Текст книги "Хорёк-писатель в поисках музы"

Автор книги: Ричард Дэвис Бах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 8

Xорьчиха Даниэлла дала себе слово, что будет писать просто так, забавы ради.

Она предполагала, что со временем, когда она как следует натренируется, слова начнут выстраиваться в правильном порядке. Она предполагала, что поначалу – и еще довольно долго – все ее персонажи будут плоскими и деревянными. Она предполагала, что сядет за стол, положит перед собою чистую страницу номер один и будет долго и тупо смотреть на нее в тщетных поисках первого слова.

Потому для робкой Даниэллы оказалось полной неожиданностью, что первая же страница под ее пером взорвалась причудами Вероники Сибоян – своенравной хорьчихи, раз за разом попадающей в сети сплетенных ею же интриг и путающейся в замыслах столь прихотливых, что даже ее создательница с трудом представляла себе, с чего же они начались и какой оборот примут на следующем шаге.

И пока Даниэлла взирала на эту страницу вытаращенными глазами, время от времени прикрывая лапкой удивленно раскрывшийся рот, Вероника играла чужими сердцами, словно щенок – мячами-погремушками: чем больше шариков в игре, тем веселее этой маленькой кокетке.

«Все они – игрушки, – думала она обо всех этих хорьках, увивавшихся вокруг нее, сильных и нежных. – А игрушки для того и созданы, чтобы ими играть».

То сама невинность, то воплощенная жажда власти, красавица с мордочкой, черной, как ночь, Вероника смеялась над своей создательницей и зажигала огонь в сердцах тех, кому предстояло прочесть в книге «Мисс Озорство» о ее похождениях.

К семьдесят четвертой странице Вероника уже без зазрения совести обводила вокруг лапки безнадежно влюбленного в нее шведского хорька Телегаарда – сводного брата ее соседки по комнате, давно пропавшего без вести, но счастливо нашедшегося вновь.

«Для вас мое имя навеки останется тайной, – объявила ему героиня Даниэллы. – Но, если угодно, можете называть меня... Вальхой!»

Только через много страниц писательнице откроется, как этой роковой хорьчихе удалось вызнать имя первой, тайной любви Телегаарда. Но так или иначе, Вероника его вызнала – и присвоила себе так же бесстыдно, как леопард пожирает добычу другого охотника.

Все, что Даниэлле доводилось слышать в стенах своей лапокюрной кабинки, все невинные недоразумения и приукрашенные историйки (рассказанные, как это принято у хорьков, в такой манере, чтобы и самой рассказчице стало веселее на душе) прыгали и плясали теперь под пером ее авторучки в пестрых нарядах и сплетались на глазах ошеломленной писательницы в невероятные клубки интриг.

С самого щенячьего детства хорьков терпеливо наставляют и учат всегда и во всем руководствоваться высшим чувством справедливости. Все осыпают щенков любовью. И родители, и все без исключения, кто приобщен к культуре хорьков, обращаются с ними уважительно и бережно. Какой бы путь ни избрал для себя юный хорек, он вступает на него беспрепятственно и проходит его с достоинством, честью и гордостью.

Мир хорьков не ведает ни зависти, ни злобы, ни преступлений, ни войн. Каждый в этом мире уважает себя и других, и самый безвестный хорек твердо знает, что вправе считать себя ровней даже самому великому и славному. И обращаются хорьки друг с другом соответственно.

И никому еще никогда не приходило в голову: а вдруг что-то разладится? Вдруг, например, появится такое невероятное существо, как испорченная хорьчиха? Как она будет вести себя? Что она будет говорить?

И вот на глазах Даниэллы, под ее собственным пером, рождалась именно такая хорьчиха – Вероника Сибоян. Вероника, которая живет сегодняшним днем, думает только о себе и никогда не заботится о последствиях, а высшую справедливость не ставит ни во что.

«Как же мне разлучить эту сладкую парочку? – Вероника задумчиво болтала лапами в теплой воде, разглядывая круги, идущие по поверхности бассейна, и любуясь тем, как блестит на солнце ее темный, густой мех. – Как же сделать так, чтобы Карлос бросил Рикку? Теперь, когда с Телегаардом покончено, хотелось бы мне поиграть немного с ее черноусым капитаном...»

