку и нож.

– Ты хочешь есть, Ричард, да? – спросила она, глядя на меня с жалостью.

– Нет, не хочу, – пробормотал я.

– Пойдем поедим курицы, – предложила она.

– Не надо, я ничего не хочу.

Но Бесс бросилась к лестнице, крича:

– Мама! Мама!

– Не беспокой ты ее, слышишь! – просил я девушку, ведь сейчас она расскажет матери, что я собрался есть консервы. Я сгорал от стыда и еле сдерживался, чтобы не ударить ее.

Спустилась миссис Мосс. Она была в халате.

– Вот, мама, смотри, что Ричард надумал, – сказала Бесс, показывая матери банку. – Хотел есть консервы у себя в комнате.

– Господь с тобой, Ричард! – всплеснула руками миссис Мосс. – Зачем это ты?

– Ничего, я привык, – ответил я. – Мне нужно накопить денег.

– Нет, я просто не позволю тебе питаться консервами в моем доме, возмутилась она. – За еду я с тебя денег брать не собираюсь. Иди в кухню и ешь сколько хочешь, и никаких разговоров.

– Я ведь ничего в комнате не испачкаю, – возразил я.

– Да разве в этом дело, сынок? Зачем тебе сидеть одному и есть какую-то гадость из консервной банки, когда ты можешь сидеть со всеми нами за столом, честь честью?

– Я не хочу никого обременять, – сказал я.

Миссис Мосс пристально посмотрела на меня, потом опустила голову и заплакала. Я был потрясен. Мои поступки, мои слова вызвали у человека слезы – невероятно! Мне было так стыдно, что я даже рассердился.

– Просто у тебя никогда не было дома, – сказала миссис Мосс. – Как мне тебя жалко, сынок.

Я весь ощетинился. Вот это уже ни к чему. Она хочет влезть мне в душу, а на душе у меня и без того горько, я никого туда не пущу.

– Да нет, миссис Мосс, вы ошибаетесь, – пробормотал я.

Миссис Мосс покачала головой и стала подниматься наверх. Я тяжело вздохнул. Ох, кажется, эта семья уже прибрала меня к рукам... Мы с Бесс сидели в кухне и ели курицу, но есть мне не хотелось. Бесс то и дело бросала на меня нежные взгляды. Наконец мы кончили ужинать и вернулись в гостиную.

– Как я хочу замуж, – прошептала она.

– У тебя вся жизнь впереди, – ответил я. Мне было тягостно и неловко.

– А я сейчас хочу. Я хочу любить!

Какая же она бесхитростная и простодушная, такой искренности я в жизни не встречал.

– Угадай, что я сейчас сделаю? – спросила она. Потом подошла к столику, взяла расческу и снова вернулась ко мне.

Я с удивлением посмотрел на расческу, потом на нее.

– Не знаю. Зачем тебе расческа?

Вместо ответа она улыбнулась, приблизилась ко мне вплотную и коснулась расческой моих волос. Я отдернул голову.

– Что ты делаешь?!

Она засмеялась и провела расческой по моим волосам. Я обалдело на нее вытаращился.

– Не надо меня причесывать, я не растрепан.

– Ну и что ж что не растрепан, – возразила она, продолжая расчесывать мои волосы.

– Да зачем ты меня причесываешь-то?

– Хочется.

– Ничего не понимаю.

Она снова засмеялась. Я хотел встать, но она схватила меня за руку и не пустила.

– Какие у тебя красивые волосы, – сказала она.

– Волосы как волосы, у всех негров такие, – сказал я.

– Нет, красивые, – не сдавалась она.

– Но зачем ты меня все-таки причесываешь? – снова спросил я.

– Сам знаешь.

– Ничего я не знаю.

– Ты мне нравишься, – проворковала она.

– И поэтому меня надо причесывать?

– Все так делают. Ты что, смеешься надо мной? Да нет, ты знаешь этот обычай. Все его знают. Когда девушка причесывает парню волосы, это значит, он ей нравится.

– Ты еще такая молодая. Зачем спешить, подожди.

– Я тебе не нравлюсь?

– Нравишься, – возразил я. – Мы с тобой подружимся.

