Текст книги "Бегство от безопасности"

Автор книги: Ричард Дэвис Бах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Двадцать семь

Он дал мне шанс высказаться, он задумался над этим, и мне пришло в голову, что на некоторое время стоит оставить его одного.

Я посмотрел на пейзаж, стараясь представить, как все это будет выглядеть, когда я вернусь сюда снова.

– До следующего раза, – прошептал я.

– А ты – хозяин? – спросил он.

– Конечно же, да! И я, и ты, и все остальные. Но мы забываем об этом.

– Как они это делают? – спросил он.

– Как кто делает что?

– Как хозяева изменяют свои жизни по желанию?

Этот вопрос заставил меня улыбнуться.

– Инструменты.

– Что?

– Еще одно различие между хозяевами и жертвами состоит в том, что жертвы не умеют пользоваться Инструментами, тогда как хозяева используют их постоянно.

– Электродрели? Бензопилы? – он тонул, явно нуждаясь в помощи.

Хороший учитель оставил бы его искать ответ самостоятельно, но я слишком болтлив, чтобы быть хорошим учителем.

– Нет. Выбор. Волшебный резец, при помощи которого жизнь обретает форму. Но если мы боимся выбрать что-нибудь иное, чем то, что уже имеем, какая от него польза? Можно с таким же успехом оставить его лежать завернутым в коробке, не читая инструкцию.

– Кто боится его применять? – спросил он. – Что в нем такого страшного?

– Он делает нас другими!

– Да ладно…

– Хорошо, откажись от выбора, – сказал я. – Всю жизнь делай только то, что делают другие. Как это будет выглядеть?

– Я иду в школу.

– Да. И?

– Я получаю образование.

– Да. И?

– Я устраиваюсь на работу.

– Да. И?

– Я женюсь.

– Да. И?

– У меня появляются дети.

– Да. И?

– Я помогаю им делать уроки.

– Да. И?

– Я выхожу на пенсию.

– Да. И?

– Я умираю.

– Подумай, какими будут твои последние слова.

Он подумал.

– «Ну и что?»

– Хоть ты и делаешь все, чего от тебя ожидают другие: ведешь себя, как подобает законопослушному гражданину, идеальному мужу и отцу, голосуешь на выборах, принимаешь участие в благотворительности, любишь животных. Ты живешь так, как от тебя требуют, и умираешь с вопросом «Ну и что?».

– Хм.

– Потому в твоей жизни не было выбора, Дикки! Ты никогда не хотел что-либо изменить, никогда не искал то, что на самом деле любил, поэтому никогда этого не имел, ты никогда не бросался очертя голову в мир, который значил для тебя больше всего, никогда не сражался с драконами, боясь, что они тебя съедят, никогда не взбирался по скалам, изо всех сил удерживаясь над тысячефутовой пропастью разрушения, потому что это была твоя жизнь и ты должен был ее сохранить! Выбор, Дикки! Выбери то, что любишь, и преследуй это на максимальной скорости, и я – твое будущее – обещаю, что ты никогда не умрешь со словами «Ну и что?».

Он посмотрел на меня искоса.

– Ты что, пытаешься меня убедить?

– Я пытаюсь, – сказал я, – уберечь тебя от Плавания По Течению. Я в долгу перед тобой.

– Что из этого, если я научусь делать свой выбор, независимо от мнения других, и это приведет мой корабль на рифы. Спасет ли меня твой волшебный меч?

Я вздохнул.

– Дикки, когда это безопасность стала твоим основным стремлением? Бегство от безопасности – вот единственный способ превратить твои последние слова из «Ну и что?» в ДА!

– Старый платан, – сказал он.

– Что-что?

– …на переднем дворе. Он такой надежный и такой неизменный. Когда я чем-то напуган, я все готов отдать, чтобы стать этим деревом. Когда – нет, то мне кажется, что я никогда бы не вынес такой скучной жизни.

Он до сих пор растет на том же месте, подумал я, только теперь он гораздо больше, чем тот платан, который ты знаешь, – прошло ведь уже полвека, и все это время его корни уходили в землю глубже и глубже.

– Отказ от безопасности не означает саморазрушение, – сказал я. – Никто не садится в боевой самолет, вначале не научившись летать на учебном. Маленькие решения, незначительные приключения до того, как перейти к важным. Но в один прекрасный день ты обнаружишь себя в летящей с диким ревом на огромной скорости машине, земля встает в пятидесяти футах под тобой отвесным зеленым пятном, а на пилонах подвешено шесть ракет, и в тот момент ты вспомнишь: это мой выбор! Я построил эту жизнь! Я хотел ее больше всего на свете, я полз, я шел, я бежал к ней, и вот она здесь!