В ужасе Даниэлла смахнула рукопись с кухонного стола – страницы закружились огромными снежными хлопьями, плавно опускаясь на покрытый линолеумом пол.

«Как же так?! – подумала она. – Мой муж там, наверху, выбивается из сил, чтобы подарить миру Великий Роман. А я здесь помогаю явиться на свет этой зловредной тварюшке!»

Она собрала листы с пола и сердито скомкала их. Больше эта наглая соблазнительница не сделает ни единого вдоха! В камин ее!

Даниэлла чиркнула спичкой. «Только бы Баджирон не узнал, что я тут натворила...»

Но внезапно лапа ее дрогнула и замерла, не донеся горящую спичку до бумаги.

«Но ведь Вероника – еще почти щенок, – вдруг подумалось ей. – Она просто играет в испорченную хорьчиху. Ее ведь унесло ураганом, едва она родилась. Ее воспитали белки. Никто не учил ее правилам этикета, никто не говорил ей, как важно проявлять уважение и доброту. На самом деле она никому не желает зла. И перед ней стоит очень ответственная задача: она должна научиться доброте и сочувствию самостоятельно, у самой жизни».

Спичка все еще горела.

«В конце концов, кто я такая, чтобы уничтожать существо, виноватое только в том, что еще не нашло свой путь к любви? И откуда мне знать, что те, кого она пытается унизить, не окажутся настолько благородными, чтобы в ответ возвысить и облагородить ее саму?»

Огонек угас, и Даниэлла выронила спичку. Та упала, прочертив в воздухе тоненький дымный след.

«Баджирон творит настоящую литературу, – подумала она. – А я пишу безделушку для взрослых, просто занимательную историю для развлечения. Но и то, и другое важно. И то, и другое забавно».

Она подняла скомканные листки, тщательно разгладила их на полу, села рядом с ними и перечитала последние строки. Да, совершенно испорченная хорьчиха. Никуда не годная. Но в конце концов Веронике придется столкнуться с последствиями всего, что она натворила. И тогда она сразу все поймет и повзрослеет!

Даниэлла снова устроилась за кухонным столом и взяла ручку. Повесть продолжалась.

«Вероника! – Из тени старинного туннеля, ведшего к дому, появился капитан. – Вероника, ты не видела мою миску с изюмом? – спросил он, щурясь от яркого солнца. – Минуту назад она стояла тут».

«Какой изюм, Карлос? – Она торопливо проглотила последнюю изюминку; миска бесшумно упала в траву за садовым столиком. – Никакого изюма я не видела. Его тут нет...»

Глава 9

И вот наступил следующий Вафельный день.

Как только Хорек Баджирон спустился к завтраку, Даниэлла поняла, что у него неприятности.

Она улыбнулась ему самой ослепительной улыбкой и нежно обвила его шею одной лапой (в другой была тарелка с золотистыми хрустящими вафлями).

Нос Баджирона зашевелился, втягивая теплый аромат.

Оба уселись за столик. Даниэлла пододвинула к мужу кувшинчик янтарного меда.

– Хочешь меду, любимый?

Но Баджирон лишь слабо улыбнулся в ответ.

Даниэлла тщетно пыталась прочесть по его глазам, что случилось.

– Что, всего тысяча слов?

– Я должен кое-что сказать тебе, Даниэлла...

Она молча ждала продолжения. Баджирон потупился и глубоко вздохнул.

–        С романом у меня неважно, – сказал он. – Даже хуже. Я сегодня написал сотню слов. И все – неправильные.

Он поднял голову и посмотрел на Даниэллу с тоской.

– Я старался, Даниэлла! Я набросился на этот роман точно так же, как на Стайка. Но граф не стал писаться сам. Стайк пронесся сквозь меня, как сумасшедший товарный поезд. А здесь... я словно уперся в каменную стену. Нет. В мокрую губку. Ни крушения, ни грохота, ни пожара. Ничего.

Он возвел глаза к потолку, так и не притронувшись к вафле.