– Мне дружбы мало, – вздохнула она.

Ее простодушие даже испугало меня. Все девушки, которых я знал раньше, с которыми учился в школе и работал в гостинице, были хитры и расчетливы.

Мы помолчали.

– А что это за книги у тебя в комнате? – наконец спросила она.

– Ты заходила ко мне в комнату? – с легкой иронией спросил я.

– Конечно, – не моргнув глазом подтвердила она. – И в твоем чемодане я тоже все посмотрела.

Господи, ну что прикажешь с ней делать? Кто из нас двоих сумасшедший? Конечно, я без труда добьюсь от нее чего угодно, и это меня соблазняло. Ну добьюсь, думал я, а дальше что? Полюбить с первого взгляда я не способен, а она вон говорит о замужестве. Смогу ли я когда-нибудь рассказать ей о своих мечтах, надеждах? Поймет ли она когда-нибудь меня? Что будет связывать нас, кроме постели? Впрочем, ее такие вопросы не тревожили, я это знал. Нет, я ее не люблю и не хочу на ней жениться, думал я. И дом, который за пей дают, меня не соблазнял. И все-таки я продолжал сидеть с пей рядом, все больше поддаваясь соблазну овладеть ее молодым телом. А если будет ребенок? Она-то ничуть не боится забеременеть, я был в этом уверен. Может быть, даже хочет. Я вырос в доме, где никогда не выражали своих чувств открыто – разве что гнев или страх перед карой господней, где каждый жил, намертво отгородившись друг от друга, в своем собственном темном мирке, и сейчас меня ослепил свет, который сиял в душе этого младенца, ибо она и была всего лишь младенец.

Бесс прижалась ко мне и поцеловала. А, гори все адским пламенем, пронеслось у меня в голове, не думай, забудь обо всем, а если что случится, уедешь... Я целовал ее и гладил, она была такая теплая, нежная, податливая. Ее руки ласкали меня, обнимали. Господи, сколько же ей лет?

– А мама? – прошептал я.

– Она спит.

– А если она увидит?

– Ну и пусть.

Нет, она решительно сошла с ума. Совершенно не зная меня, она готова сейчас, сию минуту стать моей женой.

– Пойдем ко мне в комнату, – сказал я.

– Нельзя, мама рассердится.

Она согласна отдаться мне в своей собственной гостиной, но не хочет идти ко мне в комнату – безумие, чистейшее безумие.

– Не бойся, мама спит, – сказала она.

А ведь она, пожалуй, переспала со всеми ребятами, сколько их есть по соседству, подумал я.

– Ты меня любишь? – шепотом спросила она.

Я с изумлением смотрел на нее, постигая обнаженную простоту ее жизни. Да, вот это, значит, и есть ее жизнь – простая, открытая, как на ладони. А слова – что ж, она вкладывает в них совсем не тот смысл, что я, только и всего. Она сжала мою руку точно в тисках. Я глядел на нее и не верил, что все это происходит со мной наяву.

– Я тебя люблю, – сказала она.

– Не нужно так говорить, – вырвалось у меня, и я тут же пожалел о своих словах.

– Но я тебя правда люблю.

Нет, эта девушка мне не снится, слишком ясно я слышу ее голос. Она на удивление проста и наивна, но в ней ощущается сила жизни, какой я никогда ни у кого не встречал. А я все сомневаюсь, что Бесс действительно существует, какую же я, должно быть, вел страшную жизнь до сих пор! Передо мной встало каменное лицо тети Эдди, вспомнилась ее злобность, ее затаенность, настороженность, мучительные старания быть праведной и доброй.

– Я буду тебе хорошей женой...

Я высвободил руку и посмотрел на Бесс, не зная, что делать, расхохотаться или ударить ее? Жалко девушку, но придется ее огорчить. Я встал. Черт подери... Сумасшедшая девчонка... Я услышал, что она всхлипывает, и наклонился к ней.

– Послушай, – прошептал я, – ты же совсем меня не знаешь. Давай приглядимся друг к другу, познакомимся.

В глазах ее вспыхнуло недоумение, укор. Зачем приглядываться, зачем знакомиться, когда все так просто: понравился человек – полюбил, не понравился – разлюбил.

