Текст книги "Хорёк-писатель в поисках музы"

Автор книги: Ричард Дэвис Бах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 18

Сидя с закрытыми глазами в своем рабочем кабинете, Хорек Баджирон пытался представить себе друга. «Не страх я призываю, – думал он. – Нет, я призываю свою любовь, свою веселую творческую силу...»

– Кинамон... – шепнул он.

В душе его что-то зашелестело в ответ – не громче шепота. И вот сверху вниз на писателя воззрился новый Кинамон – вдумчивый, заботливый, преданный друг.

– То, что я хотел сказать тебе, – раздался его голос, могучий и тихий, – исходит от тебя самого. Ты и сам все знаешь. Урбену де Ротскиту есть что сказать, но там, где ступила лапа хорька, этому не место.

Писатель насторожил уши.

– Ты имеешь в виду, что я не могу написать исторический роман?

«Ах, эти смертные, – подумал дракон. – Как они любят учиться. И как они любят все забывать».

– Нет, – мягко промолвил он. – Я имею в виду, что ты этого не хочешь. Ты не можешь написать книгу, которую не любишь.

Баджирон разочарованно заколотил лапой по столу.

– Тогда что же я могу написать, Кинамон? Ты меня разнес в пух и прах. Ты сказал, что я – неудачник.

Извини. – Дракон склонил голову. – Просто я боялся. Я потому назвал тебя неудачником, что не видел другого способа тебя предостеречь. Я имел в виду, что ты потерпел неудачу с этим романом, «Там, где ступила лапа хорька». Что же до других книг... О, ты – замечательный писатель!

– Спасибо, – поблагодарил Баджирон. – Но у меня тоже есть чувства. Пожалуйста, впредь не забывай.

– Извини. Долгое молчание.

– Ну, так в чем же разгадка? Нет романа, нет и Ротскита. А дальше что? Как мне писать?

– Ты и сам знаешь, – промолвил дракон. – Всегда знал. Все эти истории, которые ты сочинял, когда был щенком... И «Лапа – раз, лапа – два», и «Колибри Стайк»... Что между ними общего?

Сторонний наблюдатель увидел бы в этот момент лишь одинокого хорька, неподвижно застывшего за письменным столом, перед пустым экраном тихо жужжащего компьютера.

Но на самом деле хорек дрожал от возбуждения, и сердце его бешено стучало: нелегкому испытанию подверг его этот нежданно обретенный друг – муза в обличье дракона!

– Ну, так что же между ними общего? – нетерпеливо переспросил Кинамон. – И чего не хватает твоему великому роману?

Вместо ответа писатель положил лапы на клавиатуру. Ответ напечатался сам:

«Писать их было весело».

Но муза молчала – испытание еще не окончилось.

«Я не думал о том. как писать. Я стоял в стороне. Я уступал путь своей истории – и она писалась сама».

Молчание затягивалось.

«Пока я писал, я не пытался критиковать то, что пишу. Меня не волновало, что подумает читатель, что подумает редактор – и даже что подумаю я сам. Я разрешал своей истории стать такой, какой она сама захочет быть».

Шумный вздох облегчения.

– Не хочу тебя редактировать... – сказал дракон. – Но не хочешь ли ты сократить эти три ответа до каких-нибудь правил, которые можно будет написать на полоске бумаги и наклеить на компьютер? И руководствоваться ими до поры до времени... или, скажем, до конца твоей карьеры...

На всякий случай писатель ухватился за возможность усомниться:

– Это если допустить, что у меня будет карьера...

– Да, если допустить, – улыбнулся дракон.

Хорек Баджирон перечитал написанное. Надо выразить это как можно короче... Он очистил экран...

«Развлекайся», – написал он. А затем:

«Не думай». И еще:

«Будь что будет».

– Ах-х-х! – выдохнул дракон. – Как просто! Безотказно. И отлично подходит для любого творческого приключения.

Писатель подался вперед, напрягшись, словно прыгун с трамплина, приземляющийся на ледяной скат.

– Лента и ножницы...

– Нет, еще рано, – остановил его Кинамон. – Сначала испытай их. Испытай эти правила на своем романе.

Баджирон нетерпеливо закивал. Да, конечно!

– Развлекался ли я? Ну уж нет! – объявил он вслух. – Эта книга была работой. Я над ней мучился. Ничего общего с развлечениями.

– Думал я или нет? Ха! Да я чуть голову не сломал! Вместо того чтобы промчаться сквозь эту историю, как на крыльях, я рассчитывал: следует ли Ротскиту поступить так-то, или так-то? Должно ли именно это сейчас случиться... или все-таки что-то другое?