– Даже не знаю, – сказал он. – А мне придется рисковать жизнью?

– А как же! При каждом выборе ты рискуешь жизнью, в которой ты выбирал, при каждом решении ты с ней расстаешься. Естественно, альтернативный Дикки в альтернативном мире продолжает жить той жизнью, которую ты не выбирал, но это уже его выбор, а не твой. В школе, бизнесе, браке – если тебе небезразлично, какими будут твои последние слова, доверяй только тому, что знаешь сам, и смело иди к своей надежде.

– И если я ошибусь, – сказал он, – то я умру.

– Если ты ищешь безопасности, то ты ошибся ареной. Единственная безопасность – в словах Жизнь Есть, и только это имеет значение. Абсолютное, неизменное, совершенное. Но Безопасность среди Образов? Даже твой платан когда-нибудь обратится в пыль.

Он заскрежетал зубами, на лице – паника морщин.

Меня рассмешил его вид.

– Когда дерево рассыплется, исчезнет только символ, а не его душа. Разрушается только тело, а не тот, кто придал ему форму.

– Может быть, моей душе и нравятся перемены, – сказал он, – но мое тело их ненавидит.

Я вспомнил. Зимнее утро. Под одеялами так тепло и уютно, но вот в шесть тридцать раздается: «БОББИ! ДИККИ! ПОДЪЕМ! СОБИРАЙТЕСЬ В ШКОЛУ!», и я борюсь со сном, поклявшись, что, когда стану взрослым, никогда не буду вылезать из кровати раньше полудня. То же самое и в ВВС: вой сирены, проникающий сквозь мою подушку в два часа ночи, – ХОНГА-ХОНГА-ХОНГА – и я каким-то образом должен проснуться? и лететь? на самолете? в темноте?! Тело: Невозможно! Дух: Выполняй!

– Тело ненавидит перемены, – согласно кивнул я. – Но взгляни на свое тело – день ото дня оно становится немножко выше, немножко другим; Дикки, обреченный на взросление, превращается в Ричарда. Нет более полного разрушения тела, чем это превращение. Капитан. Не остается ни следов, ни гроба, ни даже пепла для оплакивания.

– Помоги мне, – сказал он. – Мне нужны все Инструменты, которые я могу получить.

– Они уже в твоих руках. Что ты можешь сказать любому из Образов?

– Жизнь Есть.

– И?

– И что? – спросил он.

Я подсказал.

– Выбор.

– И я могу менять Образы.

– В конкретных пределах?

– Пределы! – сказал он. – Если я захочу, то перестану дышать! Где же твои пределы?

Я пожал плечами.

– Когда Хозяевам не нравится положение вещей, Ричард, почему они просто не перестают дышать? Когда они сталкиваются с действительно серьезной проблемой, почему бы им просто не покинуть этот мир Образов и не отправиться домой?

– Зачем покидать мир, если можно его изменить? Заяви Жизнь Есть прямо в лицо образам, достань волшебный Выбор и после приличного интервала времени, заполненного твоим трудом, мир изменится.

– Всегда?

– Как правило.

Он выглядел раздосадованным.

– Как правило? Ты даешь мне магическую формулу, и вся твоя гарантия – в том, что как правило, она действует?

– Когда не действует она, есть Принцип Совпадений.

– Принцип совпадений, – повторил он.

– Допустим, ты делаешь некий жизнеутверждающий выбор в этом мире Образов. Ты решаешь, что эти изменения должны произойти.

Он кивнул.

– Ты провозглашаешь Жизнь Есть, зная, что это так, и стараешься изо всех сил изменить то, что задумал.

Он снова кивнул.

– Но ничего не меняется, – сказал я.

– Как раз об этом я и хотел спросить.

– Вот что ты делаешь: ты продолжаешь работать в ожидании некого совпадения. Нужно быть очень внимательным, потому что оно обычно появляется хорошо замаскированным.

Он кивнул.

– И потом ты следуешь за ним!

На лице Дикки ничего не отразилось.

– Хорошо бы какой-нибудь пример, – сказал он.

Пример.

– Мы хотим пройти сквозь эту кирпичную стену, потому что она ограничивает нашу жизнь миром Образов, а мы решили это изменить.

