Текст книги "Бегство от безопасности"

Автор книги: Ричард Дэвис Бах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

У нас нет прав, пока мы их не потребуем.

Мы должны уважать наших драконов и поощрять их разрушительные стремления и желание нас уничтожить. Высмеивать нас – их долг, унижать нас и следить, чтобы мы остававшись «как все», – их работа. А когда мы упорно идем своим путем, невзирая на их пламя и ярость, они лишь пожимают плечами, когда мы скрываемся из виду, и возвращаются к своей игре в карты с философским «Что ж, всех не поджаришь…».

Когда мы миримся с ситуацией, с которой не должны были бы мириться, это происходит не потому, что нам не хватает ума.

Мы миримся потому, что нам необходим урок, который может дать только эта ситуация, и этот урок для нас дороже свободы.

Счастье – это награда, которую мы получаем, живя в соответствии с наивысшим известным нам порядком.

ДОВОЛЬНО! ИХ СЛИШКОМ МНОГО, РИЧАРД! ХВАТИТ ПРАВИЛ! ЕСЛИ ТЫ ПРОИЗНЕСЕШЬ ЕЩЕ ХОТЬ ОДНО ПРАВИЛО, Я ЗАКРИЧУ!

– О'кей, – сказал я. – Но все же будь осторожен в своих молитвах, Дикки, пото…

– АААААААААААААААААААААЙЙЙЙЙЙЙЙИИИИ ИИИИИИИИИИИИИИ! И!!!!!!

Тридцать три

Пока я мужественно готовил ужин, Лесли сидела у стойки на высоком табурете, зачарованно внимая моему рассказу о Дикки.

– С этого момента он просто мой маленький воображаемый приятель, – сказал я,-и я делюсь с ним всем, что знаю, просто ради удовольствия самому это вспоминать.

Я высыпал на нашу большую сковородку мелко нарезанные овощи.

– Ты что, прячешься за словом «воображаемый»? – спросила Лесли.-Тебе нужна безопасная дистанция? Ты его боишься?

Перед этим она зашла в дом, собираясь переодеть свой садовый наряд: белые шорты, футболка и широкополая шляпа. Она успела снять шляпу, но сейчас была настолько охвачена любопытством, углубляясь в наши с Дикки отношения, что переодевание, по-видимому, было отложено на неопределенный срок.

– Боюсь? – переспросил я. – Может быть, и так.

Я сомневался в этом, но время от времени забавно подвергать сомнению нашу уверенность в чем-либо.

– А что он такого может сделать опасного?

Я добавил в смесь на сковороде ананас, проросшую пшеницу, и пять-шесть раз быстро помешал.

– Он мог бы заявить, что выдумал тебя, что ты – его воображаемое будущее, потом уйти и оставить тебя наедине со всем тем, что ты не успел ему сказать.

Я поднял голову и взглянул на нее без улыбки, даже забыв потрясти бутылку с соевым соусом, так что, естественно, он и не подумал выливаться.

– Он так не поступит. Не сейчас, во всяком случае.

Когда-то его уход ничего бы для меня не значил. Но только не сейчас.

Она оставила этот вопрос и перешла к другому.

– Заметал ли он, что готовишь ты, а не я?спросила она. – Как он к этому относится?

– Я готовлю для своей жены, говорю я ему, но вообще я очень мужественный… даже мои пироги такие крепкие!

Это, конечно, было неправдой. До того, как отказаться от сахара, я любил печь пироги. Их румяные корочки были нежны, как запеченное облако, но я скромнее самого Господа Бога. Мое благороднейшее качество, предмет моей величайшей гордости – полное отсутствие эго.

Говорят, что очень важно сильно нагреть пшеницу, потому что тогда она приобретает очень приятный ореховый вкус. В этот раз я нашел еще и полпакета измельченных орехов и бросил их на сковороду.

Лесли знакома с моими необычными принципами так же хорошо, как всякий, кто с ними не согласен, но она достаточно терпима, чтобы иногда меня послушать.