Баджирон кивнул в подтверждение собственных слов. Он начинал кое-что понимать.

– Будь что будет? Ничего подобного! Меня страшно беспокоило, что станется с этим романом. Внимание, Мир! Вот идет Хорек Баджирон! Смотрите, да у него медаль Аведоя Мерека! Интересно, а какой шарф я надену на церемонию в Пушлании, когда королева провозгласит меня одним из величайших писателей всех эпох?

Все верно. До чего же он заботился о судьбе своего романа! До чего же он волновался! Волновался так, что у него вконец опустились лапы. Он сам себя загнал в консервную банку и ржавел день за днем под дождями собственных тревог.

– Кхгм... – Кинамон прервал его покашливанием. – Теперь понимаешь? Когда ты писал свои лучшие вещи, ты следовал всем этим правилам. А когда ты попытался выдавить из себя исторический роман, ты нарушил их все.

– Есть время работать над книгой, и ты сам это знаешь, – добавила муза. – Есть время обдумывать сюжет, есть время размышлять о своих будущих читателях и об издателе, о ритме и гармонии, о грамматике, орфографии и пунктуации, об оформлении и рекламной кампании. Но в то время, когда ты пишешь, Баджирон, всему этому не время!

И посмотрев на него со значением, дракон повторил громким шепотом:

– Когда пишешь, всему этому не время!

Изогнув свою длинную шею, синюю, как морская волна, Кинамон заглянул хорьку через плечо и прочел вслух с экрана:

– Развлекайся. Не думай. И...Будь что будет!

– Спасибо тебе, Кинамон.

– Вот это я и пытался тебе объяснить. Я должен был как-то оторвать тебя от Урбена де Ротскита. Эта книга обернулась бы катастрофой...

– Нет, Кинамон, не говори так! Не надо меня мучить! – мысленно вскричал писатель. – Позволь мне писать!

– Конечно.

Исполинский дракон поднял голову и одним плавным движением, словно в танце, выдохнул струю пламени. И тотчас вокруг хорька поднялась высокая, куда выше его роста, огненная стена. Но огонь этот не обжигал – от него исходило лишь ласковое тепло, как от сердца, исполненного любовью.

– Теперь ты защищен от всяких сомнений, Хорек Баджирон, – промолвила его муза. – Пиши – и развлекайся!

И с этими словами какой-то буйный калейдоскоп подхватил и завертел хорька-писателя в разноцветном вихре вероятностей и картин. Любого персонажа, какого он только мог себе вообразить, уже коснулась и оживила волшебная сила. Он вдруг почувствовал себя средоточием гигантской сети, тянущейся во все стороны и увлекающей к нему все мыслимые и немыслимые образы и сцены.

Хорек Баджирон застыл, завороженный чудом собственной фантазии.

Кинамон молча глядел на него сверху вниз из-за высокой стены огня, и в сердце Хорька Баджирона вспыхнули надежда и решимость. Наконец-то он избавился от этого пера и фиолетовых чернил... и от мук, в которых рождалось каждое новое слово!

РАЗВЛЕКАЙСЯ! НЕ ДУМАЙ!

И БУДЬ ЧТО БУДЕТ!

Быть может, он еще вернется к графу Урбену де Ротскиту – когда-нибудь потом. А пока что он просто смотрел на собственные лапы, бегающие по клавишам все быстрей и быстрей, и повторял про себя свои правила, и подчинялся им беспрекословно.

Глава 19

Он закончил рукопись за неделю – и на той же неделе Даниэлла подписала с издательским домом «Хорек» контракт на публикацию «Мисс Озорство».

Когда настало время полдника, она вынесла на веранду тарелочку с угощением – арбуз, нарезанный тонкими ломтиками и украшенный ягодами смородины.

– Спасибо тебе, Даниэлла. – Баджирон торопился поговорить с ней, пока она снова не принялась за работу.

– Не за что, Баджирон.

– Что скажешь? – спросил он.

– Насчет чего? – улыбнулась Даниэлла.

– Насчет новой книги о Стайке.

– Новый Стайк? Где?!

Он протянул ей стопку отпечатанных страниц – плоды своих писательских развлечений.

– Баджирон! – воскликнула она и прочитала заглавие вслух: – «Стайк и пчелы-разбойники».

Час спустя Даниэлла тихо плакала в платочек.

– Как я люблю Стайка! – всхлипывала она. – Как я люблю тебя, Баджирон!

Он просиял от похвалы, но все равно спросил на всякий случай:

– А эти пчелы-разбойники, они не слишком... ну, не слишком ли они бессовестные? Ведь поначалу они хотели, чтобы все цветы на лугу принадлежали только им...