Он кивнул.

– Мы работаем как угорелые, чтобы добиться этих изменений, но наша стена по-прежнему остается кирпичной и становится все крепче и крепче. Мы уже проверили: нет ни потайных дверей, ни лестницы, ни лопаты, чтобы сделать подкоп… только твердый кирпич.

Он согласился.

– Твердый кирпич.

– Тогда нужно остановиться и прислушаться. Не доносится ли приглушенный звук какого-то двигателя позади нас? Не забыл ли оператор заглушить свой бульдозер, уходя на обед, и не включилась ли у того случайно первая скорость? И не ползет ли он по счастливому совпадению как раз в направлении нашей стены?

– Этот принцип когда-нибудь тебе помогал?

– Когда-нибудь? Да все основные события моей жизни так или иначе связаны с ним.

– О… – насмешливо произнес он. – Расскажи хотя бы об одном.

– Помнишь, как ты ездил в аэропорт на велосипеде и, вцепившись в сетку, висел на заборе с табличкой «Посторонним вход воспрещен»?

Он кивнул.

– Тысячу раз.

– И как мечтал о полетах, рисовал самолеты, строил их модели и писал о них в своих сочинениях, говоря себе, что однажды станешь летчиком?

Он широко раскрыл глаза. Старик все помнит.

– Полеты были кирпичной стеной, – сказал я. – Когда я хотел научиться летать, ничего не получалось. Не было ни денег заплатить за летное обучение, ни друзей с самолетами, ни сказочных фей, ни понимания в семье. Отец ненавидел самолеты. Я закончил школу и поступил в колледж. Кроме курсов химии, аналитической геометрии, ихтиологии и литературы, там был еще один курс, изменивший мою жизнь: стрельба из лука.

– Луки и стрелы?

– Каждый должен был посещать хоть один курс по физподгоговке. Стрельба из лука была среди них самым легким. Он кивнул.

– Однажды утром, в понедельник, наша группа из двадцати человек, как обычно, выстроилась в шеренгу перед мишенями. Рядом со мной случайно оказался старшекурсник, получавший уже чуть ли не самый последний зачет. Мы стояли рядом и пускали стрелы в соломенные мишени, когда случайно над нашими головами пролетел легкий самолет в направлении аэропорта Лонг-Бич. Вместо того чтобы выстрелить. Боб Кич опустил лук и смотрел вверх, на этот самолет. Один этот взгляд – и вся моя жизнь изменилась.

– Оттого, что он посмотрел вверх?

– В Лонг-Бич на самолеты не обращают внимания. Они там так же обычны, как ласточки над крышами. Этот парень, который поднял голову, чтобы взглянуть на самолет, должно быть, имел к ним какое-то отношение. Опережая судьбу и здравый смысл, я оговорил с ним: «Боб, могу спорить, что ты – летный инструктор и тебе нужен кто-то, кто будет мыть и полировать твой самолет в обмен на летные уроки».

– Он сказал «Да», – предположил Дикки.

– Нет. Он удивленно посмотрел на меня и сказал: Откуда ты знаешь?

– Да брось, – недоверчиво сказал Дикки. – Как такое могло случиться? Для этого не было причины.

– Причина на самом деле была. Боб Кич только что получил свой временный сертификат летного инструктора, а для того, чтобы получить полноценный, постоянный Сертификат Инструктора, ему нужно было обучить еще пять человек. Вот и причина.

– Но как ты узнал, что ему нужны ученики?

– Интуиция? Надежда? Везение, считал я тогда. За полгода Боб научил меня летать. Я бросил колледж, ушел в Военно-Воздушные Силы, и вся моя последующая жизнь оказалась связанной с небом. Принцип Совпадений устроил мою судьбу, но я догадался о его существовании только двадцать лет спустя.

– Как он действует?

– Подобное притягивает подобное. Ты будешь удивляться этому всю свою жизнь. Выбери любовь и работай, чтобы претворить ее в жизнь, и каким-то образом что-то произойдет – что-то, чего ты не планировал, придет, чтобы совместить подобное с подобным, дать тебе свободу и… направить тебя к твоей следующей кирпичной стене.

– Моя следующая стена! СЛЕДУЮЩАЯСТЕНА?

– Это не так уж страшно. Нам не нужно прилагать усилий, чтобы оказаться в наихудшем положении, которое только можно представить, – как только мы забываем наше волшебство, это происходит само по себе. Но вопрос не в том, как попасть в беду, а в том, как из нее выбраться. Смысл игры – помнить, кто мы на самом деле, и применять наши инструменты. Как научиться, не имея практики?