– Что ты рассказал ему о браке? – поинтересовалась она.

– Он еще не спрашивал. Думаешь, это его заинтересует?

– Он должен знать, что рано или поздно его это тоже ожидает. Если он – это ты, то он обязательно спросит, – сказала она. – Что ты ему ответишь?

– Я отвечу, что это будет самым счастливым самым тяжелым самым важным долговременным опытом в его жизни.

Я поднес ей попробовать чайную ложечку нашего ужина со сковороды. Хоть он еще не готов, подумал я, вежливость по отношению к родной душе никогда не повредит.

– Понравилось?

– Слишком хрустит, – сказала она. – Ужасно сухое.

– Мм.

Я поднял сковороду с плиты и, поднеся ее к крану, добавил туда около чашки воды, затем вернул ее на плиту еще минут на десять.

– Можно, я тебе помогу? – спросила она.

– Моя прелесть. Ты же работала в саду. Отдыхай.

Она подошла к шкафу, достала откуда тарелки и вилки.

– Что ты ему скажешь?

– Сначала я расскажу ему свой секрет у дачного брака, затем сообщу ему факты.

Я нашел соковыжималку и включил ее в сеть, достал из холодильника морковь. Она улыбнулась мне.

– А ты мудрец! И в чем же твой секрет удачного брака?

– Перестань, Вуки, не стоит издеваться. Я обещал рассказать ему все, что знаю.

Я подставил под соковыжималку стакан.

– О'кей, – сказала она. – Ты не мудрец. Так в чем же твой секрет удачного брака?

Я нажал на кнопку и взял первую морковку. Сок получается райский, но наша машина – это шумный дьявол за работой.

– ПОСТУПАЙ ТАК, КАК СЧИТАЕШЬ ПРАВИЛЬНЫМ, – прокричал я, перекрывая скрежет вращающихся ножей. – ПУСТЬ ТВОЯ ЖЕНА ТОЖЕ ПОСТУПАЕТ ТАК, КАК СЧИТАЕТ ПРАВИЛЬНЫМ. И ЕСЛИ ВЫ НЕ СОГЛАШАЕТЕСЬ ДРУГ С ДРУГОМ, ЭТО НОРМАЛЬНО!

– Я НЕ СОГЛАСНА! – сказала она. —ПО-ТВОЕМУ, ДЛЯ НАС БУДЕТ НОРМАЛЬНЫМ ОБМАНЫВАТЬ, ЛГАТЬ И ОСКОРБЛЯТЬ ДРУГ ДРУГА, ЕСЛИ НАМ ПОКАЖЕТСЯ ЭТО «ПРАВИЛЬНЫМ». ТЕБЕ НУЖНО ДОБАВИТЬ, ЧТО ПРИЧИНА, ПО КОТОРОЙ ТВОЙ СЕКРЕТ ДЕЙСТВУЕТ, – ЭТО ГОДЫ ВЗАИМНОГО ДОВЕРИЯ, ГОДЫ ВЗАИМНОГО ИЗУЧЕНИЯ ХАРАКТЕРОВ! Я ЗНАЮ, ЧТО ДЛЯ ТЕБЯ НОРМАЛЬНО ПОСТУПАТЬ ТАК, КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ ПРАВИЛЬНЫМ, НО ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ТВОЕ И МОЕ ЧУВСТВА ПРАВИЛЬНОГО ПОЧТИ НЕ ОТЛИЧАЮТСЯ.

Наша соковыжималка работает так же быстро, как и шумит. Наполнился второй стакан, и я ее выключил.

– Разве ты не согласен? – спросила она во внезапно наступившей тишине.

– Нет.

Я потягивал свой морковный сок.

– Для нас всегда нормально поступать так, как мы считаем правильным. Без исключений.

Ее рассмешило мое упрямство, и я сам не смог удержаться от слабой улыбки.

– Помог тебе твой секрет спасти первый брак? Я покачал головой.