– Ты просто считаешь, что я глупая, – сквозь слезы проговорила она.

Я протянул к ней руку. Сейчас я расскажу ей о себе, о своем детстве, о своих мыслях, надеждах, сомнениях. Но она вдруг вскочила со стула, в ярости прошептала: "Я тебя ненавижу!" – и выбежала вон из гостиной.

Я закурил сигарету и долго сидел один. Мог ли я когда-нибудь думать, что найдется человек, который примет меня так просто, так безоглядно и безоговорочно, ничуть не красуясь своей добротой? Скажу правду: как я ни противился, я все-таки привык мерить себя теми мерками, которые навязало мне мое окружение, да я и не представлял себе раньше, что окружение может быть иным. И вот теперь моя жизнь изменилась слишком уж резко. Встреться я с Бесс где-нибудь на плантации, я бы и не ждал от нее ничего другого. Но найти столько радостного ожидания, такую доверчивость и веру в людей на Бийл-стрит в Мемфисе? Мне хотелось пойти к Бесс, поговорить с ней, объяснить все, но что вразумительное мог я ей сказать?

Когда я проснулся утром и вспомнил о наивных надеждах Бесс, я прямо-таки обрадовался, что купил вчера консервы. Мне было бы теперь трудно сидеть с ней за одним столом и глядеть ей в глаза. Я оделся, чтобы идти на улицу, потом сел прямо в пальто и шляпе на кровать и положил ноги на стул. Открыл банку и, затягиваясь время от времени сигаретой, стал доставать пальцами горошек с мясом и есть. Потом я незаметно выскользнул из дома и пошел на пристань, сел там на пригорке и, подставив лицо холодному ветру и солнцу, стал смотреть на пароходы, плывущие по Миссисипи. Сегодня я в первый раз пойду на свою новую работу. Деньги копить я умею, недаром я столько лет голодал. На душе у меня было легко. Никогда я еще не чувствовал себя таким свободным.

Подошел какой-то парнишка-негр.

– Здорово, – сказал он мне.

– Здорово, – ответил я.

– Чего делаешь?

– Ничего. Жду вечера. Я в кафе работаю.

– Подумаешь, велика радость, – скривился он. – А я напарника себе ищу. – Он старался казаться развязным и бывалым, но в его движениях и интонациях сквозила неуверенность. – Решил на Север податься, зайцем в товарных вагонах.

– Зачем тебе напарник, одному зайцем легче, – сказал я.

Он с натугой усмехнулся.

– Ты из дому удрал? – спросил я.

– Ага. Уже четыре года.

– Чем занимался?

– Ничем.

Мне бы тут и насторожиться после его ответов, но я еще плохо знал жизнь, плохо знал людей.

Мы поболтали с ним немного, потом начали спускаться по тропке к заросшему камышом берегу. Вдруг парнишка остановился и показал куда-то пальцем.

– Что это, гляди!

– Вроде бидон какой-то, – сказал я.

Действительно, в камышах стоял огромный бидон. Мы подошли к нему и хотели поднять, но он оказался тяжелым. Я вытащил пробку, понюхал.

– Виски, – сказал я.

Парень тоже понюхал пробку, и глаза у него округлились.

– А если продать, а? – предложил он.

– Да ведь бидон-то чей-нибудь? – возразил я.

– Слушай, давай продадим!

– А вдруг нас сейчас кто-нибудь видит?

Мы посмотрели вокруг, но никого поблизости не было.

– Это контрабандное виски, – сказал я.

– Ну и пусть контрабандное, а мы продадим, – настаивал он.

– Не надо трогать бидон с места, – возразил я. – Вдруг полицейские увидят.

– Мне как раз денежки нужны, – продолжал свое парень. – В дороге пригодятся.

Решили, что лучше всего продать виски какому-нибудь белому, и пошли по улицам, высматривая покупателя. Увидели стоящий автомобиль и в нем какого-то мужчину, он нам приглянулся, и мы направились к нему.

– Мистер, мы нашли в камышах большой бидон виски, – обратился к нему парнишка. – Не хотите купить?

Белый прищурился и изучающе оглядел нас.

– А виски хорошее? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я. – Посмотрите сами.

