Текст книги "Грезы о Вавилоне. Частно–сыскной роман 1942 года"
Автор книги: Ричард Бротиган
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
5. Змеиная история Сан-Франциско
Если задуматься о Сан-Франциско, вряд ли кому в голову придут змеи. Туристский же город – люди ходят туда за французскими батонами. Не нужны им в Сан-Франциско змеи. Если бы они знали, что вместо французских булок им подсунут змей, то сидели бы дома, где-то там, во всей остальной Америке.
Но сан-францисские туристы могут спать спокойно. То, что я собираюсь рассказать – единственная известная мне змеиная история Сан-Франциско.
Когда-то я дружил с очень красивой китаянкой. Она была необыкновенно умна и обладала отличной фигурой, на которой выделялись груди. Большие и прекрасной формы. Груди цвели и снимали урожай внимания везде, где бы она ни появилась.
Интересно конечно, но в этой женщине меня больше привлекал ум, чем тело. Для меня ум вообще очень сексапильное качество, а она была умнее чуть ли не всех, кого я когда-либо знал.
Любой другой таращился бы на грудь, я же вглядывался в ее ум, аналитический и архитектурно четкий, как свет зимних звезд.
Какое отношение интеллект прекрасной китаянки имеет к сан-францисским змеям – спросите вы, повышая градус нетерпения.
Однажды мы с ней заглянули в магазин, что торгует змеями. Нечто вроде рептильного сада; мы без особой цели гуляли по Сан-Франциско, и на эту змееводческую берлогу наткнулись случайно.
Ну, зашли.
Магазин заполняли сотни змей.
Змеи были всюду – куда ни посмотри.
В этой лавке после того, как человек разглядит, я бы даже сказал, через секунду после того, как человек разглядит змей, он чувствует запах змеиного дерьма. Насколько я помню – хотя, если вы серьезно изучаете змей, не стоит считать мои слова истиной в последней инстанции – так мог пахнуть труп ленивого и сладкого пирожка-утопленника размером с хороший фургон; но почему-то вонь не показалась нам настолько ужасной, чтобы сразу бежать из магазина.
Нас очаровал этот грязный змеюшник.
Почему хозяин не приведет своих змей в порядок?
Змеи не любят жить в собственном дерьме. Они скоро бросят эту проклятую богом лавчонку. Вернутся туда, откуда пришли.
В грязной змеиной лавке собрались змеи из Африки, Южной Америки, Азии – со всего мира, и теперь лежат в дерьме. Всем им нужен билет на самолет в один конец.
В центре змеиного кошмара стояла огромная клетка с очень тихими белыми мышами, чья судьба, очевидно, стать в конце концов лавочной вонью.
Разглядывая змей, мы с китаянкой обошли магазин. Было жутко и интересно в одно и то же время.
Наконец мы остановились у ящика с двумя кобрами, и обе змеи уставились на ее груди. Змеиные головы почти прижались к стеклу. Выглядели они точно как в кино, только в кино не воняет змеиным дерьмом.
Китаянка была очень маленького роста, примерно пять футов и один дюйм. Две вонючих кобры пялились на ее груди с расстояния примерно три дюйма. Может поэтому мне всегда нравился ее ум.
8. Адольф Гитлер
Я вышел из Зала правосудия и пешком направился к Норт-Бич, чтобы посмотреть, не удастся ли мне раздобыть немного патронов у знакомого мелкого преступника, который жил на Телеграф-Хилле.
В квартире на Грин-стрит.
Мое обычное везение – мелкого жулика не оказалось дома. Дверь мне открыла его мать. Мы с нею раньше не встречались, но я понял, что это она: мелкий жулик много о ней рассказывал. Она бросила на меня один-единственный взгляд и сказала:
– Он исправился. Уходи. Он теперь – хороший мальчик. Ищи себе другого взломщика.
– Что? – переспросил я.
– Сам знаешь что, – сказала она. – Он больше не хочет иметь дела с такими парнями, как ты. Он теперь ходит в церковь. К шестичасовой мессе.