– Было слишком поздно. Когда семейная жизнь начинает убивать в тебе человека, пора положить ей конец. У нас были настолько разные натуры, что быть теми, кем каждый из нас хотел быть, вместе было невозможно. Мы не просто перестали любить друг друга, но даже не могли находиться в одной комнате. А с этим уже ничего нельзя поделать.

– Я помню время, когда и мы с тобой не могли находиться в одной комнате, – поддразнила она.

Она сняла крышку со сковороды, снова пробуя ужин своей ложкой.

– Думаешь, нам стоит это заканчивать?

– Ты ведь голодна, не так ли? – спросил я.

Она кивнула с широко раскрытыми глазами.

– Такое острое…

– Еще минутку, – сказал я ей, выключая огонь раньше времени. – Ты была другой, Вуки. В те дни, даже когда я выходил из себя, я не мог забыть, как ты прекрасна. Были моменты, когда я выходил из дома, в отчаянии оттого, что ты не можешь понять, кто я, о чем я думаю или что я чувствую. Сидя за рулем в машине, я орал: «Боже, как Ты можешь требовать от меня, чтобы я жил с этой Лесли Пэрриш? Это же невозможно! Это невыполнимо!» И даже в те моменты ты оставалась для меня такой чертовски умной и до боли прекрасной. Развод был неизбежен, но я все равно тебя любил. Разве не странно?

Я перенес сковороду на стол и разделил волшебное блюдо на двоих.

– О, Риччи, развод не был неизбежен, – сказала она. – Это было просто мыслью отчаяния.

Отстаивать выводы, сделанные в прошлом, подумал я, не свидетельствует о мудрости. И даже если это не так, я все равно бы не стал. Сейчас уже не важно, был ли развод неизбежен или нет.

Если мы, стремясь жить в соответствии с наивысшим известным нам порядком, вынуждены расстаться с женой или мужем, мы расстаемся с несчастливым браком, взамен получая самих себя. Но если брак соединяет людей, которые уже обрели себя, что за прекрасное приключение начинается – с бурями, ураганами и всем-всем!

– Как только я перестал ожидать от тебя полного понимания,сказал я, – как только я понял, что для нас в порядке пещей иметь различные идеи, приходить к различным выводам и поступать так, как каждый из нас считает нужным, в конце тупика вдруг открылась дорога. Меня больше не стесняли твои принципы, тебя больше не стесняли мои отличия.

– Верно, —сказала она. – И спасибо за ужин. Очень вкусно.

– Надеюсь, получилось не очень острым?

– Сейчас уже лучше.

Она отпила морковный сок.

– Дикки может и не спросить о браке.

– Он спросит, – сказал я. – Он спросит, как я думаю, зачем мы здесь? А я отвечу ему, что мы здесь для того, чтобы проявлять любовь в миллионах приготовленных для нас испытаний – новый миллион после каждого пройденного и новый миллион после каждого проваленного. И больше всего испытаний нас ждет в каждую минуту, каждый день и каждый год совместной жизни с другим человеком.

– Как мило, – сказала она. – Не знала, что ты придаешь браку такое значение.

– Важен не брак, – сказал я, – а любовь.

– Рада это слышать. Я считаю тебя замечательным, но иногда мне все же кажется, что ты – самый неспособный к любви мужчина. Я никогда не встречала человека – мужчину или женщину, – который мог бы вести себя так же холодно и равнодушно, как иногда ведешь себя ты. Когда ты чувствуешь угрозу, ты превращаешься в льдинку с шипами.

Я пожал плечами.

– А что мне остается? Я же не говорю, что я прохожу все испытания, я говорю только, что знаю об их существовании. Терпение, и когда-нибудь в другой жизни я стану таким же прекрасным человеком, каких и сейчас уже много. В данный момент я счастлив быть самим собой. Подозрительным, закованным в броню и обороняющимся…

– Нет, ты не такой плохой, – сказала она оживленно. – Ты уже долго не был подозрительным.