– Вы меня не разыгрываете, а, черномазые? – подозрительно спросил он.

– Идемте, я вам покажу, – сказал я.

Мы привели белого к бидону; он вытащил пробку, понюхал, потом лизнул языком.

– Матерь божия! – Он недоверчиво поглядел на нас. – И вы действительно нашли бидон здесь?

– Ну конечно, сэр.

– Если вы мне врете, черномазые, убью обоих, – шепотом пригрозил он.

– Что вы, сэр, зачем мы станем врать, – ответил я.

Парнишка глядел на нас и в замешательстве переминался. Интересно, почему он молчит, подумал я. В моем тупом, детском, наивном мозгу зашевелилась какая-то смутная мысль. Она никак не прояснялась, и я ее прогнал.

– Ладно, ребята, несите бидон к машине, – приказал белый.

Я струхнул, но парнишка с готовностью подскочил к бидону, и мы вдвоем потащили его по улицам, а белый шел за нами и покрикивал. Вот и машина; мы поставили бидон перед задним сиденьем на пол.

– Держите, – сказал белый, протягивая парню бумажку в пять долларов. Машина отъехала, причем белый несколько раз тревожно оглянулся, видно, опасаясь подвоха. А может, мне так показалось.

– Надо разменять, – сказал парень.

– Давай, – согласился я. – Два с полтиной тебе, два с полтиной мне.

Парень показал на ту сторону улицы.

– Вон магазин, видишь? Сейчас я сбегаю разменяю.

– Валяй, – согласился я в простоте душевной.

Усевшись на пригорке, я стал ждать. Парень побежал по направлению к магазину, но я был так в нем уверен, что даже не стал смотреть ему вслед. Забавно, думал я, вот я и стал грабителем, сейчас получу два с половиной доллара, и всего лишь за то, что случайно нашел спрятанное ком-то виски. А вчера вечером девушка объяснялась мне в любви. Сколько событий за двое суток, что я удрал из дому! Я чуть не расхохотался. Да, стоит только вырваться на волю, и жизнь тут же подхватит тебя и завертит. Я повернул голову, ожидая увидеть перед собой парнишку, но он еще не вернулся. Прохлаждается голубчик, решил я, прогнав все другие предположения, которые начали было тесниться в моем мозгу. Подождав еще немного, я встал и быстро пошел к магазину. Заглянул в окно, но парня внутри не было. Я вошел в магазин и спросил хозяина, не заходил ли только что сюда парень моих лет.

– Заходил какой-то негр, – подтвердил он. – Поглядел туда, поглядел сюда, потом юркнул во двор и был таков. Он у тебя что-нибудь взял?

– Взял.

– Эх ты, ищи теперь ветра в поле.

Я шел по улице, освещенной негреющим солнцем, и твердил про себя: "Поделом тебе, дурень, поделом. Не ты виски там оставил, нечего было его и брать". И вдруг меня осенило: да ведь они действовали заодно! Тот самый белый из автомобиля и парнишка-негр увидели меня неподалеку от своего бидона и решили, что я их выследил и хочу ограбить. Вот они и заставили меня тащить свое контрабандное виски.

Вчера вечером я чуть не обманул девушку. Сейчас меня самого обманули как последнего дурака.

12

Я бесцельно брел по улицам Мемфиса, глазея на высокие дома и толпы людей, ел, пакет за пакетом, жареную кукурузу. Время шло. И вдруг меня осенила мысль: а не попробовать ли наняться в оптическую мастерскую, в Джексоне мне не повезло, но, может, здесь все будет по-другому. Ведь Мемфис – не захудалый городишко, вроде Джексона, и вряд ли здесь станут придавать значение пустяковому происшествию на моей прежней работе.

Я посмотрел в адресной книге, где находится оптическая мастерская, смело вошел в здание и поднялся на лифте, который обслуживал жирный, приземистый мулат с желтоватой кожей.

Мастерская была на пятом этаже. Я открыл дверь. Увидев меня, белый, который там сидел, встал.

– Сними шапку, – сказал он.

– Слушаюсь, сэр, – я сорвал шапку с головы.

– Что надо?