Пожилая итальянская дама лет шестидесяти. В белом переднике. Думаю, она просто неверно поняла, что я за человек.
– Он пошел и записался в армию, – сказала она. – Он это может, знаешь. По-настоящему он ни во что не впутывался. Так, по мелочи. Его такие, как ты, заставляли. А теперь он пойдет сражаться с Адольфом Гитлером. Покажет этому сукину сыну что почем.
Она стала закрывать дверь.
– Убирайся отсюда! – завопила она. – Иди в армию! Сделай с собой что-нибудь! Еще не поздно! Призывной пункт еще работает! Тебя возьмут, если ты в каталажке не сидел!
– Мне кажется, вы не поняли, кто я. Я частный…
ТРЕСЬ!
Явное недопонимание. Поразительно. Она подумала, что я жулик. А я всего-навсего зашел одолжить несколько патронов.
9. Горчица
Патронов нет по-прежнему, а я уже проголодался. Питательные вещества черствого пончика, который я выцыганил у хозяйки, быстро таяли в прошлом.
Я зашел в крохотную итальянскую закусочную на Коламбус-авеню и взял себе бутерброд: салями и швейцарский сыр на французской булочке и побольше горчицы.
Мне так нравится: горчицы чем больше, тем лучше.
В моих семидесяти пяти центах образовалась брешь в сорок пять.
Я теперь стал тридцатицентовым частным сыщиком.
На старого итальянца, делавшего мне бутерброд, было очень интересно смотреть. Как бы оно там ни было, это я его сделал интересным на вид, поскольку задумался о Вавилоне, а позволять себе такое нельзя, если я хочу заработать денег у своего первого клиента с 13 октября 1941 года.
Господи, ну и порожняк у меня сейчас!
То было дело о разводе.
Трехсотфунтовый муж хотел застукать свою трехсотфунтовую жену. Думал, она ходит на сторону. Она и ходила – с трехсотфунтовым автомехаником. Всем делам дело. Заваливалась к нему в гараж каждую среду днем, и он ее пежил на капоте машины. Я отличные снимки сделал. Это случилось еще до того, как пришлось отнести камеру в ломбард. Видели бы вы, какие у них были рожи, когда я выскочил из-за «бьюика» и давай щелкать. Когда он из нее вытащил, она скатилась прямо на пол – с таким звуком, точно лифт рухнул на слона.
– Положите чуть больше горчицы, – сказал я.
– Нравиц горчиц, да? – сказал старый итальянец. – Так заказывай бутеброт с один горчиц.
И говоря это, он рассмеялся.
– Может, вашему следующему клиенту ее вообще не захочется, – ответил я. – Вдруг он горчицененавистник. Терпеть эту дрянь не может. Уж лучше в Китай поедет.
– Одна надежда, – сказал он. – Я так из бизнес вылетай, да? Бутеброт больше нет.
Старый итальянец был очень похож на Рудольфа Валентино, если бы Рудольф Валентино [3]3
Рудольф Валентино (1895–1926) – американским актер итальянского происхождения, прославился ролями романтических героев-любовников» немых фильмах.
[Закрыть]работал старым итальянцем, готовил бутерброды и жаловался, что люди хотят на них побольше горчицы.
Ну и что с того, что мне горчица нравится?
Могли бы нравиться и шестилетние девочки.
10. Бела Лугоши
Я двинулся назад по Коламбус-авеню, жуя бутерброд, – и направлялся я в морг. Я вспомнил еще одно место, где можно раздобыть патронов. Риск тут имелся, но во всем, что я нынче делал, имелся риск, начиная с того, что я утром проснулся. Встанешь отлить, и уже шансы пятьдесят к одному, что половина мочевого пузыря стечет мне по ноге, если вы понимаете, о чем я.
Один мой друг работал в морге. И у себя в столе держал револьвер. Когда я только познакомился с этим парнем, мне сразу показалось, что это как-то странно. Ну то есть, зачем вам, к чертовой бабушке, револьвер там, где навалом покойников? Очень невелика вероятность, что Бела Лугоши [4]4
Американский актер венгерского происхождения, знаменитый своими ролями вампиров и монстров.