– Я напрашиваюсь на комплименты! – сказал я. – Что, даже совсем чуть-чуть?

– Передай Дикки, что я считаю тебя не самым худшим мужчиной в мире.

– Когда ты злишься, ты думаешь иначе.

– Нет. Ничего подобного, – сказала она. – Что еще ты собираешься рассказать ему о браке?

– Разница между браком и церемонией, – сказал я.Я скажу ему, что брак —это не двое людей, бегущих через мост среди риса и лент, а подлинный мост, построенный усилиями двоих людей в течение всей их жизни.

Она отложила вилку.

– Риччи, это прекрасно.

– Мне надо было говорить с тобой, а не с Дикки, – сказал я.

– Говори с нами обоими, – сказала она. – Если это сделает тебя счастливее, я буду жить рядом со счастливым человеком.

– Я бы сказал ему и это. Жены и мужья не в силах сделать друг друга счастливыми или несчастливыми. Это только в нашей личной власти.

– С одной стороны, это так, но, если ты утверждаешь, что наши поступки не оказывают влияния на другого, я с тобой абсолютно не согласна.

– Влияние, – сказал я, – это наше испытание друг для друга. Ты можешь решить для себя быть счастливой независимо от того, что делаю я, и тогда, возможно, я буду радоваться, видя тебя счастливой, потому что мне нравится видеть тебя такой. Но это я делаю себя счастливым, а не ты.

Она покачала головой и терпеливо улыбнулась мне.

– Довольно странный взгляд на вещи.

Она считала это странной деталью моей логики, мешающей мне принимать в дар ее любовь. Я чувствовал себя носорогом, выбравшимся на тонкий лед, тем не менее решил все выяснить до конца.

– Если ты плохо себя чувствуешь, – сказал я, – но решаешь сделать меня счастливым, приготовив мне обед или согласившись куда-нибудь со мной пойти, ты думаешь, я буду счастлив, зная, что тебе плохо?

– Я бы не подала и виду, что мне плохо, и думала бы, что ты будешь счастлив.

– Но тогда ты превратилась бы в мученицу. Ты сделала бы меня счастливым, жертвуя собой, обманывая меня и притворяясь счастливой ради меня. Если бы это сработало, я бы чувствовал себя счастливым не потому, что ты действительно была счастлива, а потому, что я бы тебе поверил. Счастливым меня делаешь не ты и не твои поступки, а моя вера. А моя вера зависит только от меня и ни от кого другого.

– Это звучит так холодно, – сказала она. – Если все на самом деле так, почему я должна стараться сделать тебе приятное?

– Когда ты этого не хочешь, не надо и стараться! Помнишь, как ты проводила по восемнадцать часов в сутки в офисе, когда мы были завалены работой?

– Завалены были мы, но всю работу приходилось делать мне одной? – спросила она сладким голосом. – Да, я помню.

– А помнишь, как я был благодарен тебе за это?

– Конечно. Ты сидел там с хмурым лицом, обиженный и недовольный, как будто это тебя работа вымотала до смерти.

– Помнишь, сколько это длилось?

– Годы.

– И потому, что ты работала за меня, наши отношения были такими прекрасными?

– Кажется, я вспоминаю, что к концу этого периода я тебя не могла выносить! Я работала от зари до полуночи, а ты иногда весело заявлял, что собираешься немного полетать, потому что устал от работы в офисе. Тебе повезло, что я тебя вообще не убила!

Чем больше времени мы проводим за ненавистным нам делом, подумал я, тем меньше радости в нашем браке.

– Но в конце концов у тебя лопнуло терпение, – сказал я. – Ты сказала: к черту эту работу, к черту проклятого эгоиста Ричарда Баха, я хочу снова жить своей жизнью. Мне плевать на него, теперь я буду заботиться только о себе и получать от жизни удовольствие.

– Я так и поступила, – сказала она с озорным блеском в глазах. – И что же произошло?

Она засмеялась.

– Чем счастливее я становилась, тем больше тебе это нравилось!