– Я хотел узнать, не нужен ли вам посыльный. Я раньше работал в оптической мастерской в Джексоне.

– Почему уехал?

– Произошла маленькая неприятность, – честно признался я.

– Украл что-нибудь?

– Нет, сэр, – ответил я. – Просто один белый джентльмен не хотел, чтобы я изучал дело, и выгнал меня.

– Садись.

Я сел и рассказал от начала до конца, что произошло.

– Я напишу мистеру Крейну, – сказал он. – Но здесь тебе тоже дело изучать не придется. Нам этого не надо.

Я ответил, что понял и со всем согласен, и меня приняли, положив мне восемь долларов в неделю и пообещав прибавить доллар и потом еще один. Это было меньше, чем мне предлагали в кафе, но я согласился, потому что мне понравилась честная, открытая манера хозяина, да и вообще здесь было чисто, оживленно, обстановка деловая.

Мне надлежало выполнять всякие поручения и мыть линзы после полировки. Каждый вечер я должен был относить на почту мешки с готовой продукцией. Работа была легкая, и я справлялся с ней шутя. В перерыв я бегал по поручениям, белых сослуживцев: приносил им завтраки, относил гладить костюмы, платил за свет, телефон и газ, передавал записки их подружкам-стенографисткам в соседнем здании. В первый день я заработал на чаевых полтора доллара. Деньги, что у меня остались, я положил в банк и решил жить только на чаевые.

Я быстро овладевал искусством скрывать то напряжение, которое всегда испытывал в присутствии белых, к тому же жители Мемфиса выглядели более цивилизованными и, казалось, относились к черным не так неприязненно.

В цехе на шестом этаже, где я проводил большую часть времени, работало человек десять-двенадцать белых – ярые куклуксклановцы, ни во что не вмешивающиеся евреи, страстные проповедники мистического богопознания и просто бедняки, которых не интересовало ничего, кроме зарплаты. И хотя я чувствовал исходящие от них презрение и ненависть, никто ни разу не оскорбил меня и не обругал. Здесь можно было размышлять об отношениях между черными и белыми, не испытывая того страха, который опустошал мою душу. Теперь я мог смотреть на белых более объективно – то ли мне теперь по силам было большее нравственное напряжение, чем раньше, то ли я обнаружил в себе новые возможности справляться с ним.

Когда в тот первый вечер я пришел домой, миссис Мосс удивилась, что я отказался от работы в кафе. Я показал ей сберегательную книжку и сказал, что хочу накопить денег и перевезти в Мемфис мать.

Отныне все мои помыслы были сосредоточены на одном – собрать как можно больше денег и съездить за матерью и братом. Я откладывал каждый заработанный цент, отказывал себе во всем, ходил пешком на работу, ограничивал себя в еде – утром бутылка молока и две булочки, котлета с зеленым горошком на обед и вечером банка консервированных бобов, которую я разогревал дома. К голоду я был привычен, и еды мне требовалось не так уж много.

Теперь я зарабатывал больше, чем когда-либо, и начал даже наведываться в букинистические магазины, покупать книги и журналы. Так я познакомился с некоторыми периодическими изданиями вроде "Харперс мэгазин", "Атлантик мансли" и "Америкой Меркури". Покупал я их обычно за пять центов, прочитывал и снова продавал букинисту. Как-то миссис Мосс стала спрашивать меня о моем увлечении книгами.

– Зачем ты читаешь столько, сынок?

– Я люблю читать.

– Хочешь стать адвокатом?

– Нет, мэм.

– Ну что ж, читай, тебе виднее.

Хотя мне надо было являться на работу к девяти, я обычно приходил в восемь и шел в вестибюль банка, находившегося на первом этаже, где у меня был знакомый негр-привратник. Там я читал утренний выпуск мемфисского "Коммерческого вестника", экономя таким образом пять центов на обед. Прочитав газету, я наблюдал, как принимается за свои утренние дела привратник: берет ведро, швабру, насыпает в воду мыльную стружку, потом встает в позу и, воздев очи к потолку, поет:

– Господи, настал день! Работаю, как прежде, на белых хозяев!

Он тер шваброй пол и весь взмокал. Работу свою он ненавидел и без конца твердил, что наймется на почту.