[Закрыть]и кто-нибудь из его друзей, например Игорь [5]5
Игорь – в популярной мифологии помощник доктора Франкенштейна.
[Закрыть]ворвутся внутрь и уволокут оживлять каких-нибудь жмуриков.
Однажды я спросил у своего друга о револьвере.
Несколько минут он ничего не отвечал.
Думал. Очень серьезно.
– Привезли мне одного мертвого маньяка с топором, – наконец сказал он. – Он обезглавил всех картежников, которые двадцать лет каждую пятницу по вечерам собирались у него в подвале, и его пристрелила полиция. Он бегал по улице и размахивал топором, когда полицейские всадили в него восемь пуль. Его привезли сюда, и выглядел он вполне мертвым, но все закончилось скверно. Я засовывал его в морозилку, а тут он сел и попытался отхватить мне голову рукой. Думал, там у него по-прежнему топор. Я его стукнул по голове кюветой, куда мы кишки при вскрытии складываем, и он угомонился. Когда приехала полиция, которую я тут же вызвал, он и на самом деле упокоился.
Вышло неловко – мне не поверили. Решили, что я пропустил стаканчик-другой и все это мне пригрезилось.
«Нет, – говорю. – Вы привезли сюда жмурика, ребята, который не совсем прижмурился. То есть этот сукин сын еще брыкался».
И тогда твой приятель Каток, который тоже с ними был, говорит: «Колченог, дай-ка я задам тебе вопрос».
«Конечно», – говорю я.
«И я хочу, чтобы ты на него ответил как можно правдивее. Хорошо?»
«Хорошо, – говорю. – Пали».
«Ты видишь кучу пулевых дырок в этом мерзавце?»
«Ну да», – отвечаю я.
«Он уже мертвый?»
А мы все стоим вокруг тела. И в нем дыр столько, что прямо смешно.
«Ну да», – говорю.
«Ты уверен, что он мертв?»
«Абсолютно», – говорю.
«Абсолютно?» – переспрашивает Каток.
«Абсолютно».
«Так и забудь об этом», – говорит он.
«Вы мне не верите?» – спрашиваю я.
«Мы тебе верим, – говорит он. – Только больше никому не рассказывай. Я бы не рассказывал даже твоей жене».
«Я не женат», – отвечаю я.
«Тем более».
А потом они ушли.
Перед уходом они хорошенько меня оглядели. Я все понял, но этот сукин сын действительно был еще жив, а испытывать судьбу со всеми этими дохлыми убийцами, грабителями банков и маньяками, которых сюда привозят, мне больше не хотелось. Никогда ведь не знаешь, в самом деле они откинулись, или только притворяются, или без сознания, или еще что-нибудь, и потом возьмут и кинутся на тебя. Поэтому в столе я держу револьвер. Теперь я ко всему готов. И в следующий раз: БАМ!
Вот где я раздобуду себе патронов.
Одолжу у своего друга Колченога, который работает в морге и держит под рукой револьвер, чтобы стрелять в покойников.
11. 1934
Вдруг я вспомнил, что утром должен был сделать один телефонный звонок, но у меня тогда не было никеля, а теперь есть, благодаря сержанту Катку, поэтому я остановился у телефонной будки и позвонил.
Того, кому я звонил, не оказалось дома, и монетку мне телефон не вернул. Я ударил его полдюжины раз кулаком и назвал сукиным сыном. Тоже не помогло. После чего я заметил на трубке мазок горчицы, и мне стало немного лучше.
Придется звонить еще раз попозже, а мои первоначальные семьдесят пять центов тратились как-то деловито. Было бы смешно, было бы над чем смеяться.
В любом случае, есть мне больше не хотелось.
Надо и дальше смотреть на светлую сторону.
Нельзя, чтобы меня это пробило.
Если это меня по-настоящему пробьет, я задумаюсь о Вавилоне, и станет только хуже, потому что уж лучше я подумаю с Вавилоне, а не о чем-нибудь другом, а задумавшись о Вавилоне, я не смогу ничего делать – буду лишь думать о Вавилоне, и вся моя жизнь развалится на куски.