– Вот! Слышала, что ты сказала? Ты решила стать счастливой сама!

– Да.

– Но вместе с тобой и я стал счастливее, – сказал я, – несмотря на то, что ты уже не пыталась Сделать Меня Счастливым.

– Это точно.

Я три раза ударил по столу – палец вместо аукционного молотка.

– Думаю, что ты пытался сделать меня счастливее, – сказала она, – говоря мне, что не стоит так напрягаться в офисе.

– Конечно. Назад к дням, когда я пытался решить твои проблемы за тебя.

– Пытаться меня остановить тогда было глупо, – сказала она. – Это сегодня я могу оставить работу и развлекаться, потому что сейчас у нас другая жизнь. Работа, которую мы сегодня выполняем, уже не представляет для нас вопрос жизни или смерти. Мы можем ее делать, а можем и не делать – как захотим. В те дни работа была серьезным делом – вытащить тебя из путаницы финансовых и правовых проблем, которых, если ты помнишь, у тебя было немало, когда мы познакомились. И без моего труда ты не оказался бы в таком удобном положении сегодня. В лучшем случае, тебе пришлось бы покинуть страну, а что случилось бы с тобой в худшем, мне и подумать страшно. Поэтому, при таких высоких ставках, я выбрала работать изо всех сил. Если ты тогда хотел сделать меня счастливой, ты мог бы взяться за работу вместе со мной!

– Как ты не понимаешь? Я не хотел! Для меня та работа не имела значения! Мне было бы наплевать, если бы она вообще не была закончена! В те несколько раз, когда я пытался тебе помочь, я был несчастен и обижен, от этого все стало только хуже.

– Поэтому, конечно, я решила почти всю твою работу сделать сама, – сказала она, – чем доверить ее какому-то колючему враждебному троллю, который под видом «помощи» старается все запутать, потому что он, видите ли, чувствует себя обиженным.

– Не конечно. У тебя были и другие варианты. Но, хоть я и пытался Сделать Тебя Счастливой, у меня это не получилось, потому что я не был счастлив сам.

– Ты прав. У меня были другие варианты. Мне надо было позволить твоим проблемам добраться до тебя. Тогда бы ты получил урок, который вместо тебя пришлось получить мне, несмотря на то что я его уже знала. А мой другой урок был таким: в будущем, если ты еще раз все запутаешь, я не собираюсь лишать тебя ни одного твоего урока. Но, в действительности, ты совсем не пытался сделать счастливой меня, ты пытался сделать счастливым только себя – так же, как и сейчас.

Ого, подумал я. Разговор за ужином начинает превращаться в бурю?

– Разница между тогда и сейчас, – сказала она, – в том, что наши жизни изменились, и в сегодняшнем спокойствии и комфорте каждый из нас имеет шанс на счастье.

Я мгновение помолчал, обдумывая ответ. Мы прожили те годы вместе, но наши убеждения были такими различными, что сейчас в памяти у каждого из нас – свое прошлое.

– Это для Дикки, – спросила она, голубые, как море, глаза смотрят в мои, – или только для нас? Собираешься ли ты рассказать ему о наших ссорах?

– Может, и нет. Может быть, мне стоит ему сказать, что в совершенном браке ссор нет. Совершенство – это когда двое людей смотрят друг на друга и говорят: «Мы знали все заранее. Никаких ссор, никаких испытаний, никто из нас за полвека не изменился и не узнал ничего нового».

Эта картинка заставила ее улыбнуться.

– Смертельная скука, —сказала она. – Избегай трудностей, и ты никогда не научишься их преодолевать.