– «Там, где ступила лапа хорька» – это прекрасное название, Даниэлла. Просто гениальное. Надо только чуть-чуть чего-то... и тогда я наконец вздохну свободно! Я больше не буду писателем для щенков. Я стану творцом! – Баджирон перевел дыхание. – Наконец-то я стану настоящим творцом!

Он снова вздохнул.

– Да что там говорить... Все равно я понятия не имею, что происходит с графом Урбеном де Ротскитом. Имя его мне нравится. Но, видишь ли, мне не нравится он сам. Он приходит из какого-то другого мира, смотрит на меня поверх усов и шипит: «Ты не достоин писать мою историю». Он затыкает мне рот!

Голос Баджирона внезапно зазвенел угрозой, как будто строптивый граф мог его слышать:

– Если я в ближайшее же время не заставлю этого хорька сдвинуться с места, если мне еще придется корпеть над бумагой и выпрашивать у него слова... тогда клянусь, Даниэлла, с ним случится нечто очень, очень странное!

Даниэлла не знала, что сказать. «Почему моя книга стала для меня таким прекрасным приключением, а милому Баджирону его большой роман причиняет такую боль?» – подумала она. Но найти резонный ответ на этот вопрос она не успела: часы пробили тринадцать раз.

– Тебе пора бежать, – упавшим голосом промолвил Баджирон.

– Я сегодня останусь дома. Баджирон ушам своим не поверил.

– Чепуха! – воскликнул он. – Спасибо, что выслушала меня. Когда ты вернешься, у меня уже будет готова целая большая глава. И граф будет ходить по струнке при полном параде!

Но Даниэлла даже не шевельнулась.

– Я еще никогда не видела тебя таким расстроенным, Баджи. Почему ты не хочешь, чтобы я осталась? Ты бы пошел работать, а я бы попозже принесла тебе апельсинового сока, вкусного, холодненького. Наверно, мне и вправду лучше остаться.

– Нет, – возразил он. – Не нужно. Я очень рад, что ты это предложила... И, если бы все действительно было так плохо, я бы сам попросил тебя остаться. Честно, попросил бы. Но я – профессиональный писатель. Я не какая-нибудь пешка в лапах своих персонажей. Как только ты выйдешь за дверь, я призову этого месье графа к ответу!

Даниэлла улыбнулась, но не сдвинулась с места.

– Я его не обижу, Даниэлла, но я буду непреклонен. Вот увидишь. Иди на работу. А не то сидеть нам в следующую среду без вафель. Это уже будет настоящая катастрофа!

Даниэлла рассмеялась и поднялась из-за стола.

– Наконец-то! – Она наклонилась и нежно поцеловала мужа. – Вот это – голос настоящего Баджи. Никогда не сдавайся!

Она сняла сумку с крючка за дверью.

– До вечера! И не будь слишком суров к бедняжке графу!

Глава 10

Золотом на белизне сверкали буквы, выбитые рельефным тиснением у верхнего обреза страницы: «Книги для щенков: отдел Издательского дома «Хорек»».

Письмо начиналось так: «Дорогой Хорек Баджирон».

И вот что говорилось в нем дальше:

«Сотрудники Издательского дома «Хорек» с глубочайшим удовольствием берут на себя обязанность известить вас о том, что ваш рассказ «Колибри Стайк» мы нашли очаровательным. Не часто нам выпадает счастье встретить в книге для юных щенков столько изящества и прелести при сюжете, исполненном такого благородства.

К настоящему письму прилагается проект издательского контракта. В свете той заслуженной популярности, которую принесла вам книга «Лапа – раз, лапа – два...», мы весьма заинтересованы в том, чтобы упомянутый рассказ был опубликован в нашем издательстве. В связи с этим мы взяли на себя смелость превысить стандартные размеры аванса и поднять процент авторских отчислений с тиража.

Искренне надеемся, что при рассмотрении вопроса о предоставлении авторских прав на публикацию вы примете наше предложение к сведению в первую очередь. Впрочем, мы ни в коей мере не желаем вас стеснять, и если вы сочтете нужным направить рукопись другим издателям, то просим вас лишь оставить за нами возможность предложить условия более выгодные.