Он сомневался.

– Не знаю…

Нужно ли ему беспроблемное будущее, подумал я. Зачем он выбрал пространство-время, если ему не нужны проблемы?

– Мысленный эксперимент, – сказал я. – Представь, что в твоем мире нет ничего, что ты хотел бы изменить. И не осталось уже ничего, что можно было бы улучшить.

Он задумался на мгновение.

– Ура! – закричал он. – Это прекрасно!

– О'кей, – сказал я. – Теперь представь, что проходит месяц. Два. Год. Два года. Три. Ну и каково это?

– Мне хочется чего-то нового. Я хочу заняться чем-нибудь другим.

– Вот тебе и причина, по которой существует Мир Образов.

– Мы любим узнавать новое?

– Мы любим припоминать то, что уже знаем. Когда ты слушаешь свою любимую мелодию, или смотришь снова свой любимый фильм, или перечитываешь любимый рассказ, ты ведь заранее знаешь, как это прозвучит, как будет выглядеть и чем закончится? Удовольствие в том, чтобы переживать это еще и еще, столько раз, сколько тебе захочется. То же происходит с нашими силами. Сначала мы просто смутно что-то помним и несмело пробуем Выбор, Принцип Совпадений, Наши Мысли Воплощаются В Нашу Жизнь, Подобное Притягивает Подобное; мы экспериментируем с Законом Изменения Образов, стараясь отразить во внешнем наш внутренний мир.

– Ужасно.

– И когда он меняется – один раз, три раза, десять, – мы становимся смелее и увереннее – Инструменты действуют! Со временем мы начинаем доверять им полностью, вспоминаем все, что должны знать, и можем менять Образы так, как нам этого захочется, и переживать новые приключения по новым правилам.

– Расскажи мне о других Инструментах, – сказал он.

– Сколько их тебе надо? Наши сердца полны космических законов. Достаточно понять и уметь использовать хотя бы некоторые из них, и ничто уже не сможет тебе помешать стать тем, кем ты хочешь.

– Именно поэтому я и разговариваю сейчас с тобой! Я не знаю, кем я хочу стать!

Я нахмурился в тишине перед неразрешимой загадкой.

– А это, – сказал я, – уже серьезная помеха.

Двадцать восемь

Это происходит с каждым, подумал я. Однажды мы откладываем в сторону все, что знаем, и покидаем известное и знакомое. Это нелегко, но где-то внутри мы смутно чувствуем, что расставание с безопасностью – это единственный верный путь.

Сколько раз это случается в нашей жизни?

Мы убегаем от безопасности семьи к незнакомцам на детскую площадку. Бежим от безопасности друзей из соседних домов в бурлящий котел школы. От безопасности сидения за партой —в ужас ответа у доски. От нерушимой тверди вышки в бассейне – в прыжок два с половиной оборота. От простой легкости английского – в глубины немецких умляутов. От тепла зависимости – в ледяной холод самостоятельности. Из кокона обучения – в водоворот бизнеса. От земной тверди – к прекрасному риску полета. От определенности холостяцкой жизни – к изменчивой вере брака. От привычного уюта жизни – в зловещее приключение смерти. Каждый шаг каждой достойной жизни —это бегство из безопасности во тьму, и доверять можно только тому, что мы сами считаем истинным.

Откуда я все это знаю, удивился я, где я этому научился? Нет времени для сна, нет под рукой Дикки, который мог бы услышать мои ответы, – но через миг… я знал!

Двадцать девять

Еще прежде, чем я понял, что дом – это нечто знакомое и любимое, я чувствовал это где-то глубоко внутри, словно спрятанный под словами магнит. Когда я ушел из ВВС, ближайшее место, где я чувствовал себя дома, находилось в Лонг-Бич, Калифорния.

Туда я и переехал, и устроился на работу недалеко от дома в отделе публикаций авиакомпании «Дуглас Эйркрафт». Эта работа – составление руководств пилотам ОС-8 и С-124 —совмещала в себе и печатную машинку, и самолеты. Чего еще желать?

Здание отдела публикаций именовалось А-23 – акры помещений под высокой крышей, гигантский стальной остров, круто вздымающийся из моря автостоянок, обнесенного милями стального забора.