– Он должен узнать все. Мои рассказы о браке будут и мне напоминанием; Дикки же сможет взять из них то, что ему необходимо, а остальное отбросить. Я скажу ему главное из того, что мне удалось понять: никогда не предполагай, что твоя жена умеет читать мысли и понимает, кто ты, о чем ты думаешь и что чувствуешь. Такое предположение неизбежно ведет к болезненному разочарованию. Иногда она действительно может понимать и знать, но не жди от нее, что она будет понимать тебя лучше, чем ты ее. Будь счастливым, делая то, что тебе хочется. Если твое счастье вызывает в ней злобу, или если ты злишься, когда видишь ее счастливой, тогда у вас не брак, а эксперимент, который с самого начала был обречен на провал.

– Звучит так, будто брак ничем не лучше прыжка с обрыва. Ты это хочешь ему внушить?

– Я скажу ему, что брак не похож ни на что другое в нашей жизни. Родные души, сведенные вместе чудесным притяжением, встретившие друг друга благодаря невероятному совпадению и вместе противостоящие всем проблемам. Очаровательные проблемы и прекрасные испытания год за годом, но стоит утратить романтику, и утратишь силу, необходимую, чтобы преодолеть тяжелые времена и научиться любить. Утратив романтику, ты провалишь экзамен на любовь. После этого остальные экзамены не имеют значения.

– А как насчет детей?

– В этом вопросе я не компетентен, – сказал я. – Что еще?

– Что значит «В этом вопросе я некомпетентен, что еще»? У тебя ведь есть дети, и тебе, конечно, есть что сказать! Что ты ему скажешь?

Мое слабое место, подумал я. В том, что касается детей, от меня столько же пользы, как от наковальни в яслях.

– Я скажу ему, что чувство внутреннего пути приходит не только к взрослым. Что единственное руководство, которое мы даем детям, – наш собственный пример как высшего, наиболее развитого человеческого существа в соответствии с нашими взглядами. Дети могут понять, а могут и не понять. Они могут полюбить нас за наш выбор, а могут и проклясть землю, по которой мы ступали. Но дети являются нашей собственностью и подконтрольны нам не больше, чем мы являлись собственностью наших родителей и были им подконтрольны.

– Ты действительно чувствовал себя айсбергом, говоря это, – спросила Лесли, – или мне только показалось, что это прозвучало на сорок градусов ниже нуля?

– Разве это не правильно?

– Это может быть правильным до некоторой степени, – смягчилась она. – Безусловно, наши дети не являются нашей собственностью, но я чувствую, что здесь чего-то не хватает. Может быть, немного мягкости?

– Ну, конечно, ему я скажу все это гораздо мягче!

Она безнадежно покачала головой и продолжила.

– У брака есть еще один секрет.

– Какой?

У меня свой секрет, подумал я, почему бы ей не иметь свой?

– Когда смотришь на нас, – сказала она, – или на любую другую счастливую пару, понимаешь, что на самом деле мы любим только один или два раза в жизни. Любовь – это сокровище. Вот мой секрет.

Тридцать четыре

– Когда ужин был закончен и тарелки убраны со стола, я забросил в машину параплан и поехал к горе. Движение происходило и в моем сознании: я искал своего маленького друга.

Холм, на вершине которого он сидел, был тем же, что и в прошлый раз, но теперь на его склонах зеленели молодые деревца, а луг простирался до самого зеленого горизонта.

Он обернулся ко мне в то же мгновение, как я его увидел.

– Расскажи мне о браке.

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

– Я никогда не верил, что со мной это произойдет, но ведь теперь я это знаю. Я неподготовлен.

Я с трудом сдержал улыбку.

– Это не страшно.

Он нетерпеливо нахмурился.

– Что мне необходимо знать?

– Только одно слово, – сказал я. – Запомни только одно слово, и все будет в порядке. Слово «различие». Ты отличаешься от всех остальных людей в мире, в том числе – и от женщины, которая станет твоей женой.

– Уверен, что ты сообщаешь мне нечто простое, потому что думаешь, что это просто, но на самом деле это может обернуться совсем не таким.

– Простое не всегда очевидно. Капитан. «Мы разные» – это открытие, к которому приходят немногие браки, истина, которая многим неглупым людям открывается только через много лет после того, как уляжется пыль развода.

– Разные, но равные?