С глубокой благодарностью за проявленное внимание, ваши покорные слуги...»

Спотыкаясь, Баджирон спустился по лестнице и молча вошел на кухню. Даниэлла приняла письмо из его лапы, застывшей на весу.

Она прочитала его вслух, от начала и до конца. Затем она взглянула на приложенный контракт и увидела, что сумма аванса во много раз превосходит те скромные сбережения, что им удалось накопить за всю жизнь.

– Баджи, по-моему... – потрясенно пробормотала она. – По-моему...

Она вложила письмо обратно в его оцепеневшую лапу. Под тяжестью бумажного листка Баджирон начал медленно заваливаться на спину. Даниэлла посмотрела на него и тоже упала в обморок.

Часы пробили шестнадцать раз, после чего в кухне воцарилась тишина.

Глава 11

В пяти килолапах к западу от Прыг-Вбока (Монтана), на открытом нагорье раскинулся просторный дом – к востоку от горного кряжа, к югу от речки. А вокруг со всех сторон плавно вздымались и опадали невысокие холмы, переливающиеся всеми красками летних трав, словно искристое мелководье под солнцем.

– Кто бы мог подумать, – спрашивали они друг друга, – что уединение – это так прекрасно?

Благодаря издательскому авансу и большим надеждам на успех «Колибри Стайка» чета хорьков смогла переехать из тесной квартирки в края, где юный Баджи провел самое удивительное в своей жизни лето.

Здесь, под величавой сенью гор и в шелестящем море трав, писатель Хорек Баджирон намеревался начать новую жизнь с Даниэллой и наконец-то завершить свой эпический роман. В этом убежище он надежно защищен от всяких стрессов, и ничто не помешает ему в конце концов отыскать и обуздать норовистую музу.

В ясные дни с веранды виднелись далеко в низине ворота их усадьбы. За те несколько месяцев, что Баджирон и Даниэлла прожили здесь, покоя их ни разу не нарушил шум машин, и ни единого зверя не попалось им на глаза, не считая их доброго друга хорьскаута Слима, по утрам проезжавшего мимо на карликовом коньке.

Соседями их были теперь только шепоты солнечного света днем и лунного – ночью, да еще – шорох тополей на ветру. Толстым, пушистым, теплым шарфом их окутывала безмятежность.

Дни этого драгоценного покоя они заполняли мирными беседами и долгими прогулками. Баджирон учил Даниэллу заботиться о лошадках, которых звали Пылька и Везунчик, учил взнуздывать и седлать их. Даниэлла полюбила такую жизнь, и почти каждое утро они с Баджироном ездили верхом.

Но, несмотря на все перемены и нежданно обретенный комфорт, они не забывали и о том, чему когда-то научили их родители и воспитатели: чем больше мы получаем подарков, тем больше должны отдавать в дар другим существам.

Книга его стала бестселлером и заняла высокое место в рейтинге книг для щенков. Но пять вечеров в неделю Хорек Баджирон исправно проводил в кабинете на втором этаже, который оборудовал специально для работы над своим эпическим романом. Перо и керосиновую лампу он теперь не убирал: они всегда оставались на столе.

Каким прекрасным подарком всему миру хорьков станет его роман, если он все-таки сумеет его закончить!

Но муза не появлялась. Баджирону никак не удавалось привлечь ее к самому важному делу своей жизни.

Хуже того, со временем он обнаружил, что его преследует какая-то зловредная антимуза, беспрестанно нашептывающая ему, какое он ничтожество, как плохо он пишет и до чего же глупо надеяться, что книга его когда-нибудь сможет почтить своим присутствием полки библиотек или хотя бы тумбочки интеллектуалов, образованных и утонченных обладателей изысканного вкуса, что обитали в покинутом им большом городе.

Теперь в его кабинете мерцал широким экраном новенький компьютер. В нем Баджирон хранил прозу жизни: деловую переписку, интервью, копию рассказа о Стайке, письма родным и друзьям.