Как бы то ни было, так все и шло последние восемь лет, с самого 1934 года, когда я и начал думать о Вавилоне.
12. Блондинка
Когда я входил в морг за самым Залом правосудия на Мерчант-стрит, оттуда выходила плачущая женщина. Одетая в меховую шубку. Дамочка, судя по всему, весьма изысканная. Короткие светлые волосы, длинный носик и рот, который выглядел так хорошо, что у меня заболели губы.
Я уже давно ни с кем не целовался. Трудно отыскать людей, которых можно поцеловать, если у тебя в кармане совсем нет денег, да и сам ты – такой задрот, как я.
Я никого не целовал со дня перед Пёрл-Харбором. Тогда была Мэйбл. В историю о своей любовной жизни я пущусь позже, когда ничего другого происходить не будет. То есть вообще ничего: ноль.
Спускаясь по лестнице, блондинка посмотрела на меня. Посмотрела так, будто мы знакомы, однако ничего не сказала. Плакала дальше, и все дела.
Я оглянулся через плечо: может, за мной идет кто-то еще, на кого она могла посмотреть, но в морг заходил я один, так что, судя по всему, она смотрела на меня. Странно.
Я повернулся и пронаблюдал, как она уходит.
Блондинка остановилась на обочине, подъехал шестнадцатицилиндровый черный «кадиллак ла-салль» с шофером, и блондинка в этот лимузин села. Казалось, машина появилась из ниоткуда. Сначала ее не было, а потом – была. Когда машина отъезжала, дамочка смотрела на меня из окна.
Шофером у нее был очень крупный и гадкий на вид господин. Лицо как у Джека Демпси [6]6
Американский боксер, чемпион мира в тяжелом весе (1919–1925).
[Закрыть]и массивная шея. Как будто он с удовольствием провел бы десять раундов с вашей бабушкой, да еще так, чтобы до конца на ринге продержалась. После чего ее можно будет везти домой в галлонной банке.
Когда лимузин отъезжал, шофер повернулся ко мне с широкой ухмылкой, как будто у нас с ним был общий секрет: старые кореша или что-то вроде.
Раньше я его никогда не видел.
13. «Сыщ»
Колченога, своего друга из морга, я нашел в комнате для вскрытия – он сидел и таращился на мертвые груди дамского трупа, лежавшего на каменном столе. Очевидно, дама ждала своего индивидуального вскрытия. На этом свете можно получить только одно.
Колченог совершенно ушел в разглядывание ее сисек.
Женщина была симпатичная, но мертвая.
– Ты не слишком для этого старый? – спросил я.
– О «Сыщ», – сказал Колченог. – Ты еще не подох с голоду? Я все жду, когда привезут твой труп.
Колченог всегда называл меня «Сыщ». Сокращение от частного сыщика.
– Мне фартит, – сказал я. – Я раздобыл себе клиента.
– Это смешно, – сказал Колченог. – Я читал сегодня утром газету и как-то не заметил новостей о том, что из местных дурдомов кто-нибудь сбежал. Почему тебя выбрали? В Сан-Франциско и настоящие детективы есть. Список – в телефонной книге.
Я посмотрел на Колченога, потом – на труп молодой женщины. При жизни она была очень красива. А мертвая – выглядела как мертвая.
– Мне кажется, если б я зашел на несколько минут позже, ты бы уже дрючил свою подружку, – сказал я. – Тебе живых бы попробовать. При ебле не простудишься.
Колченог улыбнулся, продолжая любоваться мертвой девкой.
– Идеальное тело, – вздохнул он. – Один недостаток – пятидюймовая дыра в спине. В нее кто-то воткнул ножик для вскрытия писем. Какая жалость.
– Ее закололи ножом для вскрытия писем? – спросил я. В голове блямкнул колокольчик, и я не понял откуда. Но что-то знакомое.
– Ага, она была ночной бабочкой. Ее нашли в парадном. Такой талант – и впустую.