– Вовсе нет, – ответил я. – Брак – не спор о равенстве. Лесли лучше меня разбирается в музыке, например. Мне никогда не достичь того, что она знала уже в двенадцать лет, не говоря уже о том, что она успела узнать с тех пор. Я могу потратить на музыку остаток своей жизни, но никогда не узнаю ее так, как знает Лесли, и не научусь играть так же хорошо, как она. С другой стороны, она вряд ли когда-нибудь научится управлять самолетом лучше меня. Она начала на двадцать лет позже и не сможет меня догнать.

– Во всем остальном тоже неравенство?

– Во всем. Я не так организован, как она, а она не так терпелива, как я. Она способна страстно отстаивать свою позицию, я же – только сторонний наблюдатель. Я – эгоист, что в моем понимании значит «человек, поступающий в соответствии с его личными долговременными интересами», она же ненавидит эгоизм, что в ее понимании значит «немедленное самопожертвование невзирая на последствия». Иногда она ждет от меня подобных жертв и очень удивляется, когда получает отказ.

– Таким образом, вы разные, – сказал он. – Наверное, как и любые муж и жена?

– И почти все они об этом забывают. Когда я забываю и жду от Лесли эгоизма, а она от меня – организованности, каждый из нас предполагает, что качества, приписываемые другому, в нем так же развиты, как и в нас самих. Это неправильно. Брак —не состязание, где каждый должен проявить максимум своих возможностей, а сотрудничество, построенное на наших различиях.

– Но, могу поспорить, иногда эти различия способны вывести вас из себя, – сказал он.

– Нет. Выйти из себя можно, забывая об этих различиях. Когда я предполагаю, что Лесли – это я сам в другом теле, что ее принципы и ценности в точности совпадают с моими и что в каждый момент времени она знает все мои мысли, это напоминает спуск в бочке по огромному водопаду. Я продолжаю предполагать, а уже в следующую минуту удивляюсь: почему это я вдруг оказался внизу и что это за обручи и доски болтаются у меня на шее, когда я, насквозь промокший, словно старая мочалка, пробираюсь между камнями? Я чувствую себя виноватым, во всем, пока я не повернусь лицом к тому, что мы разные, и отпущу это.

Он заинтересованно прищурился:

– Виноватым? Но почему?

– Вспомни свои правила, – сказал я. – Вина – это наше стремление изменить прошлое, настоящее или будущее в чью-то пользу. Вина для брака – что айсберг для «Титаника». Наткнись на нее в темноте, и пойдешь ко дну.

Его голос погрустнел.

– А я-то надеялся, что женщина, на которой я женюсь, будет немножко похожей на меня.

– Нет! Надеюсь, нет, Дикки! Мы с Лесли похожи только в двух вещах: мы оба считаем, что в нашем браке есть некоторые безусловные ценности и приоритеты. Мы также соглашаемся в том, что сейчас мы влюблены друг в друга гораздо сильнее, чем были, когда только встретились. Во всем остальном, в большей или меньшей степени, мы различны.

Это его не убедило.

– Я не уверен, что путешествия по водопадам смогут сделать мою любовь к кому-либо сильнее.

– Но ведь в бочку меня закатала не Лесли, Кэп, а я сам! Я думал, что знаю ее, а сейчас, глядя назад… Как я мог быть таким болваном? У нее тоже было относительно меня несколько ложных предположений, но все равно, какое это удовольствие – пройти такой длинный путь с человеком, которого любишь! После стольких лет рядом с ней даже семейные бури доставляют удовольствие, когда они позади. Иногда ночью, когда я обнимаю ее, у меня возникает чувство, что мы познакомились совсем недавно и только-только перешли на «ты»!

– Трудно представить, – сказал он.

– Думаю, это невозможно представить, Дикки. Это нужно прожить. Желаю тебе терпения и опыта.

Я оставил его в тишине обдумывать это. Только позже я вдруг понял, что забыл сообщить ему свой секрет удачного брака.