С этого компьютера Баджи послал издателю краткий отказ на просьбу написать продолжение книги о Стайке. «Я счастлив, что мой колибри принес нам с вами такой успех. Но в настоящее время я работаю над серьезным историческим романом, который непременно представлю на ваше рассмотрение, когда он будет окончен».

После этого он пошел на кухню, положил на тарелку сельдерея и арахисового масла и аккуратно окружил их кольцом виноградин, а затем неторопливым шагом направился на веранду. Даниэлла сидела за устройством, которое до недавних пор было пишущей машинкой ее супруга.

– Привет, дорогой, – рассеянно бросила она при виде мужа, тихонько усевшегося в соседнее кресло.

Клавиши размеренно поднимались и опускались под ее лапами, молоточки размеренно щелкали, припечатывая ленту к бумаге. Баджирон заглянул ей в глаза.

Он знал, что она сейчас видит. Она смотрит не на бумагу и даже не на слова, а куда-то сквозь них, в иной, нездешний мир. Сцены движутся, преображаясь с каждым мгновением, крупные планы сменяются общими, актеры произносят свои реплики, а Даниэлла лишь описывает шаг за шагом драму, которую они разыгрывают сейчас для нее одной.

Баджирон долго смотрел на нее, не шевелясь.

«До чего же все иначе, – размышлял он, – когда пишешь просто для забавы!»

Время от времени повествование принимало неожиданный оборот, и тогда мордочка Даниэллы озарялась мимолетной улыбкой удивления.

В данный момент Даниэлла наблюдала за тем, как злодейка Вероника принимает, трепеща ресницами, обручальное ожерелье из лап хорька, выйти замуж за которого у нее не было ни малейших намерений.

«Гуннар, как это мило! Какой ты добрый! Бедная маленькая куничка такого не заслуживает!»

Он молча обвил ожерельем ее шею. На густом черном меху бриллианты заиграли еще ярче.

Вероника повернулась и одарила его лучезарной улыбкой:

«Тебе нравится, дорогой?»

Но ответить он не успел: Вероника выплеснула на него ведерко ледяной воды и весело рассмеялась над собственной шалостью.

Даниэлла перевела дух и рассмеялась. Лапы ее продолжали стучать по клавишам в том же уверенном ритме.

Баджирон беззвучно поднялся, оставив тарелку с лакомствами на маленьком столике – так, чтобы Даниэлла смогла дотянуться до нее, не вставая.

Она повернулась к нему, но взгляд ее так и не оторвался от сцены, разворачивающейся где-то в глубинах белого листа.

– Я тебя люблю, Баджи... – донесся до него ее голос из иного, нездешнего мира.

Глава 12

Она вошла на кухню, сжимая в лапе кораллово-красный бумажный лист. Баджирон как раз вешал полку над окном, но, увидев, что Даниэлла молча протягивает ему бумагу, отложил скобу и молоток.

– Так-так, что-то знакомое, – пробормотал он, но бумагу не взял. – Дай-ка попробую угадать...

Он взглянул в ее печальные глаза, блестевшие от невыплаканных слез, и нежно привлек к себе, пытаясь утешить. Даниэлла прижалась к его груди и разрыдалась. А Баджирон бойко процитировал по памяти:

– Дорогой Писатель! Благодарим вас за работу, представленную нам на рассмотрение. К сожалению, ваша рукопись не вполне соответствует текущим потребностям нашего издательства. Искренне ваши, Редакторский коллектив.

И тихонько добавил:

– Я угадал? Даниэлла кивнула.

– И еще внизу... – Она шмыгнула носом и задрожала. – Внизу кто-то дописал: «Недурная попытка. Но слишком противоречиво».

Баджирон на мгновение отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.

– «Недурная попытка» с первого же раза? Даниэлла, но это же чудесно! – Он снова сжал ее в объятиях. – Прежде чем я получил первую «недурную попытку», мне в свое время прислали пять стандартных отказов!

– Они не захотели печатать мою «Мисс Озорство»...