Войти в двери, отметить карточку учета рабочего времени, повернуться, и взору открывается обширная, уходящая за горизонт равнина чертежных столов инженеров, а также однотонный узор белых рубашек, слегка окрашенных в зеленоватый оттенок из-за света флуоресцентных ламп под потолком.

На этих столах рождались чертежи для авиационных руководств, слова же к ним должны были придумывать мы. Выслушать подробное объяснение инженера-проектировщика о том, что, к примеру, происходит при полном включении всех секторов газа, представить себе все, что она имеет в виду, и передать это пилоту так, чтобы он мог это прочесть и понять.

Нас предупредили, что понимание пилотов находится на уровне восьмого класса, но излишне напрягать его не стоит. Как можно меньше слогов. Короткие предложения. Четко составленные инструкции.

Взять, к примеру, «Порядок повторного захода на посадку» для С-124. В «Наставлении пилоту» было написано, что, если командир корабля принимает решение о повторном заходе на посадку, он должен отдать бортинженеру команду «Взлетный режим!», по которой тот передвигает до отказа вперед все сектора газа, переводя двигатели на взлетную, то есть максимальную, мощность.

Через некоторое время, после того как самолет снова переходит к набору высоты, командир отдает следующую команду: «Убрать шасси», и второй пилот должен поднять рычаг уборки шасси, чтобы, убрав шасси, увеличить скорость набора высоты.

В один прекрасный день случилось так, что С-124 вышел на посадку ниже глиссады, и пилот принял решение о повторном заходе.

– Взлетный режим! [9]9
  Англ. Takeoff Power!


[Закрыть] – скомандовал он в соответствии с нашим «Наставлением». Бортинженер, приготовившийся к посадке, решил, что самолет находится уже в дюйме от ВПП, и, когда он услышал «Малый газ!» [10]10
  Англ. Take Off Power!


[Закрыть], он его и убрал, передвинув все сектора на нижний упор.

Таким образом, один из самых больших в мире самолетов грохнулся на землю в полумиле от аэродрома и еще добрую минуту скользил по рисовому полю, теряя части, пока его тупой нос не оказался на первых дюймах ВПП.

Последовавшее за этим резкое недовольство ВВС США докатилось до директора отдела публикаций компании «Дуглас Эйркрафт» в А-23. Мы поспешно изменили команду «Взлетный режим» на «Максимальный режим» и лишний раз убедились, насколько важно тщательно продумать все последствия любого выбираемого нами слова.

Ответственное дело – составление технических текстов.

Большинство из нас, кто писал наставления, сами когда-то были военными пилотами – до того, как превратиться в переписчиков Святого Писания. Мы могли общаться непосредственно с конструктором и выражать сложные понятия словами, доступными всем и каждому. Не просто ответственная работа, а полезное и важное дело всей жизни.

После нескольких месяцев, проведенных там, я, однако, начал испытывать смутное беспокойство. Время от времени редакторы критиковали мой синтаксис, полагая, наверное, что они лучше знают, где, должны, стоять, запятые.

– Остынь, Ричард, остынь, – советовали мне коллеги по работе из-за своих печатных машинок. – Это просто запятая, мы же не пишем здесь Великий Американский Роман. «Дуглас» платит хорошие деньги, и с работы тебя никто не выкинет. Лучше благодари Бога и не комментируй, пожалуйста, знание пунктуации наших редакторов.

Я с трудом пытался приспособиться. К чему эта сухая стерня под моими ногами, когда вон там, за воротами, – свежий мягкий зеленый клевер? Кто бы изводил меня запятыми, если бы я писал для себя? Я, бы, ставил, запятые, только, там где счел, бы, нуж,ным их по,ста,вит,ь,!

Медленно вырастала давняя проблема: у меня было сердце примадонны и тело быка.

– Я ухожу из «Дугласа», – сообщил я однажды за ланчем на стоянке, сидя на переднем крыле своей развалюхи, сменившей трех хозяев. – Я собираюсь немного поработать на самого себя. У меня есть несколько рассказов, которые вряд ли будут напечатаны в Техническом Описании 1-С-124G-1, как бы я ни расставлял в них запятые.

– Конечно, – сказал Билл Коффин, хрустя картофельным чипсом рядом со мной. – Мы все уходим из «Дуглас Эйркрафт». Зак ждет перевода в «Юнайтед Эйрлайнз» в следующем месяце и через год станет капитаном; Уилли Пирсон запатентовал какое-то автоматическое устройство и скоро станет богатым человеком; Марта Дайерс снова отослала свою повесть, и в этот раз ее непременно напечатают и она станет бестселлером. Он порылся в своей сумке. – У меня тут всего слишком много. Хочешь чипсов?