– Ты когда-нибудь лежал в постели с живой женщиной? – спросил я. – Что бы подумала твоя мама, узнай она, что ты вот таким занимаешься?
– Моя мама не думает. Она до сих пор живет с моим папой. Чего ты хочешь, «Сыщ»? Ты же знаешь, кредит тебе не откроют, но, если негде спать, внизу, в холодной кладовой, ждет пустой лоток, или же я могу тебе прямо здесь одеяльце подоткнуть.
И он качнул головой на довольно зловещий встроенный морозильник, где хватило бы места четырем трупам.
Большинство тел хранилось внизу, в «холодной кладовой», а несколько особых держали в комнате для вскрытия.
– Спасибо, только не хочется, чтобы на меня какие-нибудь извращенцы таращились, пока я сплю.
– Тогда, может, кофе? – спросил Колченог.
– Конечно, – ответил я.
Мы подошли к его столу в углу комнаты для вскрытия. На столе у Колченога была плитка. Мы налили себе кофе и сели.
– Ладно, «Сыщ», колись. Ты же не для того зашел, чтобы вернуть мне пятьдесят баксов, которые занимал. Правильно? Правильно, – сам себе ответил он.
Я отхлебнул кофе. На вкус – такой, точно Колченог нацедил его из задницы одного из своих друзей-покойников. Я хотел ему сказать об этом, но передумал.
– Мне нужны патроны, – сказал я.
– Ох, батюшки, – сказал Колченог. – Повтори-ка?
– У меня теперь есть дело, клиент, наличка, но работа требует, чтобы я был при стволе.
– Ты ходишь с пистолетом? – спросил он. – Разве это не опасно?
– Я был на войне, – ответил я. – Я был солдатом. Меня ранили. Я герой.
– Фигня! Ты дрался за этих задрочек-коммунистов в Испании, и тебе прострелили задницу. И поделом. Как тебя подстрелили в задницу?
Я вернул разговор в прежнее русло. Не могу же я весь день пререкаться с этим клоуном.
– Мне нужно шесть патронов, – сказал я. – Мой револьвер пуст. Не думаю, чтобы моему клиенту захотелось нанимать частного детектива, таскающего с собой пустой револьвер. Ты разве не держишь тут револьвер на случай, если жмурики встанут и давай гоняться за тобой с топорами?
– Не так громко, – заозирался Колченог, хотя в комнате больше никого не было. Очень серьезно он воспринял совет сержанта Катка – не рассказывать людям о том происшествии с маньяком и его топором. Я один из немногих, кому он рассказал. Мы были довольно близкими друзьями, пока я не начал занимать у него деньги и не перестал отдавать. Друзьями мы остались, но ему хотелось свои деньги назад, поэтому между нами выросла как бы такая невысокая стенка. Несерьезная, но есть.
– Ну? – сказал я.
– Ну да, он у меня по-прежнему. Кто его знает.
– Так ты, значит, выручишь меня патронами? Шести отлично хватит.
– Сначала ты занимаешь десятки, потом переходишь на пятерки, затем – по доллару, а теперь хочешь патронов от моего, блядь, револьвера. Весь тортик. Ты обсос. Ты настоящий обсос.
– Я знаю, – сказал я. – Но мне нужны патроны. Как я смогу вернуть тебе деньги, если ты не хочешь одолжить мне боеприпасов, чтобы я смог выйти на работу?
Колченогу, похоже, стало противно.
– Охуеть, – сказал он. – Но я же не могу тебе все отдать. Три я оставлю себе – на тот случай, если тут опять какая-нибудь жуть случится.
– Ты все равно думаешь, что это было взаправду, так? – спросил я.
– Следи за языком, «Сыщ», – сказал Колченог. И он снова оглядел всю комнату. Мы по-прежнему были одни. Он крайне осторожно выдвинул ящик стола и достал оттуда револьвер. Отщелкнул барабан, извлек три патрона и протянул мне. После чего положил револьвер на место.
– Недобиток, – сказал он.