– Но ведь они – не хорьки, Баджи! И потом, у этих пчел и так было полным-полно еды. А Стайк сделал то, чего не удавалось никому... Он показал им, что цветы цветут для всех! Нет, я бы ни единого слова здесь не стала менять!

– Но это – только первый набросок, – возразил Баджирон.

– Нет! Это – само совершенство. Я бы не стала менять ни слова. Сделать лучше просто невозможно. Впрочем, автор – ты.

Она снова улыбнулась, и с души его словно свалился гигантский камень.

– Можешь менять все, что тебе вздумается.

Баджирон взял у нее рукопись, и двое хорьков уселись рядышком на веранде: Даниэлла – за пишущую машинку, работать над своим вторым любовным романом, а Баджирон...

Баджирон облизнул кончик карандаша и принялся перечитывать «Пчел-разбойников» с самого начала, проговаривая про себя каждое слово и внимательно вслушиваясь. Все ли здесь в порядке с ритмом?

Тихим, едва слышным шепотом он опробовал одну фразу на слух:

«Стайк прожужжал через луг, с цветка на цветок...», – прочитал он, а затем повторил еще раз, но уже без слов – только ритмический рисунок:

«ТАМ-та-та Там-та-та ТАМ, та-ТАМ-та-та-ТАМ...»

Фраза плавно вздымалась и опадала; Баджирону это понравилось. Он двинулся дальше, ничего не меняя.

Дойдя до конца, он снова вернулся к началу. Теперь он искал места, в которых одинаковые слова повторялись слишком часто. Стоит один раз использовать какое-нибудь слово, как разум тут же вцепляется в него и требует вставить куда-нибудь снова – и немедленно! Но писатель в таких случаях должен строго говорить себе: «Нельзя!»

Перечитав рукопись в третий раз, он безжалостно вычеркнул все «просто» и «очень», любуясь тем, какими отточенными и четкими становятся фразы, избавленные от груза лишних слов. «В черновике такие слова допустимы, – думал он, – но в печати им не место». Под его карандашом творились настоящие чудеса: чем короче становилось предложение, тем больше в нем оказывалось смысла.

«Корявая фраза? – спрашивал он себя. – Нет проблем: долой ее совсем. Вычеркнуть – и вся недолга. Читатель видит только то, что попадает в печать. Только окончательный вариант.

Мастерство писателя – это умение переписывать фразу, перерабатывать ее снова и снова, так, чтобы с каждым разом она становилась все легче и глаже. И в конце концов она обернется невесомым летним ветерком, играющим на арфе читательских мыслей. Вместо слов – тонкая телепатия.

И тогда... Стоит лишь взглянуть на эти чернильные узоры на бумаге – ив тишине зазвучат голоса, и хорьки запляшут перед нашими глазами и увлекут нас к чудесам и приключениям, о каких мы прежде и помыслить-то не могли».

На четвертом проходе Баджирон применил другое правило: «Слово "сказал" – единственный синоним к слову "сказал", и злоупотреблять им не стоит. Если не можешь справиться со словом, лучше вообще его не использовать. Покажи персонажа в действии, затем переходи к диалогу... а повторять "сказал" да "сказал" совсем не обязательно».

Когда-то он сожалел, что пишет только короткие повестушки для щенков, и говорил Даниэлле, что истинная цель его жизни – «Там, где ступила лапа хорька». Но в укромном поэтическом цветнике его сердца порхала крохотная яркая птичка – и Баджирон любил своего колибри, который подарил ему вот уже две свои истории. И эти истории, явившиеся из таинственного невесть-где волшебными вспышками озарений, волновали его по-настоящему, заставляли смеяться и плакать.

Как можно написать что-то еще лучше, он просто не понимал.

Летний день клонился к закату, а двое пушистых писателей сидели бок о бок на уютной веранде и топали сосредоточенно и безмолвно по дорожкам двух миров, ни капельки друг на друга не похожих.

Глава 20

Дорогая Даниэлла!

Сопроводить этим письмом ваш первый гонорар я позволила себе с тем, чтобы сообщить вам, что «Вероника», судя по всему, нашла своего читателя. Слухи о достоинствах вашей книги растут и ширятся, и я с радостью могу известить вас о том, что на следующей неделе «Мисс Озорство» будет упомянута под номером 13 в списке бестселлеров еженедельника «Пушистые ведомости».

Весь коллектив Издательского дома «Хорек» поздравляет вас!

В соответствии с предварительной договоренностью, мы увеличиваем сумму отчислений на рекламу вашего произведения.