– Спасибо.

– Может быть, это и правда, что свободной коммерцией можно что-то заработать, как все кругом утверждают. Но заметь, Ричард, пока еще никто даже не высунулся за пределы этого забора. Работа в «Дугласе», может, и не так романтична, как, скажем плавание в открытом море на 48-футовом траулере, но знаешь, «Дуглас» – это то, что принято называть безопасностью.

Я кивнул.

– Знаешь, что я имею в виду, говоря о безопасности? Это отнюдь не самая тяжелая в мире работа, и, между нами, нам здесь платят больше, чем кому-либо за гораздо более тяжелую работу. И пока Америка будет нуждаться в пассажирских, а ВВС – в транспортных самолетах, нам с тобой увольнение не грозит.

– Да уж… – Я надкусил край картофельного чипса, больше из вежливости, чем от голода.

– Ты со мной согласен, но все-таки хочешь смыться, так?

Я не ответил.

– Ты что, действительно надеешься что-нибудь заработать своими рассказами? Сколько их тебе нужно будет продать, чтобы получить то, что тебе платят здесь?

– Много, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Пиши рассказы в свое удовольствие, а деньги зарабатывай в «Дугласе», и тогда, если рассказы не будут покупать, ты, по крайней мере, не умрешь с голоду. А если их начнут печатать, можешь уволиться в любой момент.

Прозвучала сирена – конец обеденного перерыва, и Билл смахнул остатки своих чипсов на землю – моряцкая забота о чайках.

– Ты все еще мальчишка, ты никого не слушаешь и все сделаешь по-своему, – сказал он. – Но придет время, когда ты с тоской вспомнишь А-23 и замечания редакторов по поводу запятых. – Он указал в другой конец стоянки. – Посмотри туда. Ставлю дайм[11]11
  10-центовая монета


[Закрыть], что однажды ты будешь стоять на улице перед этими воротами и вспоминать, что такое безопасность.

Нет! подумал я. Не говорите мне, что моя безопасность может зависеть от кого-то еще, кроме меня! Скажите, что я за все отвечаю. Скажите, что безопасность – это то, что я получаю в обмен на мои знания, опыт и любовь, которые даю миру. Скажите, что безопасность вырастает из идеи, которой посвятили время и заботу. Я требую этого во имя своей истины, независимо от того, сколько солидных чеков может мне выдать бухгалтерия «Дуглас Эйркрафт». Боже, подумал я, я прошу у тебя не работу, а идеи, и позволь мне убраться отсюда вместе с ними!

Я засмеялся, отряхнул крошки и соскочил с крыла.

– Может быть, ты и прав, Уилли. Однажды я буду стоять за этими воротами.

На следующий день я подал заявление и уже к концу месяца стал свободным писателем на пути к голоду.

Двадцать лет спустя, почти в тот же самый день, оказавшись в Лос-Анджелесе, я поехал на юг по Сан-Диего-фривэй, увидел знакомый дорожный знак, повинуясь внутреннему импульсу, свернул на север, вверх по Хоторн-бульвар, затем – немного к востоку.

Каким образом тело запоминает движения? Поворот налево, еще один, теперь вверх по этой авеню, усаженной эвкалиптами.

Был почти полдень, ярко светило солнце, когда я добрался до места. Естественно, сверкающая проволочная изгородь все так же окружала необозримую площадь стоянки, стальная громада здания все так же уходила ввысь, даже выше, чем я помнил. Я остановился у ворот, вышел из машины с гулко бьющимся сердцем. То, что я увидел, меня поразило.

На стоянке сквозь трещины поблекшего асфальта пробивался бурьян, и на все три тысячи мест не было ни одной машины.

Ворота были обвязаны цепями, замкнутыми массивными навесными замками.

Тяжелые времена для свободных писателей, вспомнил я. Но и для больших авиастроительных компаний они тоже бывают тяжелыми.

Вдалеке на стоянке мерцал призрак Билла Коффина, выигравшего, наконец, свое пари. Я стоял один здесь, перед воротами и вспоминал, что значит «безопасность», глядя сквозь сетку на то, что некогда ее воплощало.

Я бросил сквозь сетку дайм старине Биллу и, постояв в тишине, поехал, назад гадая где, он, сейчас.