Я посмотрел на патроны у себя на ладони. Вообще-то я на них вытаращился.
– Что не так? – спросил он.
– Они какого калибра? – спросил я.
– Тридцать второго, – сказал он.
– Ах ты ж!.. – сказал я.
14. 38–й
– А у тебя – тридцать восьмой, правильно? – сказал Колченог.
– Как ты догадался?
– Зная тебя, это нетрудно.
– Что же мне теперь делать? – спросил я.
– Может, устроиться на работу? – предложил Колченог. – Многие работают. Это не проказа.
– Но у меня клиент, – сказал я. – Настоящий клиент.
– У тебя и раньше они были, и тебя все равно увольняли. Признай, старина. Частно-детективный бизнес тебе не дается. Если бы мне изменяла жена, я скорее бы нанял Утенка Дональда, чтобы выяснить, с кем она путается, а уж потом – тебя. И это при том, что я неженат. Может, сходишь и просто купишь патронов к своему проклятому револьверу?
– У меня нет денег, – сказал я.
– Даже на патроны? Черт, да они же доллар стоят или около того.
– У меня трудные времена, – сказал я.
– По-моему, единственные легкие времена у тебя я видел, когда ты в прошлом году попал под машину, – сказал Колченог. – А некоторым вот не нравится, если их сбивает машина и ломает обе ноги.
– Что мне делать? – спросил я. Колченог покачал головой и вымученно улыбнулся.
Открыл ящик стола, вытащил револьвер и протянул мне.
– Если какой-нибудь мертвяк оживет и придушит меня, пока я буду обмывать ему лицо, виноват, блядь, будешь, ты, я вернусь и стану тебя преследовать по ночам. И ты никогда в жизни больше не выспишься. Я буду махать своим саваном прямо тебе в сраку. Ты об этом пожалеешь.
Я положил револьвер в тот карман куртки, где револьвера еще не было.
– Большое спасибо тебе, Колченог, – сказал я. – Ты настоящий верный друг.
– А ты – тотальный задрыга, – сказал Колченог. – Я хочу снова увидеть этот револьвер завтра утром.
– Спасибо, – повторил я, ощущая себя настоящим частным детективом с заряженным револьвером в кармане. Удача явно поворачивалась ко мне. Я сделал шаг наверх.
15. Утренняя почта
Колченог проводил меня к выходу. Двигался он быстро и для человека с деревянной ногой – изящно. Я про это уже говорил? По-моему, нет. А зря. Интересно же: о мертвых людях заботится колченогий.
И тут я вспомнил, что хотел у него спросить.
– Слушай, Колченог, – сказал я. – Ты видел блондинку, которая вышла отсюда некоторое время назад? Короткая стрижка, меховая шубка, сама такая симпатичная?
– Ну да, – ответил он. – Она тут навещала одного моего клиента: красотку, на которой потренировались, потому что кому-то не терпелось вскрыть утреннюю почту.
– Что? – спросил я.
– Ножиком для вскрытия писем.
– Ты сказал – «ножик для вскрытия писем»? – спросил я.
– Ну да, девушку, убитую ножиком для вскрытия писем. Блондинка на нее посмотрела. Сказала, что это может быть ее сестра. Прочла в газете, но оказалось, что девушка не та.
– Смешно, – сказал я. – Выходя отсюда, она плакала.
– Про это я ничего не знаю, но, уходя от меня, она не плакала. Очень бесстрастная была. Как рыба холодная, – сказал Колченог.
Ножик для вскрытия писем!
И тут я вспомнил.
Сержант Каток играл ножиком для вскрытия писем, который убил девушку, над которой Колченог только что пускал слюни. Я знал, что, едва он упомянул про этот ножик, в голове у меня блямкнул какой-то колокольчик, – и вот, пожалуйте. Ножик для вскрытия писем – орудие убийства.
«Слишком большая куча любительских совпадений без всякой разумной причины – подумал я, – но ко мне они не имеют никакого отношения».
– До свидания, – сказал я.
– Не забудь принести утром револьвер, – сказал Колченог, колченожа обратно в морг.