Мы искренне уважаем ваше право на частную жизнь, но ваша личность возбудила любопытство у читателей и многие издания уже обращаются к нам с просьбами провести с вами интервью. Не будете ли вы так любезны обдумать этот вопрос? Быть может, вы согласитесь побеседовать с прессой о «Мисс Озорство»? Если же рейтинг Вероники возрастет, то не исключено, что вам будет предложено выступить на телевидении или совершить лекционное турне. Просим известить нас по возможности скорее, так как ваш ответ может повлиять на уровень продаж.

Признаюсь вам, Даниэлла, что мы все с нетерпением ждем появления вашего второго романа. Разумеется, мы не хотели бы торопить вас и оказывать на вас давление, но в том случае, если мы получим рукопись достаточно скоро и она окажется столь же захватывающей, как и «Мисс Озорство», то мы сможем поместить ее в осенний каталог, и тогда уже к праздникам тираж поступит в книжные магазины.

Ваши друзья и покорные слуги...

Хорьчиха Беатрис Шатеору,

вице-президент,

руководитель отдела рекламы

В чеке, приложенном к письму, энтузиазм издателей отражался еще красноречивее.

Как и всякий автор-новичок, Даниэлла была в восторге уже от одного того, что книгу ее опубликовали. И до сих пор она не задумывалась, что случится, если эта книга вдруг окажется бестселлером.

Она откинулась на спинку своего писательского кресла, озадаченно похлопывая себя по щеке конвертом.

«Если для издателей успех книги измеряется количеством проданных экземпляров, – подумала она, – то чем же он измеряется для писателя? Сумбуром, который книга вносит в его жизнь?»

Она была так счастлива, что они переехали в Монтану! Ей так нравилось жить на ранчо с Баджироном! Что он будет без нее делать, если она отправится в турне по разным городам? «Нет, – сказала она себе, – спокойная жизнь гораздо важнее, чем какой-то там уровень продаж».

Даниэлла отложила чек, поднялась и пошла на кухню. Решение было принято. Она разорвала письмо на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро. Бестселлер бестселлером, а дома все равно лучше.

Глава 21

Едва она взбила тесто и вылила в вафельницу первую порцию, как сверху донесся частый топоток: Баджирон спускался по лестнице. Через несколько секунд он появился на пороге кухни с одним-единственным листком бумаги в лапах.

– Готово! – объявил он. – Я закончил свой роман. Даниэлла ошеломленно уставилась на него.

– Как это, Баджи? Закончил?..

– Так это. Я написал «Там, где ступила лапа хорька».

Даниэлла взяла у него листок, быстро пробежала глазами давно знакомый ей первый абзац и дочитала остаток:

«И вот он осознал, что рассвет, который он приветствует в этот миг, станет для него началом новой жизни.

«Впервые отпрыск Ротскитов осмелится сбросить с себя бремя аристократии! – подумал он. – Театр зовет меня – и я откликнусь на зов».

И с этой мыслью он упаковал саквояж, оставил записку, в которой говорилось, что всем тяготам жалкого графского существования он решил предпочесть полнокровную жизнь актера-трагика, и покинул город, устремившись в далекие дали на поиски своей звезды».

«Конец»

Даниэлла подняла голову.

– Баджи?..

Баджирон испытующе глядел на нее. Глаза его сияли, плечи гордо распрямились, словно ему удалось наконец сбросить с себя тяжелый груз.

– Вот это... – осторожно проговорила она, – ...это и есть «Там, где ступила лапа хорька»?

– Не хотелось оставлять его незаконченным.

– Баджи?..

– Это – краткий роман. Я сегодня понял, что классика – это не для меня. Название – в самый раз для бестселлера, но как написать эту книгу, я не знаю. Мне с ней было тяжело. Совсем не весело. Никакого развлечения.

– Ты это не выбрасывай, – попросила Даниэлла, протягивая ему листок. – У меня такое чувство...

Баджирон коснулся листка, но так и не взял его.

– Сохрани его сама, – сказал он. – Это все, что мне удалось заставить себя не порвать.

– Баджи...

– Не волнуйся, Даниэлла. Иногда бывает так, что выбросить историю – это единственный способ ее сохранить. Если в ней что-то есть, она обязательно вернется – в другом обличье.

Едва он установил телефонный отвод под кухонным шкафом, как раздался звонок. Баджи только-только успел соединить провода, а потому от неожиданности дернулся так, словно его стукнуло током.

Только после третьего звонка он пришел в себя и снял трубку.

– О, Воксхолл! Как я рад вас слышать!

Затем он на какое-то время умолк. Он слушал своего издателя – того, кто поверил в него и в Стайка и стал ему настоящим другом.