Баджирон чувствовал, как ее бьет дрожь. Она потерпела поражение. Все начиналось как веселая игра. Просто для забавы. Но ведь она старалась изо всех сил! Она смеялась и плакала вместе с Вероникой и, затаив дыхание, следила за ее авантюрами, и так день за днем, месяц за месяцем, до самого конца. Она полюбила свою героиню и ее терпеливых друзей, которые все-таки наставили ее на путь истинный.

«А теперь все они погибли, – думала она. – Вероника, Телегаард, Лизетта, мудрый Бальфур... Все-все. Оказалось, что они никому не нужны».

– Да, – подтвердил Баджирон, поглаживая ее пушистый загривок. – Да. Они прислали тебе отказ. Твоя книга им не нужна.

Он снова отстранился, отступил на шажок и очень серьезно произнес:

– Но одному из редакторов она понравилась. Большинством голосов она не прошла, но одному редактору она понравилась настолько, что он решил сказать тебе правду и сделал эту приписку.

Даниэлла вздохнула и, высвободившись из его объятий, смахнула слезы с мордочки.

– Ох... Ну что ж... Все равно я писала только для развлечения. Как приятно было, когда она закончилась и я смогла написать: «Конец».

– О да! Самое прекрасное слово на свете, – кивнул Баджирон.

Возвращаться к работе он не спешил.

– Что ты теперь собираешься делать?

– Наверняка там, в городке, кому-нибудь понадобится лапокюрша.

– Что ж, не самое плохое занятие. – Он потянулся к скобе. – А тебе твоя книга нравится?

– Да, конечно, Баджи! Ты же сам знаешь! Я бы ни единого слова не изменила! Вероника так старается быть нехорошей... но не знает как. У нее прекрасное, доброе сердце, и в конце концов ее спасают именно те хорьки, которым она делала гадости...

Из глаз ее снова брызнули слезы.

– Ох, Баджирон, как я их всех люблю! Как я люблю свою книгу!

Муж снова заключил ее в объятия – уверенно и спокойно.

– Если ты и вправду так любишь свою книгу, Даниэлла, то что ты собираешься с ней делать дальше?

Даниэлла напряглась всем телом.

– Я ее не выброшу! – выкрикнула она. – Ни за что!

– Конечно. Ни в коем случае.

– Почему ты на меня так смотришь? Что мне теперь с ней делать? – Она уже была готова разрыдаться вновь. – Ее же забраковали!

– Кто ее забраковал?

– А какая разница? Ну, «Ершик-пресс». Они вернули мне рукопись!

– А сколько на Манхэттене еще издательств, кроме этого «Ершика»?

– Много, – всхлипнула она. – Но если в «Ершике» ее не приняли, то...

– То что? Неужели ты никогда не слышала о книгах, которые получают отказ за отказом – в одном издательстве, в десяти, двадцати... а потом двадцать первое их печатает – и получаются бестселлеры?

Он смерил ее суровым взглядом, как профессор – неразумного щенка.

– Пойми, Даниэлла! Не в том дело, нравится твоя книга издателю или нет. Важно только одно: нравится ли она тебе. Если ты веришь в свою историю, ты должна искать не компанию, которая согласится опубликовать ее, а одного-единственного редактора – свою родственную душу, такого хорька, которому нравится то же, что и тебе, которого волнует и трогает то же, что и тебя. И ты его найдешь! И окажется так, что он работает в издательстве! И готов сражаться за то, чтобы твоя книга вышла в свет.

Даниэлла просияла.

– А этот хорек... он что, может работать и в каком-нибудь другом издательстве? Не обязательно в «Ершике»?

Баджирон кивнул.

– Значит, ты считаешь, что мне стоит попытаться еще раз?

Баджирон даже не счел нужным кивнуть.

– И это обойдется мне всего-то в цену почтовых расходов и конверта с обратным адресом?

Кивок.

– И в один прекрасный день кто-то все-таки согласится напечатать мою книгу?

– А даже если и нет? К твоей коллекции просто добавится очередное письмо с отказом.

– Значит, я ничего не теряю? – Даниэлла робко улыбнулась.

Она обняла мужа и вприпрыжку помчалась разыскивать адреса других издательств.

К закату солнца все кухонные полки висели на положенных местах.