Самым занятным из негров, с которыми я работал, был Шорти – толстый лифтер, который в первый день вез меня в мастерскую. Его заплывшие жиром глазки-бусинки поблескивали злобой и иронией. У него была желтая кожа, как у китайца, низкий лоб и тройной подбородок. Такого интересного характера мне еще не приходилось встречать среди негров на Юге. Неглупый, себе на уме, он читал журналы и книги, гордился своим народом и негодовал, что ему выпала такая злая судьба. Но в присутствии белых он неизменно играл роль самого низкопробного шута.

Однажды ему было не на что пообедать.

– Постой, – сказал он, когда я утром вошел в лифт, – первый же белый даст мне двадцать пять центов, увидишь.

Вошел один из белых, работавших в нашем здании. Улыбаясь и жуликовато вращая глазами, Шорти затянул:

– Мистер белый, я так хочу есть, дайте мне, пожалуйста, двадцать пять центов.

Белый как будто его не слышал. Шорти снова заныл, держа руку у кнопок лифта:

– Дайте двадцать пять центов, мистер белый, а то лифт не поедет.

– Иди к черту, Шорти, – сказал белый, даже не взглянув на него и жуя свою сигару.

– Есть хочу, мистер белый, просто помираю! – канючил Шорти.

– Помрешь, если сейчас же не поднимешь меня, – сказал белый, в первый раз слегка улыбнувшись.

– Этому черномазому сукину сыну так нужны двадцать пять центов! – Шорти кривлялся и гримасничал, словно и не слышал угрозы.

– Поехали, черномазый, а то я опоздаю. – Белый был заинтригован и явно радовался возможности поиздеваться.

– Это вам обойдется в двадцать пять центов, мистер белый. Всего четверть доллара, ну что вам стоит, – нудил Шорти.

Белый молчал. Шорти нажал на кнопку, и лифт пошел вверх, но остановился метрах в полутора от этажа, где работал белый.

– Все, мистер белый, дальше не идет, придется вам дать мне четвертак. В голосе Шорти слышалось рыдание.

– А что ты за это сделаешь? – спросил белый, все еще не глядя на Шорти.

– Что угодно сделаю, – пропел негр.

– Что, например?

Шорти хихикнул, нагнулся и выставил свой толстый зад.

– Можете за четвертак дать мне по этому месту коленкой, – пропел он, хитро щурясь.

Белый тихо рассмеялся, позвенел в кармане монетами, вынул одну и бросил на пол. Шорти нагнулся ее поднять, а белый оскалился и со всей силы пнул его ногой. Шорти разразился не то воем, не то смехом, который отозвался далеко в шахте лифта.

– А теперь, черная образина, открывай дверь, – процедил белый, криво усмехаясь.

– Сейчас, сэр, сию минуту открою, – пропел Шорти, быстро поднял монету и сунул в рот. – Вот Шорти свое и получил, – ликовал он.

Он открыл дверь лифта, белый вышел и, обернувшись, сказал:

– А ты ничего парень, Шорти, сукин ты сын.

– Это нам известно! – взвизгнул Шорти, и им снова овладел приступ дикого смеха.

Я наблюдал эту сцену в разных вариациях десятки раз и не испытывал ни злобы, ни ненависти – только гадливое отвращение.

Как-то я спросил его:

– Скажи мне, ради бога, как ты можешь?

– Мне нужен был четвертак, и я его получил, – объяснил он мне, как маленькому, и в голосе его была гордость.

– Разве деньгами заплатишь за унижение?

– Слушай, черномазый, – ответил он, – задница у меня крепкая, а четвертаки на земле не валяются.

Больше я с ним об этом не заговаривал.

Работали здесь и другие негры: старик по имени Эдисон, его сын Джон, ночной сторож Дэйв. В перерыв, если меня никуда не посылали, я шел в комнатушку у входа, где собирались все негры. Здесь, в этом тесном закутке, мы жевали свои завтраки и обсуждали, как белые относятся к неграм. О чем бы мы ни говорили, разговор неизменно сводился к этому. Мы все их ненавидели, но стоило белому заглянуть в комнатушку, как на наших лицах появлялись тихие, покорные улыбки.