– Только не у нас. Знаете, какое лето в Монтане? Если тебе не нравится погода, просто подожди пять минут – и все изменится...

Даниэлла вошла в залитую солнцем кухню и уселась на высокий табурет: ей хотелось послушать разговор.

«Почему он звонит? Будет что-то хорошее. Я точно знаю», – думала она.

– Да, сэр. Вы могли бы перенести свой офис с Манхэттена в наш Прыг-Вбок. Тут рядом с продуктовым магазином большущий дом пустует. Вы могли бы снять его задешево.

Долгая пауза.

– В самом деле? О Воксхолл! Спасибо вам!

Даниэлла впилась в него взглядом, просительно приподняв брови и вытянув лапы: «Ну пожалуйста, скажи! Что он говорит?»

– Как я рад это слышать! У меня даже слов нет... Вы не представляете, как это замечательно!

«Это не просто дружеский звонок», – подумала Даниэлла.

– Ну и ну! Столько читателей!..

Он раздул щеки, показывая Даниэлле, что не верит собственным ушам, и прошептал, прикрыв трубку:

– Ого-го!

Но Даниэлла поверила сразу.

«Мой Баджи – вне конкуренции, – подумала она. – Отныне и до конца своих дней Издательский дом «Хорек» не сможет получить книгу Хорька Баджирона ни от кого, кроме самого Хорька Баджирона. Все остальное будет лишь жалким подражанием».

– Каждый писатель мечтает о таком издателе, которому его книги нравились бы по-настоящему...

«Его издатель хочет еще одну историю Стайка, – сообразила Даниэлла. – Он бы не позвонил, если бы книжки про Стайка не продавались лучше некуда».

– Конечно. Я тщательно это обдумаю. А потом мы еще раз побеседуем.

Даниэлла пыталась понять, в чем же дело. Усы ее встопорщились, лоб собрался в складочки.

– Передам. И от нее вам привет, Воксхолл. Спасибо за звонок. Пока...

Даниэлла заставила себя подождать несколько секунд, а потом выпалила:

– Ну, что он говорит?

– Воксхолл передает тебе сердечный привет, – сообщил Баджирон. Он все еще пытался переварить неожиданную новость.

– Какой внимательный хорек, – заметила Даниэлла.

– Ему понравился «Стайк и пчелы-разбойники». Даниэлла соскочила с табурета и крепко обняла мужа.

– Еще бы! Как он может не понравиться?! Ура, Баджи!

– Он хочет, чтобы я и дальше писал книги о Стайке. Он говорит, что эти истории нравятся не только щенкам, но и их родителям. Взрослым. Они покупают Стайка как подарочную книгу. Воксхолл говорит, что теперь их не остановить – раз уж это началось...

– Ты сказал ему, что не хочешь навсегда войти в роль щенячьего писателя?

– Нет.

– Почему?

– Он говорил очень серьезно. Он хочет подписать контракт на новые книги. Еще на три повести.

– Контракт на три книги?! – Даниэлла готова была подпрыгнуть от радости. Но она поспешно усмирила свой восторг и внимательно взглянула на мужа.

– Что ты об этом думаешь?

– Я так долго считал, что моя судьба – «Там, где ступила лапа хорька»! Неужели я приехал сюда для того, чтобы писать роман, но так и не написать его?

– Ты пришел в этот мир, чтобы сделать лучшее, на что ты способен, – проговорила Даниэлла. – Если бы тебе суждено было написать об Урбене де Ротските, ты написал бы о нем, и ничто в целом свете не помешало бы тебе это сделать.

Баджирон с облегчением улыбнулся.

– «Там, где ступила лапа хорька» – книга не для меня, Даниэлла, – сказал он. – Не писать мне романов!

Даниэлла вслушалась, пытаясь понять, что же стоит за его словами. Нет, никаких душевных терзаний, никакой жалости к себе. Баджирон вовсе не чувствовал себя мучеником. Он преобразился до неузнаваемости – прямо у нее на глазах!

Даниэлла улыбнулась.

– «Прислушивайся к своей жизни, – процитировала она «Пчел-разбойников». – Она расскажет тебе все, что тебе нужно знать о том существе, которым ты можешь стать».

Он выслушал ее и сладко потянулся, сощурившись от солнечного света. Он уже и не помнил, когда в последний раз у него было так спокойно на душе.

– По-моему, жизнь советует мне воздержаться от всяческих перьев и фиолетовых чернил. На какое-то время. Может быть, даже навсегда. Все, чего я сейчас хочу, – быть тем существом, которое пишет о приключениях Колибри Стайка.